Глава 32

– Не могу до нее дозвониться, – сказал Херцфельд и посмотрел на Ингольфа, который, уперев руки в бока, в задумчивости стоял перед импровизированным алтарем, устроенным Мартинеком в лодочном сарае в память о своей дочери.

Свен явно делал это под влиянием образов прошлого и охватившего его безумия!

– Вы уже видели это? – решил уточнить практикант.

Между тем Пауль попытался еще раз дозвониться до клиники в Гельголанде, но вопрос, заданный спутником, вызвал у него любопытство, и он с телефоном в руке подошел поближе.

– Это фотография Лили, – заметил Херцфельд.

– Я имею в виду не фото, – ответил Ингольф.

При этом он приподнял узкую скатерть, на которой Мартинек расставил свои сокровища, напоминавшие ему о дочери.

«Сувениры смерти», – пронеслось у Херцфельда в голове. От движения практиканта свеча пошатнулась и чуть было не упала.

– Осторожней! – воскликнул Пауль и хотел уже поправить свечу, но вдруг заметил клавиатуру, которую приоткрыл Ингольф.

Импровизированный алтарь, созданный под воздействием больного воображения Мартинека, оказался выстроенным вокруг ноутбука, скрытого от глаз скатертью. Фотография Лили размером с лист бумаги формата А-4 оказалась не наклеенной на деревянную подставку, как ранее предполагал Херцфельд, а опиралась на небольшой плоский компьютерный монитор.

Внезапно послышалось легкое гудение, и изображение смеющейся девочки стало приобретать зловещую голубоватую раскраску.

– Батарея у ноутбука еще жива, – заметил Ингольф.

Херцфельд положил телефон рядом с компьютером, подышал на озябшие от холода пальцы, а затем отлепил фотографию от монитора, осветившего лица мужчин мертвенным синим светом.

Появилось поле ввода пароля. Тогда Пауль, не задумываясь, набрал имя дочери Мартинека, и уже через несколько секунд на экране возник типичный пользовательский интерфейс домашнего компьютера. Рабочий стол на мониторе выглядел почти пустым, словно его специально подчистили. Кроме обычных иконок для текстового редактора, почтовой программы, интернет-браузеров и управляющего программного обеспечения, на нем не было каких-либо привлекающих к себе внимание файлов или ярлыков, которые стоило открыть. К тому же Херцфельд понятия не имел, что именно ему следует искать в памяти жесткого диска.

– Посмотрите журнал, – посоветовал Ингольф.

Профессор немедленно последовал этому мудрому совету и быстро просмотрел раздел «Недавние документы» на панели управления в меню «Пуск», чтобы найти имена файлов, которые Мартинек открывал в последнее время. Пауль не удивился, найдя только один файл. Судя по расширению имени, это был видеофайл «seethetruth.mp4».

– Посмотри на правду, – перевел Ингольф.

Херцфельд снова почувствовал дурноту, как и несколько минут назад, когда стоял перед обеденным столом, не решаясь сдернуть простыню со свиной туши. Сейчас он был убежден, что на этот раз они увидят на экране отнюдь не свиную голову.

Судя по всему, за последнее время Мартинек просматривал и переделывал это видео несколько раз.

«Время бежит неумолимо», – пронеслось у Пауля в голове.

Вопреки внутреннему голосу, предупреждавшему о том, чтобы он этого не делал, профессор кликнул по файлу и стал наблюдать за изменениями на экране. Потребовалось некоторое время, пока серое окошко размером не больше, чем у ютьюб-видео, наполнилось содержанием. Сразу же стало ясно, что речь шла о любительском коллаже. Изображение было переэкспонированным, размытым и нечетким, что, однако, не снижало его насыщенности. Вначале можно было только догадываться, что именно находилось в фокусе камеры, но потом запись стала более четкой и позволила разгадать этот ребус.

– Ноги? – удивился Ингольф и попросил увеличить изображение.

Однако программа воспроизведения, видимо, не предусматривала полноэкранного режима. Вместо этого можно было отсоединить экран от клавиатуры, что Ингольф и продемонстрировал Херцфельду, повернув два боковых рычажка на корпусе ноутбука и передав профессору освобожденный монитор.

На экране высвечивалось изображение женского тела, однако лица видно не было. Зато хорошо просматривалась кожа трупа, которая казалась гладкой, как у подростка. Контуры тела не оставляли сомнений в том, что это была девушка в возрасте от тринадцати до семнадцати лет.

В попытке отвлечься от ужасного видео мозг Херцфельда автоматически переключился в привычный для него режим проведения вскрытия. «Девушка лежит в открытом мешке для перевозки трупов, – машинально зафиксировал он. – Стол напоминает тот, что стоял в столовой особняка. Бедра узкие, волосы в зоне бикини либо обриты, либо еще не отрасли. Особых отметок на теле, за исключением татуировки на левой лодыжке…»

«Черт!» – выругался про себя Пауль.

В этот момент он перестал находиться в роли нейтрального наблюдателя – татуировка снова вернула несчастного отца к ужасной действительности.

«Неужели это Ханна?»

Татуировка была ему незнакома, но это ничего не значило. Ведь дочка могла нанести ее недавно. Однако делать окончательные выводы по идентификации Ханны только на основании размытой видеозаписи небольшого размера было нельзя.

Внезапно на изображении появился Мартинек, который, казалось, не боялся показывать своего лица. Он встал прямо перед камерой и грустно посмотрел в объектив. В одной руке Свен держал секционный нож, а в другой то, что на первый взгляд напомнило металлический прут. Однако потом оказалось, что это была палка от метлы. Херцфельду удалось разглядеть даже насечки на дереве, которые Мартинек, по-видимому, нанес на нем своим ножом.

– И что теперь? – спросил стоявший рядом с профессором Ингольф, когда запись подошла к концу.

Экран в руках Херцфельда почернел, и некоторое время по нему пробегали только светлые полосы. Однако потом он снова ожил, и запись возобновилась, только уже с другого ракурса. Мартинек переставил штатив, к которому крепилась камера, к краю стола так, чтобы были лучше видны его дальнейшие действия. Теперь он начал вскрывать грудную клетку девушки.

– Нет! – одновременно вскрикнули Ингольф и Херцфельд, напомнив своим поведением зрителей в кинотеатре, со страхом ожидающих появления на экране следующей сцены фильма ужасов.

Только в этом случае все происходящее не являлось спецэффектом, а было реально!

«Я люблю тебя, папа», – почудился Херцфельду голос его дочери.

Он хотел было уже отвернуться, потому что предпочел бы умереть в неведении, чем увидеть, как Мартинек режет тело его дочери. Но этого не потребовалось – съемка оборвалась еще до того, как секционный нож достиг пупка девушки.

– Что он делает? – взволнованно спросил Ингольф.

Через некоторое время запись возобновилась. Мартинек, очевидно, взял камеру в свои руки, и стало хорошо видно, что белый мешок снова оказался плотно закрытым. С внешней стороны он был в нескольких местах испачкан кровью. На разделочной доске у изголовья стола лежали вырезанные органы.

Камеру качнуло, и в этот миг стало видно, что весь пол в помещении был закрыт водонепроницаемым брезентом. До сих пор Мартинек делал съемку без звука, но теперь, когда он положил камеру на стол, чтобы высвободить обе руки, стал слышен шорох мешка, перемещаемого по столу. Большая часть экрана оказалась затемненной, но в оставшемся открытом месте можно было увидеть, как Свен водрузил мешок на заранее приготовленную тачку. Затем изображение сменилось, и показался сад.

– Он везет ее сюда, в лодочный сарай, – прокомментировал Ингольф, хотя в этом и не было необходимости.

Мартинек повесил видеокамеру за ремешок себе на грудь, и теперь стал просматриваться задний участок усадьбы вместе с лодочным сараем, причалом и озером. Кроме прерывистого дыхания и хруста снега, раскачивавшаяся на ходу камера никакого иного звука не запечатлела. Наконец шины тачки достигли пристани, выходившей к скованному льдом озеру.

– Что он задумал? – произнес Ингольф, но ответа не услышал, поскольку Херцфельд с экраном в руках выбежал из сарая.

Снаружи было пасмурно, но еще не темно, что позволяло легко отслеживать события на экране и, бросив взгляд вокруг, сопоставить их с окружающей местностью. Пирс начинался в трех метрах от лодочного сарая, а его узкие сходни, проложенные над берегом, заканчивались в камышах, торчавших из-под снега, словно пальцы мертвеца из могилы. Приближаясь к причалу, Херцфельд заметил на столбе небольшую табличку с надписью: «Вход запрещен», но проигнорировал предупреждение, как это сделал на видео и Мартинек.

На записи Свен достиг конца мостков. Видимо, в этом месте уровень воды был достаточно высоким, и ему потребовалось лишь небольшое усилие, чтобы оказаться вместе с тачкой на льду озера. При этом труп в мешке Мартинек перегружать не стал.

С этого момента в записи больше не было никаких перерывов. Свен целеустремленно двигался ровными шагами по заснеженному льду озера, держа мешок с трупом под прицелом болтающейся у него на груди видеокамеры.

Между тем Херцфельд и Ингольф достигли конца лодочной пристани, и теперь впереди них была только покрытая льдом поверхность озера. Следов от тачки больше видно не было, поскольку их замело снегом. В двадцати метрах от берега ветер дул значительно сильнее и, словно скальпель, впивался в пальцы, которыми профессор держал монитор.

– Это буй? – решил уточнить Ингольф, обгоняя Херцфельда.

– Может быть, и буй, – ответил Пауль.

С того места, где они находились, разобрать в сумерках, что именно виднелось на льду посередине озера, было практически невозможно. К тому же на изображении, при значительно лучших условиях освещения, объектив видеокамеры никакого темного предмета не зафиксировал.

– Пойду проверю, – сказал Ингольф и, прежде чем Херцфельд смог ему помешать, ступил на лед.

– Подожди! – попытался остановить профессор практиканта, но тот только махнул рукой и стал продвигаться к середине озера, двигаясь как на коньках.

– Скоро будет совсем темно! – крикнул фон Аппен и, не оборачиваясь, указал рукой на небо, покрытое тяжелыми серо-черными облаками. – Еще несколько минут, и мы здесь ничего не увидим!

– Оставайся там! – прокричал в ответ Херцфельд.

Он хотел уже положить монитор ноутбука на причал, чтобы последовать за Ингольфом, но его остановил голос Мартинека.

– Привет, дорогой, – произнес Свен.

Голос его бывшего коллеги звучал тепло, несколько торжественно и немного грустно. Херцфельд сразу же догадался, что Мартинек обращается на записи не к нему, да к тому же в кадре появилась здоровенная ручища другого человека. Последовало долгое и крепкое рукопожатие.

– Похоже на крест! – послышался крик Ингольфа, но Паулю было не до него.

Все его внимание обратилось на экран, он сосредоточился на разворачивавшихся там событиях.

– Значит, так оно и должно быть? – спросил на записи Мартинек, отпустив руку неизвестного.

Ни фигуры, ни лица незнакомца видно не было. Он также не произнес в ответ ни слова, видимо ограничившись кивком, поскольку Мартинек вновь схватился за тачку, развернул ее на девяносто градусов и потянул за ручки вверх.

«Он убьет меня, если ты не поступишь в точности так, как он велит, – вспомнились почему-то в этот момент Херцфельду слова его дочери, записанные на автоответчике. – Он контролирует каждый твой шаг».

«Что она хотела этим сказать? – принялся размышлять Пауль. – Пыталась дать понять, что у Мартинека есть сообщник? Тот, кто во время записи стоял рядом с ним и наблюдал за тем, как мешок с трупом медленно соскальзывает с тачки, а потом с тихим всплеском исчезает в свежевырубленной проруби?»

– Нет! – закричал Херцфельд, увидев на экране, как мешок погрузился в темную глубину озера.

– Я сделал только то, что вы хотели! – обиженно прокричал Ингольф, стоявший в десятках метров от причала и ошибочно принявший восклицание профессора на свой счет.

Фон Аппен добрался до креста, и теперь уже ничто не могло его спасти.

– Не двигайся! – вновь закричал Херцфельд. – Ты слишком близко стоишь к проруби!

Он положил монитор на доски пирса и хотел подбежать к Ингольфу поближе, чтобы еще раз предупредить его об опасности. Но не успел!

– Что я делаю? – не расслышав, переспросил практикант. Внезапно раздался такой сильный треск, как будто охотник на другом берегу выстрелил из винтовки, а затем фон Аппен провалился под лед и исчез в воде так же быстро, как мешок с трупом на видеозаписи.