Ханна почувствовала, что Пит притормозил. Услышала тиканье поворотника. Автофургон переехал через какой-то бордюр и катился все медленнее, пока не остановился. Затем двигатель заглох.

Она попыталась развернуться и взглянуть в окошко в перегородке, но ничего не увидела.

Ее запястья были стерты до крови и горели. На каждом повороте кабельные стяжки все глубже врезались в кожу. По рукам то и дело стекали струйки крови, засыхали и превращались в жесткую корочку. Ноги ее больше не слушались. Если бы она могла, как дикий зверь, перекусить зубами стяжки на руках и, свернувшись, уснуть на полу. Но об этом нечего было и думать – ей все равно не дотянуться так далеко, можно и не пытаться.

Она услышала, как Пит включил радио на всю громкость – и вылез из автофургона.

Ничего не происходило. Целую четверть часа. Наконец она стала звать на помощь, но ей постоянно приходилось сплевывать, потому что рана от выбитого зуба все еще кровоточила. К тому же Ханна пыталась дотянуться связанными ногами до боковой стенки фургона и снова пнуть в нее, хотя на заправке это ни к чему не привело. Но сейчас ноги до стенки уже не доставали.

Спустя несколько минут она перестала и кричать. Это отнимало слишком много сил. Да и радио заглушало все звуки.

Примерно через полчаса радио неожиданно замолчало. Послышался скрип пружин. Пит снова сидел в машине и рылся в бардачке. Затем он вышел и со всей силы захлопнул дверь. Минуту ничего не происходило.

Наконец открылась задняя дверь, и шторка сдвинулась в сторону. Тяжело дыша, перед ней стоял Пит. На лбу у него блестели капли пота.

– Добро пожаловать домой.

Он разрезал кабельные стяжки у нее над головой. Ее руки тут же опустились вниз, и их пронзила невыносимая боль, потому что растянутые и затекшие плечи слишком долго находились в одном положении.

Она хотела закричать, но Пит снова засунул ей в рот кляп. Она повалилась на пол. Наконец-то она могла полежать! Пит подхватил ее. Она осела в его руках и позволила вытащить себя из фургона.

Уже сгустились сумерки, но после стольких часов в темноте даже они ослепили Ханну. Воздух был прохладным, и она ощутила, что штаны в паху все еще влажные.

Она без сил огляделась. Они находились во внутреннем дворе здания из красного кирпича. Дом уходил вверх на четыре этажа. На парковке стояла только машина Пита. Мрачная и жуткая атмосфера здания показалась ей знакомой, но в данный момент ее мозг был настолько притуплен, что она ничего не смогла вспомнить. Она чувствовала близость порта и связывала с этим какое-то дурное воспоминание.

Пит потащил ее от машины к уже открытой двери квартиры, которая выходила прямо во двор. Связанные ноги Ханны волочились по булыжной мостовой.

Пит выругался по-голландски:

– Старая пьяная шлюха!

Если кто-то их случайно увидит или услышит, то подумает, что Пит подцепил ее в каком-то дешевом кабаке и притащил к себе домой.

Она отчаянно пыталась выплюнуть кляп, чтобы позвать на помощь, но в следующий момент уже оказалась в квартире. Пит бросил ее на пол, прикрыл за собой дверь и запер на ключ.

Ханна перекатилась на бок и хотела подняться, но он схватил ее за шиворот и поволок через прихожую. Рядом с входной дверью лежали какие-то посылки, конверты и пакеты. На большинстве из них Ханна заметила немецкие почтовые марки и печати. Затем ее потащили дальше.

Пит проволок ее через гостиную и, наконец, бросил в спальне на диван. Шторы были задернуты, но она все равно разглядела на полу черную спортивную сумку Френка Бруно. «Эта квартира! Этот паркетный пол! Эти шторы, комоды, картины и абажуры!» Ханне была знакома эта обстановка… и она наконец поняла откуда. Она хотела выплюнуть кляп изо рта и громко закричать, но Пит ударил ее ладонью по лицу. На мгновение сознание помутилось, но потом вернулось к ней.

Это была квартира Пита в Роттердаме! Последний раз Сара позвонила ей 8 июня пять лет назад – с тех пор прошло почти три месяца, а сестра не подавала никаких признаков жизни. В конце концов Ханна разыскала адрес тогдашнего друга Сары. Этот адрес! Родители советовали ей не вмешиваться в жизнь и дела сестры: по их мнению, Сара была достаточно взрослой, чтобы знать, что делает. Но и Ханна была достаточно взрослой, чтобы знать, что делает. Она не могла поверить, что Сара намеренно так долго не хотела с ней общаться. Поэтому она села в машину и за час доехала до Роттердама, по узким переулкам вдоль каналов, мимо порта – и к этому зданию. К этой квартире.

Сара рассказывала ей о каком-то Пите ван Луне – и «ВАН ЛУН» значилось на табличке над дверным звонком. Но дверь ей никто не открыл.

Больше часа Ханна ждала во внутреннем дворе, на скамейке рядом с мусорными баками, и много раз откидывала крышку над широкой прорезью для писем и через нее заглядывала внутрь квартиры – но не увидела ничего, кроме темной мебели в прихожей. Ни малейшего признака жизни.

Все здание словно вымерло. За исключением одного пожилого мужчины с газетой под мышкой Ханне никто не встретился. Ханна заговорила с ним, хотела расспросить о Пите ван Луне, но старик смог рассказать ей лишь то, что в квартире ван Луна давно никто не появлялся. Уже несколько месяцев.

Когда мужчина с газетой скрылся в своей квартире, Ханна отломила кусок проволоки от старой корзины в мусорном баке, согнула ее и открыла замок.

Она хотела найти хоть какое-то напоминание о Саре – своей любимой сестре, которая просто уехала из дома, оставив ее и Эмму. Она надеялась обнаружить сообщение на автоответчике, мобильный Сары, новый адрес, пару фотографий, билеты в кино или театр, неотправленное письмо для Ханны или чеки из супермаркета, где сестра покупала продукты. Хоть что-нибудь. Крошечный знак, что у Сары все хорошо. Что она счастлива.

После первых безуспешных поисков ее взгляд упал на тихо жужжащий в углу морозильный ящик. Она и сама не знала, почему заглянула туда. Возможно, чтобы посмотреть, не заморозила ли Сара там свои любимые вафли с сиропом, как делала это дома.

Вместо них она нашла в морозильнике саму Сару. Голую, с замороженными волосами, безжизненными глазами, переломанным, раздробленным телом и вырезанной на груди буквой. Остальное было прикрыто газетой. Выпуск от 8 июня, дня рождения Сары.

Долгое время Ханна, как загипнотизированная, смотрела на труп. Ее мозг просто не хотел воспринимать то, что она видела. Уговаривал ее, что это неправда. Что это не может быть реальностью. Но затем Ханна нерешительно коснулась холодной щеки Сары, ее волос и век, из-под которых мутные зрачки уставились в никуда.

Шокированная прикосновением, она закричала, в панике выбежала из квартиры и налетела на высокого лысого мужчину в темном костюме и с пистолетом в руке, который собирался нажать пальцем на звонок. Он поймал ее, буркнув: «Verdomme!», иначе она упала бы, запнувшись о собственные ноги.

– Будь как дома, – голос Пита вырвал ее из мрачных мыслей.

Воспоминание Ханны поблекло. «Как дома!» Ее тело напряглось. Здесь умерла ее сестра.

Пит наклонился над диваном и вытащил изо рта Ханны окровавленный кляп.

– Ну, довольна?

– Отпусти меня, – взмолилась она и пощупала языком кратер в десне. Наверное, она проглотила зуб. Кроме того, Пит задел еще и штифтовый зуб, который теперь качался и кровил.

– Ты знаешь, что я этого не сделаю. – Он пошел в прихожую, где что-то разорвал и зашуршал упаковкой. – Как видишь, я подготовился! – крикнул он из прихожей.

В следующий момент он вернулся в спальню с содержимым двух пакетов.

Глаза Ханны расширились.

– Пожалуйста, не надо!

В одной руке он держал молоток, в другой канцелярский нож.

– Плохие воспоминания? – спросил он.

Она сглотнула кровь.

– Не волнуйся, у меня на тебя другие планы. Оглядись.

Ханна посмотрела в угол комнаты. Там лежала почти полутораметровая стопа грязных, в пятнах матрасов. Нижние продавились под общим весом.

– Тринадцать штук, только для тебя, – объяснил Пит. – Я притащил их из соседних квартир, а некоторые из подвала.

– А что с другими людьми в доме? – прошепелявила она.

– Типичная психолог. Ты всегда сначала заботишься о других. – Он подошел к матрасам и похлопал по верхнему. – Вообще-то это предполагалось для Эммы. Сегодня вечером я собирался забрать твою сестру из отеля твоих родителей. Но теперь ты здесь. Сэкономила мне время – и уменьшила риск быть пойманным в Амстердаме.

Она подумала о кабельных стяжках и кольце на потолке автофургона.

– Ты заранее все подготовил.

– Умная девочка. Во время своих отпусков Френк Бруно часто бывал здесь. Но раз ты жаждешь все узнать, тогда вместо сестры и положишь всему начало.

– Почему ты не можешь оставить нас в покое? – заплакала она.

Он сел рядом с ней.

– Это ты должна была оставить меня в покое, но тебе обязательно хотелось выяснить мою мотивацию. Теперь ты узнаешь ее на собственной шкуре – как тогда твоя сестра. Мне кажется, в этом новом начале есть что-то символическое. Ты так не думаешь?

– Но зачем все эти убийства? – выдавила Ханна.

– Как психотерапевт, ты должна бы знать, что каждое убийство, которое совершает социопат, замещает какую-то форму ненависти, которую он носит в себе.

– Ты считаешь себя социопатом?

– Тебе достаточно прочитать мои документы, что ты наверняка уже сделала.

– И ты ненавидишь женщин?

– Моя мать не смогла удержать моего отца.

– Но почему моя сестра? – всхлипнула Ханна. – Она была твоей подругой!

– Чтобы стать по-настоящему свободным, нужно убить то, что любишь.

– И раздробить ей все кости?

– Умирание – долгий процесс. Сначала я должен был разрушить ее структуры и лишить опоры, чтобы подготовить к самой смерти. Лишь так я мог полностью ее уничтожить.

– А что означала буква А на ее теле? Аборт?

– Аборт? – медленно повторил он.

– Ты не знал, что она была на третьем месяце беременности? – зарыдала Ханна. – Врачи установили это при вскрытии Сары. У нее должен был родиться мальчик.

Пит вытаращил глаза. В его ошарашенном взгляде мелькнули одновременно страх, вина и безумие.

– Значит, я убил тогда… своего сына?

– Да. – Ханна уставилась на него. – И моего племянника. Пит вдруг самодовольно улыбнулся.

– Какая досада. Он мог бы продолжить мое творение.

От такого безжалостного человека, который сунул раздробленное тело своей подруги в морозильную камеру, не стоило ждать раскаяния.

– Но почему? – Ханна смахнула слезы с лица. – Чтобы привлечь внимание?

Он медленно кивнул:

– Да, тогда меня интересовало только это. Своего рода умственное противостояние. После все могло окончиться и измениться к лучшему. Но этого не произошло! Что было не моим решением. И сегодня на кону гораздо больше, чем тогда… речь идет не только о ненависти, но и о разочаровании и возмездии. – Он наклонился к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана мятый конверт. – Хочешь послушать, что мой отец написал мне два года назад в тюрьму?

Ханна помотала головой, потому что уже настолько погрузилась в это безумие, что ей казалось, она стоит на краю обрыва и не хочет идти дальше. Но Пит не оставил ей выбора.

Он открыл конверт.

– Я все равно тебе прочитаю. – Медленно развернул написанное от руки письмо. – «Я даже выразить не могу, как сильно ты меня разочаровал. Мы уже были на правильном пути, но оказалось, что я лишь впустую потратил на тебя время. Все усилия напрасны и бессмысленны! И это выводит меня из себя. В очередной раз подтвердилось: преступник всегда остается преступником. Ты олицетворяешь все, что мне противно. Я больше не могу выносить твоего присутствия…» и дальше в таком же духе.

– Мне очень жаль, но я в этом не виновата, – всхлипывала она.

– Это так, но, лишь страдая, мы открыты для правды, – сказал он. – Раздевайся!

Она помедлила, а потом прижала руки к груди.

– Нет.

Он поднял руку и сжал кулак. Ханна вздрогнула и инстинктивно закрыла лицо руками, потому что в любой момент ждала удара. Но его не последовало.

– Раздевайся! – лишь приказал он и разрезал кабельные стяжки у нее на лодыжках.

Она медленно расстегнула брюки и блузку и сняла их. Когда начала дрожащими пальцами теребить застежку лифчика, он остановил ее.

– Достаточно. – Он поднял ее одежду, смял и швырнул в угол.

От вида своих грязных, потных и обмоченных вещей, которые теперь валялись в углу квартиры, на глаза Ханны навернулись слезы. Точно так же и она будет валяться и гнить здесь. Если не повезет, труп обнаружат полностью разложившимся, когда узнать ее будет уже нельзя. Только идентифицировать по зубам. Родители потеряют двух своих дочерей. Из-за одного и того же сумасшедшего.

– Хватит рыдать! – закричал он.

Она вытерла слезы. «Борись! Ты изучала психологию, – подстегивала она себя. – Нельзя сдаваться!»

– Я… – начала она, но только что пришедшая в голову мысль ускользнула. Ханна попыталась вспомнить, но голова была такой тяжелой. Казалось, что последний день на острове Остхеверзанд был бесконечно давно. Тут она снова вспомнила о документах Ирены Эллинг с подпаленными краями. – Я могла бы помочь тебе раскрыть правду.

Голова Пита была так близко, что она чувствовала его дыхание на своей коже.

– Правду о чем?

– О смерти Эллинг и…

– Я похож на того, кого это интересует?

– А истязания и нанесение тебе телесных повреждений? Это взаимовыгодная ситуация.

– Избавь меня от своего психологического дерьма! Я продолжу свою работу. И на этот раз я подготовил еще более страшную смерть. – Он поднялся. – Но не потому, что я хочу, а потому, что должен. Это мое предназначение. Они все этого хотели.

– Это нечестно!

– Будь это честно, меня бы не возбуждало. Но я дам тебе шанс. Ты его заслужила, потому что ты смелая маленькая женщина.

В ней вспыхнула искра надежды.

– Какой шанс?

– Из насоса стеклоомывателя я вырежу трубки достаточной длины, чтобы ты могла продержаться какое-то время. А потом лишь от тебя и моего отца будет зависеть, выживешь ты или нет.

– Твоего отца? – повторила она.

– Ты с ним уже встречалась. Тогда, пять лет назад, когда нашла Сару. Голландский следователь.

– Он твой отец?

– Я его себе не выбирал. – Пит встал, схватил верхний матрас и бросил его на пол. – Если кто и может тебя спасти, то только он. В случае с твоей сестрой он облажался. Правда, я и не давал ей шанса, как тебе сегодня. Шанс невелик, но тем не менее.

Он передвинул матрас в другой угол комнаты.

– «Жил-был принц, он хотел взять себе в жены принцессу, да только настоящую принцессу». – Пит указал на матрас. – Ложись сюда, принцесса.

Полчаса спустя Ханна оказалась в абсолютной темноте. Ее руки и ноги снова были связаны, а в рот вставлены две гибкие трубки с горьким привкусом. Через одну она получала жидкость, через другую дышала. Поверхностно и медленно. Что, если она подавится или задохнется? Страх охватывал ее все сильнее, и каждая паническая атака длилась дольше, чем предыдущая.

В голове у нее вертелись последние слова Пита, когда она умоляла его не оставлять ее одну в темноте.

– Но я должен, прощай!

– Куда ты идешь?

– Нехороший мальчик навестит свою бабушку.