АЛАСТЕР РЕЙНОЛЬДС
ВОДОКРАД
Произведения Аластера Рейнольдса часто публикуются такими изданиями, как «Interzone», «Asimov’s Science Fiction», «Spectrum SF», «Аrc» и др. Его первый роман «Пространство откровения» («Revelation Space») многими был признан лучшим фантастическим произведением года. За ним последовали космические оперы «Город бездны» («Chasm City»), «Ковчег спасения» («Redemption Ark»), «Пропасть искупления» («Absolution Gap»), «Дождь забвения» («Century Rain») и «Звездный лед» («Pushing Ice»), которые так успешно продавались, что благодаря им Рейнольдс обрел широкую известность и вошел в число лучших писателей-фантастов современности. Позже автор написал цикл повестей, куда вошли «Алмазные псы» («Diamond Dogs») и «Бирюзовые будни» («Turquoise Days»), мини-повесть «Шесть измерений пространства» («The Six Directions of Space»), а также сборники «Галактический север» («Galactic North»), «„Зима. Голубой период" и другие рассказы» («Zima Blue and Other Stories») и «Глубокая навигация» («Deep Navigation»). К прочим произведениям относятся «Префект» («The Prefect»), «Дом солнц» («House of Suns»), «Обреченный мир» («Terminal World»). Одними из последних были написаны «Я помню Землю голубой» («Blue Remembered Hills») и роман из цикла «Доктор Кто» — «Урожай времени» («Harvest of Time»). Следующий роман писателя называется. «На борту Стального Бриза» («On the Steel Breeze»). Аластер Рейнольдс имеет ученую степень в области астрономии и в течение нескольких лет работал в Европейском агентстве космических исследований в Нидерландах, но сравнительно недавно вернулся к себе на родину, в Уэльс, чтобы посвятить себя написанию книг.
Отличительная черта Рейнольдса — размах и масштаб повествований. «Галактический север» («Galactic North»), например, рассказывает «о космической погоне продолжительностью в десятки веков и протяженностью в несколько сотен тысяч световых лет. В повести «Тысячная ночь» («Thousandth Night») баснословно богатые бессмертные существа задумали воплотить в жизнь план по переустройству целой галактики путем новой расстановки звезд. «Водокрад» («The Water Thief») — это небольшой, спокойный рассказ, рисующий яркий, но отнюдь не радужный мир, где главная героиня живет в ветхом контейнере посреди лагеря беженцев. Но даже в такой ситуации всегда можно сохранить силу духа и веру в человечность.
Мальчишка снова просит отдать ему мой «глаз». Наверняка видел, как я сижу на матраце и работаю с ним. Ума не приложу, почему его так тянет к этой вещице.
— Прости, но он мне самой нужен. — отвечаю ему. — Для дела. Если не смогу работать, нам с дочкой будет нечего есть.
Ребенок слишком мал, чтобы полностью меня понять, но главное до него дошло. Мальчик убегает прочь, разок оглядывается, и я улыбаюсь ему вслед. Ничто не мешало ему пробраться в мой грузовой контейнер и схватить «глаз», пока я работаю, однако малыш этого не сделал. В его лице мне видится нечто, достойное доверия.
А доверие в лагере для беженцев дорогого стоит. Вообще-то наше поселение называется не так. Официально это «Вспомогательный комплекс компании по сохранению и перемещению ресурсов», и здесь я живу последние шесть лет. Моей дочери Юнис двенадцать, она почти не помнит, как выглядит внешний мир. Очень послушный и старательный ребенок, да только в лагере с этим далеко не пойдешь. Ей нужна нормальная жизнь, мне тоже. Пракаш твердит, что если я заработаю достаточно профкредитов, то, возможно, нас переселят в место поприличнее.
И я ему верю. А что еще остается делать?
Усаживаюсь на корточки на матрац. Двери в грузовом контейнере нет — давно сняли. Стены дырявые. Под крышей висят ветряные колокольчики из погнувшихся алюминиевых трубок, некогда служивших палаточными каркасами. День выдался безветренный, и от колокольчиков не больше звона, чем от сталактитов.
Мой вирт-комплект — отнюдь не предмет для гордости. «Глаз», линзы, наушники и футболка — всё куплено с рук по дешевке. Располагаю «глаз» на коробке из-под обуви и балансирую его, пока пурпурный зрачок не начинает мерцать, сигнализируя о готовности к работе. Вставляю наушники. Футболка ярко-синего цвета, на ней какой-то китайский слоган и весело резвящиеся дельфины. Для взрослой женщины тесновата, но акселерометры и позитурные сенсоры работают исправно.
Открываю виртуальный канал, и линзы выбрасывают меня из реальности в глобальную рабочую сеть.
— Здравствуй, Пракаш.
Раздается голос, звучащий одновременно далеко и близко:
— Поздновато ты, Сойечка. А у меня было столько прекрасных заказов, и как раз для тебя.
Я чуть было не рассыпалась в извинениях, но вовремя прикусила язык. Оправдываться перед этим человеком нет ни малейшего желания. Сегодня утром пришлось ходить за водой в два раза дальше: какой-то негодяй из соседнего комплекса пробрался в лагерь и повредил насос.
— Уверена, у тебя еще осталось кое-что, — говорю я.
— Да, — бесстрастно отвечает брокер. — Посмотрим…
Будь Господь мухой, он бы видел то, что вижу сейчас я. Вокруг вспыхивают тысячи непрерывно сменяющих друг друга изображений-фасеток. Каждая означает некий заказ. Фасетки то приближаются, то отдаляются: это Пракаш предлагает мне различные варианты. Также я могу видеть описание заказа, вознаграждение, требуемые навыки и количество причитающихся профкредитов. Цифры перед глазами — словно птички, пикирующие на ветку и усаживающиеся в рядок.
— Ремонт дороги, — торжественно объявляет Пракаш, как будто это должно меня воодушевить, — центр Лагоса. У тебя уже есть опыт.
— Нет, спасибо. Работа там такая, что мартышка справится, а платят гроши.
— Мытье окон. Каир, частный музей искусств. У них есть для этих целей робот, да вот беда — вышел из строя, а на носу какое-то торжественное открытие.
— Я уже несколько лет не мыла окна.
— Да тебе не угодить, Сойечка. Нельзя же быть такой привередой.
Пракаш громко выдыхает через нос. Звук напоминает тот, что издает спускающая шина.
— Что еще у нас есть… биоочистка, Черное море. Техническое обслуживание систем по контролю и локализации распространения водорослей.
Другими словами, счищать слизь с насосов. Невольно ухмыляюсь, видя нищенскую оплату, которую за это предлагают.
— Дальше.
— Подводная инспекция, Гибралтарский мост. Займет примерно восемь часов, и сумма вполне разумная. Придется чуточку попотеть, это самый потолок твоей квалификации.
— Через три часа мне забирать ребенка из школы. Найди что-нибудь покороче.
Пракаш издает страдальческий вздох.
— Ремонт дамбы, побережье Адриатического моря. Ночной шторм пробил брешь. Четыре часа. Высокая оплата, и закончить надо срочно.
И так каждый раз: Пракаш отлично знает, от какой работы я не откажусь, но тянет до последнего.
— Мне нужно позвонить, — говорю я в надежде, что кто-нибудь сумеет забрать Юнис вместо меня.
— Только не тяни, хорошо? — просит он и бронирует для меня заказ.
Я делаю звонок и возвращаюсь. Как раз вовремя, еще чуть-чуть — и работу бы перехватили. Конечно, я далеко не единственная, кого отправили на ремонт: повреждение дамбы — крупная авария в Адриатическом регионе. Бригады гражданских и военных роботов уже задействованы в восстановлении конструкции.
Сам по себе ремонт не сложный, справился бы и ребенок, обладай он силой сотни мужчин, чтобы перетаскивать каменные блоки и заливать быс- тросхватывающийся цемент.
Позже я узнаю, что из-за прорыва дамбы утонули пятнадцать человек. Мне, как и всем нормальным людям, очень их жалко. Однако не случись аварии — не было бы и работы.
Когда мы завершаем починку дамбы, уже стемнело. Поднялся легкий ветерок — чтобы пробудить колокольчики, его хватает, но воздух все еще раскаленный. Безумно хочется пить, и от таскания воды ноет спина.
На противоположной окраине поселения затянули еженощное гудение дизельные генераторы. На несколько минут позволяю себе расслабиться и вслушиваюсь в пение колокольчиков. Их беспорядочный перезвон наводит на мысли о нейронах, непрерывно атакующих мозг электрическими импульсами. Меня всегда захватывала нейробиология и тайны человеческого разума. Пока мы не уехали из Дар-эс-Салама, я мечтала стать врачом.
Поднимаюсь с матраца и разминаю затекшие мышцы. Пора идти забирать Юнис. Но вдруг мое внимание привлекает шум, доносящийся со стороны одного из больших тентов для всеобщих собраний. Без сомнения, что-то стряслось. Не одно, так другое — здесь это постоянно. Не обязательно затрагивает меня, однако быть в курсе событий не повредит.
— Сойя! — слышу я зовущий меня голос. Это Бусука, моя подруга и мать двоих сыновей. — Юнис в порядке. У Фанты были дела, и она передала твою дочь Рамату. Ты выглядишь какой-то усталой.
Конечно, я выгляжу усталой, как иначе?
— А что здесь происходит?
— О, ты еще не слышала? — удивляется Бусука и продолжает заговорщицким тоном: — Поймали воровку. Далеко она убежать не успела: получила разряд током у электрической изгороди и пряталась неподалеку. Собиралась рвануть на закате, но тут ее задержали.
На слове «задержали» она делает акцент, словно цитируя чьи-то слова.
Мне-то без разницы, какого пола наш вор, главное — теперь есть на кого злиться.
— Не хотелось бы мне сейчас оказаться на ее месте.
— Говорят, ее слегка поколотили, пока не вмешались миротворцы. Сейчас народ спорит, стоит ли продолжать давать ей медикаменты.
— От нас не убудет, если поможем одной женщине.
— Так ведь дело в принципе, — возмущается Бусука. — С чего мы должны тратить воду и антибиотики на того, кто пришел к нам красть?
— Не знаю, — отвечаю я, желая закончить разговор о воде. — Пойду отыщу Рамату.
— Ты слишком много работаешь, — замечает Бусука.
Как будто у меня есть выбор.
Раньше я могла легко заблудиться в лагере, но постепенно научилась ориентироваться в этом лабиринте палаток и модульных домов хоть с закрытыми глазами. Сегодня небо звездное. Над палатками плывет желтая, почти полная Луна, подернутая рябью горячего воздуха. Толстая луна пробуждает в людях все самое темное, как говаривала моя мама. Но я не суеверна. Для меня это не более чем огромный, населенный людьми камень.
В линзах я вижу Луну расчерченной линиями геополитических границ. Территории Америки. России, Китая и Индии — самые крупные. Но есть на спутнике и небольшой лоскуток, принадлежащий Африке, и каждый раз, когда я на него смотрю, становится немного радостней. Порой я показываю его Юнис, хочу, чтобы она понимала: мы больше чем просто заложники лагеря. Мы можем выйти за его пределы, совершить великие дела. И, быть может, — в один прекрасный день — прогуляться по Луне.
Краем глаза улавливаю сполох яркой звезды — на самом деле это японский орбитальный энергоспутник, пока не достроенный. Мне доводилось слышать о подобных станциях. Со временем их доделают и выведут на высокую орбиту. Там зеркала станции будут улавливать солнечный свет и отражать его на Землю. Получаемую энергию затем направят на различные полезные цели. Например, на поддержание мощности береговых водоопреснительных установок, и тогда воды у нас станет — хоть залейся.
Странно, никогда прежде я этих станций на небе не видела.
Наконец забираю Юнис у Рамату. Голодный ребенок пребывает в прескверном расположении духа. Пробую показать ей Луну, но отвлечь дочь оказывается не так-то просто. В ближайшей столовой еды не оказывается, но до нас доходит слух, что в зеленом секторе еще можно успеть что-нибудь перехватить. По правилам входить в этот сектор запрещено, но мы проделывали это раньше, и пока никто нас не трогал. По дороге Юнис рассказывает, как прошел день в школе, а я — про мой собственный и про тех бедняг с Адриатического побережья.
Позже, когда дочь уже спит, я отправляюсь к большому тенту. Толпа практически разбрелась, но даже сейчас место куда оживленней обычного.
Через группу таких же, как я сама, беженцев проталкиваюсь вперед, пока наконец не замечаю водокрада. Девушка лежит на импровизированной кровати — это стол с наброшенным поверх матрацем, — вокруг нее в белой униформе стоят миротворцы, в зеленой — медперсонал. К кровати подходит доктор — молодой ливанец. Судя по его уверенной и спокойной манере держаться, он только-только начал здесь работать. Это ненадолго, врачи со стажем все сплошь нервные да дерганые. Рядом с ним три робота-богомола — нагоняющие жуть многорукие машины. Роботы имеют встроенный виртуальный канал, с помощью которого врач может удаленно ими управлять, но это не обязательно. Машины очень сложные, дорогие и способны работать самостоятельно.
Девушку не просто «слегка поколотили». Ее забили до полусмерти. Сейчас доктор меняет ей капельницу. Воровка находится без сознания, голова повернута так, что лица мне не разглядеть. На вид ненамного старше Юнис. Все тело несостоявшейся преступницы покрыто кровоподтеками, ожогами и порезами.
— Собираются голосовать, — слышу я голос подошедшей Бусуки.
— О, разумеется. Нам только дай поголосовать. Что ни повод, то очередное голосование.
Как же я устала от нашей бесконечной суетной микродемократии. По всей планете рушатся крупнейшие государственные структуры, а мы считаем своим долгом возродить их в миниатюре. И недели не обходится без того, чтобы вытащить черные и белые шары для голосования.
— Это не касается жизни и смерти, — убеждает меня Бусука, — никто не собирается ее убивать. Решаем только, стоит ли оказывать ей дополнительную медпомощь.
— Что в ее случае то же самое.
— С какой стати, скажи мне. роботы и врачи должны возиться с ней, как будто им больше делать нечего? И медикаменты тратить?
— Тогда стоило убить ее прямо там, на месте, — говорю я. — И не тревожить людей.
Жестко, но на эту минуту абсолютно искренне.
Утром мне на глаза попадается экран, стоящий на куче коробок из-под медикаментов. Показывают переплетение лучей, устремленных в целевые точки. Там плывут в невесомости блестящие обломки, люди и машины. Под ними — дуга земного горизонта цвета индиго, транслируемая с верхних слоев атмосферы. Еще ниже из ночной тьмы выплывает безоблачная Африка. На мгновение чувствую желание помахать самой себе.
Складывая информацию по кусочкам, узнаю, что на японской энерго- станции произошла авария. В комплекс врезался индийский буксировщик, и сейчас экстренно пытаются спасти персонал. Несмотря на то что большую часть манипуляций по сборке станции выполняли роботы, там были задействованы десятки мужчин и женщин. Позже выясняю, что столкновение выбило станцию с установленной траектории и поэтому световой блик от зеркал можно было увидеть с Земли.
Говорят, нет худа без добра. К чему лукавить, я уже прикидывала, сколько хорошего принесет мне эта катастрофа.
* * *
Вновь усаживаюсь перед всеведущим пурпурным «глазом» и вхожу в глобальную рабочую сеть. Пракаш явно занят: с ног сбился, раздавая задания. Осторожно спрашиваю, не найдется ли для меня работа на орбите.
— Разумеется, помощь им сейчас необходима, — признаёт он, — но напомни мне, Сойечка, какой у тебя суммарный опыт в космических операциях? Сколько часов ты провела, подключенная к машинам в условиях невесомости, где каждая твоя команда срабатывает с задержкой?
Вопрос риторический, но я выдавливаю из себя честный ответ:
— Нисколько. Ноль. Сам прекрасно знаешь.
— Тогда вопрос снят.
— Но ведь там срочно нужны люди! На дамбе никому не было дела до моего опыта.
— Там другое дело. Работа в космосе выходит далеко за пределы твоих навыков, — отвечает Пракаш и замолкает.
Что-то явно поглощает его внимание сегодня, но в конце концов он говорит:
— Мир не перестал вращаться из-за одной аварии, а у меня есть для тебя другие поручения.
Что ж, трудовое меню на сегодня: помощь строительному роботу, проект по установке солнечных зеркал в Сахаре. Очистка днища китайского крупнотоннажного танкера от моллюсков. Ручное управление роботом в строящемся тоннеле в Тасманском проливе.
Унижение, а не работа, и я отмахиваюсь от одного предложения за другим. В конце концов соглашаюсь на заказ со скромной оплатой, зато с возможностью повысить квалификацию: починка одного робота другим роботом на строительном объекте в Антарктике. Сложность заключается в том, что нужна особая аккуратность. Время — ночное, в качестве освещения лишь натриевые лампы. Убогое местечко, людей практически нет. Со временем такие территории приспособят для жизни и нас туда переселят.
Главное сейчас — какая-никакая, но работа.
* * *
Ремонт в самом разгаре, и вдруг что-то идет не так. Всего секунда — и я оказываюсь в незнакомом месте. Вокруг меня — залитый светом пустынный ландшафт, ярко-белый под глубокой и бесстрастной чернотой неба.
Спрашиваю сама себя — вслух, надеясь, что кто-нибудь услышит:
— Где я?
Пытаюсь осмотреться, но ничего не происходит. И только спустя пару мгновений панорама плавно смещается и пейзаж, все еще странный, приобретает знакомые черты. Передо мной пустошь. Без единого дерева, покрытая камешками и валунами, она простирается до самого горизонта. На некотором отдалении возвышаются пологие холмы. Ни скал, ни животных, ни растений. Странный забор, тянущийся от одного края горизонта до другого, — единственное, что указывает на следы пребывания здесь человека.
Затем я замечаю тело.
Лежит неподалеку от меня, одетое в космический скафандр.
Отдаю приказ прекратить поворот. И снова между командой и откликом проходит несколько секунд.
Мужчина — или женщина, разобрать невозможно — лежит на спине, руки вдоль тела, ноги немного врозь. В смотровом стекле шлема отражается небо. Похоже, человека просто бросили здесь, как ненужную игрушку.
Вновь перевожу взгляд на забор. Им оказывается толстая металлическая труба, поддерживаемая множеством А-образных опор. Диаметр достаточно широк, чтобы внутри с легкостью мог проползти даже взрослый. Видны места соединений частей трубопровода. Глупо было не сообразить сразу, что это вовсе не забор.
Продвигаю робота вперед. Внизу стелется моя тень, угловатая и механическая. Не знаю, что за штука такая, но размером примерно с грузовик.
Наклоняю камеру к телу. Я почти ничего не смыслю в скафандрах, но на этом не видно никаких повреждений. Ничего не порвано, порезов нет, смотровое стекло целое. На грудной части вижу систему жизнеобеспечения — присоединенную трубками и проводами к экипировке прямоугольную панель, которая все еще светится. Часть индикаторов мигает красным.
— Пракаш, — зову я в надежде, что меня услышат, — у меня тут небольшие трудности.
Нет ответа.
Протягиваю руки вперед. Робот реагирует, выдвигая собственные манипуляторы. Задержка отклика становится привычной, я быстро учусь отдавать команды с учетом паузы. Пракашу вовсе необязательно было раздувать из мухи слона по этому поводу. Просунув руки под скафандр, поднимаю тело вверх, словно погрузчик — мешок зерна. С моей ноши тонкой пеленой осыпается пыль, на лунной поверхности остается отпечаток в форме человека.
Человек в скафандре внезапно приходит в себя и поворачивается, чтобы меня рассмотреть. В защитном стекле замечаю собственное отражение: золотого цвета громадина из металла и пластика. Действительно, что-то наподобие грузовика с кучей колес и камер, спереди установлены манипуляторы.
Человек вновь начинает шевелиться, поднимает руку в перчатке с толстыми пальцами. Нащупав нагрудную панель, проводит непонятные мне манипуляции с кнопками, отчего индикаторы сменяют свой танец.
Затем я слышу голос, но это не Пракаш.
— Ты нашел меня, — выговаривает человек с невероятным облегчением, — а я боялся, что умру тут.
Мужчина говорит по-английски, но я более-менее понимаю.
Надеясь, что он сумеет меня услышать, решаюсь спросить:
— Кто ты и что с тобой произошло?
Ответ приходит с запозданием:
— Ты не Шига.
— Нет, и я не знаю никакого Шиги. С тобой произошел несчастный случай?
И вновь человек в скафандре отвечает не сразу:
— Несчастный случай, да. Повредил костюм. Но кто ты?
— Я никто. И даже не знаю, почему меня отправили на эту работу. С тобой все будет в порядке?
— Скафандр находится в аварийном режиме экономии энергии. Пока не двигаюсь, беспокоиться не о чем.
Кажется, я понимаю. Система жизнеобеспечения расходует ресурс быстрее, когда человек движется.
— Что ты сделал у себя на панели?
— Приказал отключить сигнальный маячок и больше энергии направить на систему коммуникации. Но скафандр скоро выдохнется.
Он все еще лежит в моих руках, словно младенец.
— Ты принял меня за кого-то другого.
— Да. Как, говоришь, тебя зовут?
— Я не представилась. Сойя. Сойя Акинья. А как твое имя?
— Латтрелл. Майкл Латтрелл. Можешь помочь мне выбраться отсюда?
— Помогу, если пойму, где мы находимся. Сам-то ты как сюда попал?
— Приехал на перегонщике. Это машина, которой ты управляешь вместо Шиги. Он должен был забрать меня и отвезти домой.
— Может, тебе лучше залезть внутрь? По-моему, здесь есть кабина или что-то подобное.
— Кабины нет. Есть сиденье позади камеры, ты через нее смотришь. Никакой герметизации, но наверху мне будет определенно спокойнее. Можно попробовать.
Аккуратно опускаю Майкла на землю и наблюдаю, как он неуклюже, словно окоченевший, выскальзывает из объятий машины. Передвигается заторможенно — то ли из-за скафандра, то ли парень сам ослабел или, быть может, ранен, не пойму. Возможно, и то и другое. Майкл тяжело дышит и останавливается, сделав несколько шагов.
— Кислород на исходе, — говорит он почти шепотом.
Латтрелл выходит из моего поля зрения. Картинка камеры слегка вздрагивает, когда вес пассажира оказывается на перегонщике. Через некоторое время тень от машины передо мной дополняется тенью Майкла.
— Ты как?
— Порядок.
Перемещаю камеру вдоль трубопровода.
— Куда ехать?
Майкл медлит, пытается перевести дыхание, но его голос все равно звучит прерывисто:
— Поверни назад и возвращайся по следам.
Я описываю широкий круг и разворачиваю перегонщик. Обнаружить собственные следы проще простого: машина продавила в почве глубокие борозды, ровными лучами уходящие за горизонт. Изгибы только в местах, где надо было обогнуть булыжник или склон.
— Я думала, мы поедем в каком-нибудь направлении вдоль трубопровода. Почему нет? — сомневаюсь я.
— Нам нужно ехать по следам. Разгоняйся до пятидесяти километров, машина это может.
Набираю скорость и придерживаюсь собственной колеи, надеясь, что с техникой ничего не произойдет.
— Как много времени займет дорога?
— Три-четыре часа. Плюс-минус.
— Сколько осталось воздуха и энергии?
— Хватит.
— На сколько именно, Латтрелл?
— Если не буду много разговаривать… — Он прерывается, и пауза начинает казаться слишком затянутой, прежде чем мой пассажир заговаривает вновь: — Мне хватит. Главное — не останавливайся.
Довольно скоро линия трубопровода исчезает, заслоненная лунным рельефом. Какой же маленький мирок. Только хочется, чтобы он был еще меньше, если впереди долгая дорога, а кому-то срочно нужна помощь.
Латтрелл молчит. Возможно, уснул или выключил канал связи.
В этот момент внезапно вмешивается Пракаш.
— Ну наконец-то, — говорит он, — а я было начал думать, что тебя проглотила рабочая сеть.
— Эй, я не давала согласия на это задание!
— Знаю, знаю.
В моем воображении Пракаш отмахивается от моего недовольства руками, будто оно недостойно даже упоминания.
— Срочный заказ, требовался человек с базовыми навыками.
— Меня же никогда не вызывали на космическую работу, Пракаш. С чего вдруг мою кандидатуру признали годной?
— Потому что все, у кого необходимый навык есть, сейчас пытаются разгрести тот кавардак на японской станции. Считай, у тебя сегодня удачный день. Конечно, на работу в невесомости не тянет, но зато теперь ты сможешь сказать, что умеешь действовать с задержкой в отклике.
Невесомость или нет, но работа в условиях лунной гравитации должна как-то котироваться.
— Об этом поговорим, когда вернусь. Мне нужно отвезти человека туда, где ему окажут помощь.
— Твоя часть работы уже выполнена. Люди с Луны настоятельно просят тебя развернуться на девяносто градусов вправо, параллельно трубопроводу и продолжать движение в этом направлении. Как развернешься, можешь отключаться. Дальше машина сама о себе позаботится. Самым трудным было затащить тело… э-э-э… человека на перегонщик. Ты справилась просто блестяще.
Я всего-то подняла его с поверхности, что в этом такого?
— Латтрелл велел двигаться по следам.
— Кто такой Латтрелл? О-о-о, понятно. Значит, Латтрелл говорил с тобой?
— Да, и был очень настойчив.
Во мне начало зарождаться нехорошее предчувствие.
— Что здесь творится, Пракаш? Кто такой Латтрелл? Что он там делал?
— Сойечка, много ли ты смыслишь в лунной геополитике? Дай-ка сам отвечу. Ровным счетом ничего, правда? Поверь, самое разумное для тебя — это развернуться вправо на девяносто градусов и отсоединиться.
Обдумываю это.
— Латтрелл, ты меня слышишь?
Ответ прозвучал после долгого молчания:
— Ты что-то спросила?
— Ты спал.
— Очень душно. Трудно дышать.
— Латтрелл, постарайся не засыпать. Ты уверен, что тебя ждут на том конце пути?
Майкл опять надолго замолкает, словно я попросила его вычислить, в какой день недели он появился на свет.
— Да. Шига и другие. Там наш лагерь. Не более двухсот километров от трубопровода.
Примерно три-четыре часа, как он и сказал.
— Пракаш — это мой брокер — хочет, чтобы я ехала в другую сторону. Вдоль трубопровода вправо.
Впервые в голосе Латтрелла звучит волнение:
— Нет! Прошу, только не туда. Не поворачивай. Держи тот курс, откуда я приехал. Прямо.
— А если ехать в другую сторону, как далеко до цивилизации?
Снова вмешивается Пракаш:
— Меньше чем в ста километрах отсюда находится блок техобслуживания. Помещение герметизировано. Для него это самый оптимальный выход.
— Откуда такие сведения?
— Я передаю то, что мне сообщают. Латтрелл не переживет дорогу до лагеря. Они настоятельно просят следовать их указаниям.
— Латтрелл тоже настоятельно просит. Не лучше ли прислушаться к мнению того, кто здесь живет?
— Сойя, делай, что тебе говорят.
Делай, что говорят. Сколько раз за свою жизнь я слышала эти слова? И сколько раз подчинялась? Когда к нам пришли люди из «Сохранения и перемещения» вместе со своими грузовиками, самолетами, вертолетами и стали обрабатывать нас смелыми планами по переселению людей, я, как и миллионы других, сделала то, что мне говорили. Променяла старый мир на скупые перспективы нового.
И вот теперь я сижу, скрючившись на старом матраце под скрипящей гофрированной крышей, в то время как мои тело и разум находятся на Луне, и в очередной раз кто-то, с кем мы никогда в жизни не встречались и никогда не встретимся в будущем, утверждает, что ему виднее.
— Не разворачивай перегонщик, — просит Латтрелл.
— Лучше бы твоему лагерю быть там, где ты говоришь.
Снова встревает Пракаш:
— Сойечка, ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Латтрелл незаконно пересек границы лунных территорий, признанные международными соглашениями. Он собирался взять то, что ему не принадлежит. Этот человек — вор.
Я и сама обо всем давно догадалась.
Мои мысли сейчас о толстой Луне, размалеванной гербами государств и эмблемами компаний. Сегодня на поверхности проживают всего несколько тысяч человек, но поговаривают, что скоро здесь поселятся десятки тысяч. А не успеешь глазом моргнуть — и вот их несколько миллионов.
Недаром я предпочитаю быть в курсе событий и слежу за новостями: мне хорошо известно, что многие границы спорны. Стороны предъявляют свои требования, а им в ответ выдвигают встречные. Даже крошечный островок, над которым развевается флаг Африки, не миновали подобные дрязги.
К вопросу о Латтрелле. Что о нем известно? Его целью определенно был трубопровод, к которому Майкл добирался не вдоль проложенной линии, а откуда-то со стороны. Возможно, хотел подключиться к трубе, но произошло непредвиденное. Допустим, электрический разряд повредил электронику скафандра. Он ждал помощи от своих, от некоего Шиги, но вместо него пришла я. Не думаю, что мои работодатели, «которым виднее», хотят убить Латтрелла, но вряд ли они сильно озабочены тем, останется ли он в живых.
Чего они точно хотят — это не дать ему вернуться домой.
— Я не поверну. Пракаш. Я отвезу его к своим.
— Не советую этого делать. Ты находишься на Луне только с нашего разрешения. Мы можем отключить тебя от перегонщика в любой момент и посадить вместо тебя другого исполнителя.
— Который будет делать, что ему говорят?
— Который понимает, как не навредить себе.
— Тогда это точно не про меня.
Пракаш прав. Контакт всегда можно оборвать. Вернее, он был бы прав, не будь у меня огромного опыта в управлении роботами. Отскребать ли моллюсков со дна танкера или управлять машиной на Луне — разница небольшая. Мне известны несколько уловок, которые сильно затруднят и затянут любую попытку меня отключить. Уловками этими я пользовалась редко, однако навык не растеряла.
— Надеюсь, у тебя не возникнет проблем из-за меня? — спрашивает Латтрелл.
— Уверена, они уже возникли.
— Спасибо, — говорит он и вновь надолго замолкает. — Пожалуй, мне сейчас лучше не спать. Можешь рассказать что-нибудь о себе? Так будет проще бороться со сном.
— Мне почти нечего рассказывать. Я родилась в Дар-эс-Саламе, примерно в начале столетия.
— Так все-таки в прошлом веке или в этом?
— Не знаю. И мама не знала. Наверняка где-то есть записи о рождении, но мне их видеть не доводилось, — рассказываю я, объезжая глыбу величиной с мой перегонщик. — Только какое это имеет значение? Все осталось далеко в прошлом. Лучше расскажи ты.
Он повинуется. Мы едем все дальше.
Утром страсти поулеглись. Мое неповиновение не осталось безнаказанным. Все профрейтинги обнулились. Напротив моего имени появились черные метки, означающие запрет на отдельные категории работ. Причитавшиеся мне кредиты — в конце концов, Латтрелл был спасен — так и не начислили. Бессмысленно пытаться что-либо исправить. Это не конец света, во всяком случае не для меня. Найдется другая работа. Не важно, что именно придется делать, я буду выкладываться по полной. Столько, сколько понадобится, чтобы прокормить дочь.
По пути в школу Юнис спрашивает, как прошел вчерашний вечер.
— Я помогла человеку, — отвечаю ей, — он поступил плохо, но я все равно помогла. И кто-то из-за этого мной очень сильно недоволен.
— А что этот человек сделал?
— Как бы тебе объяснить? Он взял чужое. А может, только попытался взять. Мы попозже об этом поговорим, хорошо?
Мыслями возвращаюсь к Латтреллу. Мы с ним не успели доехать до лагеря, когда канал наконец разорвали. Я не знаю, что было потом. Надеюсь, друзья Майкла успели прийти ему на помощь. В новостях об этом ничего не говорят. Всего лишь приграничный инцидент, слишком незначительный, чтобы занимать им эфир.
Пока Юнис в школе, возвращаюсь к большому тенту, где ожидает своей участи воровка. Вокруг шумит целая толпа, и атмосфера наэлектризована до предела. Роботов-богомолов поблизости нет — они выполнили свою задачу, а значит, состояние их пациентки больше не внушает опасений. Большую часть времени девушка пребывает в сознании. Рассматриваю жидкость в подключенной к ней капельнице, представляю, что там кристально чистая вода, и мне хочется выпить прозрачное содержимое залпом.
Расталкивая плечами зевак, прокладываю себе путь к низкому складному столику, на котором распределяются голоса. Говорю, кто я такая, хотя, наверное, всем уже и так известно. Указательный палец пробегает по списку, и авторучка вычеркивает мое имя. Мне разрешают отдать голос. В открытых картонных коробках из-под медикаментов лежат черные и белые шары. Одной рукой я вытаскиваю по одному шару из каждого ящика. На первый взгляд кажется, что шансы пятьдесят на пятьдесят. В конце концов я опускаю белый шар, а черный кладу обратно в коробку. Оставлю это удовольствие для кого-нибудь другого.
Покидая тент, пытаюсь оценить настроение людей. Внутренний голос подсказывает, что рассчитывать на снисхождение девушке не стоит. Но, как знать, вдруг медперсонал и «богомолы» успели сделать достаточно. Может, воровка воды сумеет выкарабкаться и без помощи лекарств.
Размышляю о том, что делать дальше, и чувствую, как кто-то дергает меня за подол. Это маленький мальчик. Тот самый, что вечно ходит за мной по пятам. Засовываю руку в карман и нащупываю в нем большой круглый «глаз». Думаю о его красивом пурпурном свечении. «Глаз» был моим окном в мир, только теперь мне от него пользы мало.
Прошу ребенка подставить ладонь. Он слушается.
