Тому, что я не пошла в «Слона», было несколько причин. Ближе к вечеру я заскочила пописать и увидела на трусах созвездие маленьких алых точек. С такими вещами не шутят. Я позвонила М., он отвез меня в неотложку, и меня немедленно приняли. Там испугались, что у меня кровотечение из матки и ФОР может быть под угрозой. Я несколько часов пролежала на больничной койке, пока они брали анализы, сканировали сканы и наконец заявили: я в порядке и могу идти. Если пятна появятся снова, нужно незамедлительно обратиться к ним, но пока мне лучше уйти.

М. отвез нас домой, по дороге мы купили пиццу, а о Тессимонде я совсем забыла. У меня были более важные причины для беспокойства, чем его дурацкий вербальный блит, близость конца света, гаснущие звезды или какую он там еще глупость придумал. На следующий день я взяла отгул, а там уже наступили выходные. Про Тессимонда я вспомнила вечером в воскресенье (услышала о чем-то по телевизору, но о чем — забыла), и мне стало немного стыдно из-за того, что я не пришла. Но потом я вспомнила, как он лил яд в уши моим людям и убеждал их меня бросить, и разозлилась. Решила выкинуть его из головы. Сказала себе: утром в понедельник все трое моих коллег появятся на работе и будут извиняться с глупым видом.

Они не появились. Никто из них не брал трубку, не писал СМС, не постил ничего в «Твиттере». Через неделю их все еще не было, администрация университета выразила неудовольствие и объявила об их временном отстранении от дел. Я позвонила в «Холидей Инн», кляня себя за то, что не взяла номер Тессимонда, когда у меня имелась такая возможность, но мне сказали, он уехал. Глава моего департамента убедил ректора не отправлять исчезнувших ученых в отставку до пресс-конференции. Он понимал, насколько это будет ужасно.

Мы провели пресс-конференцию, и она прошла очень интересно. Обо мне много писали. Один сайт раскопал (бог знает как), что из четверых членов команды трое находились в самовольной отлучке и поэтому не присутствовали на пресс-конференции. У нас была наготове легенда: лидер группы я, а остальных отправили наслаждаться заслуженным отдыхом. Историю замяли. Кого когда интересовали конкретные ученые, если сама теория так хороша?

Скорость расширения вселенной растет. Учитывая массу материи (в том числе темной) в космосе в целом, она должна падать — как кость, брошенная в небо, замедляется по мере набора высоты, и по той же самой причине: из-за гравитации. Но она не падала. Физики, разумеется, замечали это и раньше и придумали теоретическое объяснение, которое называется «темная энергия». Но «темная энергия» — это тавтология, просто способ сказать «что-то, что ускоряет расширение вселенной». Это вряд ли можно счесть ответом на вопрос «Что ускоряет расширение вселенной?».

Мы же продемонстрировали: увеличение скорости расширения вселенной само по себе тоже растет, и нам необходимо разделить темную материю и темную энергию. Мы показали: геометрия измеримого отклонения ускорения этого расширения вызывает трехмерную асимптоту, которая, в свою очередь, становится причиной сложного тороидального свертывания пространственно-временного континуума в глобальных масштабах. Мы объяснили: нет никаких причин думать, что изменение конфигурации пространственно-временного континуума в масштабах вселенной окажет какое-то видимое воздействие на Землю. Мы слишком малы. Но мы смогли сделать такие выводы, отменив теорию Эйнштейна. Данные неоспоримо подтверждали наши заключения, и это вызвало много шума.

Потом я родила невероятного младенца женского пола с мятым личиком, синими глазами и мокрой щеткой черных волос на головке. Мы назвали ее Мария-Селеста Радоньич-Дейлфилд и очень полюбили. Через две недели после рождения волосы у нее выпали, и, лысая, она стала еще красивее. Следующие месяцы промелькнули незамеченными: очень верно говорят, что с детьми дни длинны, а вот годы коротки. Она спала в нашей большой кровати и, хотя была намного меньше нас, занимала там все место и оттесняла нас к краям. Мы крестили ее в католической церкви Святого Петра, на крестинах присутствовала вся моя семья и даже некоторые родственники М.

Нобелевский комитет медленно делал свою работу, и по неофициальным каналам мы узнали: готовится объявление. Я немедленно вышла из декрета, и мы снова попытались разыскать Ни Цзяна, Превера и Слейта. Прошло достаточно времени, и эта история стала казаться скорее глупой, чем мрачной. М. придерживался мнения, что они все испугались скорого обнародования нашего исследования.

— Работать в уединении и темноте много лет, а потом вдруг оказаться под прожектором всеобщего интереса — это кого угодно напугает.

— Ты из нас каких-то кротов делаешь, — возразила я, но подумала, что он может быть прав.

Мы никого не нашли. Добраться до семьи Ни Цзяна оказалось несложно, но они вежливо заявили нам: Ну-Ну здоров и счастлив, но не стали говорить, в какой части земного шара он наслаждается жизнью. Они пообещали передать ему наши сообщения, и я не сомневаюсь, так они и сделали, но он не ответил. Друзья предположили, что Слейт в Лас-Вегасе, но больше мы ничего не узнали. Из-за Превера я тревожилась больше всего: без острого ума этого элегантного джентльмена прорыв бы не состоялся. Но никаких его следов мы не нашли. Я уведомила полицию Монпелье и даже наняла французского частного детектива. Через девяносто дней они ответили, что он с женщиной по имени Сюзанна Шашаль сел на самолет, направляющийся в Вест-Индию, но нет никакого способа выяснить, на каком острове они находятся сейчас.

Я согласилась с администрацией, что получу премию одна, но указаны будут все четыре имени. Эти трое сошли с ума, но сумасшествие — не причина для наказания, а их вклад был крайне важен.

— У тебя есть хоть какие-то идеи, почему они ушли? — спросил как-то М.

— Ни малейших, — ответила я. И повторила, протянув ударное «е»: — Ни мале-е-е-е-ейших.

— Думаю, мы никогда не узнаем, — сказал он.

Он читал роман и время от времени поглядывал на меня поверх узких очков, как будто следя, чтобы я никуда не делась. Мария лежала в колыбельке рядом с кроватью, и я укачивала ее ровными сильными движениями, как ей нравилось.

— Наверное, ты прав.

— Тебя это задевает?

— Они были моими друзьями, — сказала я, — особенно Джек. Его побег меня особенно обидел. И обескуражил.

— Я уверен, — сказал М., слюнявя палец и переворачивая страницу, — там не было ничего личного. В смысле, в словах Тессимонда. Я уверен, к тебе это не имело никакого отношения.

— Дерьмо какое-то сказал им Тессимонд, — заявила я без особой злости.

— Знаешь, что я думаю? Даже если мы узнаем, что он сказал, это ничего не объяснит. Наверняка какая-то банальность или кажущаяся банальность вроде того — «Господь любит тебя», или «Помни, ты смертен», или «Боже мой, он полон звезд!». Ну или подобное в том же духе. Сказать тебе, что еще я думаю?

— Ты все равно скажешь, — заметила я, — независимо от моего желания. М. посмотрел на меня поверх очков взглядом медвежонка Паддингтона.

— Мне кажется, Тессимонд тут вообще ни при чем. Он просто отвлек нас всех.

— Он из Орегона, — заметила я зачем-то.

— Дело в другом. Вирус. Переутомление. Путь в Дамаск. В конечном счете, это не имеет значения.

— Разумеется, ты прав. — Я поцеловала его в высокий морщинистый лоб.