Глава девятая
Это было еще одно помещение огромной станции Ракс. Тоже просторное, здесь вообще не экономили место. Но в отличие от прочих этот зал казался чуть более обжитым. На стенах висели картины. Валентин даже подошел к ним, чтобы убедиться — полотна настоящие, не иллюзия и не копия. Рукописные полотна, выполненные на холсте или его подобии необычными красками — переливчатыми, в отличие от масла ровными, но будто дробящимися на крошечные разноцветные точки. Наверное, если бы можно было рисовать цветными пикселями, макая в них кисть, то эффект был бы именно такой. На всех полотнах были пейзажи — начиная от пустынь, жарких даже в изображении, и заканчивая ледяными морями, покрытыми синеватой шугой. На некоторых картинах были леса, на некоторых цветущие поля, но Валентин не заметил ни единого живого существа, не смог разглядеть форму листьев на деревьях или лепестки на цветах. И солнце в небе только угадывалось, художник не изобразил его ни разу.
В общем, все было нарисовано так, чтобы самый придирчивый взгляд не смог идентифицировать планету. Просто мир с кислородной атмосферой и развитой растительностью. Даже непонятно было, одна планета послужила натурой или несколько.
— Великолепные картины, — сказал Валентин, не кривя душой. — Вы автор, Прима?
— Я, — ответила «киса». — Рисовать — это занимательно.
— Какая-то конкретная планета? — поинтересовался Валентин. — Очень красивая.
Первая-вовне задумчиво обвела стены взглядом. Валентин вдруг отметил, что несколько точек на стенах, где на мгновение задерживалось ее внимание, выглядят негармонично. Нет, там не было пустых мест. Но картины, которые там висели, дисгармонировали с остальными.
Словно их повесили недавно, сняв то, что висело раньше.
— Такой планеты не существует, командир Горчаков, — сказала Прима. — Итак… у нас есть немного времени. Совсем немного. Вы готовы слушать?
Их было четверо, пришедших на последнюю встречу. Ксения (ну, она-то вряд ли услышит что-то неожиданное), Бэзил, Мэйли и сам Валентин. Матиас замещал его на корабле, Соколовский занимался травмированной рукой Гюнтера (восемнадцать переломов костей кисти и запястья), остальным тоже нашлось дело. «Твен» готовился ко входу в червоточину.
— Мы готовы, Первая-вовне, — кивнул Валентин. — Благодарю за то, что вы согласны поделиться информацией.
Первая-вовне посмотрела на Ксению. Между изящной «кисой» и человеческой женщиной будто шел незримый разговор.
Ксения кивнула.
— Наш способ перемещения в пространстве вызывает обеспокоенность всех участников Соглашения, — сказала Прима. — И эта обеспокоенность нам понятна. Перемещение Ракс влияет на все протяжение времени и может изменять реальность… что мы сейчас и собираемся сделать. Но Ракс в полной мере осознает всю величину своей ответственности. Поэтому мы имеем… — она на миг запнулась, — вынесенные вне нашей реальности базы данных. Они содержат ключевые сведения о важнейших событиях в жизни нашей Галактики.
— Вы не можете запомнить все, — осторожно заметил Валентин.
— Конечно. Чтобы записать информацию о точном состоянии Вселенной, надо иметь еще одну Вселенную. Но мы храним ключевые моменты о доступном нам районе Галактики. Расположение и характеристики звезд. Данные о планетах.
Данные о существующих формах жизни. Данные о разумных видах — это наиболее важно. Наши зонды исследовали Галактику именно с этой целью, создание Соглашения стало побочной целью. Изначально мы не ставили эту задачу, мы лишь каталогизировали, собирали информацию.
Она помолчала, обвела взглядом картины на стенах. Задумчиво сказала:
— Мы… хотели создать портрет Галактики. Запечатлеть ее образ для тех, кто есть, и тех, кто будет. Но однажды мы обнаружили, что реальность изменилась. На планете, где существовала развитая и мирная цивилизация, произошла война. Не идет, а именно произошла — почти столетие назад. И эта война теперь была в нашей памяти, мы знали о ней. А вот в вынесенных из реальности базах данных ее не было. Мы решили, что это последствие наших перемещений. Проверили все, но никаких признаков нашей вины в случившемся не оказалось. Вначале мы рассматривали версию неудачных экспериментов с путешествием во времени, но погибшая цивилизация еще не приблизилась к тому уровню технологий, который позволял бы подобные опыты. Мы стали проверять другие миры, исследованные нами ранее. И обнаружили еще целый ряд аномалий. Все они так или иначе приводили к самоубийственным войнам и конфликтам, поражающим миры с высоким уровнем технического развития. Многие цивилизации пережили эти циклы уже несколько раз. Вначале мы подозревали, что существует еще одна галактическая цивилизация, использующая перемещения Ракс как двигатель. Цивилизация, которая менее осторожна, чем мы. Но все изменения, которые мы зафиксировали, вели лишь к одному — к войне и разрушению. Это случайным быть не может.
— Значит, речь идет о разумном виде, целенаправленно уничтожающем конкурентов? — прямо спросил Валентин.
— Отбрасывающем назад в развитии, — очень тщательно формулируя слова, произнесла Прима. — Полное уничтожение явно не является целью. Поверьте, уничтожить планету — куда проще, чем найти слабую точку в ее истории и спровоцировать конфликт.
— Пускай так, — вступила в разговор Мэйли. — Итак, мы имеем дело с очень развитой культурой, развязывающей войны в чужих мирах. Правильно?
— Вы шокированы, — сочувственно сказала Прима.
— О нет. — Китаянка грустно улыбнулась. — У Человечества был двадцатый век. Сама идея — развязать войну у соседей, чтобы получить для себя те или иные преимущества, для нас не нова. К сожалению, это наша история. Итак — неизвестная враждебная цивилизация?
— Мы не можем быть уверены в том, что это неизвестная цивилизация, — ответила Прима. — Мы не передавали членам Соглашения технологию своего привода, но поверьте — перемещение Ракс не выходит за границы ваших знаний. Устройство могли создать Халл, Феол, Ауран — и применять втайне от нас.
— И мы тоже под подозрением? — уточнил Валентин.
— Да, но вы последние, вступившие в Соглашение, — ответила Прима.
— Последние и наименее развитые, — быстро добавила Ксения. — Вероятность того, что за происходящее ответственно Человечество, — ничтожна.
Первая-вовне неодобрительно посмотрела на нее, неохотно кивнула:
— Мы даже не можем однозначно утверждать, что имеем дело с разумным врагом. Это могут быть законы природы.
Валентин скептически улыбнулся.
— Разум по своей природе чужд мирозданию, — пояснила Прима, заметив его улыбку. — Это чудовищное усложнение физических структур, концентрация материи, энергии, информации. А природа стремится к упрощению, к энтропии. Разум — аномалия, и природа может ее выправлять.
— Где происходили эти… выправления? — спросил Валентин.
— Везде. Бессистемно. Мы пытались бороться с ними, иногда нам удавалось вернуть правильный ход истории. Вы правы, опыт у нас есть.
— Но сейчас эти «выправления» локализованы в одном секторе пространства. И движутся к вам.
Первая-вовне кивнула:
— Да. И это нас тревожит. Именно поэтому в основной реальности Ракс отправил к вам Третью-вовне. Но и это не доказывает, что существует враждебный нам разум. Быть может, мы, представляя собой значительную аномалию, тем более — борющуюся с происходящим, невольно вызвали огонь на себя.
— Это возможно, — сказала Мэйли. — Вы пытались найти хоть какие-то закономерности? Даже в бессистемности может крыться система.
— Общие принципы просты, — снова переглянувшись с Ксенией, сказала Первая-вовне. — Опасность нарастает по мере распространения разумного вида в космосе. Планеты, не практикующие полетов в космос по религиозным, этическим или иным причинам, — вне опасности. Мы знаем несколько миров, чья философия прямо запрещает экспансию в космос. Они развиты, но космические исследования в них запрещены. Ракс считает, что эти миры перенесли несколько катастроф и сохранили память о них, после чего связали войны и разрушение с началом космической эры.
— Беда приходит только в открытые двери… — кивнула Мэйли. — Но как же участники Соглашения?
— Пятый уровень — это как порог, — пояснила Первая-вовне. — Миры, которые избежали военных конфликтов и смогли развиться в глобальную звездную цивилизацию, вне опасности. Причина понятна?
Мэйли посмотрела на Бэзила, потом на Валентина. Покачала головой.
— Влияние на цивилизацию, существующую в границах одной планеты или системы, практически не затрагивает остальную Вселенную. Влиять на глобальную цивилизацию — очень опасно. Есть риск навредить себе. Поэтому мы считаем, что цивилизации Соглашения вне опасности.
— Но вы сами не имеете колоний! Вы не высаживаетесь на чужие планеты! Вы стараетесь не покидать свой мир! — заметил Валентин. — Почему?
— Это лишило бы нас возможности бороться с угрозой, — сказала Прима. — Как только наша цивилизация станет глобальной — использование перемещения Ракс для выправления реальности будет смертельно опасно и для нас самих.
— То есть вы сознательно рискуете, подставляетесь, чтобы иметь возможность бороться с угрозой для других? — спросил Валентин.
— Да, — сказала Первая-вовне. — Вы считаете это глупым?
— Я считаю это удивительным, трогательным и благородным, — сказал Валентин. — Должен извиниться за необоснованные подозрения, которые у меня были, и преклониться перед вашим мужеством… если все и впрямь обстоит именно так.
Первая-вовне испытующе посмотрела на него. Кивнула:
— Я не лгу вам. Мы способны лгать, хотя Халл-один, к примеру, считают нас патологически честными. Ложь — это лишь способ подачи информации, в нем нет ничего сложного. Но мы не любим врать, поскольку любая ложь рано или поздно может быть раскрыта. И все, что я вам сейчас рассказала, — правда.
— Но не вся, — уточнил Валентин.
Прима улыбнулась — и Горчаков вдруг почувствовал, как между ним и «кисой» протянулась ниточка понимания и доверия. Он вдруг понял, что они могли бы подружиться. Не просто взаимодействовать и сотрудничать, а подружиться по-настоящему, крепко-накрепко — как с Матиасом, например.
— Конечно, командир Горчаков, — сказала Прима. — Не вся, но правда.
Она сделала шаг к стене.
— У меня есть для вас подарок, командир.
Ее протянутая рука вошла в стену — Валентин только через несколько мгновений понял, что в стене есть какой-то проем или ниша, закрытые иллюзорным изображением. Прима достала большой, но плоский пакет — если Горчакову не врали глаза, то пакет был из плотной бумаги.
— Картина, — сказала Прима. — На память.
Валентин взял пакет — тот оказался неожиданно тяжелым.
Кивнул, не зная, что и сказать.
— Формально я не должна передавать в правильную реальность ничего материального, — призналась Прима. — Но вы и сами уже состоите частично из атомов нашей реальности. Вы ели и пили, вы дышали воздухом чужого мира. Возьмите маленький подарок о том, что исчезнет навсегда.
— Может быть, эта реальность останется? Вселенные раздвоятся?
Прима кивнула:
— Я буду на это надеяться, капитан. Приятно была работать с вами.
Ксения пожала ей руку — и отступила к Валентину.
— Тогда еще один вопрос, — сказал Горчаков. — Простите. Двести шесть — пять…
Прима покачала головой:
— Вас не должен тревожить этот вопрос, командир.
— Он…
— Он остается здесь, командир. — Прима опустила глаза. — Мы поговорили, и он принял мою точку зрения. Отправляйтесь на свой корабль и уходите в червоточину. Нам не стоит тянуть.
— Прима, для Феол нет никакой необходимости гибнуть.
— Сестра, какое это имеет значение? — неожиданно поддержала его Ксения.
Первая-вовне вздохнула:
— Хорошо. Он придет.
— Когда? — с подозрением спросил Валентин.
— Очень быстро, поверьте. Как только я разблокирую двери его каюты. — Прима усмехнулась.
* * *
Ян навьючил тюк на спину. Прошел несколько шагов. Тяжело, но идти можно.
— Не стоит тянуть, — сказал он.
— Я не понимаю, что именно ты хочешь делать, — сказала Адиан. — Дети ушли, мы остались…
— Оставаться смысла нет, — сказал Ян. — У нас больше нет ни укрытия, ни запасов. Все, что осталось, мы унесем.
Сидеть возле сена, жевать его с утра до ночи и медленно ослабевать? Мы пойдем, Адиан. Пойдем по следам детей. Мы не будем их сдерживать, у них останется лучшая пища. Но мы попробуем их догнать.
— А смысл? — спросила Адиан. — Если даже дойдем — ты уверен, что там, за горами, остались чистые земли?
— Ядерных зарядов было не так много, — сказал Ян. — За горами села, маленькие бедные городки, их никто не станет бомбить. И в любом случае мы попытаемся.
Он увидел, как в глазах Адиан появилась пусть не надежда, но цель.
— Ты прав. Раз уж мы выжили, то какой-то смысл в этом был. Давай попробуем. Знаешь, я буду рада увидеть Лан. Может быть, мы сохраним семью.
Ян обнял ее, на мгновение зарылся лицом в гриву волос. А потом поднял второй вьюк и помог забросить на спину.
Времени на сомнения не было, как и на нежности. Дети ушли утром, сейчас миновал полдень. До темноты надо пройти по их следам как можно больше — чтобы не было искушения вернуться к пепелищу.
Для чего-то же они выжили…
* * *
Кисть у Гюнтера была закована в прозрачный герметичный лубок, заполненный прозрачным репарационным гелем. Руку он держал чуть на излете, и при взгляде на распухшие розовые пальцы Мегер непроизвольно хмыкнула.
Гюнтер сердито и недоумевающе посмотрел на нее.
— Сосиски в стеклянной кастрюльке, — с невозмутимым лицом сказала Анна.
Гюнтер пробурчал что-то себе под нос.
— Не сердись. Это нервное, — пояснила Мегер.
— Тебя бы так приложило… — мрачно сказал оружейник.
— Зато вы единственный офицер Космофлота, который вступал в наземный огневой контакт с противником! — вставил Алекс.
Гюнтер с подозрением глянул на юного навигатора, но тот был абсолютно серьезен. Ксения, сегодня допущенная в рубку, молчала, погруженная в свои мысли, командир тоже не улыбался. Оружейник вздохнул и ответил:
— Плохо вступал.
— Что поделать, люди размякли, отвыкли воевать, — согласилась Мегер. — Но может, и неплохо, а? Учитывая историю Человечества?
Гюнтер мрачно повернулся к пульту.
— Как бы там ни было, — сказал Валентин со своего места, — какими бы мирными мы ни стали, я попрошу тебя, Гюнтер, быть наготове.
— К чему? — спросил оружейник.
— Ко всему.
Гюнтер покосился на командира, потом кивнул:
— Одна рука у меня работает. Голова тоже.
— Алекс, что у тебя с курсом? — спросил Валентин.
— Все готово, — сказал навигатор. — Мы уходим в межзвездное пространство на два световых дня. И возвращаемся. Это будет недолго.
Валентин кивнул. На экране перед ним была станция Ракс — огромная и одинокая. Рядом висел основной корабль Ракс — двадцатиметровое металлическое веретено. Захваченный в бою метеорит, очищенный от остатков камня, был уже выведен в заданную точку пространства, куда корабль вскоре переместится.
— Прощай, Прима, — сказал Валентин, включая дальнюю связь.
— Прощайте, командир Горчаков. Прощай, Третья-вовне. Прощай, экипаж «Твена», — ответила Прима. Голос Ракс был спокоен и ясен, казалось, она стоит рядом, в рубке.
— Прощай, Первая-вовне… — прошептала Ксения. Валентин с удивлением увидел, что Третья-вовне закрыла глаза и руки ее вцепились в подлокотники кресла. Она так переживает? Или боится?
— Корабль стабилизирован по оси входа, — сообщила Мегер.
— Включаю генератор… — Валентин осекся. — Гюнтер! Отбор мощности на оружейном блоке!
— Командир! — выкрикнул Гюнтер. — Пульт…
Корабль вздрогнул, когда две лазерные пушки, дав залп, выбросили в пространство остатки отработанных стержней накачки. Корпус «Твена» на миг окутала дымка расходящегося ксенона и нити расплавленного вольфрама — потом их унесло прочь.
Металлическое веретено корабля Первой-вовне осталось на месте. А вот гигантская станция за ним разваливалась на части… нет, не разваливалась — исчезала маскировка, мерцала, теряла яркость, становилась прозрачной.
Вместо изящной, разукрашенной геометрическим орнаментом станции на орбите возникло нагромождение больших и малых отсеков, скрепленное узкими трубами переходов, натянутыми и рвущимися теперь тросами, решетчатыми фермами и кабелями. В общем — обычная станция, не нуждающаяся во внешнем корпусе и построенная сугубо функционально. Часть отсеков выстрелом разнесло в клочья, из пробитых переборок струился воздух.
Валентин вдруг с удивлением понял, что просторных жилых помещений на станции не так уж и много. Входя в стыковочный отсек, они, похоже, долго блуждали кругами по путанице коридоров — чтобы каждый раз оказаться в одном и том же, но каждый раз выглядящем иначе отсеке.
У Ракс действительно была великолепная технология проецирования изображений.
— Браво, командир, — сказала Прима. — Браво.
В рубке царила тишина. Ксения повернула голову, посмотрела на Гюнтера. Потом на командира.
Валентин включил связь. Сказал:
— Прошу прощения, Прима. Но ведь это не важно и не имеет никакого значения. Верно?
— Я могу переместиться прямо сейчас, — сказала Прима. — И стереть вас вместе с этой реальностью. Вы еще не готовы ко входу в червоточину.
Мегер повернулась к капитану и сделала быстрый жест рукой — будто ныряя куда-то. Теоретически корабль мог уйти в червоточину без включения генераторов Лавуа. Несколько раз этот фокус удавался.
— Я знаю, — сказал Валентин.
— Улетайте, — сказала Прима после короткой паузы. — Вы заслужили право вернуться в правильную реальность.
Валентин коснулся пульта. Корабль, окутанный защитным полем, на мгновение засиял радужными огнями — а потом исчез.
В рубке «Твена», идущего по «кротовьей норе», командир Горчаков откинулся в кресле и закрыл глаза. Потом спросил:
— Ты знала, что Прима собирается нас уничтожить?
— Да, командир, — ответила Ксения. — Я знала. Простите. Но это стандартное правило.
— Понятно, — сказал Валентин. Помедлил. Повернул голову и посмотрел на оружейника, будто закрывая разговор с Третьей-вовне. — Спасибо, Гюнтер.
— Пожалуйста, — ответил Гюнтер. — Только я тут ни при чем. Мой пульт вообще был блокирован. Выстрел произвел корабль.
Валентин открыл глаза и посмотрел вверх. Зачем только аудиосистемы корабля программируют так, что голос искина идет будто бы с потолка? Каждый раз, заговаривая с компьютером, невольно задираешь голову к небу, будто молиться собрался…
— Марк, — сказал Валентин.
— Да, командир.
— Кто произвел выстрел по станции Ракс?
— Я, командир.
— Причина?
— Протонная эмиссия из центра станции. Аналогичное явление наблюдалось перед уничтожением моего двойника. С вероятностью в девяносто четыре процента…
— Марк. Уничтожение кораблей и станций членов Соглашения возможно лишь согласно коду безусловного подчинения.
— Да, командир.
— Тогда почему ты атаковал станцию.
— Простите, командир. Я не могу ответить.
— Ты не знаешь или не можешь?
— Не могу.
— Марк, код «песня».
— Принято. — Голос искина сразу утратил эмоции.
— Почему ты атаковал станцию?
— Протонная эмиссия…
— Тебе был дан код безусловного подчинения с разрешением атаки на объекты Соглашения?
— Я не могу ответить.
Мегер откашлялась и сказала со своего места:
— Командир, код не сработает, если предыдущий код прямо запрещает это. Можно утончить у Тедди, но насколько я знаю…
— Не будем пугать парня, — помолчав секунду, ответил Валентин. — Вы же понимаете, что нас сюда отправляли не случайно. Корабль, вероятно, был подготовлен.
— К тому же это спасло нам жизнь, — добавил Гюнтер. — Я бы не успел, простите. Мне кажется, командир, что профессия офицера специальных систем утратила всякий смысл.
— Я бы на твоем месте не спешил, — сказал Валентин. — Алекс, сколько до выхода?
— Восемнадцать минут, — сообщил навигатор.
— Хорошо. Как только мы вернемся в пространство, немедленно прокладывай обратный курс. Посмотрим, получилось ли у Примы.
Он встал, прошелся по рубке, разминаясь. Ксения неотрывно следила за ним взглядом. Валентин остановился, спросил:
— Хотите что-то сказать, Третья-вовне?
— Я готова понести наказание, — сказала Ксения.
Валентин пожал плечами:
— Наказывать вас не в моей компетенции. Как вы понимаете, мое мнение о вашей цивилизации не улучшилось, но вы были готовы погибнуть вместе с нами… что ж, теперь вам придется жить. Если очень хотите наказания — попросите старпома вас отшлепать.
Алекс нервно хихикнул и зажал рот рукой.
— Молодежь, — вздохнул Валентин.
* * *
Первый час после выхода из варпа прошел в суматохе и суете. Отказов систем не было, но инженеры вместе со всем экипажем проверяли каждую систему «Дружбы». Капитаны объявили по громкой связи, что корабль благополучно прибыл в систему Соргос и начал торможение. Это было более чем полезно — пусть в жилых отсеках пол поменялся местами со стеной, зато теперь по всем коридорам можно было свободно перемещаться. Да и неприятное покачивание прекратилось — на время торможения вращение жилого кольца было остановлено.
Братья-астрофизики и двое кис-планетологов оказались единственными освобожденными от проверок оборудования. Анге в какой-то момент прошла мимо наблюдательного отсека и поразилась царящему там шуму — казалось, что каждую минуту на глаза ученым попадается что-то удивительное. Планетологи уже обнаружили две планеты, причем одна, самая близкая, как и предполагали еще до старта, была кислородной и теплой. Астрофизики возбужденно спорили об аномальной радиоактивности фотосферы звезды… в общем, ученым было решительно не до банальных проверок техники. Наверное, пробей отсек метеорит и начни выходить воздух, ученые все равно не оторвались бы от своих спектрометров и телескопов.
Время от времени корабль слегка вздрагивал — это отстреливались из гнезд зонды. Часть из них будут следовать за кораблем, ведя наблюдения, часть выйдут на орбиту вокруг кислородной планеты, картографируя и изучая ее. Несколько займут стационарные орбиты — и для наблюдений, и для обеспечения постоянной связи.
Впрочем, со связью тут было плохо. Фотосфера звезды фонила почти на всех радиодиапазонах, солнечный ветер был таким интенсивным, что пилоты почти всерьез предлагали учитывать его при расчете курса. Наверное, на планетах должны быть потрясающие по красоте полярные сияния…
Где-то в глубине души Анге было завидно. Каждый из ученых, находящихся на «Дружбе», станет знаменитым. Вначале астрофизики и планетологи, потом геологи и топографы, биологи и ботаники, вполне вероятно — лингвисты и психолог-контактер… Все. А из остального экипажа история сохранит только имена капитанов. Про нее, да и про Криди, будет написано самым мелким шрифтом в самом конце энциклопедических статей. Мол, были и такие, чинили кондиционеры и унитазы, хорошо, что двигатели не сломались, их все равно на орбите не починишь…
Но с другой стороны, она любила свою работу. Ей нравилось возиться с техникой, она ее понимала, и уж если не брать досадную историю на сборке волновода — ошибок не допускала.
За работу по сборке корабля ей хорошо заплатили. Еще больше она должна получить после возвращения. Она заработает достаточно, чтобы до конца дней не притрагиваться к инструментам. Впрочем, любая крупная фирма будет рада принять ее на руководящую должность — хотя бы ради престижа. Да и в глазах мужчин она будет не самой обычной молодой женщиной заурядной внешности — она будет астронавтом, героем. И даже то, что она одиночка, превратится в пикантную деталь ее личности. «Она совершила столько всего, что достаточно для двоих» — так будут говорить…
Анге невольно улыбнулась. Подотчетные ей отсеки она уже обошла, можно было возвращаться. Но рядом был ангар, а там, кажется, работал Криди… хотя он наверняка закончил все раньше, но вдруг…
Анге открыла люк и вошла.
Криди был в отсеке. Сервисный люк в хвосте одного из челноков был открыт, Криди как раз поднимал его, намереваясь водрузить на место. При виде Анге он замер, хвост нервно затарабанил по полу.
— Ты проверял челнок? — удивилась Анге. — Что-то случилось?
— Да, осталось время, решил проверить, — быстро сказал Криди. — Сейчас…
— Давай помогу, — сказала Анге, подходя. И остановилась, заметив среди плотно уложенных трубопроводов и кабелей небольшой черный контейнер, которого тут не должно было быть. — Что это?
Криди печально смотрел на нее.
Анге сделала еще шаг, разглядывая контейнер. Тот был как раз на уровне ее лица. Черный пластик размером с пару ладоней, почти плоский и мягкий — он окутал собой трубки подачи горючего, будто его обмяли вокруг них. Из контейнера торчала длинная металлическая спица.
Антенна.
— Это похоже на бомбу, — в ужасе сказала Анге. — Криди! Тут заложена бомба! На корабле все-таки есть террорист!
— Какая же ты все-таки дуреха, обезьянья дочь… — сказал Криди. И, бросив люк, прыгнул на Анге.
Его лапы сжались на ее горле.
Анге повалилась — притяжение было слабым, и она падала медленно, как во сне. Криди наваливался сверху, глядя ей в глаза.
Печально глядя.
«Я дурра, — подумала Анге. — Я дура, дура, дура… Террорист есть… но террорист не человек… Террорист — кот!»
В глазах у нее потемнело, и девушка почувствовала, как сознание уплывает куда-то вдаль.
* * *
Двести шесть — пять с любопытством наблюдал за плавающими в аквариуме рыбками. Когда он стоял повернувшись спиной, без выглядывающей из лба головы симбионта, его легко можно было принять за человека.
— У нас дома тоже есть прирученные водные животные, — сказал он. — Они немного крупнее и живут в пруду. Возможно, стоит задуматься о прозрачном жилище внутри моего дома. Это хорошая идея.
Он постучал пальцем по стенке аквариума — рыбки вначале прыснули в стороны, потом поплыли к источнику звука.
— Прямо как мы в аквариуме, — сказал Двести шесть — пять. — Это мнение лучшей части меня.
Каким именно образом общаются симбионты Феола, никто точно не знал. Для этого, вероятно, надо было впустить червя в свой организм. Желающие были, среди людей всегда находятся желающие странного и отвратительного, но такой симбиоз был невозможен. Сами Феол объясняли процесс общения как обмен образами. Учитывая явную примитивность мозгового паразита, не имеющего полноценного самостоятельного разума, это еще более запутывало вопрос.
— Мы рады, что Прима согласилась отпустить вас, — сказал Матиас.
— Поверьте, мы рады еще более! — откликнулся Двести шесть — пять. — Толла был в панике, инстинкты требовали от него бегства, но бегство было невозможно. И когда нас выпустили… позор нам, мы не сразу поняли, что Прима собирается уничтожить весь корабль.
— Странный и жестокий поступок с ее стороны, — заметил Матиас.
— О нет, нет. Поверьте мне как созерцателю агрессии. Ракс оперируют другими понятиями добра и зла. С их точки зрения возвращение корабля в правильную реальность несло в себе слишком большую опасность. Но она сомневалась. Да, сомневалась. Очень хорошо, что вы нанесли удар по станции.
Двести шесть — пять наконец оторвался от созерцания рыбок, повернулся к остальным ученым в кают-компании. Взгляд гуманоида пробежал по Бэзилу, Ван, Уолру. Единственный глаз симбионта тем временем пристально следил за Матиасом. Старпом почувствовал холодок между лопаток — все-таки в самой концепции такого сосуществования было что-то омерзительное.
— И почему же это хорошо? — спросил Бэзил.
— Ракс оценивают ситуацию как крайне опасную, — охотно пояснил Двести шесть — пять. — Она может потребовать очень серьезных и нетривиальных решений, в том числе агрессивных, приводящих к гибели разумных существ и целых миров. А у Человечества, простите, репутация слишком культурного, законопослушного и дружелюбного вида. Если бы «Твен» покорно ждал, не сделав попытки обезопасить себя, Прима уничтожила бы корабль. Может быть, конечно, не так радикально, как первый. Достаточно было вывести из строя двигатели, чтобы вы не ушли в червоточину, а после этого стереть реальность. Я думаю, что и сами Ракс не знают до конца, исчезают неправильные реальности или остаются. Может быть, есть огромное ветвящееся дерево реальностей, в которой все разумные виды проживают другую историю. Но Ракс строгие садовники…
— Что вы хотите сказать? — нахмурился Матиас.
— О… — Двести шесть — пять запнулся. — Наверное, эта концепция для вас внове. Не знаю, насколько она вообще распространена в вашей реальности. Но я предполагаю, что Ракс уже тысячи лет правят историю разумных видов. Дают шанс цивилизациям не убить себя и других. Я полагаю, что на самом деле, в самой изначальной, самой правильной реальности все мы мертвы. Я помню историю Земли, то, что творилось у вас почти до конца двадцатого века. Вы так уверенно шли к самоуничтожению! А потом одумались. — Двести шесть — пять с любопытством спросил: — Вы полагаете, что сами?
— Я знаю эту теорию, знаю, — улыбнулся Уолр. — Но у нее нет подтверждения.
— Конечно же, нет, — согласился Двести шесть — пять. — Ракс отвечают только на те вопросы, на которые сами хотят ответить. Но у всех разумных видов есть период чудовищных кризисов, разрешившихся словно по волшебству. Люди подошли к порогу ядерного самоуничтожения. Мы были в глубочайшем гносеологическом кризисе и рассматривали целесообразность автогеноцида. Ауран приняли доктрину тотального уничтожения иных цивилизаций: «Одна Галактика — один разум». Ваш народ после трагедии с варп-приводом, разорвавшим единую цивилизацию, был на грани смертоубийственной войны.
— Для нас Ракс открыто выступили посредниками в примирении, — сказал Уолр.
— И все же! Вы же знаете ту удивительную последовательность случайностей, которая помогла примирению.
Уолр продолжал улыбаться, но Матиасу показалось, что крот разозлился.
— Доказательств, конечно, нет, — продолжал Двести шесть — пять. — Но исходя из того, как вели себя Первая-вовне и Третья-вовне, подобные ситуации для них не внове.
— Но ситуация на Неваре спровоцирована не ими, — сказал Бэзил. И с беспокойством уточнил: — Ведь верно?
— Верно для Первой и Третьей, — согласился Двести шесть — пять. — Но едино ли их общество?
Уолр неохотно развел руками. Люди промолчали.
— Так что мы можем лишь возблагодарить судьбу за то, что живы и, надеюсь, вернулись в более мирную Вселенную, — сказал Двести шесть — пять. — Для меня она чужая, но я не испытываю сильных переживаний — мы с Толлой вполне самодостаточны, мои детеныши растут в хорошем приюте, а их родительницу я давно собирался выгнать. Даже интересно посмотреть на другую версию моей судьбы!
Мэйли осталась невозмутимой, а вот Бэзил посмотрел на Двести шесть — пять с возмущением и осуждением:
— Вы крайне непочтительны к матери своих детей.
— О, не переживайте, — отмахнулся Феол. — Она третий год этого требует. Видите ли, ее лучшая часть в конфликте с моей лучшей частью.
Он прошелся по кают-компании. Вздохнул:
— Семейная жизнь — самое сложное испытание для любого существа с половым размножением.
* * *
Валентин зашел в свою каюту. Постоял, глядя на картину на переборке — там как раз сменяли друг друга пейзажи. Русские поля уступили место африканской пустыне.
— Ох и влипли же мы, — сказал Валентин самому себе.
До возвращения в систему Невара оставалось три часа. Выполнила ли Прима свое обещание? Уничтожила злополучный метеорит и вернула Вселенную в исходное состояние? Или это не помогло? Или она передумала — и сейчас ждет возвращения корабля, чтобы атаковать его или стереть вместе с неправильным миром вокруг?
Все это станет понятно, только когда они вернутся в систему.
Наверное, надо сделать усилие и отдохнуть. Можно выпить рюмку коньяка. А лучше — специальную таблетку для таких случаев. Быстрое засыпание, два часа крепкого сна и легкий подъем.
А можно и коньяка, и таблетку. Соколовский уверял, что это допустимо.
Но вначале Валентин хотел сделать кое-что другое.
Вооружившись перочинным ножом (швейцарский нож, специальная серия «Космос», бесплатно раздариваемая космонавтам и в чудовищных количествах продаваемая мальчишкам всех возрастов — от пяти до ста пяти), Валентин разрезал упаковку подаренной Примой картины. Настоящая бумага, серая и грубая, даже с крошечными щепками, неужели у них синтезаторы такого качества?
Картина тоже выглядела настоящей — масло, холст, простая рама из темного дерева. Валентин хмыкнул — никто из членов Соглашения не увлекался живописью в человеческом понимании. Эта картина… она была слишком человеческой. Такую можно было бы ожидать от Ксении, но от Примы? От не пойми кого в теле прямоходящей кошки?
Он поставил картину на стол, прислонив к переборке, и отошел на несколько шагов.
Это был еще один пейзаж, сходный с теми, что висели на станции — а сейчас сгорели, разлетелись в пустоту и вообще исчезли из реальности. Странно было осознавать, что перед ним фрагмент исчезнувшей Вселенной.
А еще более странной была сама картина.
Река, лес за ней — густой, темный, напоминающий не среднерусские просторы, не экзотические африканские или южноамериканские джунгли, а дикую сибирскую тайгу. На картине было изображено лето, но почему-то так и тянуло представить этот лес заснеженным…
Но в отличие от прочих картин Примы на этой был изображен человек. Правильнее, конечно, было бы сказать «гуманоид», но даже самые похожие на людей гуманоиды, вроде тех же «детей солнца», имели отличия во внешности. А тут была совершенно земная женщина. Валентин назвал бы ее симпатичной, но никак не красавицей. Не слишком молодая, с обычной фигурой, с незатейливой прической, в платье кремового цвета — прошла бы такая мимо по улице, ничто бы не дрогнуло ни в душе, ни в сердце. Солнце ярко освещало ее лицо, она слегка щурилась, глядя куда-то вдаль.
Вот только печаль в лице была неожиданной. Не ужас, не тревога — глубокая печаль… Валентину вдруг пришло на ум слово «смирение», и он понял, почему картина вызывает какие-то религиозные ощущения.
Что это должно было значить?
Настоящий облик Ракс?
Или какой-то знак для людей?
Валентин прошел в каюту и, не раздеваясь, лег на кровать. Он вдруг понял, что ему не нужны никакие таблетки и никакой алкоголь. Достаточно закрыть глаза. И надеяться.
* * *
«Твен» исчез в червоточине — чтобы через несколько часов или дней вернуться к Невару. Ничто не мешало дождаться его и активировать уцелевшие боевые системы станции — они как раз начали цикл ремонта.
А можно было дождаться их возвращения и лишь тогда переместиться — стирая реальность вместе с «Твеном» и его экипажем. Они узнали слишком много.
Но они заслужили право знать.
И, наверное, попытаться сделать то, что может не успеть Ракс.
В глубине своего крошечного корабля Первая-вовне закрыла глаза. Представила себе командира людей — терпеливо ожидающего ее решения. Сказала:
— Ракс всегда Ракс. Мы помним долг.
Крошечное веретено исчезло из Вселенной — чтобы в следующий хронон времени возникнуть в той точке, где дрейфовал крошечный кусок оливина и пироксенов.
Метеорит исчез.
Его больше не было нигде и никогда.
Этот кусок протопланетного облака, миллиарды лет назад оставшийся не у дел, когда гравитация сжимала пыль, формируя удивительную систему Невара, больше не существовал.
На планете, которую в иной реальности называли Ледяная, на доли миллиметра изменилась высота одной из гор. Но основные изменения носили не такой впечатляющий характер — они коснулись лишь горстки разумных существ, изначально копошившихся на поверхности двух планет.
Астронавт Нэтрис благополучно завершил испытательный полет и вернулся на планету.
Через год с небольшим он вместе с братом состыковал космический корабль «детей солнца» (здоровенную нелепую конструкцию, по большей части состоящую из топливных баков) с не менее неуклюжим и примитивным кораблем кис на орбите ничейной планеты.
Капитан Пракс открыл люк и, задыхаясь от волнения, посмотрел в глаза огромной кошки. Уши капитана Дисса тоже вздрагивали от волнения — он протянул Праксу лапу, и два разумных существа коснулись друг друга.
«Извини, Лоус, но в историю войдешь не ты», — почему-то подумал Пракс в этот миг. И сам устыдился своей мысли. Какая разница, кто осуществил первый контакт? Да что это могло бы изменить?
Через несколько часов, паря в невесомости рядом с капитаном Диссом, Пракс от имени цивилизации людей Невара поставил свою подпись под договором о вечной и нерушимой дружбе. Он заметил, что в тексте договора вместо предлога «кана» написано «кано», что меняло право людей селиться на Ласковой с безусловного и необсуждаемого на условно разрешенное. Но поскольку в тексте договора было четко и однозначно сказано, что любой человек может поселиться на планете на тех же правах, что и кисы, — Пракс не стал придираться к тонкостям грамматики.
Исчезли военные флоты «детей солнца» и кис.
Девочка по имени Анге родилась без сестры, что принесло в ее жизнь много печали, — но исчезла и ее сестра, рыдающая над прахом, в который обратило Анге оружие террористов.
У Бэзила Николсона больше не было семьи на Земле.
Исчезла полуразрушенная станция Ракс — и возникла другая, целая.
Исчезла Первая-вовне — чтобы возродиться внутри станции другой Первой-вовне.
О том, какова была история Невара, отныне могли помнить только те разумные, чьи корабли находились вне Вселенной. Таких на самом деле было немало. Но это не волновало никого, кроме экипажа «Твена», скользящего в «кротовьей норе» через изнанку мироздания. Всем был безразличен Невар, пока еще не входящий в Соглашение.
Конечно, произошедшее сильно взволновало бы экипаж «Дружбы», первого межзвездного корабля дуальной цивилизации Невар, в эту самую минуту выходящий из варпа. Но все то время, пока Вселенная была другой, они путешествовали вне ее, не подозревая, что мир дважды изменился.
* * *
Ночь застала Яна и Адиан на перевале. С двух сторон вставали заснеженные горы, вниз уходила долина, по которой вилась вдоль пустого замерзшего русла старая дорога. Удивительно, но ветер к ночи совсем стих, идти оказалось куда легче, чем Ян боялся. Они несколько раз находили следы Рыжа и Лан — один раз пустую банку из-под концентрата, один раз место, где те сидели, отдыхая.
— Будем так спешить, еще и догоним их, — сказал Ян. — Этого не стоит делать.
Они постояли, вглядываясь вниз, пытаясь в сумерках увидеть спускающихся детей. Но не увидели, возможно, те уже остановились на ночевку.
Зато нашли мертвых солдат.
Может быть, те покончили с собой, может быть, и впрямь вспыхнул бессмысленный мятеж — Ян осмотрел тела, но так и не смог понять. Он боялся, что беженцы могли глумиться над телами, но этого не произошло. Конечно, с солдат сняли теплую одежду (Ян полагал, что это зря — наверняка одежда фонила), забрали и все оружие и снаряжение, но тела после этого аккуратно сложили в ряд. В каждую ладонь кто-то заботливо положил камешек, как полагалось испокон веков — чтобы, уходя из этой жизни, оставить себе что-то на память. Яна кольнуло раскаянье, хотя он понимал, что их бы беженцы не пощадили — ограбили подчистую, а может, и убили. То, что после этого в ладонь заботливо вложили бы камешек, вряд ли того стоило…
Больше для порядка, чем надеясь что-то найти, Ян проверил карманы мертвецов. Мародерство сейчас не вызывало у него никаких эмоций — да и он был уверен, что майор бы одобрил.
Как ни странно, но кое-что нашлось. Те, кто обыскивал тела, просто не знали всех карманов в форме. Во внутренних, незаметных, обычно хранили фотографии и письма, но Ян нашел две целые пачки прессованной травы, упаковку медовых конфет, леденцы от болей в горле (а ведь это тоже углеводы).
Потом они нашли выброшенный рюкзак, запачканный кровью, и старую маленькую брезентовую палатку. Видимо, у беженцев были и получше.
— Слушай, а мы ведь переночуем с комфортом! — нарочито бодро сказал Ян.
Они поставили палатку в стороне от мертвых тел — в новом мертвом мире мертвецы не вызывали ни страха, ни трепета. Съели по три конфеты, наслаждаясь вкусом, пожевали сено. Потом Ян достал траву, отщипнул себе хороший кусок, протянул пачку Адиан. Та поколебалась, но тоже оторвала щедрую порцию. Пробормотала:
— С института эту дрянь не жевала…
Усевшись на тюках с сеном, они смотрели, как пробуждаются в небе звезды. Небо оставалось таким же, как до войны.
Небу были безразличны глупые люди, передравшиеся из-за черного и рыжего цвета грив… нет, конечно, Ян прекрасно знал реальные причины противостояния Западной и Восточной империй, но цвет гривы — дурацкая деталь, которая всегда была маркером и поводом конфликта.
— Гляди, звезда падает, — сказала Адиан, поднимая руку.
Ян посмотрел и нахмурился.
Звезда была слишком яркая, слишком медленная. Казалось даже, что она оставляет за собой шлейф, будто комета. Метеорит? Не гаснет и не разгорается, не теряет высоту, а идет по орбите. Спутник? Светящаяся точка ползла не с запада на восток, как обычно, а с юга на север.
— Спутник? — сама себя поправила Адиан.
— Скорее всего, — неуверенно сказал Ян. — Орбита странная для спутника. Может быть, метеорит… или самолет на большой высоте…
— Пусть будет падающая звезда, — решила Адиан. — Загадаю желание.
Спутник или метеорит — он уплывал из поля зрения. Яркий, тревожный, неправильный.
— Что загадала? — разжевывая траву, спросил Ян.
— Звездочка-звездочка, унеси меня отсюда за дальние моря, в новые края, — усмехнулась Адиан. — Как в детстве.
— Я тоже загадал, — усмехнулся Ян.
— Что?
— Звездочка-звездочка, помоги найти того, кто убил наш мир.
— Тоже хорошо, — согласилась Адиан.
Они сидели, прижавшись друг к другу плечами, и смотрели в небо. Звездолет «Дружба» гасил скорость, выходя на орбиту Соргоса, и разряды статики плясали на титановом корпусе.
Конец первой книги.
Москва, 2018–2019
notes
