Глава девятая
Предстартовая готовность была объявлена еще вчера вечером, когда «Дружба» пересекла орбиту Ледянистой — пятой обитаемой планеты Невара. Навигаторы постарались, пустив корабль по не самой короткой траектории, позволившей, однако, пролететь не просто через орбиту планеты, а рядом с ней. На экранах Ледянистая выглядела крошечным голубым диском, уютным и живым, но Анге знала, что мир этот суров и едва пригоден для жизни. Огромные заледенелые океаны, таящие под ледяной корой странных медлительных существ, отдаленно напоминающих рыб, покрытые снегом каменистые острова, безрадостная тундра на экваторе — Невар давал своей пятой планете слишком мало света и тепла. С полезными ископаемыми на Ледянистой было плохо, притяжение превышало норму на двадцать процентов, воздух хоть и годился для дыхания, но был беден кислородом, и люди предпочитали носить маски-концентраторы.
И все же это был мир пригодный для жизни и потенциально очень ценный. Под водой были обнаружены залежи нефти, гигантское количество криля в воде позволяло вырабатывать съедобную для людей и котиков пищу. Триста с небольшим тысяч поселенцев вот уже сотню лет осваивали этот суровый мир и практически вышли на самообеспечение. Может быть, именно поэтому и было решено провести корабль мимо Ледянистой, воочию продемонстрировав колонистам мощь и любовь объединенной цивилизации.
Анге и Криди находились на главном техническом посту, в рубку инженеров никто не приглашал. Еще два инженера были на втором, резервном, посту, один дежурил в двигательном отсеке. Пока их вмешательство не требовалось — все механизмы работали как часы. Маршевый двигатель, обычный термоядерный привод, разгонял корабль с ускорением в тридцать процентов нормы, что давало комфортную силу тяжести (конечно же, не настоящую силу тяжести, поправила себя Анге, но в отличие от вращающегося бублика строительной станции разгон воспринимался именно как притяжение).
Иллюминаторов в техническом отсеке не было, на «Дружбе» вообще имелось считаное их количество, да и те Криди считал глупостью и данью древним предрассудкам. Анге и Криди полулежали в универсальных (а значит, неудобных обоим) креслах и смотрели на главный информационный экран. Сейчас все данные, высвеченные мирным бирюзовым цветом, ушли на периферию экрана, а в центре было изображение Ледянистой — такое же мирное и голубое.
— Котики не любят Ледянистую, — сказала Анге, глядя на Криди. Тот морщился, поглядывая на экран, усы его топорщились.
— У нас и без того прохладный мир, — сообщил Криди. — Нам нравится на Ласковой. А еще больше нравится ваш мир.
Анге рассмеялась:
— Мы всегда рады гостям.
— Знаю, — сказал Криди. Помолчал, будто решая, говорить что-то или нет. — Когда мы увидели ваши сигналы… у нас говорили разное. Был один мудрец… Вадрик… он мой дальний предок…
— Я читала о нем, — обрадовалась Анге. — Ты никогда не рассказывал, что он твой предок!
Криди вздохнул:
— Я не горжусь.
— Почему? Он заложил основы космонавтики! Его идея химических двигателей и отделяемых ступеней опередила свое время! Он даже концепцию ядерных двигателей придумал.
— Людям мы рассказываем о нем не все, — коротко сказал Криди.
— Почему?
— Ты моя тра-жена, и тебе я могу сказать, — ответил Криди. — Но пообещай, что это знание останется с тобой.
«Тра-жена», или просто «тра». Теперь Анге знала этот термин. Та, с кем нельзя заниматься сексом, но кто необходим. Та, на кого по-настоящему нацелено либидо кота. Кто разделит радость соития лишь частично, кто никогда не станет матерью котят, но без кого секс невозможен.
Причин могло быть множество. Из неперспективной или близкородственной генетической линии. Слишком юная или слишком старая. Любящая другого и не желающая полноценного соития. У котиков с этим все сложно. Криди не собирался становиться мужем Линге, но их короткий союз был одобрен прайдами, и они обязаны были принести потомство. Ситуация, когда «тра» для котика стала человеческая женщина, была крайне редкой, но, по словам Криди, все-таки не уникальной.
— Это знание останется со мной, мой тра-муж, — ответила Анге.
Криди тихо, урчаще засмеялся:
— Тра-мужа не бывает, моя тра-жена. Это очень смешно звучит, поверь.
— Тогда просто муж, — обиженно сказала Анге.
Криди протянул лапу и нежно погладил ее по плечу.
— Спасибо. Это тоже неверно, но звучит хорошо. Очень трогательно… Так вот, про Вадрика. Он был очень разносторонним ученым. Занимаясь механикой и газодинамикой, создав теорию ракетных полетов, он решил удостовериться, что в них вообще есть смысл. Телескопы были придуманы до него, но он впервые использовал рефракторные, а не рефлекторные конструкции. Зеркало его телескопа было больше полутора глан, к тому же он догадался разместить телескоп в горах, где воздух был прозрачен и чист.
Анге кивнула, не прерывая Криди. Она все это знала, конечно. Книжка «Как кисы нашли друзей» была у нее в детстве любимой, а там почти треть рассказывала о Вадрике. Как странно… Вадрик предок Криди, ее тра-мужа… ладно, просто мужа, пусть и не в физическом плане.
— Вадрик описал Ледянистую, он так ее и назвал, — продолжал Криди. — Верно предположил, что этой планете достается очень мало солнечного света и условия жизни на ней суровые… Он наблюдал и за Огненной, но был уверен, что там жизнь вообще невозможна…
Анге, глядя на голубой диск на экране, вспомнила Огненную. Самый близкий к солнцу обитаемый мир. Жаркие пустыни, серовато-зеленые растения, едва выживающие в раскаленном пекле. Шахты, где добывали редкоземельные элементы — люди работали на Огненной вахтенным способом, слишком тяжело было жить в этом аду. Анге тоже отработала на Огненной полгода, добиваясь направления на строительство корабля.
Удивительно, что все планеты в итоге называли именами, придуманными кисами. Древние человеческие названия в честь забытых богов остались лишь в учебниках истории. Названия кис были описательными — Ласковая, Ледянистая, Огненная…
— Вадрик предположил, что Ласковая лишена разумной жизни, — продолжал Криди. — Он мечтал полететь к ней… Но больше всего ему понравилась Желанная.
— Желанная? — не поняла Анге.
— Человеческая планета, ваша родина.
— Я не знала, что вы ее так зовете.
— Мы не зовем. Вадрик считал, что она наиболее пригодна для колонизации. Потом он увидел на ней огни, разгорающиеся с приходом ночи, и понял, что это города. Он записал в своем дневнике: «Этот чудесный мир, второй от светила, богат теплом, водой и жизнью. И жизнь эта достигла высот, сравнимых с нашей цивилизацией».
— Я знаю эти строки, — сказала Анге.
— Ты не знаешь продолжения. «Это величайший вызов и опасность для нас, ибо нам придется сойтись в противоборстве с иным разумным видом, быть может, превосходящим нас во всем».
Анге молчала. Голубой диск смещался к краю экрана.
— Вадрик был прежде всего логиком, — продолжал Криди. — Он очень убедительно обосновал неизбежность нашего конфликта. Предложил бросить все силы на развитие космонавтики, чтобы как минимум первыми колонизировать Ласковую.
— А как максимум? — спросила Анге.
— Захватить и поработить вашу планету. Исключительно с той целью, чтобы этого не сделали вы.
— Но вы этого не сделали, — сказала Анге, помолчав.
— Нет. Было совещание прайдов. Большой диспут. Выступал Вадрик. А потом выступал Мард, мистик и поэт из другого прайда… Линге его потомок. Он переспорил Вадрика. Он убедил лидеров прайдов, что война не обязательна. Что мы должны надеяться на лучшее и приближать его всеми силами. Наладить с вами связь. Делиться открытиями. Вадрик принял волю прайдов, но до конца жизни не верил в правоту Марда. Считал, что контакт закончится трагедией для нас. Он создавал корабли, он заложил и основу ядерной физики. Не для того чтобы у нас был ядерный привод в кораблях, а надеясь создать оружие против вас. Вадрик умер, так и не поверив в наше общее будущее. Поэтому Вадрик трудная фигура в нашей истории.
— Трагическая, — сказала Анге.
— Да, — подтвердил Криди. — Он многое придумал и остался в истории великим изобретателем. Он смирился перед общей волей, а это еще труднее, чем придумать новое. Но он не совершил главного — не признал своей ошибки. Это заставляет нас печалиться о нем. И не все рассказывать людям.
— Может быть, вы не правы, — сказала Анге. — Может быть, он сделал большее, чем признал ошибку. Он показал вам, что даже гений может ошибиться и упорствовать в своих заблуждениях. Что иногда прав поэт, а не ученый.
Криди повернул голову и пристально посмотрел на Анге.
— Жаль, — сказал он. — Жаль, что наши тела разные, Анге. Ведь наши души одинаковые.
* * *
Третьей-вовне было холодно.
Небо над ней было черным, но не ночной темнотой обитаемых планет, а, скорее, бездонной тьмой лишенных атмосферы планетоидов. Звезды над головой казались одновременно ярче и меньше, чем ожидаешь увидеть с поверхности планеты, такими они выглядят с безатмосферных планетоидов.
Но воздух вокруг был. Разреженный, холодный воздух с горьким привкусом химии и сладковатым запахом гниющей органики.
Она стояла на каменном плато. Слабый ветер пробивался сквозь простое белое платье. Босые ноги чувствовали холод и острые камешки. Губы пересыхали — воздух был не только разреженным, но и сухим.
А вокруг, до самого горизонта, вставали из скал причудливые сооружения — изогнутые башни, закрученные в спирали рваные плоскости, утопленные в почве купола. Разноцветные световые проблески проплывали в небе, иногда беззвучные белые молнии били вверх с вершин башен, растворяясь в бесконечной темноте.
И еще был звук. Ритмичный, неспешный, доносящийся из-под земли, словно где-то стучал огромный барабан или билось исполинское сердце…
Третьей-вовне стало страшно.
— Мать! — закричала она. — Мать!
Голос против ожиданий прозвучал громко. Разнесся среди мертвых строений и растворился в темноте.
— кто ты дитя
— Я — Ракс, Третья-вовне!
— нет третьей вовне
— Мать!
— это бессмыслица кто ты дитя
Ксения снова закричала, закрывая лицо руками.
— ракс всегда ракс ты помнишь наш долг
Она почувствовала, как невидимые руки обхватывают ее, сжимают, трясут. Что-то коснулось лица…
— Не хочу, не хочу, не хочу! — закричала Ксения.
— Ксения, милая, успокойся, проснись…
Она открыла глаза.
Матиас, полуприсевший на кровати, обнимал ее, баюкая в руках. Целовал в глаза, в губы, в щеки. Безостановочно шептал:
— Ксения, я с тобой, я рядом, все хорошо, успокойся, успокойся…
— Матиас… — выдохнула она. Ее трясло, ноги и руки были холодны как лед. — Матиас, это ужасно… Матиас, я была… я была в другом месте… как я там оказалась… и снова здесь…
— Глупышка… — Он прижал ее к груди. — Это был сон!
— Что?
Тысячи вещей закружились в голове.
Сон.
Особое физиологическое состояние.
Отдых и восстановление организма.
Переработка информации.
Толкование сновидений.
Управление сновидениями.
— Сон… — прошептала Ксения. — Он был… таким реальным.
— Сны бывают неотличимы от реальности.
— У меня их раньше не было, — пожаловалась Ксения.
Матиас хмыкнул. Протер глаза.
— Ну… значит, ты очеловечиваешься. Что-то страшное снилось?
Ксения молчала, прижимаясь к старпому. Тот вздохнул и обнял ее крепче.
* * *
В историях, которые доводилось слышать Яну, предгорья всегда описывались как места дикие, мрачные и безлюдные.
Может быть, так и впрямь было раньше, а может быть, такими предгорья становились в разгар летнего зноя или зимней стужи. Но сейчас была осень, и степь вокруг казалась преддверием рая. Отошедшие от летней жары растения снова набрали цвет, и степь превратилась в палитру юного художника, сияя сочной зеленью и густым фиолетом трав, белыми и желтыми венчиками последних цветов, оранжево-красными кустиками хмариса. Несколько раз на пути к горам им попадались маленькие комбайны заготовителей — природные травы всегда стоили дороже, чем выращенные. Встречались и маленькие, в два-три дома, поселения, окруженные ухоженными полями. Ян отметил, что домики выглядели недавними, толком не обжитыми, да и поля казались обустроенными неумело и второпях — росли на них в основном быстрорастущий клевер и овес, да и тот был посажен уже в летнюю жару и не успел толком вырасти.
Не он один, значит, решил уйти подальше от городов.
В кузове трясло, из-за шума мотора говорить было невозможно, только перекликаться. Они в основном молчали, глядя, как приближаются горы и все реже и реже попадаются признаки человеческого жилья. Рыжий парнишка вначале сидел в сторонке от девочки, потом они как-то незаметно придвинулись друг к другу, потом девочка положила голову ему на плечо и задремала. Ян улыбнулся и подумал, что молодежи надо дать имена. Это привилегия старшей женщины материнской семьи, но Адиан то ли забыла об этом, то ли не торопится, присматривается. Пока у детей нет имен — их можно изгнать из семьи. Получив имя, они получат и все права.
— Рыж, укрой Лан, — вдруг сказала Адиан, будто услышав его мысли, и протянула парню плед. Тот вздрогнул, посмотрел на Адиан, кивнул.
«Лан» на древнем наречии значило «молчаливая». Это было хорошее имя для девушки.
Они ехали часов пять, дважды останавливались — размять ноги и разойтись по разные стороны грузовика. Водителю явно не хотелось ехать до указанной точки, он ворчал, что дорог совсем нет, что подвеска стучит, машина перегружена, солярки уходит куда больше, чем он планировал.
Ян молчал, и водитель со вздохом лез обратно в кабину.
Наконец они остановились примерно там, где Ян и планировал, — до гор было еще километров пять, сверкающая шапка ледника на самом высоком пике едва проглядывала сквозь серую облачную вату.
— Дальше уж никак, — сказал водитель. — Смотрите, тут и ручей есть, и трава хорошая. А дальше деревья начинаются, корни из земли торчат, совсем машину побью.
Ян кивнул, и они принялись выгружать пожитки. Водитель вначале меланхолично бродил вокруг, пожевывая сечку, потом понял, что разгрузка займет слишком много времени, и принялся помогать. Через полчаса кузов был освобожден от грузов, и повеселевший водитель пожал Яну руку. Сказал:
— Ну, удачи вам. Далеко забрались, однако.
— Хотим уединения, — сказала Адиан. — Мы будем проводить дни в трудах и молитвах, подальше от мирской суеты.
Она набожно развела руками, осеняя водителя знаком Левого Крыла.
Глаза водителя округлились. Он глянул на Яна с удивлением и сочувствием: мол, ну и фанатичка же твоя женщина… Неловко развел руками в ответ и торопливо забрался в кабину.
— Зачем? — спросил Ян, глядя вслед уезжающему грузовику.
— Люди чураются сектантов, — пояснила Адиан. — Лишний довод к тому, что он сюда не вернется и никого не привезет. Хотя, конечно, лучше было бы его убить.
Рыж глянул на Адиан с ужасом. А вот его подруга выглядела спокойной, даже кивнула.
— Мы не станем так начинать, — сказал Ян. — Возможно, придет день, когда мы будем защищать свою землю с оружием в руках. И не от врагов другого цвета, а от таких же, как мы, желающих выжить. Но мы вынужденно опустимся до этого, а не радостно упадем.
— Хорошо, — согласилась Адиан.
Ян достал из поясной сумки сложенную топографическую карту — хорошую, военную. Развернул. Ткнул пальцем в нарисованный карандашом кружок.
— Мы примерно здесь. Если кто-то решит нас здесь искать, то будет разочарован. Мы пойдем вон туда, в горы. — Ян провел пальцем по карте, потом указал рукой на далекий склон. — Двадцать километров.
— С грузом? — впервые заговорила с ним Лан. — У нас нет грузовика.
Ян поглядел на четыре здоровенных ящика и россыпь тюков и мешков. Пояснил:
— Это повозки. Они раскладываются, колеса внутри. Много не проедут, но нам много и не надо. Разложим, загрузим, впряжемся. На полпути заночуем. Завтра к полудню будем на месте.
Рыж посмотрел на мрачную громаду горы. Сказал:
— На склонах хуже с травой.
— Это сейчас. Летом лучше. И там лучше с водой — всегда.
Рыжий парнишка рассмеялся:
— И дураки же мы будем, если ничего не случится.
— Лучше быть живым дураком, чем мертвым умником, — ответила Адиан.
* * *
Наша Вселенная — удивительное место. Алекс знал это с самого раннего детства. Мир был одновременно реальным и нереальным, его можно было пощупать, потрогать, ощутить — и почувствовать, рассчитать, измерить. Каждый предмет — камешек на дороге, пуговица на рубашке, чашка с молоком — был не просто предметом, но еще и тенью своей настоящей сущности, проекцией подлинных семи измерений мультивселенной (впрочем, Алекс подозревал, что их куда больше) на доступные человеческим чувствам три.
И самое главное — эту сущность можно было найти, рассчитать, поймать в сеть из чисел. Случайностей в мире не было, любая случайность на самом деле была закономерностью, скрытой от человеческих глаз.
Алекс с раннего детства знал, что он особенный. Таких, как он, называли «человек-плюс», его геном был скорректирован еще до рождения. Некоторые относились к таким, как Алекс, с опаской или даже с неприязнью — он понял это, но не обиделся, а просто свел к минимуму контакты с такими людьми. Другие, напротив, смотрели на Алекса с любопытством и едва ли не преклонением — таких он чурался еще больше. По большому счету, его изменения укладывались в рамки стандартной программы улучшения генома, которую на Земле практиковали уже полвека все нормальные люди — кроме боящихся всего нового неофобов и совсем уж ортодоксальных верующих. Алекс был чуть сильнее и выше, чем юноша его возраста, живший в девятнадцатом или двадцатом веке, от некоторых заболеваний был избавлен абсолютно, к другим гораздо менее восприимчив. Основное изменение крылось в способности оперировать абстрактными величинами, в усилении математических навыков. Маленькие изменения в затылочных долях коры мозга давали «людям-плюс» очень большие отличия от обычных людей.
Нельзя сказать, что свои особенности Алекс применял только в работе навигатора. В детстве, играя в футбол, он понял, что чувствует траекторию мяча еще до удара, глядя на движение ноги. В шахматах он видел партию после пятого-шестого хода — ошибаться доводилось, но крайне редко. В итоге он перестал играть в некоторые игры, а в других стал специально допускать ошибки, чтобы избежать косых взглядов товарищей. Человеческие отношения — они ведь важнее дарованной генами победы. В отличие от многих обычных математических гениев Алекс не был замкнутым сухарем, живущим лишь в мире абстрактных величин и чисел, — он рос обычным мальчишкой, любящим и игры, и проказы. Он и сейчас чувствовал себя подростком, что для его возраста не слишком-то характерно.
Но в рубке настоящего (даже не учебного!) корабля, готовящегося к выходу из «кротовьей норы» в обычное пространство, Алекс был кем-то большим, чем кадет Космофлота. От правильности его решений, пусть и контролируемых командиром и разумом корабля, зависело слишком многое, чтобы позволять себе быть ребенком.
Впрочем, сейчас от Алекса уже мало что требовалось или зависело. Корабль приближался к точке, соединяющей не-пространство «кротовьей норы» (а точнее — червоточины Шацкого) с пространством Римана, управлять им сейчас не то что не требовалось, а было просто невозможно. Мегер была за пультом управления движением, руки ее спокойно лежали рядом с воронками коллоидных рецепторов. Как только корабль выйдет в привычную Вселенную, Мегер должна быть готова немедленно принять управление (вдруг точка выхода слишком близко к звезде или иному космическому телу; вдруг на корабль немедленно набросятся злобные пираты — ах, как жалко, что они существуют только в кино; вдруг, пока они летели, звезда взорвалась, и они окажутся посреди плазменных сгустков слетевшей фотосферы — тоже чушь, но все-таки вероятнее, чем пираты). А задачей Алекса в таком удивительном случае будет немедленно рассчитать обратный прыжок и дать команду на его выполнение.
— Три минуты до выхода, дамы и господа, — произнес Марк. — Не правда ли, последние минуты путешествия всегда тянутся дольше, чем первые дни? Это загадка, которую так и не смог разгадать Эйнштейн.
Мегер погрузила руки в отверстия рецепторов — коллоидный гель чмокнул, охватывая ее руки и проникая к нервным окончаниям. Все пилоты позеры и ретрограды, давно уже существуют иные, бесконтактные формы подключения к пилотажной системе… Алекс надвинул на лицо шлем, вызвал координатную карту. Пробежал пальцами по воздуху, нажимая виртуальные кнопки. Все в порядке. Он готов.
— Ну что ж, приготовимся к возвращению в нашу родную Вселенную, — чуть пафосно сказал командир Горчаков.
* * *
Предстартовый отсчет заканчивался. Шесть часов назад «Дружба» перешла в режим накопления энергии. Даже свет во всех отсеках был слегка приглушен, что Криди цинично объявил полной дуростью разработчиков — потребление энергии всеми второстепенными системами корабля не составляло и сотой доли процента той энергии, что потребуется для создания пузыря искривленного пространства.
Анге считала, что он не совсем прав. С точки зрения инженера — да, конечно, но полумрак в отсеках дисциплинировал, настраивал экипаж, не позволял забыть, что сейчас произойдет.
Конечно, если кто-то способен это забыть!
Сегодня объединенная цивилизация сделает шаг к звездам. Быть может, разумная жизнь уникальна — и перед ними лежит огромная и пустая Галактика, ждущая, чтобы ее наполнили жизнью. Многие, в том числе и Криди, придерживались такой точки зрения, справедливо замечая, что, будь разум хоть сколько-нибудь частым явлением, к ним бы уже прилетели.
Но Анге считала, что жизнь не может быть уникальным явлением. В их системе две планеты с разумной жизнью и еще три имеют примитивные формы жизни. Даже если есть какой-то уникальный фактор — в излучении их солнца, в составе первичного протопланетного облака, то где-то он повторится снова.
А может быть, уже первый полет завершится… ну, не встречей с братьями по разуму, конечно, но находкой планеты, на которой можно жить. С водой, кислородом, растениями.
Они прошли по всем отсекам, в очередной раз проверили все системы, к которым можно было приблизиться. Те механизмы, режим работы которых исключал приближение человека, Криди проверил дистанционно, лично управляя контрольными мини-ботами.
Все работало прекрасно. Включая и злосчастный волновод, который она едва не сломала.
Последние полчаса они опять провели на главном посту. Выполнили комплекс предстартового контроля. Приняли предписанные перед стартом медикаменты — одновременно бодрящие и подавляющие волнение. Сознание стало чистым и ясным, мысли четкими, будто рельефными.
— Не верится, что это произойдет на самом деле, — внезапно сказал Криди. — Мы искривим метрику мироздания, выпадем из него, закутаемся в кокон из многомерности. И сократим пространство перед собой, нарастив его сзади. Превратимся в стрелу, пронзающую Вселенную.
— Ты решил стать поэтом? — спросила Анге. Испугавшись, что это прозвучало слишком насмешливо, быстро добавила: — Меня тревожит, что стрела не умеет управлять своим полетом.
Но Криди не обиделся. В обществе кис поэты были куда более важными фигурами, чем в человеческом.
— Мы нацелились точно, — сказал он. — Не сомневайся. А что касается управления — если бы мы хоть как-то взаимодействовали с окружающим пространством во время полета, нас разорвало бы на кварки. Лучше уж быть стрелой. Все будет хорошо, тра-жена моя.
Анге протянула руку и ничуть не удивилась, ощутив пальцы Криди.
— Все будет хорошо, — согласилась она, глядя на исчезающие на экране цифры. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один…
Свет в корабле стал ярче. Ровный гул генераторов неожиданно исчез — уши будто заложило ватой. Анге посмотрела на Криди — тот что-то говорил, но она ничего не слышала. Криди пожал плечами. Что-то выкрикнул, потряс головой. Потом наклонил голову, вслушиваясь, сделал успокаивающий жест.
Слух и впрямь медленно возвращался, Анге услышала знакомый гул. Похоже, какой-то странный эффект от работы генераторов?
Не важно.
Они вошли в варп и не развалились на кварки.
Корабль великой и дружной цивилизации людей и кис мчался сквозь пустоту, уничтожая ее перед собой и создавая сзади. Возникшая при искривлении пространства гравитационно-темпоральная волна, которую ученые Невара не приняли всерьез, так же как в свое время люди, обитатели Халл и жители Феол, тем временем распространялась по системе. Два крохотных планетоида из пояса астероидов, миллионы лет разделенные миллионами километров, внезапно оказались совсем рядом — и рассыпались в ослепительной вспышке.
К несчастью, этим все и ограничилось.
Пространственной интерференции, которую ученые Халл, тогда еще единого, до последнего считали возможной лишь теоретически, но которая на самом деле была более чем вероятной, не возникло. Планета людей или планета кис не оказались внезапно в совсем иной звездной системе, поменявшись местами с приблизительно такой же чужой планетой.
И это было очень большим несчастьем.
* * *
Прибытие сверхсветового корабля всегда выглядит впечатляюще. Он возникает в космосе из ниоткуда, как крошечные корабли Ракс; в фиолетовом сиянии разрывается ткань пространства перед исполинскими крейсерами обоих Халл; проявляется в пустоте плоская разлапистая тень, чтобы обрести объем и превратиться в гигантскую бронированную многоножку Феол, в радужном сиянии вторичных излучений сбрасывают скорость Вселенной относительно себя корабли Ауран.
Открытие червоточины, через которую летят земные корабли, ничем не уступает в зрелищности. Крошечная точка абсолютного мрака появляется в пустоте, растет, превращаясь то ли в диск, то ли в шар — трудно оценить семимерное пространство из трехмерного. А потом из тьмы начинает медленно, будто с натугой, выдвигаться корабль. Метр за метром — кажется, что темнота не хочет отпускать тысячи тонн металла в обычный мир. Но вот из тьмы выходят кормовые дюзы — и корабль мгновенно устремляется вдаль, а червоточина сжимается в точку и исчезает.
Любопытно то, что, с точки зрения экипажа, корабль выходит из червоточины мгновенно.
Не менее любопытно, что за открытием червоточины можно наблюдать из любой точки пространства, кроме той, куда в действительности полетит корабль, — и каждому наблюдателю будет казаться, что корабль движется именно на него.
Ученые готовы долго и обстоятельно объяснять эти занятные феномены, исписывая формулами экран за экраном и искренне удивляясь, что здесь непонятного. Но обычному человеку проще признать, что червоточина открывается именно так, — и успокоиться.
— Все системы в норме, — сообщил Марк, когда на экранах возникли звезды. — Точка выхода близка к заданной.
— Корабль управляется, прокладываю курс, — сказала Мегер. Легкий перепад гравитации подсказывал, что она включила двигатели.
— Траектория возврата проложена, — откликнулся Алекс. В штатном расписании докладов он был третьим — если считать корабельный ИИ.
— Опасности не наблюдается, — отрапортовал Гюнтер.
Короткая заминка заставила командира нахмуриться.
— Сис… системы жизнеобеспечения в норме! — доложила Лючия.
Горчаков вздохнул, но ничего не сказал. Кадеты… что с них взять.
— Ядро компьютера стабильно, — произнес из недр своего отсека Теодор. Это было не обязательной частью, при нестабильности искина он должен был отключить ядро и доложить об этом сразу же по обнаружении неполадок. Раз не доложил — значит все в порядке. Но отчет системщика считался хорошим тоном.
Горчаков кивнул. Мальчик и впрямь заслужил этот полет. Из такого вырастет хороший астронавт.
— Отчеты приняты, корабль в обычном пространстве, — подытожил командир. — Пилот, детальный отчет.
— Корабль стабилизирован, выход на курс сближения со станцией Ракс через восемь минут. Полет к станции займет около двух часов. Ответный сигнал маяка со станции принят, наблюдатель пока не отзывается. Корабли аборигенов поблизости не наблюдаются.
— Оружейник?
— Режим маскировки включен. Режим радиомолчания соблюдается. Лидарные системы не направлены на обитаемые планеты. Двигатели работают в минимальном режиме… — Гюнтер явно заколебался, потом сказал, уходя от уставных формулировок: — Не думаю, командир, что их приборы способны нас обнаружить. Разве что они станут целенаправленно следить за этой точкой, но это маловероятно.
— Хорошо, — сказал Горчаков. — Ксения?
— Да, командир? — отозвалась Ракс по внутренней связи.
— Вы могли бы пройти в рубку?
— Конечно, командир, — вежливо произнесла Третья-вовне.
— А я вам не нужен? — возник в интеркомах голос Уолра.
— Вы нам очень нужны, уважаемый Уолр, — сказал командир. — Анд’ньи дин авр ан нуэл ас ала.
Уолр нарочито грустно вздохнул и отключился.
— Ксения? — негромко спросила Мегер, не глядя на командира.
— Да, я бы хотел сейчас увидеть ее в рубке, — подтвердил Горчаков.
Мегер хмыкнула.
— Я всегда не прочь на нее посмотреть, — жизнерадостно сказал Гюнтер.
Алекс притих, надеясь, что экипаж вообще забудет о его существовании. Между командиром, мастер-пилотом и оружейником явно возникла какая-то понятная лишь им недосказанность.
Может быть, речь о личных отношениях между Ксенией и Матиасом? Помощник и чужая их не афишировали, но Алекс заметил и взгляды, и мимолетные касания рук. Он с детства был наблюдательным мальчиком, а отношения полов в его семье никак не табуировались.
Нет, тут что-то другое.
Командир встревожен, и Гюнтер с Мегер понимают причину…
— Кадет! — позвал Горчаков.
— Да, командир!
— Считайте это маленьким неофициальным тестом. Вы заметили что-нибудь неправильное после выхода?
Алекс несколько секунд размышлял. Хороший выход, корабль не обнаружен аборигенами…
— Наблюдатель молчит, сэр? — предположил он. — Станция Ракс не вышла на связь?
— Молодчина, — добродушно сказал командир. — Правильно. Первая-вовне дежурит на этой станции несколько лет. Достаточно времени, чтобы одиночество надоело, верно? Она знала, что мы летим к Невару. Время полета точно неизвестно, но где-то около часа назад датчики станции должны были обнаружить гравитационные флюктуации открывающейся червоточины… Твои версии, навигатор?
Приободрившись, Алекс стал высказываться смелее.
— Причин как минимум пять, сэр. Первая — Ракс вовсе не страдают от одиночества. Вторая — наблюдатель отвлечена неотложными делами. Третья — она ждет, пока на связь не выйдет представитель ее вида. Четвертая — наблюдатель погибла по тем или иным причинам. Пятая — станция захвачена аборигенами системы, они достаточно развиты технически.
— Более-менее исчерпывающе, — согласился командир. — Почти наверняка вторая причина, наблюдатель не обязана проводить все время у пульта связи. Но мы обязаны исходить из самого проблемного пункта — пятого. Поэтому попросим связаться с наблюдателем уважаемую Ксению, расспросим ее о привычках и правилах наблюдателей от Ракс… О, Ксения, проходите.
Третья-вовне с любопытством оглядела рубку и прошла к командирскому пульту. Встала по правую руку от Горчакова. Оглядела экраны, задержав взгляд на навигационном — с крошечной точкой в центре.
— Мы вышли в двух часах пути от восьмой планеты, — сказал Валентин. — Как вы знаете, она необитаема, проморожена до минус двухсот градусов Цельсия и обращена к звезде одной стороной. Над стороной, обращенной вне системы, расположена ваша станция. Похвальная осторожность.
— Цивилизации четвертого уровня требуют крайне осторожного наблюдения, — сказала Ксения. — К счастью, данная планета им не слишком интересна, но несколько автоматических зондов ее изучали.
— Я не сомневаюсь в добросовестности Ракс, — согласился командир. — Скажите, Ксения, насколько занят наблюдатель на станции?
— Первая-вовне не выходит на связь? — спросила Ксения после секундной запинки.
— Совершенно верно. Может быть, одиночество не тяготит ваш народ и…
— Мы знаем, что такое одиночество, командир. — В голосе Ксении вдруг прозвучали какие-то искренние и глубокие чувства. — Мы не любим одиночество. Позвольте мне?
Командир приглашающим жестом указал на пульт коммутатора. Ксения набрала последовательность команд с быстротой, указывающей на хорошее знакомство с земной техникой.
— Только лазерные каналы связи, — сказал командир. — Я бы не хотел использовать даже направленный радиолуч.
— Первая-вовне, — сказала Ксения, чуть склонившись над пультом. — Я — Третья-вовне. Ракс приветствует Ракс.
Ответа не было.
— Я вижу ответный маркер станции, — сказала Ксения. — Сигнал принят и доведен до наблюдателя.
— О! — обрадовался командир. — Ответ настолько информативен? То есть Первая-вовне жива?
— Судя по сигналу компьютера — да. — Ксения помолчала. — Я могу попробовать установить канал связи принудительно, но это нарушение норм поведения.
— А вы можете связаться с Первой-вовне по своему каналу связи? — небрежно спросил командир.
Ксения помолчала.
— Не напрямую. Только с Ракс, а они попробуют установить связь с Первой. Это долго и тоже невежливо.
— О! Идея! Может быть, вы скажете ей что-нибудь на вашем родном языке? — невинно предложил командир.
— Простите, капитан второго ранга, по ряду причин я вынуждена отказать. — Ксения нахмурилась. — Но в этом нет нужды. Она знает внешний английский, знает аудио-ксено. Я выйду на аварийную частоту…
Она переключила что-то на пульте. Снова произнесла:
— Первая-вовне, я Третья-вовне. Ракс приветствует Ракс. Ответь.
На этот раз ответ пришел. Наблюдатель ответила на земном, с мягким приятным акцентом:
— Я Ракс, Первая-вовне. Можешь звать меня Прима. Кто ты?
— Я Ракс, Третья-вовне. Зови меня Ксения. Прима, тебя предупреждали о нашем прилете!
На некоторое время наступила тишина. Потом голос наблюдателя раздался снова, и он уже не был мягким:
— Земной корабль серии Эй-Си, я фиксирую ваши сигнатуры. Почему вы вошли в пространство Невар без предупреждения и зачем пытаетесь выдать себя за Третью-вовне?
— Ого, — сказал командир. — О-го-го.
— Обнаружены активные лидары военного образца, — сообщил Гюнтер.
Алекс, не спрашивая, запустил расчет траектории ухода. И сразу обнаружил, что искин выделяет ему самый минимум вычислительной мощности — основная уходила на внутренний анализ и настройку систем вооружения.
— Мне кажется, она вам не верит, Ксения, — добродушно сказал командир.
Ксения снова включила связь. Помедлила — и вдруг разразилась серией переливчатых квакающих звуков.
— Это ваш язык? — спросил командир.
— Это язык кис, — ответила Ксения. И снова обратилась к Первой-вовне на земном: — Сестра, я Третья-вовне. Прошу тебя выйти на связь с Ракс.
— Хорошо, — ответила Первая-вовне после паузы.
— Прошу тебя запросить совет Троих-на-Ракс.
Пауза была очень долгой.
— Это особая просьба, та, кто называет себя Третьей-вовне.
— Я знаю правила и имею основания просить.
— Пусть корабль Человечества ляжет в дрейф. Я должна обдумать происходящее.
Ксения посмотрела на командира. Облизнула губы.
Горчаков кивнул.
— Корабль ляжет в дрейф. Поспеши, сестра. Прошу тебя. Ракс всегда Ракс.
— Ракс всегда Ракс, — ответила наблюдатель после еще одной томительной паузы.
— Что все это значит? — спросил командир, глядя на Ксению.
— Это значит, что все очень плохо, — сказала Третья-вовне. — Но я пока не знаю насколько. Могу я оставаться в рубке?
Горчаков кивнул.
— Корабль ложится в дрейф, — сообщила Мегер. — Если соблюдать режим маскировки, нам понадобится на это четверть часа.
— Думаю, Первая-вовне понимает, что мы не тормозим мгновенно, — согласился командир. — Ксения, ты можешь разъяснить ситуацию?
— Командир, давайте дождемся ответа наблюдателя, — сказала Ксения.
Горчаков явно колебался. Властью командира, которую признавал каждый входящий на корабль, он мог надавить на чужую. Но вот к чему это приведет…
— Командир, — сдавленно сказал Гюнтер. — Командир… Verdammte Scheisse!
Алекс от удивления стянул с лица видеошлем.
— Прости, Гюнтер, я не расслышал, — произнес командир.
— Командир, простите… Командир, я сканирую третью обитаемую планету… Ласковую. Я хотел проверить, на орбите их межзвездная колымага или уже улетела… Смотрите сами!
Изображение на экранах сменилось. Это была компьютерная симуляция, упрощенная, но максимально наглядная.
— Твою мать… — процедил Горчаков. — Вы все это видите?
На экране две группы космических кораблей маневрировали вокруг Ласковой. Судя по построению, это был либо бой, либо маневры. Очень реалистичные маневры — помимо двигающихся кораблей, примерно по два десятка с каждой стороны, имелось еще несколько потерявших ход, горящих красными сигнатурами температурных и радиационных экстремумов и приличное количество мелких обломков.
— Да там бой идет, — поразилась Мегер. — Командир, на этих славных кис и человечков кто-то напал!
Изображение на экране все более и более усложнялось по мере того, как датчики принимали больше информации. Вот на поверхности планеты появились красные оспины, и Алекс болезненно сморщился.
— Они планету бомбят! — выдохнул Гюнтер. — Какие-то мрази бомбят обитаемую планету! А местные отбиваются! Командир…
— Под трибунал меня отправляешь? — спросил Горчаков с неожиданной меланхоличностью. — Хочешь, чтобы мы вмешались в войну в системе четвертого уровня?
— Командир, но если на них напали — то это сделала цивилизация пятого уровня! Чужаки с другой звезды! Что говорит устав о такой ситуации? — не сдавался Гюнтер.
— Да ничего не говорит, сам знаешь! — резко ответил командир. — Кто мог сюда прилететь? Под боком у Ракс? И откуда у Невара взялось столько военных кораблей для обороны?
— Валя! — раздался по громкой связи сдавленный голос старпома. Где-то на заднем плане доносились возбужденные голоса Бэзила и Мэйли — они то ли ругались, то ли причитали. — Вы не туда смотрите! Посмотрите на материнские миры гуманоидов и кис.
Изображение на экранах раздробилось. Информация еще собиралась, но уже были видны корабли и орбитальные станции вокруг материнских миров.
— Марк, анализ! — скомандовал командир. — Проверь корабли, классифицируй, найди общность!
— Анализ уже произведен, — мгновенно отозвался корабль, и Алекс подумал, что этот приказ, вероятно, отдал минуту-другую назад Тедди. — Вокруг планеты гуманоидов шесть крупных станций и восемьдесят четыре космических корабля, предположительно военного назначения. Вокруг планеты фелиноидов три станции и девяносто два корабля, предположительно военного назначения. Используется два основных типа термоядерных двигателей с четко выделяемыми различиями конструкции, один — у гуманоидов, другой — у фелиноидов. Вокруг планеты, известной как Ласковая, ведут космический бой восемнадцать кораблей гуманоидов и пятнадцать кораблей фелиноидов.
— То есть они сражаются друг с другом, — уточнил командир.
— К моему большому сожалению, это выглядит именно так, — сказал Марк. — Ох! Я фиксирую уничтожение одного из кораблей, командир!
На экране точка замерцала красным и исчезла.
— Вам интересно, чей это был корабль? — спросил Марк.
— Нет, — отрезал Горчаков. — Ксения! Скажи Первой-вовне, что мы возобновляем движение к станции. Что у нас к ней масса вопросов. И что она в любом случае обязана принять наш корабль, согласно действующим правилам Соглашения. Мегер!
— Прекращаю торможение и возобновляю разгон, — ответила пилот.
