Спустившись широтами к югу
С середины сентября ночные туманы всё чаще окутывали гавань, с рассветом оседая на серых угловатых телах кораблей.
Кораблей, простаивающих на якоре во внутреннем бассейне Порт-Артура…
…печальными глазами клюзов взирающих на рейд и выход в открытое море.
…уставших бездействием, в ожидании и полудрёме…
…в дурацком разоружении, и радовало, что хоть частичном…
…в ремонте, под стоны гнущегося железа, грохот молотов, вбивающих десятки заклёпок…
…в несостоятельности и военном маразме командующих, в падении духа экипажей…
…в начальственной доктрине и правиле: «ждать и сберегать эскадру».
Снятся ли им сны «в час, когда утро встаёт…», догадывались ли они – броненосцы и крейсера, носящие достойные и громкие имена, о своей участи, в той, другой истории?
О бесславном конце – гибели не в морском сражении, а прямо в гавани, под снарядами сухопутной артиллерии противника?
Империя, простираясь тысячами вёрст с севера на юг и с запада на восток – как огромный дремучий организм, понукаемый из головы-центра, от берегов Невы до своих периферийных частей… тела. По проводам-нервам телеграфа, опережающего вялую кровеносную систему почты, по надорванным жилам не справляющихся с грузопотоком железных дорог, речных артерий (куда уж там до гужевых: пыльных и непролазных в слякоти).
А когда дело касается направлений с запада на восток… На восток. Восток. Дальний. Куда не текут реки, куда протянута лишь тонюсенькой веткой-ручейком железная колея, по которой чух-чухают перегруженные составы, исполнительность и вовсе становилась неповоротливой.
Говорят, дурная голова ногам покоя не даёт. И голов этих – «дурных», всегда с избытком, особенно тех, которые считают себя умными.
А потому ногам, да и рукам завсегда будет чем заняться… по приказу сверху ли, да не поспевая за дурными приказами. Или по собственной глупости. А зачастую просто спеша за обстоятельствами.
А приказы?..
Не все приказы понимались и выполнялись.
Не выполнялись должным образом и с усердием, особенно когда не понимались.
Особенно когда по разумению исполняющих исходили от кого-то там издалека, не понимающих, каково оно тут, на месте.
Разъедаемый несоответствием своего опыта и занимаемой должности командующего порт-артурской эскадры, собственным представлением о предназначении базы флота, подробными, но зачастую некорректными инструкциями наместника Алексеева, мучимый дизентерией, контр-адмирал Витгефт тоскливо ждал исхода и нового командующего эскадры.
Так или иначе Вильгельм Карлович Витгефт, приняв руководство, послушно действовал согласно наставлениям главнокомандующего вооружёнными силами России на Дальнем Востоке генерал-адъютанта Е. И. Алексеева.
Предписания эти, очень подробные (с указанием обязательных условий исполнения) и в такой же мере крайне противоречивые, имели явно выраженное желание наместника при возможных неудачах прикрыть свой тыл, в простонародье именуемый задницей.
В дальнейшем удравший в Мукден (подальше от места боевых действий) Евгений Иванович Алексеев общался с подчинёнными на удалении, посредством только телеграфа, утратив оперативное представление об обстановке. Что послужило лишь тому, что его приказы не воспринимались как целесообразные – им перестали верить и исполнять.
Впрочем, и Витгефт был не без греха. Будучи скорей штабным офицером, назначенный на должность по случаю и временно, Вильгельм Карлович, ожидая приезда опытного и боевого флотоводца адмирала Скрыдлова, и сам ох как переживал. Как бы не напортачить!
Вот только «назначенный опытный» оказался далеко не «боевым», находя кучу отговорок, дабы отсрочить своё прибытие во взятую в осаду крепость… к флоту.
В реальной истории наместник Алексеев, которого «шпынял» своими приказами-телеграммами царь, в свою очередь давил на Витгефта, по сути, выталкивая эскадру из Артура в море на неравный, заведомо неблагоприятный бой.
Что ж… к сожалению, «железо» диктует свои правила: тоннами водоизмещения, миллиметрами толщины брони, дюймами калибров, узлами скорости. И эта математика, взвешивая противостоящие эскадры, однозначно не выводила равенства, предрекая для русских, осмелься они выйти на бой, большие неприятности. И уж если не серьёзное поражение, то невосполнимые потери.
Витгефт это понимал и видел.
Боялся ли он? Возможно… кто ж признается. Хуже что в пассивности, моральной усталости он уже не верил в себя, в корабли и экипажи, кои и своими-то не считал, будучи лишь «исполняющим».
И тем не менее, даже в том состоянии и подготовленности, эскадра (в известной истории) почти прорвалась во Владивосток. Именно что «почти». Не хватило как всегда самой малости: толики везения, упрямого желания, силы духа, а главное командирского умения и воли.
Впрочем, в нашей истории пока произошёл только выход и бездарное возращение эскадры 10 июня, когда Витгефт не осмелился вступить в драку.
Бой в Жёлтом море, когда обречённо уверовавший в свою смерть Вильгельм Карлович погиб, когда эскадра, потеряв командующего, бесславно вернулась, не произошёл – из Петербурга пришёл иной приказ: «Ждать».
Контр-адмирал Витгефт… заменить бы его, да, видимо, в тех обстоятельствах некем оказалось. Высочайшего веления и настойчивости не последовало – оно попросту неотвратимо запаздывало. А император Николай II, уж точно имея представление и характеристику на контр-адмирала, в упрямстве или по иным соображениям, лишь удосужился прислать ему личное письмо. Вместе с целым пакетом инструкций.
И если монарх желал растрясти «заснувшего» адмирала, то это ему удалось – письмо просто потрясло уже фатально настроенного Вильгельма Карловича. Весьма неприятное письмо:
«…выйти в море и умереть с честью… весьма сомнительной, потому как потомки осудят за безынициативность и глупость… выйти в море неподготовленным и войти в историю с клеймом адмирала, погубившего эскадру? Этого ли вы хотите?»
И инструкции, где по пунктам и приоритетам – что надо сделать. И к какому сроку.
О да! И в этом случае адмирал мог себя проявить как хороший штабист-организатор – в переоборудовании кораблей, реконструкции и перестроении артиллерии.
Вот только боевая задача, поставленная императором, к которой, кстати, прилагался чёткий план, вызывала у Вильгельма Карловича оторопь и недоумение. «Смогу ли?» Всё-таки свои умения как флотоводца он оценивал невысоко.
Теперь же, с таким раскладом, Витгефта совсем не устраивали настроения, царящие среди его флагманов и командиров кораблей, которых он уже успел убедить в полном перенацеливании флота к обороне крепости на сухопутных направлениях.
К сожалению, царское письмо адмирал ни при каких обстоятельствах никому бы не показал. И подействовать на своих подчинённых таким же образом, как его взбаламутил император, тоже не мог. Не было у него нужного влияния и авторитета. И полномочий… радикальных. Шлёпнуть бы парочку тех, кто от отупения, алкоголя да в подавленности упрямился: «Это невозможно-с».
Но «шлёпнуть» это из другой жизни и времени… ещё не наставшего. И никак уж из головы Вильгельма Карловича. Вот и аргументировал шестидесятилетний адмирал, сам себя выдёргивающий из мучительной безысходности, что «шлёпать» их будет противник… если не сделать… так и этак. Уж не заикаясь о победе (в которую никто уже не верил), а хотя бы:
– Вы хотите выжить в бою?
– Но позвольте! – отвечали. – Как же выжить, ежели вы шлюпки приказываете все сдать на берег?
– А вы собрались топиться, господа? Топить свой корабль? А уж не приведи господь придётся покинуть судно – на то имеем плавгоспиталь, с коего и подберут выживших.
Было одно качество у Вильгельма Карловича… если он закусит удила – трудолюбие, неутомимость и упрямство. Для офицеров, косо глядевших на командующего, у Витгефта была «бумага» из Морского штаба. Да и не все господа офицеры оказались подвержены упадку настроений и духа. На них и опирался. Ими и дело двигалось по мере сил.
В реальной истории 25 июля утром совершенно неожиданно для адмирала и эскадры японцы начали обстрел Порт-Артура осадными орудиями. Корабли незамедлительно включились в контрбатарейную игру. Сначала броненосец «Полтава», затем «Пересвет» и «Ретвизан» перекидным огнём пытались нащупать позиции противника. И это удалось лишь частично…
В нашей истории японцы вышли к нужным позициям позже – обстрел начался 15 августа. С тем же, сомнительным, успехом с обеих сторон, но броненосец «Цесаревич» всё-таки получил свои исторически упрямые попадания 120-мм снарядов. А адмирал понял – его надежды, что корабельные орудия смогут защитить Порт-Артур, не оправдались.
Вот именно после 15 августа Витгефт по-серьёзному взялся за основательную подготовку эскадры к выходу.
Не всё из «петербургских» инструкций удалось сделать.
И пусть уже к началу июня броненосцы обрели техническую возможность к выходу в море, у Витгефта были свои, присланные «сверху» даты – когда, к какому сроку надо! Примерные даты.
О чём адмирал в целях секретности помалкивал, и даже по указанию сверху проводил мероприятия, имитирующие выход эскадры. Однако в планах у него была масса работ по переделкам и доведению эскадры до нужной кондиции.
Ещё в середине июня из Петербурга пришла странная телеграмма: «…уделить особое внимание тралению фарватера. При неизбежном… не снимать с повреждённого на мине „Баяна“ орудия крупного калибра в пользу сухопутной обороны».
Тогда это посчитали ошибкой и даже не написали ответа, потом и вовсе позабыв о телеграмме. Но вот 26 июня крейсер подрывается при входе в бухту.
Чуть позже кто-то вспомнил об этом, теперь уж совсем мистическом указании сверху.
К тому времени части своих пушек крейсер всё же лишится. Рассчитывать на их возращение с оборонных рубежей не приходилось, но моряки предлагали армейцам замену с других кораблей – мелкие калибры, неуместные и по сути бесполезные на броненосцах, да и на крейсерах.
В гавани Порт-Артура корабли, словно букашки, облепили матросы, своими силами срезая марсы на «пересветах», снимая и передавая на берег 37-мм артиллерию и пулемёты, балластом возимые шаровые и самодвижущиеся мины (торпеды). Тем самым значительно облегчая корабли, и тут же наклёпывали лишний вес противоосколочными щитками к орудиям.
С заменой артиллерии и переделкой боевых рубок дело бы основательно замялось, если бы соответствующие (похожие) бумаги от императора не получил комендант порта контр-адмирал Григорович.
Совсем уж вольно перетасовывать орудия (с берега на корабли, с броненосцев на крейсера, в пользу усиления огневой мощи) не получалось. Но что-то получалось! И тот же «Баян» украсился дополнительными шестидюймовками.
Помимо всего прочего, усиливались подъёмные дуги на шести– и восьмидюймовых орудиях. И даже находилось время для ревизионной проверки развеса снарядов и заряда к ним.
Что касается сухопутного фронта – на некоторое время многочисленная мелкокалиберная артиллерия, вкупе с пулемётами, а также с частично снятыми мортирами с батареи на Золотой горе, задержали наступление японцев. Но к концу сентября обстановка была безрадостная. Крепость стояла уже у грани. Над гаванью и городом снова засвистели 120-миллиметровые снаряды японцев.
* * *
В отличие от Витгефта, который в осаждённом Порт-Артуре находился всё же в некоторой информационной блокаде, Дубасов, прибывший во Владивосток, имел пусть и кривоватую (через телеграф из Санкт-Петербурга), но весьма оперативную связь с Рожественским.
Заранее Владивосток тоже получил свои инструкции по переделке крейсеров. Но только с прибытием Дубасова, привёзшего с собой в том числе и восемьдесят рабочих с инженерами, а также кое-что из оборудования, наметились существенные сдвиги.
Моряки народ суеверный, но Дубасов не побоялся указать точную дату, к которой отряду крейсеров следует быть готовым к выходу в море, в расчёте на взаимодействие с Зиновием Петровичем.
Досадовало, что добрался он уж слишком поздно, когда Рожественский сообщил, что эскадра уже на подходе к Берингову проливу.
Зато Фёдор Васильевич имел при себе бумагу за подписью самого императора, дающую ему такие полномочия, что полетели шапки и клочья до залысин… и даже головы.
Пока не смертельно, но сидельцами да с конфискацией кое-кому быть уж точно!
Досталось по первое число, кстати, и Скрыдлову, за то, что не соизволил любым способом пробраться в Порт-Артур.
В целом русские готовились.
Готовились и японцы.
