Глава 23: Глаза из праха. Только в теории. Виновен
Бъярки неотрывно смотрел в спину Диону, вместе с ним прорубаясь через вигхтов. Другие называли их демонами, но воины Стаи знали истинное имя этих тварей. Существа с телами из гадостной смеси лоснящейся кожи и каучуковой плоти невнятно бормотали мертвящими голосами, ухали, хохотали и ревели.
Непрерывно рассекал врагов инеевый клинок Бёдвара, сверкающий морозным пламенем зимы. Слева от рунного жреца бился Раквульф; под ударами его громадного зазубренного гарпуна монстры лопались, будто мясистые бурдюки с многоцветной кровью. Ольгир Виддоусин распевал старинные саги Фенриса, орудуя клинком так, словно за ним наблюдал сам Волчий Король.
Каждым своим выпадом Волки несли возмездие, и каждый шаг приближал их к живому демоническому сосуду, который высасывал силы из парящего истукана, огромного Алого Короля.
В пяти шагах слева от Бъярки ослепительно сверкнул разряд молнии, вокруг разлетелись куски противоестественной плоти. По сетчатке Бёдвара запрыгали послеобразы, перед мысленным взором мелькнули ухмыляющиеся морды и злобные оскалы. Пару раз моргнув, воин избавился от навязчивых картин, но в тот же миг на него бросилось чудовище из сырого розового мяса. Скрюченные пальцы, похожие на паучьи лапы, потянулись к лицу рунного жреца. Тот направил в тушу врага импульс ледяной мощи Фенриса, и тварь разлетелась фонтаном лазурных ошметков.
Сотни других порождений варпа неслись в битву, топча друг друга в стремлении поскорее добраться до имперцев. Демоны хохотали, как слабоумные, разинув клыкастые пасти.
Наметанным глазом охотника Бъярки заметил прямую угрозу для одного из товарищей.
— Нагасена! — крикнул он за секунду до того, как два синекожих монстра прыгнули на смертного мечника.
Присев, Иасу крутнулся на месте и взмахнул мечом снизу вверх. Агент выпотрошил первую тварь, которая перелетела через него. Вторая, как и предполагал Бёдвар, врезалась в человека, и они вместе рухнули наземь. Запрокинув башку, монстр раздвинул челюсти, собираясь откусить Нагасене голову.
Ольгир двинул демона сабатоном в бок.
Существо взорвалось гейзером разнородного ихора. Виддоусин, не сбиваясь с шага, схватил Иасу за плечо и поставил на ноги.
Агент молча кивнул в знак благодарности, переводя дыхание.
— Не отставай, — буркнул ему Ольгир.
Дион Пром, блистая псионическим светом, прокладывал себе дорогу через воинство потусторонних чудовищ. Вокруг него вонзались в пол смертоносные копья молний, в воздухе плыл дым от сожженной плоти. Вздымая и опуская сияющие кулаки, библиарий крушил демонов, что преграждали ему путь. Наблюдая за тем, как сражается сын Ультрамара, рунный жрец видел в нем искуснейшего воина, идеально сочетающего боевую ярость с выучкой. Сухая рациональность Макрагга безупречно соединилась в нем с жаждой насилия, свойственной любому легионеру.
Бъярки испытал сожаление, но тут же подавил его.
Слуга Всеотца не имеет права потворствовать своим чувствам.
Бёдвар пригнулся при виде своры вопящих тварей, чьи тела походили на плети из лоснящейся кровоточащей плоти. Разбросанные по телам демонов пасти изрыгнули струи огня, но пси-капюшон рунного жреца вспыхнул энергией, и языки пламени угасли в метре от его тела.
Он рванулся на противников.
Размахивая клинком налево и направо, фенрисиец беспощадно истреблял пылающих монстров. Издыхая, каждый из них обдавал броню легионера ярким невещественным огнем. Предсмертные крики чудовищ напоминали Бъярки шум, с которым горящий ледовый челн тонет в океане.
— У нас есть план? — спросил Виддоусин. Броню воина покрывали маслянистые брызги радужной крови врагов.
— Ага, — сказал Бёдвар, выдергивая меч из распадающегося трупа. — Но он тебе не понравится.
— А мы доживем до его завершения? — уточнил Рак-вульф, описав вокруг себя гибельную дугу грозным нуль-копьем. Демоны понимали, что за оружие перед ними, и боялись его, но при этом весело хихикали, когда гарпун отнимал жизнь кого-то из их сородичей.
Рунный жрец посмотрел на Диона Прома. Окруженный варп-тварями, библиарий сражался, подобно самому Мстящему Сыну.
— Не все.
— Отступись, Ариман, — потребовал Толбек.
Даже Санахт — верный Санахт — смотрел на Азека со страхом.
«Сколь же низко я пал, если внушаю ужас даже моим братьям…»
— Такова плата за жизнь нашего отца, — произнес корвид, воздев посох. — Другого выхода нет.
— Что бы ни пообещал тебе демон, он лгал, — заявил пиромант. — Ты знаешь это, Азек. Нельзя доверять ни единому его слову.
— Я не доверяю, но он обладает силой, которая нужна мне сейчас, и больше, чем когда-либо.
Ариман обвел соратников взглядом. Каждый адепт владел могучим даром того или иного рода, так чем же руководствовался Афоргомон, выбирая одного из них?
Не найдя ответа, Азек подошел к павониду, который стоял на коленях, свесив голову на грудь, и резко, судорожно дышал.
— Хатхор Маат, — сказал корвид.
Легионер поднял глаза, и Ариман почти утратил решимость при виде гримасы беспримесного испуга на бледном лице брата. Мышцы Хатхора шевелились под влажной, липкой кожей, пучившейся бугорками опухолей.
— Помоги… мне… — выдавил Маат.
Толбек шагнул к нему: адепт Пирридов уже переводил свой разум в боевое состояние.
— Азек, не надо, — попросил мечник, обнажив клинки на длину ладони. — Он же один из нас.
— Скоро это изменится. Хатхора охватило перерождение плоти, его жизнь подходит к концу. Мы просто избавим его от страданий.
— Тогда позволь мне подарить ему чистую смерть, — предложил Санахт. Черный и белый клинки с мелодичным свистом покинули ножны. — Разреши Маату умереть с честью, как легионеру Тысячи Сынов, а не подношению этой… твари.
— Нет, — ответил Ариман, уже зная, что произойдет дальше.
Мечник рванулся вперед, вокруг ладоней Толбека взревело пламя.
Азек на мгновение снял обереги, сковывающие хеку, и частица мощи Алого Короля перетекла в плоть корвида — казалось, по его жилам пронесся поток жикзота.
Эффект наступил мгновенно.
Ариман сжал кулаки, и огонь пиррида бесследно угас. Толбек пошатнулся так, словно из его души вырвали нечто жизненно важное, и повалился наземь, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом; его дыхание наполнилось могильным холодом.
Клинки Санахта повело в сторону, и корвид почувствовал досаду мечника, его гнев на взбунтовавшиеся мышцы. Ариман направил в тело воина еще один импульс энергии, и тот спазматически дернулся, будто марионетка в руках помешанного.
— Мне жаль, братья, — сказал корвид.
Афоргомон каким-то образом сумел подняться. Некогда безупречный корпус ёкая превратился в груду праха, которой не позволяли распасться только воля и вожделение демона.
— Давай же, Азек, — прохрипел автоматон. — Сейчас или никогда!
Крутнувшись на месте, Ариман всадил основание хеки в последнюю искорку призывного сигила, мерцающую на черепе ёкая, и закричал, вкладывая в замах всю безысходность, всю вину и раскаяние, что наполняли его сейчас.
Голова автоматона разлетелась вихрем осколков размягчившегося керамита. Тело осыпалось, развеиваясь влажной пепельной дымкой.
Над останками ёкая расплылась тень — послеобраз на сетчатке, фантом из черного света, еще секунду назад немыслимо туго скрученный внутри искусственной оболочки.
— Забирай его, и прости меня Трон! — вскричал Азек.
Сумеречная пелена обволокла Хатхора Маата и поползла внутрь него, словно облако крошечных светящихся мушек, проникающих в каждую пору кожи.
Павонид резко выпрямился и взмыл над полом, повинуясь наполняющей его потусторонней энергии. Челюсти его раздвинулись, пластины доспеха треснули под натиском изнутри: тело Хатхора разрасталось до невообразимых размеров. Рот превратился в рваную рану, окруженную лопнувшей кожей и мышцами. Жуткая щель извергла пронзительный зловещий крик, словно хором каркнула тысяча вороньих стай, и голова воина раскололась вдоль. Обе половины черепа, окруженные кровавым туманом, начали изгибаться и увеличиваться, меняя цвет с бледно-костяного на сочно-голубой.
— Что ты натворил? — воскликнул Санахт, глядя, как извивающееся тело павонида испускает яркие лучи эфирного сияния.
Хатхор резко нагнулся вперед, его спина разделилась напополам, и чудовищно раздувшиеся мышцы трансформировались в пару птичьих крыльев, которые вырвались из-под кожи в фонтанах крови и хрящей.
Новое вместилище Афоргомона продолжало расти: ноги Маата, дробясь и ломаясь, вытянулись в кошмарные, сгибающиеся назад оперенные конечности с когтистыми лапами. Два аморфных кровавых сгустка над плечами Хатхора удлинились и, перевиваясь наподобие новорожденных гадов, приняли форму вытянутых змееподобных шей. Оканчивались они бугристыми наростами, которые непрерывно колыхались, словно родильные коконы.
Из лопнувших оболочек появились на свет две головы с эбеново-черными клювами и глазами, полными неизъяснимой злобы. Они хором издали визгливый вой, расколовший реальность, и все демоны в чертоге пали ниц, выказывая почтение восставшему среди них могучему князю Пантеона.
Теперь над Ариманом возвышался двуногий крылатый монстр, чьи маховые перья отливали лазурью. Его одинаковые головы опустились, и одна вперилась в кор-вида пронзительным мертвенно-белым взглядом, а другая забормотала бесконечные нелепые вирши со скрытым смыслом.
— Ты ищешь могущества, Азек Ариман, — произнесло чудовище. — И ты получишь его.
Пром не находил практических решений.
Никакое обучение, пройденное в Ультрамаре, не могло подготовить его к подобной битве. Легионер пробивался через полчища врагов и без разбору повергал тварей вокруг себя, как никогда яростно применяя пси-способности. С его латных перчаток срывался огонь Макрагга, который сжигал все, к чему прикасался, и демоны растекались тускло горящими лужицами воскоподобного месива.
Но из плоти поверженных монстров тут же восставали новые — хмурые существа с мрачными взглядами, разительно отличающиеся от тех, что нечеловечески верещали и хохотали секунды назад, впиваясь когтями в броню воина. Держа болтер одной рукой, Дион палил навскидку — его окружало море жутких созданий, и каждый снаряд находил цель. Вокруг по-прежнему мелькали молнии, сотрясая землю гибельными разрывами.
Библиарий поднял глаза на парящего под сводами колосса.
Тело исполина постепенно распадалось на дымные полосы, тянущиеся к осколкам души внутри Лемюэля Гамона.
«Еще немного, и он будет в зоне досягаемости».
Рядом с космодесантником вспыхнули новые разряды, свирепый шквал беспримесной энергии. Пол вздыбился, на воздух в клубах пыли взлетели громадные обломки разнородных камней. Прорываясь к цели сквозь безумие вихря, Дион перескакивал громадные разломы, что открывались у него под ногами.
Пром понятия не имел, следует ли за ним Бъярки или еще кто-нибудь. Библиарий смотрел только вперед. Он убивал и шел дальше. Шел дальше и убивал. Израсходовав почти все заряды в болтере, Дион примагнитил его к бедру и перехватил меч обеими руками.
Космодесантник шагал все медленнее: толпа демонов вокруг него уплотнилась настолько, что ему уже не удавалось с легкостью сметать неприятелей. Пром потерял счет времени, мир для него сузился до участка поля сражения, где бился Дион: до взмахов клинка, треска черепов под кулаком и сокрушительных ударов ногами. Он уже не помнил, сколько чудовищ перебил, он перестал их различать.
И все же Пром чувствовал, что твари усиливают натиск. Многие дюжины живых кошмаров с каучуковой плотью лезли по доспехам Диона, стараясь вцепиться ему в глаза ногтями-резцами.
Взревев, библиарий упал на одно колено и, вонзив меч перед собой, выкрикнул имя Жиллимана. Из клинка ринулось быстро расширяющееся кольцо синего огня, демоны вокруг Прома рассыпались горстками пепла. Пока цунами уничтожения неслось по залу, Дион поднялся на ноги и двинулся по обугленным останкам. Шагал он теперь тяжело: усилие, потребовавшееся от него при высвобождении подобной энергии, нанесло тяжкий урон телу. Но он уже добрался до цели.
Колоссальный Циклоп, которого Пром кое-как различал вверху сквозь застилающую глаза пелену, уже почти исчез, распадались последние фрагменты его тела. Под ставшей почти прозрачной кожей Лемюэля пылала украденная сила, что сжигала человека изнутри.
Отстегнув болтер, Дион поднял оружие и прицелился точно в затылок Гамону. Тело летописца ровно висело в воздухе, подрагивая от неземной мощи.
Легкая мишень.
— Теоретически: когда ты умрешь, Магнус сгинет вместе с тобой, — произнес воин.
Библиарий направил свою силу в болты. Ощущая холодную твердость металла, химические запахи топлива и взрывчатки, Псайкер напитал снаряды энергией всех известных ему гексаграмматических оберегов.
— На практике: лучше не промахнуться.
Дион быстро нажал на спуск три раза подряд.
Зачарованные болты понеслись к цели так уверенно, будто Пром выпустил их в ясный день на знакомом стрельбище.
«Один в голову, два в грудь».
Все три снаряда обратились в пепел за миг до попадания.
Лемюэль перевел взор на Диона, и при виде кипящей внизу битвы глаз одержимого вспыхнул злобным весельем. Он словно бы только сейчас понял, какую хаотическую бойню развязал.
Гамон рассмеялся с жестокостью, ужаснувшей Прома.
Бывший летописец рубанул ладонью по воздуху, и к библиарию помчалось копье невыносимо жаркого пламени.
Поразив Диона в просвет между горжетом и левым наплечником, оно углубилось в грудную полость. Часть реберного щита испарилась, основное сердце воина мгновенно рассыпалось золой. Одно из легких разлетелось в клочья, разорванное изнутри стремительным расширением перегретого воздуха.
Пси-клинок Прома раздробился на множество острейших осколков, и вихрь стали располосовал легионеру лицо. Огненное копье пробило его тело насквозь: выжгло по пути мышцы таза и сокрушило все кости между бедром и лодыжкой перед тем, как вырваться наружу вместе с нижней половиной левой голени.
Охваченный нестерпимой мукой, Дион повалился наземь. Воин хватал воздух, чувствуя, что грудь ему словно бы сдавливает когтистая лапа; организм меж тем осознал потерю главного сердца и запустил второе. Моргая, Пром старался избавиться от мелькающих перед глазами ярких пятен, пока доспех впрыскивал ему в кровь болеутоляющие средства.
Библиарий пытался пошевелить руками, но тело не слушалось — болевой шок парализовал нервную систему. Демоны вокруг мерзко заверещали и, хохоча, поскакали к Диону, чтобы растерзать обездвиженного врага.
Грудь Прома содрогнулась, как от удара молотом: заработало вспомогательное сердце, и воин страдальчески охнул. Тут же раздулось бездействовавшее доселе третье легкое, расположенное за двумя основными.
Отчаянно втянув воздух, легионер поднял болтер и надавил на спуск.
Боек щелкнул вхолостую.
— А, черт, — задыхаясь, прошептал Дион и перехватил оружие, как дубину.
Первое чудище прыгнуло на него, разинув пасть и раскинув кривые лапы. Пром отбросил тварь ударом болтера, однако на него уже мчалась целая волна когтей и зубов. Когда второй демон бросился на воина, тот уже слишком ослаб, чтобы отбиваться.
Серебристо блеснула сталь, и монстра на лету рассек остро заточенный клинок.
«Ао-Шунь».
Нагасена встал между Дионом и врагами, держа над головой Драконий Меч в классическом хвате дуэлиста.
— Вы не коснетесь его, — предупредил Йасу чудовищ.
Море демонов разошлось перед Ариманом и исполинским созданием, в которого превратился Афоргомон. Покорно отступая, твари падали на колени и выли, оглашая свою слепую, бездумную верность могучему существу. Одна голова великана постоянно металась туда-сюда, непрерывно и неразборчиво тараторя, как помешанная; она то и дело щелкала клювом, словно пытаясь поймать свои бессмысленные фразы.
Посох Азека мелко задрожал — из его глубин к поверхности поднялась энергия сущности примарха. Кор-вид ощутил металлический привкус во рту, говоривший о приближении духа генетического прародителя, осколок которого дремал в хеке с тех пор, как они покинули прошлое Старой Земли.
— Тебе хватит могущества, чтобы извлечь суть Магнуса из Лемюэля? — спросил Ариман у двуглавого гиганта.
— Нет, но оно появится у тебя.
— О чем ты?
— Скоро поймешь.
Грозы над ними непрерывно набирали силу, сливаясь в яростный круговорот невообразимых цветов — отражение великого Ока, что бурлило в темнейшей из ветвей Галактики. Глубины вихря кипели мощью варпа, обещая вечность преобразований, свободную от ненавистной стабильности.
От громадного тела Циклопа осталась лишь тень воспоминания, неуловимо тонкий силуэт некогда бесподобной сущности. В глазу бури парил Лемюэль, и его плоть растягивалась от силы, которой ему не следовало бы даже касаться, не то что сдерживать в себе.
Азек зашагал по воздуху, взбираясь к бывшему ученику, будто по ступеням невидимой лестницы. Раньше сама мысль о столь прямолинейном использовании пси-дара ужаснула бы Аримана, но сейчас управление гравитацией казалось детской забавой на фоне его новых способностей. Афоргомон летел рядом с ним, размахивая громадными крыльями.
Корвид вознесся на десятки, затем на сотни метров. Чем выше он поднимался, тем отчетливее понимал масштабы сотворенного здесь заклятия. Извилистые коридоры хрустального лабиринта уходили за горизонт, опоясывая всю планету. Кто знает, сколько душ уже попались в его псионические сети?
— Мои воины… — произнес Азек. — Они живы?
Безумная голова демона ответила ему:
— Да, нет, никто не знает! Может, все мертвы; почти наверняка изменились? Произойдет ли встреча? О, да. Некто язвительный и те, кого ты предаешь. Все узнают имя Аримана!
— Говори прямо, тварь.
— Она не может, — вмешалась другая голова. — Жуткие истины, таящиеся в Колодце Вечности, полностью лишили ее рассудка. Хотя она изрекает правду, каждый клочок ее знаний неразрывно переплетен с жестокой ложью. Чтобы отыскать нити истины, потребуется десять тысяч человеческих жизней.
— Тогда какой мне от тебя прок?
— Зависит от того, на что ты готов пойти.
Осознав, что существо говорит только загадочными полуправдами, Азек решил не обращать на него внимания. Поглядев вниз, Ариман увидел выстроившихся кольцом имперцев — горстку бойцов, ведущих безнадежную битву в гуще неисчислимой орды чудовищ.
Азек подумал, что столь отважные воины не заслуживают подобной гибели, но затем вспомнил, как Волки разрушали Просперо, и искорки жалости потухли у него в груди. Отряд Прома с самого начала пытался помешать корвиду; не будет ни прощения, ни милосердия тем, кто преграждает дорогу Ариману.
Таким станет его девиз, отныне и впредь.
Сила внутри Лемюэля превосходит нас.
Голос Магнуса прозвучал в разуме Азека, и, хотя смысл слов встревожил его, само присутствие отца наполнило душу адепта ласковым теплом. Деревянная хека с адамантиевой сердцевиной нагрелась, почти незаметно подрагивая в руке корвида.
Но она обитает в человеческой плоти. Помни об этом.
Гамон, с головы до ног окутанный эфирным пламенем, начал спускаться к Ариману. Хотя внешне легионер сохранял спокойствие, новый облик летописца изумил его: тело Лемюэля неузнаваемо изменилось, растянутое и истонченное осколками души внутри него. Из-под распадающихся слоев мышц и жира проступали почти не соединенные между собой кости. С черепа опадали хлопья обугленной кожи, сожженной адским псионическим огнем в сердце бывшего послушника.
Лемюэль обратил взор на птицеподобного демона.
— Одно из нерожденных ничтожеств, — произнес одержимый глубоким, зычным голосом, в котором звучали нотки неведомой иным мудрости. — Скажи, Азек, каким именем он назвался тебе?
— Афоргомон.
— Что ж, подходяще, — неохотно признал летописец. — Но в действительности он — Тот-Кто-Приходит-в-Назначенный-Час.
— Это всего лишь одно из моих прозваний.
— Единственное, которое имеет значение, — произнес Гамон, и с его пальцев сорвался сгусток голубой энергии. Пернатое тело Афоргомона вспыхнуло, и великан хрипло закричал, пожираемый мерцающим огнем с маслянистым отливом. Демона окружила клетка из струй колдовского пламени, опаляющих его могучие крылья.
Извиваясь от мучительной боли, монстр верещал и бился о жгучие прутья нематериального узилища.
— Так-то лучше, — заметил не-Лемюэль. — Именно это задумывал для тебя твой хозяин и создатель.
Корвид выставил вперед посох, и одержимый улыбнулся, ощутив силу внутри хеки.
— Ариман, ты пришел, чтобы влить в меня еще один осколок души?
— Нет, и тебе это известно.
— Сын мой, я…
— Ты мне не отец! — отрезал Азек. — Только не в таком обличье.
— Ну же, ты ведь не настолько глуп. Я — все твои отцы: самонадеянные, эгоистичные, любящие, пренебрежительные, заботливые и гордые. Во мне собраны все они, ибо никто — ни смертный, ни примарх — не способен вечно быть кем-то одним.
Легионер кивнул.
— Да, Магнус Красный может воплощать в себе каждую из этих ипостасей, но он всегда отличался многогранностью. В нем идеально сочетались чувства и разум; верно, порой Алого Короля ослеплял блеск собственной гениальности, но кто я такой, чтобы в чем-то укорять его?
— Действительно, кто? Ты — сын своего отца, и конец твоего пути будет тем же, что и у него. Никто не осмелится перечить тебе, и ты не станешь слушать несогласных с тобой.
— Если ты — действительно Магнус, вернись со мной.
— На ту затерянную планету в Оке? И зачем же?
— Иначе ты погибнешь.
Одержимый рассмеялся.
— Так тебе сказал осколок в посохе?
— Это правда.
— Нет, это ложь, — возразил не-Лемюэль. — И если ты веришь в нее, то тебе прискорбно недостает понимания природы Великого Океана. Я обрел такую силу, что не умру никогда.
Бывший летописец протянул руку.
— И если ты отдашь мне то, что держишь, то я одарю тебя вечной жизнью рядом со мной.
Крепче сжав хеку, Ариман ответил:
— Не могу, ибо существо, в которое ты превратишься, не будет моим отцом.
— Твой отец, каким ты его знал, уже мертв! — резко произнес Лемюэль. — Или ты забыл? Он погиб на Просперо вместе с тысячами твоих братьев. Нынешние времена нуждаются в ином Магнусе Красном, не скованном моральными принципами, свободном от кандалов долга и ответственности. Никчемное создание, которое ты оставил в Оке Ужаса, пребывает на грани полного распада и бессвязно бредит, запертое в тюрьме своего чахнущего разума. Ты в самом деле хочешь, чтобы я вернулся к нему? Думаю, нет.
— Если не желаешь идти по своей воле, я потащу тебя силой.
Азек выбросил руку с посохом вперед.
Из хеки вырвался пучок опаляющего света, более сфокусированный, чем луч любого лазерного оружия механикусов. Отмахнувшись от него, Гамон с презрительной ухмылкой полетел к Ариману.
Корвид поднял кин-щит. Такой заслон, усиленный мощью души в посохе, мог рассеять энергию орбитальной бомбардировки.
Лемюэль разбил преграду одним ударом.
Адепта отбросило в сторону, и он едва не выпустил хеку. Предугадав следующую атаку, Ариман взмыл вверх и вбок, но веер голубоватых копий из смертоносного сияния почти зацепил его.
С пальцев легионера сорвалось пламя.
Гамон поймал все сгустки огня и поглотил их энергию.
Бывший послушник пылал ярче солнца, перерождаясь в блистающий аватар бога среди людей. В его плоти трещали кости и растягивались сухожилия.
— Тебе не одолеть меня, Азек, — сказал Лемюэль.
По телу одержимого побежали переливчатые языки пламени, и под натянутой, как на барабане, кожей проступили бледные разветвленные молнии вен. В груди Гамона возникла трещинка толщиной с волосок, из которой хлынул ослепительный звездный свет его крови.
Летописец взревел от боли и скорчился, пытаясь удержать беснующуюся в нем силу.
Ариман вспомнил слова отца — истинного отца.
«Она обитает в человеческой плоти».
Воин подлетел к Афоргомону, бьющемуся в эфирной клетке. Демона терзала невообразимая боль, усиливавшаяся при любом касании огненных прутьев.
— Дай мне обещанное могущество, — велел Азек.
Исполин начал просовывать когтистую лапу между пламенных струй. Они сжигали кожу и мышцы, но конечность медленно, по миллиметру, преодолела барьер. От нее остались лишь обугленные кости, однако хватило и этого.
Схватив лапу чудовища, Ариман закричал — в него устремился поток древних знаний. Перед мысленным взором легионера пронеслось все, что уже случилось, и все, чему еще суждено было произойти на свете. События мелькали так быстро, что корвид замечал лишь бесконечно короткие фрагменты.
Он попробовал вырваться, но костяные пальцы Афоргомона не разжимались.
— Нет, Азек, — прогремел в черепе воина голос монстра. — Если ты потребовал моих даров, отказываться от них нельзя.
Аримана обжигала мощь созданий варпа, родовыми муками для которых служили грезы и кошмары смертных. Нечто подобное адепт испытывал в Чертогах Вымирания, когда сила Магнуса чуть не погубила его, но ужас того момента померк в сравнении с нынешним.
Однако на сей раз Азек был не один.
Энергия его отца вливалась в легионера, перетекая из посоха и наполняя собой каждую частицу сущности Аримана. Воин почувствовал, что его личность отступает на самые дальние рубежи тела: ее вытеснял дух Циклопа, снова обретающий плоть.
Азек Ариман не выжил бы, приняв в себя могущество Афоргомона.
Поэтому его место занял Алый Король.
Корвид ощущал, как его организм растет, наполнившись эссенцией божества.
Адепт уже не мог повелевать своим телом. Этот почетный долг перешел к примарху.
По мановению руки Магнуса огненная клетка демона исчезла. Внешне двуглавый колосс напоминал тень себя прежнего: сломанные крылья поникли, обожженная плоть иссохла, но его сила не угасла.
Безумная голова затараторила бессмысленную чушь.
— Океан загрязнен единственным изъяном, что привлекает тварей, алчущих крови! — прокричала она. — Столь великий труд разрушен из-за такой мелочи, как тщеславие!
Описав вираж в воздухе, Лемюэль завис перед Циклопом. Осколки внутри одержимого сумели справиться с мучениями.
Лицо Гамона исказилось от ярости:
— Даже с помощью этой твари тебе не победить меня!
— Возможно, — произнес Магнус, взмахом руки приглашая противника на бой. — Но я не один, в отличие от тебя.
Воздух рядом с ним вспыхнул многоцветным пламенем, розовым, синим и золотым, но примарх в теле Азека уже сорвался с места. Ариман чувствовал, как Циклоп и Афоргомон объединяют силы, образуя действенную смесь духовной мощи примарха с демоническими энергиями. Столь колоссальное могущество опьяняло, и корвид не знал, сумеет ли Алый Король впоследствии полностью отказаться от подобного союза.
Поймав огненные ветра, Магнус завертел их вокруг себя и метнул в Лемюэля торнадо из ослепительного сияния. Тот взревел, и пламенный циклон развеялся без следа.
К примарху помчались сверкающие молнии, но он отразил каждую из них. Ощутив отголоски боли, вызванной применением столь грозной силы, Азек не удержался и закричал в недрах собственной плоти. Неужели Амон испытывал такие же страдания, когда принял в себе душу Алого Короля на Планете Чернокнижников?
Три сущности кружили под сводами зала, обмениваясь выпадами в форме стремительных вихрей эфирной энергии. Противники высвобождали свирепое пламя, чары трансформации, биомантические и пагубные заклятия; их мощь вливалась в бурю, раскалывающую бытие. Откуда-то извне доносилось странное чириканье, за пеленой вздыхали спящие боги.
Летописец безоглядно применял свои силы, желая как можно быстрее закончить битву и вобрать в себя осколок души из тела Аримана. Напряжение боя уже сказывалось на облике одержимого: по коже Лемюэля расползлась переливчатая паутинка трещин, сочащихся светом.
— Как думаешь, сколько еще ты так протянешь? — глумливо спросил демон.
— Я успею вырвать из Азека то, что принадлежит мне.
— Ты уверен? — поинтересовался Магнус. — Это тело крепче жалкой плоти твоего вместилища.
— Тогда я избавлюсь от него и заберу твою оболочку! — прорычал бывший летописец. — А когда и она износится, найду другую!
— Значит, вот кем ты хочешь стать? Вампиром, который похищает сосуды для своего духа и меняет тела, когда они согнутся под бременем лет?
— А что еще остается? Русс сокрушил наше тело.
— Мы можем объединиться, — предложил Циклоп, протягивая руку. — Примкни ко мне, вернись к твоим сынам. Мы снова возглавим их и сами выберем путь для легиона — все вместе.
Сущность в теле Лемюэля презрительно усмехнулась.
— Разве ты не видел, что ждет нас в Мире Девяти Солнц? Ты хочешь, чтобы мы поселились в увядшем духе-мертвеце, обреченном на вечную слепоту, который воспринимает бытие лишь через окружающих? Нет, никогда!
Глаз Гамона изверг бурный поток энергии. Воздух перед ним словно бы смялся, однако Магнус успел увернуться.
Вместо него вся мощь атаки пришлась в Афоргомона.
Демонического владыку объяло пламя, обе головы пронзительно завопили от мучительной жгучей боли. Их противник принялся озираться в поисках основного врага.
Неожиданно Алый Король взмыл позади летописца и обхватил его предплечьем за шею. Свободную руку он глубоко вонзил в спину Гамона, взыскуя то, что принадлежало ему по праву.
Лемюэль закричал, выгибаясь дугой.
Они вместе рухнули с вышины — два огненных ангела, сошедшихся в битве за превосходство в их общей душе. Осколки в теле летописца пытались удержаться внутри смертной оболочки, но исход сражения был предрешен.
Магнус врезался в пол с силой божества, низвергнутого на землю из звездных чертогов. От эпицентра падения разлетелись осколки камня, взметнулась пыль. Циклоп во плоти Аримана встал над врагом, блистая от вливающейся в него силы.
Из тела стонущего Гамона хлынул ослепительный свет, ярчайший костер прозрачного багряного пламени — самой сути восстановленной души Алого Короля. Запрокинув голову, Магнус поглотил огонь и вознесся над землей.
Яростная буря наверху ринулась во все стороны, будто взорвавшись. Воля ее создателя больше не подкрепляла мрачный некрополь вокруг легионеров, и темная копия Тизки начала рушиться.
Сверху посыпались осколки стекла, похожие на клинки. Пошел мерцающий дождь из удушливой пыли.
Примарх смеялся, чувствуя могущество своей воссоединенной души.
«Еще не цельной…»
Но в Циклопе уже собралось достаточно ипостасей, чтобы он ощутил, каким был прежде и каким станет вновь, когда вберет в себя последний осколок.
Ариман осознал, что его отцу на мгновение захотелось сохранить это тело в своем распоряжении — окончательно изгнать дух сына и обрести жизнь в новой плоти.
— Нет, — произнес Магнус. — Ни за что.
Услышав, что за спиной у него приземлился Афоргомон, примарх обернулся. Высший демон стоял, понурив голову и сгорбившись от тяжелейших ран. Алый Король не обманывался видом чудовища: он знал, что порождение варпа со временем оправится.
— Получилось, как ты хотел? — спросил Циклоп.
— Неважно, чего хотел я, — возразил Афоргомон глухим от боли голосом.
— Тогда что же имело значение?
— То, чем готов был пожертвовать твой сын, чтобы спасти тебя.
— Слишком многим, — тихо произнес Магнус. Глядя, как разваливается ложное отражение Тизки, он постигал события, произошедшие с воинами Аримана за время их похода. — Я чувствую все, что он совершил, все, что увидел и познал. Пережитое обернется для Азека душевными муками, которые не пройдут до конца жизни.
— И погубят его, — предрек демон.
— Возможно, — ответил Ариман, когда Алый Король вернул ему власть над телом и влился обратно в посох струей энергии. — Но не сегодня.
Подняв голову, корвид увидел, что на них падает целый город обломков — распавшиеся декорации для грандиозного представления ипостасей Магнуса. Десятки тысяч тонн стекла и камня грозили стереть все живое в порошок.
Расширив свое восприятие, Азек мысленно коснулся душ всех, кого привел на эту планету, и каждого артефакта, так или иначе связанного с Тысячей Сынов. Затем Ариман открыл для них свой разум и напитал вновь обретенной силой, точно так же, как его отец в последние мгновения Просперо.
— Пора домой, — сказал адепт.
И моргнул.
Некрополь Тизки разваливался с грохотом, достойным конца света. Лишь недавно возведенные здания рассыпались каскадами стеклянного и каменного крошева. Лемюэль наблюдал за катастрофой из воронки, которая возникла на месте их с Магнусом приземления.
Испытывая тоскливое чувство необратимости, Гамон приветствовал гибельный дождь.
Все его тело адски горело от ран внутри плоти и костей. Летописец не мог шевельнуться, но считал, что так даже лучше. Скоро для него исчезнут и сомнения, и боль, и отчаяние.
Лемюэль надеялся снова встретиться с Маликой.
Но сумеет ли жена простить ему все, что он натворил?
«Конечно, сможет».
У нее самое доброе сердце на свете. Малика примет мужа с распростертыми объятиями, и они вместе проведут вечность в бесконечно растянутом мгновении его предсмертных грез.
— Я иду к тебе, любимая, — произнес Гамон и зажмурился в последний миг перед падением обломков.
Лавина обрушилась с оглушительным грохотом, который немедленно достиг крещендо и все продолжался, пока не стало казаться, что он не стихнет уже никогда. Повсюду вокруг Лемюэля вздымалась земля, сотрясаемая чудовищными ударами. Никея словно бы пыталась стряхнуть летописца, однако ни один из фрагментов пирамиды не коснулся его.
Открыв глаз, Гамон понял, что обломки с оглушительным шумом врезаются в подрагивающий над ним псионический щит. О преграду разбивались и куски кладки размером с легионные бронемашины, и осколки стекла, похожие на громадные лезвия гильотин. Барьер не пропускал ничего, и части строения лишь рикошетили от него беспрерывным потоком. Так продолжалось неописуемо долго, но в конце концов рев обвала умолк и толчки колоссальной мощи прекратились.
— Что?.. Как?.. — забормотал Лемюэль.
Боковым зрением он различил силуэты воинов. Окровавленные и избитые, они глухо стонали от боли и тяжких усилий. Зазвучало низкое рычание и отрывистые, лающие фразы. Откуда-то донеслись женские голоса, но собеседницы плакали, поэтому Гамон не разбирал их слов.
Кое-как поднявшись, летописец задохнулся от приступа невыносимой боли в изувеченном теле. Его плоть словно бы превратилась в один громадный синяк, а кости — в трубки, наполненные битым стеклом.
— Фенрис хьольда! Ты не ошибся, рунный жрец, — сипло и растянуто проворчал кто-то за спиной у Лемюэля. — Он жив! А я готов был поспорить на мое копье, что помер.
Гамон хотел обернуться, но заскорузлая рука вцепилась ему в загривок. Что-то ярко сверкнуло, и летописец ощутил прикосновение острого клинка к шее.
— Тогда прикончим его, — предложил владелец меча.
Лемюэль узнал голос Ольгира Виддоусина.
— Нет, — запретил Бъярки. В тоне рунного жреца сквозила невыразимая изможденность: именно он воздвиг ментальный щит и спас всех имперцев от обломков. — Выпусти Гамона. Как бы мне ни хотелось, чтобы он умер здесь, у него иной вюрд.
Летописец открыл рот, собираясь что-то сказать, но Ольгир перегнулся ему через плечо и покачал головой. Лицо Волка покрывали ожоги и потеки крови.
— Тебе позволено жить, но не говорить, демонхост, — сказал он, толкая Лемюэля наземь.
Тот упал на живот и вскрикнул от боли. Перекатившись на спину, Гамон огляделся в поисках дружелюбных лиц, но не нашел таковых.
Трое фенрисийцев стояли прямо, неумолимые и несломленные, тогда как Дион Пром лежал на полу в залитых кровью доспехах. Оплавленная броня местами прикипела к телу воина, на одном из наплечников трепетала обгоревшая клятвенная лента, закрепленная восковой печатью. Казалось чудом, что библиарий выжил после таких ранений, однако Лемюэлю доводилось видеть, как легионеры переносят и более страшные повреждения.
Мечник Нагасена лежал без сознания на краю воронки. Несмотря на кошмарно обожженные руки, он крепко сжимал блистающий меч. Камилла и Чайя, как могли, оказывали агенту первую помощь.
Гамон всем сердцем обрадовался их воссоединению. Он помахал женщинам рукой; увидев это, Парвати что-то прошептала на ухо Шивани. Бывшая коллега летописца воззрилась на него с такой опаляющей ненавистью, что все надежды Лемюэля на возобновление дружбы тут же угасли. Он отвел взгляд.
Рядом с ним опустился на одно колено Бёдвар Бъярки.
Волк протянул руку, и Гамон вздрогнул в ожидании новых мук, но воин просто положил ладонь ему на сердце. По телу летописца разошелся леденящий холод Фенриса, а рунный жрец изумленно покачал головой.
— Этот смертный больше не вместилище демона, — произнес Бёдвар. — Душа Алого Короля ушла, и отныне ни одно исчадие не завладеет его плотью. Теперь он — вюрдовый морок, и его внутренний свет вечно будет отгонять темных созданий Подвселенной.
Выпрямившись, Бъярки подошел к Прому и поинтересовался:
— Можешь встать?
— Встать? — отозвался Дион искаженным от страданий голосом. — Зачем?
— Затем, что при ответе на следующий вопрос ты должен будешь смотреть мне в глаза.
Библиарий медленно кивнул и начал подниматься, опираясь на расколотый болтер. На лице воина отразилась такая боль, что Лемюэль невольно поморщился.
У Прома отсутствовала правая ступня, и встать он не сумел. Охнув, легионер вновь повалился наземь.
Бёдвар движением подбородка указал на него Виддоусину. Нагнувшись, Волк поддержал Диона, и тот благодарно кивнул фенрисийцу, опираясь на его руку.
— Какой вопрос? — уточнил Пром, встретив холодный и суровый взор Бъярки.
— Это правда?
— Что именно?
— То, что ты убиваешь своих родичей, — сказал рунный жрец. — То, что ты отнимаешь жизни братьев-легионеров, верных Всеотцу.
— О чем ты говоришь?
— Не лги мне! — потребовал Бёдвар, подступив к Диону.
Хотя фенрисиец был на полголовы ниже раненого воина, Гамону показалось, что Бъярки возвышается над Промом.
— Существо, пришедшее с багряными колдунами, рассказало нам о твоих делах, — продолжил рунный жрец, положив ладонь на грудь библиарию. — Оно почуяло, что ты виновен в смертоубийстве.
Дион насмешливо улыбнулся.
— Порождение варпа? Ни единому слову таких созданий нельзя верить.
— Йа, я мог бы согласиться с тобой, но известно, что лучшие лжецы — те, кто переплетают обман с правдой. Ты врал мне с первой нашей встречи, Дион Пром. Теперь говори честно, чем ты занимаешься на службе Малкадору.
Бёдвар постучал пальцем по рваной клятвенной ленте библиария. На броне ее удерживал кружок воска с печатью Сигиллита.
— Я знаю, что мы исполняем для него, — добавил Волк, — но просто обязан услышать, ради какой великой цели воин Ультрамара отказался от цветов своего легиона.
— Ради цели, которой тебе никогда не постичь.
— Ну да, потому что я — всего лишь дикарь из мира смерти?
— Нет. Твоя верность генетическому прародителю просто не позволила бы тебе совершать то, что из необходимости делаю я.
Бъярки едва не захохотал, но вместо этого гневно скривился.
— Ты понятия не имеешь, на что способен Шестой легион. Опыт Просперо тебя ничему не научил?
— Научил, и тому, чего ты сам не знаешь.
— Хорошо, ответь прямо: то существо сказало правду? И помни: я почувствую ложь.
Пром взглянул Бёдвару в глаза, и Лемюэль понял по лицу библиария, что тот не сомневается в способностях фенрисийца. Бъярки расплел бы любую завесу обмана за один удар сердца.
— Это правда, — признал Дион. — Я отнимал жизни братьев-легионеров, лояльных Императору.
От ужаса у летописца перехватило дыхание. Даже Бёдвар, явно ждавший такого ответа, пришел в изумление и сумел лишь отрывисто спросить:
— Зачем?
— Я не скажу.
— Почему?
— Потому что я поклялся никогда не раскрывать сути моего долга, — с тяжелым сердцем произнес библиарий. — Этот обет связывает меня крепче присяги, данной лорду Жиллиману в Преториуме, и я никогда не нарушу его, даже перед лицом палачей.
Бъярки молчал, повесив голову на грудь. Лемюэль понял, что рунный жрец обдумывает возможные последствия такого признания.
— Я — верный слуга Терры, — заключил Пром. — Больше мне нечего добавить.
Бёдвар дал некий знак Свафниру Раквульфу, после чего сказал:
— Нет, этого недостаточно. Помнишь, однажды ты спросил, не приставлен ли я следить за тобой и казнить, если ты окажешься предателем?
— В Камити-Соне, — кивнул Дион.
— Йа, — подтвердил Бъярки. — Тогда я ответил, что нас не радуют такие поручения, но мы исполняем любые приказы Волчьего Короля.
Пром открыл было рот, однако в ту же секунду Рак-вульф вонзил в него гарпун. Зазубренный адамантиевый наконечник рассек позвоночник воина и пробил вторичное сердце. Крутанув древко копья, Свафнир надавил на оружие, и острие вырвалось из середины груди библиария.
Рунный жрец и Дион встретились взглядами. Лемюэль ощутил, что между ними промелькнуло нечто, не поддающееся определению.
Раквульф выдернул гарпун из тела бывшего Ультрамарина; тот рухнул ничком, броня громко лязгнула о груду обломков.
Поднявшись на ноги, Гамой заковылял к Бёдвару. Рунный жрец обернулся к летописцу.
— Думаешь, я поступил неверно?
— Нет.
— Пожалуй, мне стоило бы убить и тебя, просто для верности.
— Но ты этого не сделаешь.
— Да, — согласился Бъярки.
— И почему же?
Фенрисиец пожал плечами.
— Вот такая странная штука — вюрд. Одни умирают, не успев пройти свой путь до конца. Другие более чем заслуживают смерти, но продолжают жить.
Сгорбившись, Волк присел на корточки. Он буквально излучал усталость, накопившуюся за время битвы.
— Мы потерпели неудачу, — сказал Бёдвар. — Во всех смыслах. Багряные колдуны возродят своего отца, и он восстанет даже более могучим, чем прежде.
Покачав головой, Лемюэль нагнулся и отцепил с доспеха Прома восковую печать с рваной лентой.
— Нет, он будет чем-то меньшим.
— С чего бы?
— Когда душа Алого Короля жила во мне, я проник в его мысли и страхи. Есть еще один осколок, который Циклоп пока не может вернуть; думаю, это самая лучшая его часть. Без нее примарх обретет всю былую силу Магнуса Красного, но не добро, когда-то жившее в нем.
Бъярки выпрямился.
— Ты точно уверен?
— Да.
— Тогда наше задание еще не окончено, — заявил рунный жрец.
Перевернув обугленную полоску бумаги, снятую с мертвого воина, Гамон прочел его имя и список свершений.
— Когда-то он был достойным человеком, — произнес летописец. — И мне следует почтить его.
Бёдвар схватил его за руку.
— Ты вернешься с нами на Терру. Сигиллит должен услышать твою историю, Лемюэль.
Гамон покачал головой.
— Я отрекаюсь от этого имени.
Свернув клятвенную ленту, летописец крепко сжал ее в кулаке.
— Отныне меня зовут Промей.
Ариман моргнул.
Побег с гибнущего Просперо на Планету Чернокнижников запомнился ему как мучительное падение сквозь воющие вихри безумия, однако перенос с Никеи больше походил на пробуждение ото сна.
Исчезла сотворенная Лемюэлем грандиозная сцена, темное отражение Тизки, но из одной яростной бури воины попали в другую. Выдохнув нагретый эфиром воздух, Азек огляделся и понял, что стоит в жалких руинах сокрушенного города из циклопических менгиров и колоссальных мегалитов. Развалины воняли кровью и смертью.
Толбек и Санахт пораженно осматривались по сторонам. Рядом с ними стоял на коленях Менкаура; обхватив голову, провидец плакал алыми слезами, текущими из ямок на месте глазниц. Игнис возвышался над телом киборга, покрытого оранжевым лаком. Нумеролог кивнул, как будто в точности предугадал их появление в данном месте.
Пропавшие в лабиринте боевые банды также вернулись вместе с Ариманом. Он уже заметил Онуриса Гекса, Киу и прочих адептов. Видя, что ауры воинов почти угасли, Азек задумался над тем, какие темные уголки их душ открыл перед ними лабиринт.
Впрочем, подобные тайны могли подождать, ведь Ариман перенес свой кабал из одного умирающего мира в другой.
Легионеры, не участвовавшие в походе, стояли по периметру круглого участка утоптанной земли внутри кольца из громадных камней. Их оплетали потоки энергии: адепты сдерживали апокалиптический шторм забвения барьером из перекрывающихся кин-щитов. Псайкеров целиком поглощало противоборство с надвигающимся концом света, и никто не обернулся поприветствовать группу Азека.
Когда Ариман увидел, как за время их отсутствия изменился примарх, у него перехватило дыхание.
— Мы опоздали, — прошептал корвид, и его слова, блеснув в воздухе, прахом осыпались с губ.
Мертвое тело Магнуса Красного недвижимо сидело внутри трона из переплетающихся золотых лоз. Перед ним стоял на коленях Амон в тряпье поверх брони, испещренной пятнами ржи и патины.
Азек шагнул к высохшему трупу генетического прародителя, но Толбек заступил ему дорогу и ткнул пылающим кулаком в центр нагрудника.
— Ты отдал одного из нас демону, — сказал адепт Пирридов, в глазах которого пылала жажда убийства. — Я не забуду этого, как и все наши братья.
— Я сделал то, что должен был! — огрызнулся Ариман, чувствуя, как силы внутри посоха тянут его вперед. — И так же буду поступать впредь. Теперь уйди с дороги!
Выждав пару секунд, Толбек все же опустил руку.
— Когда магистр войны выиграет свою кампанию, мы посчитаемся с тобой, Азек Ариман, — пообещал пиромант.
— Да будет так. А сейчас пропусти, мне нужно помочь отцу.
Как только Толбек отошел в сторону, корвид побежал к примарху, неподвижно покоящемуся внутри трона жизнеобеспечения. Его догнал Санахт, и Азек покачал головой.
— Что, ты тоже собираешься угрожать мне?
— Нет. Перед тобой стоял невозможный выбор: предать своего брата или спасти нашего отца. На твоем месте я не сумел бы принять решение. Но меня беспокоит другое…
Корвид уловил недосказанность в словах Санахта.
— Что именно?
— Ты почти не раздумывал, — сказал мечник. — Интересно, кем еще ты готов пожертвовать ради какого-нибудь важного и нужного тебе трофея? Менкаурой? Игнисом? Мной?
Промолчав, Азек замедлил шаг — они подходили к золотому саркофагу Магнуса. Амон обернулся к воинам, и Ариман, взглянув на его обезображенное лицо, с трудом скрыл изумление.
Корвид почти не имел представления, как долго продолжался их поход, но, судя по виду советника, в этом мире прошли столетия. Черты Амона казались выточенными из мореного дуба, оба глаза были затянуты бельмами.
Азек пришел в отчаяние.
«Неужели мы так задержались?»
Возможно, мятеж магистра войны уже завершился? Что же, Терра пала, или разгромленные армии Хоруса зализывают раны в какой-нибудь захолустной системе?
— Ариман, это в самом деле ты? — Голос советника прозвучал немногим громче сухого шелеста дюн.
— Да, брат, — ответил Азек.
Санахт меж тем опустился на одно колено и помог незрячему Амону встать. Когда лицо советника исказилось от боли, Ариман вспомнил, насколько ужасные раны нанес воину демон в облике Волчьего Короля, созданный из праха.
Протянув руку, Амон дотронулся до лица корвида, словно до сих пор не мог поверить, что тот реален. Советник расплакался, как только его пальцы коснулись существа из плоти и крови, а не фантома ложной надежды.
— Я даже не мечтал, что ты вернешься, брат, — сказал Амон.
— Но я здесь.
— Тебе удалось?..
Ариман воздел хеку. Светло-серое дерево вспыхнуло сиянием души Алого Короля, и мутные катаракты на глазах советника распались. Амон моргнул, у него расширились зрачки; воин прозрел после очень, очень долгой слепоты.
— Брат! — воскликнул советник, обхватив предплечье Азека в воинском рукопожатии. — Как удивительно вновь видеть тебя!
— Мне тебя тоже, — отозвался Ариман, глядя на высохшее тело их отца. — В должное время я послушаю твой рассказ обо всем, что случилось здесь, но сначала…
— Да, да. — Повернувшись, Амон повел Азека к трону.
Увидев примарха издали, корвид ужаснулся его состоянию, но вблизи картина оказалась даже более кошмарной. Магнус напоминал мумию из окостеневшей плоти, выходца с того света, полностью лишенного жизненной энергии. Некогда могучее тело Циклопа съежилось и почернело, будто разлагалось изнутри.
— Мы опоздали? — Санахт эхом повторил то, что ранее подумал Ариман. — Он уже… мертв?
— Нет, — произнес Азек. — Он еще жив, я уверен.
Поднявшись в пятое Исчисление, корвид протолкнул свое сознание через плотную, словно дубленую кожу отца. Верхний слой эпидермиса давно уже отмер и затвердел наподобие коры древнего окаменевшего дерева.
Дух Аримана углубился в тело примарха. Воин миновал безжизненные, пораженные некрозом и совершенно незнакомые ему органы, широкие трассы кровеносных сосудов и сплетения сенсорных путей, подобных которым не мог даже вообразить. Генетические творцы на службе Императора создали истинный шедевр плоти, но Азеку некогда было восхищаться их работой.
Он помчался вперед, ощутив в недрах косной оболочки биение жизни — последний огонек затухающих углей.
+Ариман?..+
Мысленная речь прозвучала так тихо, что корвид даже усомнился, действительно ли слышал ее. Прервав ментальное странствие по телу отца, он дождался повторного призыва.
+Ариман?..+
+Да, отец!+
+Я мертв?+
+Нет.+
+Но мне кажется… кажется, что я умираю.+
+Так было до моего возвращения.+
+Куда же ты уходил?+
+Вернуть твою душу.+
+Мою душу?+
+Да.+
Азек высвободил из посоха осколки Алого Короля, и они устремились через корвида, ревя, как бурный поток.
«Подобное тянется к подобному».
Легионер застонал, чувствуя, как соединенные аспекты Магнуса рвутся обрести положенное им место. Под натиском столь исполинской мощи хрупкое тонкое тело Аримана словно бы вспучивалось и растягивалось. На мгновение Азек почти пожалел Лемюэля, обычного смертного с непрочной плотью, каким-то образом сумевшего вынести подобное бремя.
Как вода заполняет колодец, так и энергия аспектов Циклопа распространилась по его организму. Словно самая действенная из панацей, она обновляла все, чего касалась, и все обновленное перерождалось. Подобно громадному зверю, просыпающемуся от долгого анабиоза, Алый Король стряхивал с себя пыль веков.
Почувствовав, что из хеки вытек последний ручеек силы, Ариман с болезненным вскриком вернул свой разум под своды черепа. Он подлетел так близко к центру псионической звезды, что негативные последствия окажутся сильнее, чем когда-либо, но ради спасения отца Азек готов был страдать вновь, сколько потребуется.
Адепт отшатнулся от трона-узилища. Золотые лозы потрескались, сгорели изнутри, и ветер унес их пепел.
«Как внизу, так и вверху».
Тело Магнуса продолжало восстанавливаться, его мертвенно-бледная кожа приобрела жаркий кирпичнокрасный тон с бронзовым отливом. Атрофированные прежде мышцы вздулись, обретая прежнюю мощь. Из груди Алого Короля донесся низкий рокот, и его броня, прежде покрытая слоями ржавчины и зеленой патины, глянцево засверкала, словно только что откованная.
Циклоп поднял массивную голову, и спутанные космы расправились в блестящую копну багряных волос, охваченную золотым венцом.
Наконец примарх открыл глаз, и Ариман опустился на колени.
Воин заплакал от радости, не стыдясь слез: к его отцу вернулся ясный и чистый взор. В зрачке Магнуса кружились отблески немыслимых цветов; только что пробужденный, он уже видел дальше и глубже, чем когда-либо удастся Азеку.
И, возможно, даже отчетливее, чем раньше.
Как только Алый Король встал с трона жизнеобеспечения, тот рассыпался неровными обломками. Циклоп снова возвышался над легионерами, будто величественное божество. Он стал выше себя прежнего: обратившись в создание безграничной силы, Магнус сбросил с плеч гнетущее бремя совести и самоограничений. Его душа возродилась, но Ариман знал, что лучшую часть примарха, его верное и справедливое сердце, вернуть не удалось.
Алый Король вспыхнул золотым светом, который помчался вовне из круга менгиров. Планета вновь подчинилась стальной воле Циклопа, удерживающей его царство от распада, и свирепые грозы стихли. Мир за пределами громадных камней начал перестраиваться, изменяя свое податливое вещество согласно желаниям Магнуса.
Изможденные адепты Тысячи Сынов, сдерживавшие натиск бурь, обернулись и пришли в восторг: их отец никогда еще не был столь могучим, блистательным и полным жизни.
Сотни легионеров подходили к отцу, желая узреть его воскрешение, и Азеку оставалось лишь догадываться, как давно воины не видели здоровым своего примарха. Они ступали тяжело, с почти ощутимой усталостью. Адепты напоминали узников, только что освобожденных из заключения длиной в жизнь, или неразумных автоматонов с отключенным управляющим мозгом.
Бойцы пребывали на грани отчаяния, но с каждым шагом, приближавшим их к Алому Королю, все новые легионеры узнавали касание его света и словно бы просыпались. Окружив кабал Азека, сотни воинов дотрагивались латными перчатками до поврежденной брони вернувшихся братьев. Происходящее напоминало сбор паломников у святыни или встречу с божьим угодником.
— Ариман, — произнес Магнус, и все адепты Тысячи Сынов обернулись на голос их повелителя.
Корвид вскочил на ноги, будто марионетка в руке кукловода. Прочие легионеры расступились, и воины Азека, гордо вскинув головы, прошагали через толпу.
Подойдя к отцу, Ариман заметил, что огромный гримуар, унесенный им с этого мира, снова висит на цепи у бедра Циклопа. Корвид не брал книгу на поверхность Никеи, однако она вернулась к Алому Королю.
Преклонив колено, Азек поклонился генетическому прародителю.
— Не надо, — сказал примарх. — Сыны мои, отныне и впредь не вставайте передо мной на колени.
Ариман выпрямился и посмотрел Магнусу в лицо.
— Все вы спасли меня, и теперь я в неоплатном долгу перед вами, — промолвил Циклоп. — Я поражен вашей отвагой и преданностью, но вынужден молить вас о новой услуге.
— Говорите! — воскликнул Азек. — Для вас мы исполним все!
— В течениях Великого Океана мне открылся путь, по которому мы должны пройти. — Слова примарха слышали все присутствующие легионеры. — Магистр войны накапливает войска для решающего штурма Солнечной системы, и мы примкнем к нему в последней великой битве на земле Терры.
Ариман долго ждал от Алого Короля речи о будущем их легиона, но… Терра? Колыбель человечества?
— Мы соберем наши звездолеты в единую армаду и полным ходом отправимся на соединение с Хорусом. Настало время Тысяче Сынов вступить в навязанную нам войну и принести гибель тем, кто пытался унизить нас!
По толпе прокатились радостные возгласы, однако Магнус продолжал говорить.
— Будьте уверены, сыны мои, в грядущие дни всех нас ждут непростые испытания. Но, когда тьма окутает вас и померкнет надежда, ищите уверенность вот в чем: я сражаюсь не за Луперкаля и не за кого-либо из моих падших братьев. Я сражаюсь не за первобытные силы, алчущие власти над Галактикой. Нет, я сражаюсь за веру в светлое будущее — за мечту, сопровождавшую первые экспедиционные флоты в плавании по Великому Океану.
Выхватив золоченый хопеш, Циклоп воздел оружие.
— Я буду биться рядом с Хорусом, пока мы не ворвемся во Дворец моего отца! И тогда, пройдя через разбитые ворота и вскрытые хранилища, я верну себе первый и величайший осколок моей души, запертый в подземельях Терры!
Девять солнц сверкнули на блестящем клинке, и девять раз отразилось в нем всевидящее око примарха.
Ариман восторженно кричал до хрипоты, видя перед собой столь уверенного, целеустремленного и полного жизни отца.
То был Магнус перерожденный.
Алый Король, увенчанный огнем.
Исход любой войны обманчив.
Я понял это после сожжения Просперо. То же самое вскоре осознает мой отец. Можно биться отважно, честно, доблестно… и все равно проиграть.
Хотя некоторые придерживаются старого, как мир, утверждения о том, что в войне не бывает победителей, на руинах медленно гибнущего Империума воздвигнется нечто более славное. Нечто вечное.
Мой Планетарий.
Накопление мудрости — непрерывный процесс. Как наши предки подарили нам базовые знания, добытые тяжкими трудами, так и мы, новые хранители цепочки преемственности, обязаны вверить ее тем, кто придет после нас.
Несомненно, подробности надвигающейся битвы за Терру и веков кровопролития, которые неизбежно последуют за ней, сотрутся из памяти людей, когда смерть заберет последнего из тех, кто сейчас сражается на огненных рубежах. Факты о восстании Хоруса будут постепенно теряться с каждым пересказом, и однажды свидетельства очевидцев полностью сменятся простейшими мифологическими концепциями.
Время обточит кровавые грани истины о мятеже моего брата, и неоднозначность нынешних событий падет под неудержимым напором «правды», диктуемой триумфаторами. Останется лишь детская сказочка о том, как добро победило зло.
Я поставил себе задачу сохранить аутентичные записи о происходящем сейчас. Истину нужно спасти для потомков, но невозможно сберечь ее в искалеченных сердцах людей, которым предстоит увидеть, как горит колыбель человечества.
В библиотеках Тизки содержалась лишь толика того, что знал легион Тысячи Сынов, — мельчайшая доля всего, что ведомо мне. Океан избранного мира я стремился засеять чем-то гораздо большим. Ни много, ни мало — совокупностью всех накопленных человечеством сведений.
Однако Хавсер был прав, говоря об опасности пробелов в знаниях смертных. На что сможет опереться Империум, если никому в нем не будет известно, какие именно сведения мы сохранили, а какие потеряли?
Я надеялся, что ответом станет Планетарий.
Но порой мы игнорируем или не замечаем крошечные возмущения, считаем мелкие изъяны несущественными…
И все они имеют далеко идущие последствия.
notes
