Глава 2
Призрак в спальне: неугасающая страсть

Мрачный осенний день, небо затянуто серыми тучами. По окну сбегали потоки воды, а я смотрел на размытую панораму, открывшуюся за стеклом. Вдоль узенькой, вымощенной булыжником дорожки стояли временные строения, а впереди маячили безликие каменные здания архитектуры шестидесятых годов – так выглядела заброшенная ничейная территория, пролегавшая между исследовательским институтом и психиатрической больницей. Ходили по этому мощёному пустынному коридору чаще всего сотрудники больницы, но порой забредали сюда и пациенты. Например, темнокожая женщина с неизменным набелённым лицом – она красилась так, потому что верила: она ангел. Наверно, она полагала, что белая кожа присуща ангельской братии. Её внешний вид шокировал, но всякий раз, когда я встречал её на улице, она дружелюбно мне улыбалась.

С первого раза трудно определить, где персонал, а где пациенты. Был ещё один индивид, которого я частенько видел в окно: чопорный джентльмен лет шестидесяти, одетый в мятый полиэстеровый костюм и забавные кроссовки. Джентльмен постоянно устраивал пробежки, даже в лифте – там он бегал на месте. За несколько лет работы я ни разу не видел, чтобы он остановился и передохнул. Позже мне рассказали, что этот не ведавший покоя чудак – не только известный психолог, но ещё и музыковед, композитор, бывший член клуба «Рацио» (членом которого был когда-то и Алан Тьюринг), а ещё изобретатель электронного духового инструмента – логического фагота. У него была довольно одиозная слава в академических кругах. Однажды он ввёл себе в пенис лекарство от импотенции, после чего на съезде урологической ассоциации предлагал всем делегатам восхититься мощью его эрекции. Однако благопристойность его поведения никогда не ставилась под сомнение. Что уж говорить, времена были совсем другие.

Мой офис располагался в эдвардианском доме с небольшой террасой, рядом с больничной территорией. Раньше здесь располагалось амбулаторное отделение. Ещё до того, как я начал тут работать, мне рассказали, что дом время от времени осматривают рабочие местного муниципалитета и каждый раз признают его непригодным для проживания. Тем не менее его не сносят из-за острой нужды в рабочем пространстве. Я посмеялся, решив, что эта история – чистой воды выдумка, но однажды утром распахнул дверь в приёмную, и передо мной упал кусок потолка. Из образовавшегося наверху отверстия на меня глядели водопроводные трубы и половицы второго этажа. Весь пол был покрыт штукатуркой и пылью.

Дом сильно обветшал. На стенах из-под облупившейся краски виднелись старые доски, в углах проживало не одно поколение плесени, а мебель можно было отправлять прямиком в лавку старьёвщика. До сих пор помню, как один малоимущий пациент (мужчина, живший неподалёку) спросил, может ли он чем-то помочь – принимаю ли я благотворительные пожертвования?

Налетел ветер, задребезжали ставни, медсестра, семенившая по дорожке, подняла воротник пальто и заспешила дальше. Тут затрещал дверной звонок, и я отправился встречать Мевис. Мы не были знакомы лично, но я знал её историю из сопроводительного письма: женщина из рабочего класса, всю свою жизнь прожила в бедном районе города, возраст – чуть более семидесяти лет, переживает глубокую депрессию. Причина депрессии – смерть мужа, скончавшегося год назад от сердечного приступа.

Принято считать, что если кто-то испытывает значительные психологические проблемы после утраты близкого человека (которые длятся более года), то он страдает от тяжёлого психического расстройства, вызванного горем, или, по-другому, устойчивого комплексного расстройства, связанного с переживанием утраты. Идея считать затянувшееся переживание утраты отклонением от нормы вызывает у меня серьёзные сомнения. У каждого человека свой темперамент и своя психологическая устойчивость, и каждый справляется с горем по-своему. Некоторым людям так и не удаётся смириться с потерей. Нет ничего удивительного в том, что подобная чудовищная травма может надолго выбить из колеи. Я бы отнёс длительные страдания по ушедшим скорее к свойствам человеческой натуры. Ставить диагнозы в подобных случаях – дело довольно сомнительное и надуманное.

Я открыл дверь, и передо мной предстала старушка: невысокого роста, чуть полноватая, с большим зонтом, раскрытым над головой. Цвет волос – под стать тучам, на лице – полное безразличие. Когда люди пребывают в глубокой депрессии, на их лице отображается не печаль, а опустошённость. Как если бы они уже не могли страдать и перенеслись жить в другой мир, где их никому не достать. Казалось, все эмоции Мевис онемели, но такое онемение сродни анестезии и может ввести в заблуждение. Онемение во время депрессии – та же боль, только проявляемая по-иному: точно так же вода превращается в лёд, как только температура падает. Данте знал, о чём говорил, когда описывал последний, девятый круг ада как ледяное озеро.

– Входите, – сказал я.

– А это куда? – она указала на зонтик.

– Можете оставить его в коридоре, если желаете, – ответил я, щупая батарею.

Старушка вошла, поставила раскрытый зонт на пол и последовала за мной в приёмную. Она совершенно не обратила внимания на разруху, царившую вокруг, на прожжённые сигаретами в ковре дырки и общую ветхость здания. Она села в облезлое кресло, которое отозвалось скрипом, сжала колени и посмотрела на меня. На ней были плиссированная блузка, просторный кардиган, тёмная юбка и серые шерстяные чулки. После официальных представлений я вкратце пересказал содержание сопроводительного письма и убедился, что Мевис понимает, зачем её направили ко мне.

– Не иду на поправку. Так он сказал, этот доктор Патель. – В её голосе сквозило раздражение. – Ну, с тех пор как Джордж умер. Так вот он – доктор Патель – решил, что мне надо с кем-то поговорить. Сказал, что беседа может помочь.

Психотерапия – занятие непростое, здесь полно различных подводных камней, и не всегда пациентам можно помочь, однако всегда есть шанс, пусть и небольшой, что лечение окажется успешным. Например, женщину с агорафобией можно убедить выйти из дома, а мужчину с обсессивно-компульсивным расстройством – научить противостоять своей мании. Но смерть необратима. Психотерапевт, взявшийся помогать в ситуации утраты близкого человека, может лишь сгладить углы: разговоры не смогут вернуть мёртвого в мир живых.

Мне было сложно найти с Мевис общий язык – слишком односложно отвечала она на вопросы. Но я не отступал и старался поддерживать разговор, побуждая её то словом, то жестом к развёрнутому ответу. Постепенно наша беседа сдвинулась с мёртвой точки и приобрела определённый ритм.

Мевис окончила школу, но дальше учиться не стала и довольно быстро вышла замуж. Её муж, Джордж, был почтальоном. После двух лет брака у них родился сын Терри. Всю свою жизнь Мевис была домохозяйкой и ни разу не задумывалась о возможности найти работу вне дома. Окончив школу, Терри пошёл работать на завод и в итоге стал начальником цеха. Сейчас ему было уже сорок с лишним лет, и он до сих пор жил в доме родителей. Я спросил Мевис, встречается ли её сын с кем-нибудь.

– Нет. Он совсем не ловелас.

– Вот как?

– Он любит деньги.

– Прошу прощения?

– Не хочет их ни с кем делить.

– А с вами делит?

Пожилые матери – превосходные домохозяйки, чьи услуги почти ничего не стоят.

– Он платит по-своему, – с нежностью ответила Мевис.

– А у него вообще когда-нибудь была подружка?

– В юности, а теперь уже давно никого нет.

Похоже, Терри не отличался ни бойкостью, ни щедростью. Его больше интересовали не люди, а машины.

– Всегда во дворе, – рассказывала Мевис, – возится со своим автомобилем. Постоянно что-то там чинит, переделывает – такое у него хобби.

Мне хотелось побольше разузнать о Джордже.

– Он не любил болтать. Приходил домой, ужинал, а потом мы вместе смотрели телевизор.

– А у вас были какие-то совместные увлечения?

– Увлечения?

– Да… дела, которыми вы занимались вместе.

– Ну, мы нечасто выходили из дома, если вы об этом. – Кажется, мой вопрос озадачил её, будто сама идея иметь совместные увлечения представлялась Мевис неслыханной диковинкой или чем-то подозрительным. – Иногда по субботам мы вместе ходили за покупками на рынок неподалёку. Но нечасто – обычно я закупала продукты в будние дни.

Я спросил об их друзьях и часто ли они ходили с ними куда-нибудь.

– У Джорджа было не так уж много друзей. Время от времени они встречались, чтоб пропустить стаканчик, да и всё.

– А что насчёт вас?

– Меня? – Она покачала головой. – Мне хватало мужа…

Мевис была одинока. Она постоянно думала о Джордже. Когда его не было рядом, жизнь для неё блёкла и становилась пустой. Она скучала по мужу, очень сильно скучала. Но всё же, когда Мевис говорила о Джордже, совершенно невозможно было понять, по чему именно она скучала. Я не мог понять, что лежало в основе их совместной жизни; у них не было тёплых совместных воспоминаний, с ними не происходили забавные случаи. А ещё казалось очень странным отношение Мевис к сыну. Черты лица и повадки ушедших людей продолжают жить в их детях. Если не стало отца, мать может найти утешение в улыбке сына, похожей на отцовскую. Мевис же рассказывала о сыне так, будто он и не сын вовсе, а просто квартирант.

С виду Мевис продолжала делать всё то же самое, что и раньше: убирала, готовила, стирала и гладила одежду Терри. Но теперь она справлялась с домашними хлопотами автоматически, как робот. Я спросил её, осталось ли что-нибудь, от чего она получает удовольствие. «От еды, – ответила она. – Время от времени я балую себя. Бисквитные пирожные, сгущёнка, фруктовый салат».

Ведение психотерапии с пожилыми пациентами – особенно теми, кому не посчастливилось получить высшее образование, – может стать серьёзным испытанием. Таким пациентам сложно выражать свои чувства: ведь им с детства говорили держать их при себе. Мышление уже не такое гибкое, и им трудно уловить абстрактные идеи. Именно поэтому мне было так сложно помочь Мевис. Но я ощущал нечто очень важное, что никак не мог нащупать.

Мы беседовали об одиночестве Мевис, и я спросил, чего ей больше всего недостаёт теперь, когда Джорджа нет рядом. Я решил спросить прямо, чтобы получить такой же прямой ответ.

Она взглянула на меня сквозь мутные стёкла очков и без тени смущения заявила:

– Секса.

Признаюсь, такого ответа я не ожидал.

Секс представляется нам как некая мощная движущая сила, питаемая гормонами; однако природа сексуальной мотивации не так проста и довольно деликатна. Одними гормонами она не объясняется. Несмотря на корреляцию между уровнем тестостерона и вожделением, вполне может случиться так, что у человека с высоким уровнем тестостерона будет слабое желание, а то и вовсе не будет. Точно так же, если удалить семенники, в которых вырабатывается тестостерон у мужчин, вожделение может никуда не деться.

Наше сексуальное желание пробуждается в ответ на эротические мысли, образы или внешние стимуляторы, которые мы считаем возбуждающими, – именно они активируют в нашем мозгу определённые рефлекторные дуги. Гормоны и сигналы, посылаемые от гениталий к мозгу, делают эти дуги очень чувствительными.

Современные психологи объясняют сексуальное вожделение с помощью определённой схемы, называемой теорией побудительных мотивов. К объектам сексуального вожделения нас толкает не мощный источник – мы сами тянемся к ним. Нами движет определённая мотивация. Сила сексуальной мотивации зависит от уже пережитого сексуального опыта: приятный опыт повышает силу мотивации, в то время как неудачный, болезненный – понижает её.

Многим людям нравится заниматься любовью даже в старости. Но с годами вожделение угасает, тем более после пятидесяти лет супружества. Людские тела меняются, и так же меняются нужды и аппетиты. Психолог Роберт Стернберг выдвинул теорию, гласящую, что любовь, какой мы её видим в нашей культуре, состоит из трёх компонентов: интимность (или близость), страсть (как правило, сексуальная) и обязательства. Стернберг называет такую любовь «совершенной любовью». Не всегда в отношениях присутствуют все три составляющие, и не всегда эти составляющие равномерно распределены, поэтому часто получаются разные другие формы любви, менее прочные или менее приятные. Например, одна лишь страсть, без близости и обязательств, ведёт к недолговечному слепому увлечению, а близость и обязательства без страсти – это товарищеская любовь, которая, по сути, является крепкой неугасающей дружбой.

Если считать, что обязательства остаются неизменными, то после многих лет супружеской жизни баланс между страстью и близостью смещается в сторону последнего. Секс перестаёт быть крайней необходимостью, и отношения становятся более товарищескими и сосредоточенными на эмоциональной отзывчивости.

Впервые угасание страсти даёт о себе знать через три-четыре года совместной жизни, примерно тогда пары и начинают распадаться; статистика показывает, что именно на этот период приходится большинство разводов. Причина, скорее всего, кроется в эволюции: три-четыре года – оптимальный срок, чтобы вывести потомство, дать ему достаточно окрепнуть и приспособиться к окружающей среде.

Когда мужчины обзаводятся семьёй, уровень их тестостерона падает и продолжает снижаться, пока они не найдут себе новую подружку. Тестостерон часто описывают как мужской половой гормон, хотя он также играет важную роль в сексуальной жизни женщин, у которых уровень тестостерона во время замужества и деторождения меняется так же, как у мужчин. К тому же женщины испытывают значительную потерю либидо, когда у них наступает менопауза и уровень тестостерона снижается.

Люди любят и ценят секс, потому что жизнь конечна. Даже если пара продолжает заниматься любовью в восемьдесят лет, их секс никогда не сравнится с бурным сексом, который был у них в восемнадцать. Силы и здоровье уже не те, ощущения притупились, да и уровень тестостерона понижен – всё это неизбежно сказывается на физической живости интимного процесса. Наверняка совсем немногие, лёжа на смертном одре, сожалеют о том, что у них в молодости было слишком много секса. Именно секс лежал в основе отношений Мевис и Джорджа. Возможно, только он и держал их вместе.

– Мы занимались им регулярно, – призналась Мевис, погружённая в мысли о невероятной силе и живучести своего либидо. Её голос даже не дрогнул. И ни намёка на улыбку. Я поинтересовался, испытывает ли она чувство вины, вспоминая о сексе. Многих женщин её поколения воспитывали с мыслью, что секс для удовольствия – удел развратных девиц. Я попытался прощупать почву в этом направлении, но Мевис ответила ясно и однозначно: «Нет, никогда не чувствовала себя виноватой из-за секса. С чего бы? Мы ведь были женаты».

Брак, основанный исключительно на сексе, не должен длиться так долго. Он должен развалиться через несколько лет. Теорию Стернберга называют трёхкомпонентной, потому что совершенная любовь подразумевает наличие и равный баланс всех трёх элементов: близости, страсти и обязательств. Совершенная любовь, как трёхногий табурет, держится на трёх ногах: убери хоть одну – табурет опрокинется.

Конечно же, трёхногий табурет может стоять – более или менее устойчиво, – если одна ножка чуть короче остальных. Именно так и получается, когда страсть начинает угасать. Брак становится менее устойчивым, однако все три опоры способны равномерно распределить общий вес и уберечь отношения от распада.

Почему же брак Мевис и Джорджа выдержал так долго? Они практически не разговаривали друг с другом и не имели общих интересов. Понятное дело, что в их супружеской жизни были ещё и обязательства, но, согласно Стернбергу, любовь, состоящая лишь из обязательств и страсти, – это бессмысленная любовь. В ней нет связующего звена, она иррациональна. Зачем кому-то связывать себя обязательствами с человеком, которого он толком не знает? Сперва идёт дружба, общность интересов, и только потом появляются что-то значащие обязательства. К тому же бессмысленная любовь всегда обречена на крах: страсть угасает, и остаются одни только обязательства, а пары, отношения которых строятся лишь на чувстве долга, очень скоро распадаются.

Но у Мевис и Джорджа всё обернулось иначе. Хоть и прошло немало лет, страсть в их отношениях не угасла, секс оставался жарким и поддерживал обязательства на протяжении пятидесяти лет. Разговоры им были не нужны.

Мевис до сих пор тосковала по ласкам мужа, по близости его тела, прикосновениям; её тоска достигла пика и превратилась в жажду, отчаянный зов, даже во что-то более мощное – призыв мужу явиться сюда и сейчас.

– Я до сих пор чувствую его. Знаете, будто бы он рядом со мной.

Важное откровение. Я хотел, чтобы она продолжила рассказ, но заметил признаки внутренней борьбы. Молчать было неуместно, но и задавать вопрос казалось неверным решением. Поэтому я просто повторил её последние слова.

– Вы чувствуете, будто он до сих пор рядом…

– Да, – кивнула Мевис, – когда я в постели. – Она замолчала и взглянула на меня необычным, сосредоточенным взглядом. – Как-то утром я проснулась и вижу: он стоит у шкафа. Ну… призрак.

– И что вы сделали?

– «Джордж, – позвала я его, – Джордж». Но он исчез.

Существуют ли призраки? Конечно существуют. Слишком много очевидцев, чтобы утверждать обратное.

Есть две основные теории. Согласно первой, призраки – это души умерших людей, вернувшиеся в мир живых; согласно второй, призраки – исключительно психологический феномен. В наши дни главенствует всё же вторая теория. Впрочем, если явление относится к области психологии, это вовсе не значит, что оно ненастоящее. К примеру, воспоминания: они точно так же реальны, как камень, дерево или солнце. Хотя какой-нибудь нейробиолог мог бы пренебрежительно бросить, что воспоминания – всего лишь побочный продукт биологических процессов, эпифеномен, тем не менее такой подход не делает их менее реальными. Они существуют, только в другой парадигме восприятия.

Часто бывает, что художественный вымысел куда охотнее берётся за поиски ускользающей истины, чем наука. Так и в случае с призраками.

Первая по-настоящему психологическая повесть о призраках, «Поворот винта» Генри Джеймса, вышла в свет в 1898 году. Сюжет прост. После ряда событий гувернантка становится уверена, что два призрака (при жизни бывшие прислугой в том же доме, а также любовниками) пагубно влияют на детей, отданных под её опеку. Она пытается противостоять сверхъестественным силам, что в итоге приводит к трагедии.

Психологический элемент повести заключён в манере изложения: на протяжении всего повествования читатель не может с точностью сказать, действительно ли в доме обитали призраки или же всё дело в воображении гувернантки. Так и хочется прибегнуть к небольшому любительскому психоанализу. Возможно, между призраками и вытесненными сексуальными желаниями гувернантки есть какая-то связь? Если смотреть на повесть под таким углом, то Джеймс предстаёт провозвестником Фрейда, который полагал, что все случаи наблюдения сверхъестественного так или иначе связаны с вытесненными желаниями. Призраки – всего лишь образы, рисуемые бессознательным.

Психологическая повесть Джеймса о призраках будоражит даже современных читателей, потому что строится не на вере: нас не заставляют поверить в распоясавшихся мстительных духов, а лишь рассказывают историю о самоочевидной истине человеческого разума. Поэтому и призраки реальны – настолько, насколько реальны наши воспоминания и запретные желания.

Запретное желание Мевис совершенно очевидно. Она хотела заниматься любовью со своим мужем, и её бессознательное не рассматривало смерть как преграду.

Выяснилось, что Мевис видела призрак Джорджа не один раз. Через несколько недель наших бесед она уже свободно говорила на данную тему и рассказала, что видела мужа четыре или пять раз в спальне и два раза, когда была на улице.

– Я сидела на скамейке в парке, смотрю – а он под деревом стоит.

– Он выглядел… настоящим?

– Да, будто живой. В пальто.

– Как вы отреагировали?

– Я стала собирать вещи, чтоб подняться и подойти к нему, поговорить с ним. Но когда снова взглянула под дерево, Джорджа уже не было.

Видения такого рода неуловимы: моргнёшь, отвернёшься на миг или вдруг солнце выглянет из-за облака и бросит луч света – и вот уже призрак исчез.

– Где ещё вы видели Джорджа? – спросил я.

– На людной улочке, но он быстро затерялся в толпе.

Я решил, что тут она просто обозналась, уловив в ком-то схожие черты.

– Понятно… – кивнул я в ответ. – Хорошо.

Галлюцинациями называют ощущения, которые возникают при отсутствии внешнего раздражителя. Большинство галлюцинаций слуховые и визуальные, но бывают и те, которые затрагивают другие сенсорные модальности. На протяжении не одной сотни лет считалось, что галлюцинации – верный признак умственного помешательства и однозначный указатель на патологию. Но такой взгляд ошибочен.

То, что мы считаем объективной реальностью, – на самом деле своего рода компромисс: сенсорная система человека сталкивается с внешними раздражителями, которые затем интерпретируются. Глаза движутся каждую секунду, и у них есть слепые пятна, периферийное зрение чрезвычайно слабое, а образы, которые накладываются на сетчатку, малы и размыты. По идее, мы должны видеть окружающий мир как некую туманную, нестабильную картинку с оборванными краями и дырами посередине. Однако мы видим полную, чётко прорисованную панорамную картину мира. Всё потому, что, прежде чем визуальная информация доходит до сознательной части разума, она подвергается значительной обработке его бессознательной частью. Мозг заполняет пробелы, дорисовывает недостающие детали и выдвигает предположения. Такой процесс редактирования основывается на ожиданиях человека, его мотивациях и желаниях. Новоиспечённая мать, например, может постоянно принимать посторонние звуки за детский плач. Даже если в комнате тихо, ей всё равно может померещиться какой-то звук. Она будет встревоженно прислушиваться и спрашивать: «Ты слышал?»

Психолог-когнитивист Роджер Шепард говорил, что восприятие – это галлюцинация, диктуемая внешними факторами, а галлюцинация – это внутреннее отражение восприятия. Иными словами, окружающая нас реальность вовсе не объективна, а галлюцинации – не чистой воды выдумки.

Приблизительно 5 % взрослых людей видят галлюцинации, но ни разу не обращались за медицинской помощью. Он просто смиряются с фактом, что видят иллюзии, и продолжают вести себя как обычно. Скажу больше: треть американцев утверждает, что им когда-либо доводилось видеть ангелов. Такие подсчёты могу показаться слишком уж грубыми и завышенными, но на самом деле они полностью соотносятся с фактом, что примерно у трети детей есть воображаемые друзья.

Галлюцинация, которую переживала Мевис, довольно распространена и имеет собственное название – галлюцинация, связанная с утратой. Исследования показали, что 80 % людей, переживших утрату близкого человека, сообщают о подобных галлюцинациях. Поэтому подобные переживания можно считать скорее явлением обычным, а не чем-то из ряда вон выходящим. Если ваш возлюбленный или возлюбленная умрут прежде вас, вы, скорее всего, увидите их снова ещё до того, как последуете за ними.

Люди неохотно рассказывают о своих виде́ниях, связанных с утратой. Возможно потому, что такие явления слишком необычны и связаны с глубоко личными переживаниями – даже и не знаешь, как к ним подступиться. Нельзя же просто прийти и как нечего делать рассказать, что видишь уже почившего мужа или жену. Возможно, люди также боятся, что после таких разговоров их ждёт психиатрический диагноз.

Когда моя мать находилась при смерти, её рассудок уже не был ясным. Лёжа на больничной постели, она время от времени открывала глаза, но взгляд ни на чём не останавливался. Она лишь шептала: «Ой, ой, ой», – как если бы кто-то тыкал её острой палочкой. Тяжело было видеть её состояние. Так продолжалось всю ночь и утром. Но казалось, что она не испытывает боль, а скорее сильно встревожена.

Рядом со мной сидела мамина лучшая подруга.

– Она знает, что её ждёт. – Подруга заботливо положила ладонь на мою руку и продолжила: – У неё было много времени, чтобы подготовиться.

– Сомневаюсь, что человек может подготовиться к смерти, – ответил я. – К такому не подготовишься.

– Нет, она смогла, – настаивала подруга матери. – Твой отец помог…

Мой отец к тому времени уже десять лет как почил.

– Не понимаю.

– Она ощущала его присутствие. Оно становилось всё сильнее и сильнее. Настолько сильное, говорила она, что иногда я чувствую: он где-то дома и зовёт меня. А порой он будто сидит рядом со мной. Она знала. Он будто бы приходил забрать её с собой.

За десять лет моя мать ни разу и словом не обмолвилась о том, что видит призрак отца. Полагаю, дело в том, что я не разделял её религиозные взгляды. Я узнал секрет матери, когда её часы были сочтены. Сама она больше уже ничего не говорила, а к полудню её не стало. Но моё любопытство не угасает до сих пор.

– Вы на самом деле думаете, что это он?

Очки Мевис чуть соскользнули на кончик носа, но она быстро их поправила.

– Да, – откликнулась она.

– Как, по-вашему, что это значит? Джордж возвращается…

– Не знаю. Может быть, и он скучает по мне.

– Вы набожный человек?

– Нет. В церковь я не хожу и никогда не ходила. Джордж тоже.

– Верите ли вы теперь в жизнь после смерти?

Мне пришла мысль, что Мевис сможет найти утешение в посещении церкви или хотя бы обретёт среди прихожан друзей и поддержку.

– Да не очень. Даже и не знаю, во что я верю.

Фрейд утверждал, что в бессознательном могут мирно сосуществовать любые, даже диаметрально противоположные убеждения. Человеческие существа в этом плане идут ещё дальше: мы можем противоречить сами себе сознательно. Так и с Мевис: она никак не связывала появление умершего мужа с божественным вмешательством.

– Хорошо. – Я сделал пару малозначимых пометок в блокноте, обдумывая следующий вопрос. – А Джордж когда-нибудь разговаривал с вами?

– Нет. Он просто появляется… а потом исчезает.

– Можно ли как-то по-другому объяснить то, что вы видите? – Мевис не поняла, о чём я. – Возможно ли, что вы видите не реального Джорджа, а что-то сродни иллюзии?

Я не собирался переубеждать её. Я лишь пытался получше уяснить, как она сама оценивает ситуацию. Мевис была пассивной и не склонной к рефлексии, ей совершенно не хотелось задаваться вопросами и анализировать то, что с ней происходит.

– Нет, – коротко бросила она.

– А может ли быть, что вы так сильно скучаете по Джорджу, что ваш разум начинает подыгрывать вам?

Она поджала губы, нахмурилась и выпалила:

– Нет.

– Мевис, – произнёс я, отложив ручку и подавшись чуть вперёд, – что вы чувствуете, когда видите Джорджа?

– Мне не страшно…

Я видел, что мои вопросы смущают её, поэтому не стал упорствовать. К тому же от галлюцинаций Мевис, похоже, никто не страдал. Возможно, галлюцинации, связанные с утратой, свидетельствуют больше не о том, что человек не может смириться с ситуацией, а о том, что он защищается и пытается ужиться с источником стресса. Подобные видения в какой-то мере делают смерть не такой всепоглощающей и облегчают чувство одиночества.

Мы провели с Мевис в общем счёте десять встреч. Я сделал ровно то, о чём меня просили: оказал психологическую помощь, связанную с утратой, и провёл когнитивно-поведенческую психотерапию, чтобы справиться с депрессией. Терапия помимо прочего заключалась в том, чтобы провести ряд экспериментов с закостенелыми и демотивирующими убеждениями Мевис. В основном эти убеждения касались того, что, по её мнению, она могла делать, а что не могла. Например, она не ощущала в себе достаточных сил, чтобы справиться с социальными ситуациями.

За время наших встреч Мевис стала более активной и даже начала посещать клуб знакомств, организованный благотворительным фондом по заботе о душевном здоровье. Но пользы от него было не очень много, потому что на самом деле Мевис не хотела заводить друзей, улучшать качество жизни или даже просто стать счастливой. Она нуждалась только в одном – в сексе. Явление призраков, как правило, наделяется каким-то духовным значением: люди начинают верить, что душа бессмертна и новая встреча возможна в мире ином. С Мевис же было всё наоборот. Она не размышляла, а может, попросту не могла размышлять в подобном ключе. Призрак её мужа, порождённый плотскими желаниями, не заставлял её думать о чём-то высшем за пределами бренного мира, а лишь ещё больше привязывал к миру телесных удовольствий.

Психиатр Элизабет Кюблер-Росс выделила пять степеней переживания горя: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Хотя её труд оказал мощнейшее влияние на психологию и психиатрию, есть большое число доказательств в пользу того, что переживаемое горе нельзя упорядочить. Каждый человек переживает утрату по-своему, у каждого свои обстоятельства и свой итог. Нет единого, общего лекала, с которым можно было бы подступиться к переживаниям об утрате, и нет универсального способа горевать.

На улице снова лил дождь, когда мы с Мевис стояли в прихожей и прощались после заключительного сеанса. Она подняла зонтик с пола, а я отворил дверь.

– До свидания, – сказал я. – Если вам захочется побеседовать ещё, непременно звоните в отделение психологии.

Мы обменялись рукопожатием. Мевис не улыбалась. Она взглянула на небо, нажала кнопку на рукоятке зонта, и над ней тут же раскрылся чёрный купол. Она спустилась по лестнице и побрела в сторону бара на углу улицы. Я думал, может быть, она обернётся, но она продолжала идти, пока не скрылась из виду.

Я вернулся в приёмную и стал глядеть в окно, на серое унылое пространство между больницей и исследовательским институтом. По бурным потокам воды пробежал эксцентричный психолог – тот самый, в полиэстеровом костюме и кроссовках. А больше никто не появлялся. Вскоре зажглись фонари, и с ними засияла брусчатка. Мевис не выходила у меня из головы.

Многие люди жалуются, что в их супружеской жизни не хватает секса. А вот отношения Мевис и Джорджа состояли почти из одного только секса. Отлив тестостерона должен был осушить океан их страсти и оставить ни с чем – превратить в двух незнакомцев, которым не о чем поговорить и которые живут каждый своей жизнью. Однако Мевис и Джордж продолжали жить гедонистами, превратив спальню в райский уголок, полный чувственных беззаботных наслаждений; покидая свой дивный мир, они встречали только унылую реальность, которая могла их порадовать разве что чаем с бисквитными пирожными. Секс не может сблизить людей, сделать их родственными душами. Отношения, построенные на сексе, непременно распадутся, потому что секс не любовь, а лишь его часть. Однако Мевис с Джорджем показали, что с неугасающей страстью остальные компоненты любви не нужны.

Удивительно? Не особо. На первых этапах отношений, когда страсть пылает сильнее всего, влюблённых больше связывает секс, а не разговоры. Плотское желание намного мощнее душевной симпатии.

Мне вспомнилась знаменитая цитата Вуди Аллена: «Секс без любви – бессмысленное занятие, но среди прочих бессмысленных занятий он – самый притягательный».

Неподвластная времени страсть Мевис и Джорджа, скорее всего, вышла боком их бедному сыну. Сперва Терри казался мне эгоистичным и грубым, но затем во мне проснулась жалость к нему. Каждый человек хочет, чтобы его родители любили друг друга, но не слишком уж сильно. Родители, страстно и всецело поглощённые друг другом, делают своих детей сиротами.

Не поэтому ли сорокалетний Терри до сих пор жил в родительском доме? Ждал всю жизнь, что его наконец полюбят? Что ж, теперь, когда его отца нет в живых, у него появился шанс.

Появляясь на сцене, мрачный жнец хитро подмигивает: он даёт понять, что, забрав что-то одно, он даёт жизнь чему-то другому.