Сначала сказал вслух: «Какое счастье!» – и только потом проснулся, не понимая, для кого и зачем говорил. Как-то само вырвалось, от избытка. Чтобы от этого счастья, больше похожего на бушующий в теле солнечный ветер, не разнесло на куски. Удивленно подумал: это что же такое прекрасное мне приснилось?

Но сон, конечно, забыл.

Зато вспомнил все остальное: работать сегодня не надо, и вообще никаких дел, я не дома, я в отпуске, в Вильнюсе, на съемной квартире, а вчера ночью было… ой, блин. Вечеринка имени Германа Гессе, в смысле типичное «только для сумасшедших» – с полуночным кофе, зомби-коктейлем, сахаром для настоящих героев, падением с вершины холма, рекой до неба, обжигающей выпивкой, оставляющей на губах вкус морской соли, внезапным пробуждением на мосту, добрым полицейским такси, пирогом, внезапно возникшим в кармане и феерическим человеком-ледоколом, ходячим трындецом в пижамных штанах. Часть той силы, что хочет блага, но всякий раз устраивает «цыганочку с выходом», как он сам говорил. Это теперь и есть моя жизнь, господи? Какой ужас. Спасибо тебе до неба. Хочу еще.

Взял телефон, посмотрел на часы, удивился тому, как мало проспал: лег под утро, а сейчас всего начало девятого. И при этом ощущение, что не просто выспался, а за всю предыдущую жизнь и авансом за ее интересное продолжение отдохнул.

Но буквально секунду спустя обычное «удивился» превратилось в настоящий шок. На экране было написано: «Пятница, 30 ноября». Хотя прилетел в среду, двадцать восьмого. И это было вчера.

Сказал себе: да ладно, просто какой-то глюк в телефоне. Сейчас проверим. Вошел в интернет, открыл новостной сайт, другой, третий. Вдумчиво прочитал даты, вернее, одну и ту же дату: тридцатое ноября. Кончил тем, что позорно спросил у Гугла: «Какое сегодня число?» – и получил ответ: «Пятница, 30 ноября 2018 г.». Ладно, по крайней мере, не девятнадцатого, а то даже страшно представить, сколько бы набежало за посуточную аренду квартиры, – язвительно подумал он. И полез проверять билеты: неужели перепутал дату вылета? То есть в аэропорт явился, когда положено, но в голове при этом крутилось другое число? Однако на билете черным по белому было написано: «2018–11–28». Ну опаньки. Что тут скажешь, приехали. Трындец.

Пока грел воду для кофе, листал блокнот с рабочим расписанием, который всегда брал с собой, куда бы ни ехал – никогда не знаешь, где тебя настигнет соблазнительное предложение вписаться в какой-нибудь новый жирный проект. Один из лучших заказов в своей жизни получил, сидя на дереве. А другой – прямо в море, в рыбацкой моторной лодке, подвозившей его от одной итальянской деревни к другой. Великое дело – мобильная связь.

Долго разглядывал свои каракули; с таким почерком никакого шифра не надо, ни один криптограф ни черта не разберет. Окончательно убедился, что все помнил правильно: двадцать седьмого закончил экспозицию у Питера. И совершенно точно на следующий день улетел. Ладно, значит, и правда, проспал больше суток. Удивительно, но ничего невозможного в этом нет. В юности иногда случалось проспать часов восемнадцать кряду – после особо тяжелой недели, проведенной почти без сна. А на этот раз у меня была не неделя, а целая тяжелая осень, – подумал Эдо. – Очень много работы и гадские жуткие сны по ночам, совсем недавно начало отпускать, но работы при этом только прибавилось. В общем, организм можно понять, он в своем праве. Обидно, конечно, отпуск и так короткий, а я целые сутки продолбал. С другой стороны, оно того стоило. Когда я в последний раз просыпался от слишком острого счастья? Пожалуй, что вообще никогда.

Счастье, кстати, никуда не делось – это он окончательно понял после того, как вышел на улицу. Вроде серый, смурной, холодный ноябрьский день в обычном восточноевропейском городе, неухоженном, не особо приветливом и, прямо скажем, не поражающем сердце архитектурной красотой, но господи, как же тут хорошо. Спроси его сейчас кто-нибудь, что именно хорошо, растерялся бы. Не нашел бы ни единого внятного аргумента. И при этом испытывал к незнакомому городу чувство, больше всего похожее на любовь, какой она бывает только в самом начале романа, счастливую очарованность не столько объектом страсти, сколько влюбленным собой – хоть целуйся с его троллейбусами и замерзшими лужами. Но пока как-то держал себя в руках.

Позавтракал дважды, в разных местах, за вчера и за сегодня. Чувствовал в себе готовность умять еще пару-тройку завтраков, а потом приступить к череде обедов, но взял себя в руки. Человек рожден не для того, чтобы жрать, а для перерывов на кофе. Надо быть достойным своей высокой судьбы! – смеялся над собой Эдо, сворачивая к кофейне. Вроде той самой, где среди ночи кофе покупал. По крайней мере, у входа тоже стояли уличные столы, и тоже две штуки. Правда, без фонаря.

Конечно вышел на улицу: кофе и сигареты, как у Джармуша, только без Джармуша. И зря. В смысле жалко, что тому в голову не пришло снимать в таких декорациях, отлично бы вышло: узкая улица, замерзшие лужи, дешевые пластиковые стулья, круглый железный стол, одинокий человек с красным от холода носом и картонным стаканом, глаза горят потусторонним огнем – просто чтобы согреться. И абсурдный внутренний монолог за неимением собеседника, потому что где же ты найдешь второго такого же идиота… извините, ошибся. Вот и он.

Второй идиот, оборудованный примерно такой же как у Эдо непробиваемой теплой курткой и серой вязаной шапкой, натянутой ниже бровей, вышел из кофейни с картонным стаканом и сел за соседний стол.

Эдо сперва косился на него – ну просто с естественной симпатией. Всегда приятно убедиться, что не один ты в мире такой псих. Но когда незнакомец развалился на неудобном стуле, как курортник в шезлонге, еще и ноги на соседний умостил, Эдо присмотрелся к нему повнимательней. Где-то я такое неуместное пляжное барство уже видел, совсем недавно… да, собственно, здесь же и видел. Это же человек-ледокол!

Не ради себя, ради Джармуша, чье незримое присутствие уже почти явственно ощущал, спросил незнакомца:

– Неужели не узнаете? Я – ваш позавчерашний сон.

Тот никак не выразил удивления, даже повернулся к Эдо не сразу, как будто прикидывал, стоит ли повод такого труда. А когда все-таки повернулся, Эдо пожалел, что связался, уж больно тяжелый у него оказался взгляд. Как у всадника Апокалипсиса, только что похоронившего всех трех товарищей и до кучи любимого коня – при том, что мероприятие отменять уже поздно, так что придется справляться своими силами. И пешком.

Шутки шутками, но под тяжестью этого взгляда сердце с нехарактерным для него прежде тоскливым отчаянием бухнулось в ребра и замерло. Но миг спустя незнакомец в шапке моргнул и как-то совершенно по-детски сказал: «Ой!» А потом обезоруживающе улыбнулся и добавил:

– Ну вы даете вообще.

– Я бы не стал к вам цепляться, но вы сами говорили, что обязательно надо будет познакомиться наяву, – объяснил Эдо. И подняв стакан с кофе, как бокал с шампанским, подмигнул незнакомцу: – Ваше здоровье. Спасибо. Крутой был у вас сон.

Тот кивнул:

– Да, что-что, а видеть крутые сны я умею, это факт. Вам на самом деле тоже спасибо, отлично мне снились. Мало у кого получается так. Но еще круче, что вы сейчас меня узнали. И что не постеснялись заговорить. Люди обычно так не поступают, это просто не принято. Никому не хочется выглядеть идиотом. Ну и жутковато все это, чего уж. Проще сказать себе: «Глупости», – отвернуться, уйти поскорее и постараться забыть. Знаете, сколько раз от меня так шарахались? У-у-у, и не сосчитать! И вдруг вы такой: «Неужели не узнаете?» – как будто это самое обычное дело – наяву с персонажами снов встречаться. Здорово получилось. Добрый знак.

Эдо чуть не признался: «Это я только ради Джармуша», – но не стал. Такие внутренние шутки трудно, да и ни к чему объяснять посторонним. Поэтому сказал – тоже, собственно, ради Джармуша, большого любителя абсурдных диалогов:

– Я не мог профукать уникальный шанс узнать, откуда взялся пирог. Все понимаю – то есть ни хрена не понимаю конечно, но могу объяснить условно приемлемым образом: переутомился, бредил, спал на ходу – со мной и правда иногда подобные штуки случаются, я уже давно смирился с этой своей особенностью. Утешился тем, что таким образом здорово экономлю на психоделиках, и закрыл вопрос.

– Насчет экономии в точку, – улыбнулся его собеседник. – Сам когда-то так про себя, слово в слово, шутил.

– Но пирог в кармане в это условно приемлемое объяснение никаким боком не вписывается, – завершил Эдо. – Отличный, кстати, был пирог. И настолько не сон и не бред, что у меня одежда и одеяло с утра были в крошках. Я даже банковский счет проверил. С момента приезда никаких расходов, кроме тех, о которых я помню: одежда, пицца и кофе, это все.

– Просто меня замучила совесть, – объяснил незнакомец. – Вы сразу сказали, что только приехали в город, и в доме шаром покати. А я потащил вас гулять, не позаботившись пройти мимо какого-нибудь супермаркета, чтобы купить вам припасов. Очень негостеприимно с моей стороны! Правда, супермаркеты мне обычно не снятся, но нет ничего невозможного, воля творит чудеса… В общем, что касается пирога, будьте спокойны: он настоящий. И вполне объяснимый – ну, насколько в этом деле хоть что-нибудь можно объяснить. Я вам его незаметно подсунул, пока вы в растерянности топтались на мосту. Я ловкий; то есть мне часто снится, как будто я ловкий. А так-то руки вполне из задницы, как у всех нормальных людей.

И рассмеялся так заразительно, что Эдо тоже невольно улыбнулся. И сказал:

– Все-таки познакомиться наяву – это была отличная идея. Наяву с вами тоже чокнуться можно, но при этом больше не хочется дать в глаз.

– Это как раз плохо, – вздохнул тот. – Должно хотеться! Нормальная реакция здорового организма на меня. Но я сам виноват: проснулся человеком. И поперся в таком виде гулять.

– Зато не в пижаме, – заметил Эдо.

– Далась вам эта пижама! Вот интересно, почему она так волнует умы? Всех, не только вас.

– Ну так семиотика моды же! Я имею в виду, что одежда, в первую очередь, знаковая система, которая передает окружающим информацию о своем владельце. И в момент появления пижамных штанов с медвежатами наступает коммуникационный сбой, невыносимый для разума. Кратко выражаемый формулой: «Это что за хрень?!»

– Принято, – кивнул незнакомец. – Спасибо за объяснение. Всегда чувствовал, что штаны это важно, точно знал, что все правильно делаю, но внятно объяснить, на кой мне это понадобилось, даже себе почему-то не мог. А теперь могу: ради коммуникационного сбоя. Очень люблю, когда окружающий меня собеседник зависает и тихонько гудит. Но не потому что я шут гороховый – хотя и поэтому тоже! Просто людям очень полезно, когда с ними происходит что-то не особенно страшное, но при этом совершенно необъяснимое. И непонятно даже, в какую часть головы эту, как вы говорите, хрень уложить.

– Я, кстати, пожалуй, тоже люблю коммуникационные сбои, – признался Эдо. – Но при условии, что завис не я сам, а кто-то другой, по моей милости… То есть погодите, получается, мне хочется самому ходить в ужасных пижамных штанах? И обидно, что вы успели первым?

– Инсайт как он есть, – ухмыльнулся тот.

Поднялся, выкинул в урну пустой картонный стакан, подошел, наклонился, сказал негромко, почти прошептал:

– В сказке о вас я – типичный волшебный помощник. Встретите меня в третий раз, не пожалеете. Точно вам говорю.

Эдо собирался сказать, что коммуникационные сбои дело хорошее, но надо знать меру, однако не успел: незнакомец развернулся и пошел прочь, да так стремительно, словно за ним гнались все демоны ада с целью отобрать кубок чемпиона по спортивной ходьбе.