Проснувшись, сразу вспомнил: я человек, мне сорок пять лет, и я скоро умру; если вдруг окажусь долгожителем-рекордсменом, все равно очень скоро, все-таки мы, люди, слишком мало живем, и это настолько нелепо, что даже не грустно, скорее смешно, как в дурацком мультфильме: не успел как следует крылышки растопырить, и вдруг – бдымц кувалдой! – все. Следующий пошел.

Почему-то всегда, проснувшись, первым делом об этом вспоминал, вернее, оно само вспоминалось, как будто сигнализация включалась в голове, такая короткая, ясная, очень громкая первая мысль: я человек, я скоро умру, и это смешно, – а потом уже вспоминал обо всем остальном, что было собственно жизнью. Про первую чашку кофе, которую очень быстро приготовит машина, и вторую, сваренную по всем правилам, на медленном огне, в медной армянской турке, с карамельным сахаром и кардамоном; про работу: развеску почти закончил, осталось поменять лампы, их к полудню обещали привезти. И про весь остальной мир, такой прекрасный, разнообразный и удивительный, что мать его за ногу. Сколько живу, не могу привыкнуть. Нет слов.

За кофе, как всегда, просмотрел почту, стремительно, с особенно приятной по утрам безжалостностью отправляя в корзину все лишнее. Письмо из авиакомпании чуть не полетело туда непрочитанным; в последний момент притормозил: а вдруг не реклама? Открыл.

Письмо оказалось напоминанием: «Ваш полет уже завтра». Сказать, что удивился, было бы изрядным преуменьшением. «Шок и ужас», как пишут в рекламе второсортных боевиков. Это я, получается, в бессознательном состоянии купил билет в город Вильнюс? За почти триста евро? Ну молодец, чего.

Впрочем, действительно молодец, даже в бессознательном состоянии учел свои интересы, по крайней мере, время вылета выбрал нормальное. Не в какие-нибудь ужасающие шесть утра. И всего с одной короткой пересадкой в Брюсселе, а не с тремя через Куала-Лумпур, Тамбов и Стамбул; с другой стороны, я бы, пожалуй, сейчас погулял по Стамбулу. И заодно по Тамбову – какой он, интересно, Тамбов, о котором я вспомнил просто так, смеху ради? Но фиг мне теперь Стамбул и Тамбов. Чур-чура, я в домике. В смысле в Вильнюсе. Завтра туда полечу.

Изумленно спросил себя: правда, что ли, полечу? Непонятно куда, неизвестно зачем, по билету, купленному в помрачении? И рассудительно ответил: ну так я же люблю путешествовать наугад. Случайный билет ничем не хуже случайного поезда. Зачем ему зря пропадать?

Билет был куплен примерно две недели назад; на всякий случай поискал в почте за те же даты переписку с гостиницей или Эйрбиэнби – может я и апартаментами в бреду озаботился? Но по всему выходило, не озаботился. Ай, ладно, прямо сейчас и найду.

Так увлекся, разглядывая квартиры и карты фрагментов города, где они расположены – особенно карты, они его всегда завораживали – что забыл обо всем на свете и чуть не опоздал. В самый последний момент опомнился, выскочил натурально в домашних штанах, хорошо хоть не в тапках, и куртку с вешалки взял. Но доехал до галереи одновременно с лампами, а не на роковые пять минут позже. Одно слово профессионал, – смеялся он над собой, открывая дверь. А быстренько установив свет, сел прямо на пол и снова уткнулся в планшет, выбирая уже не столько квартиру, сколько маршруты предстоящих прогулок. И заодно кофейню, в которую будет ходить по утрам. Думал, натурально дрожа от нетерпения: все-таки нет на свете ничего лучше путешествий туда, где до сих пор не бывал. Это я молодец, даже в бессознательном состоянии понимаю. На самом деле отличный подарок сделал себе.

Отличный я себе сделал подарок – так он думал не только весь вечер, почти наугад пихая в рюкзак белье, носки и какие-то свитера, не только утром, пока ехал в аэропорт электричкой, не только в тот единственный сладкий момент, который любил в полетах – когда самолет отрывается от земли – но и потом, оказавшись на месте, хотя вместо погоды в этом чертовом месте творился бескомпромиссный лютый трындец, такой типичный ноябрьский смурной ноль по Цельсию, когда мелкий дождь превращается даже не в снег, а в жидкую кашу, в сочетании с сильным ветром – неповторимое ощущение, как будто тебя укутали отсыревшим ледяным одеялом, а к боку доверчиво, как котенок, притулился работающий кондиционер. Но даже в такую погоду ему здесь все нравилось, включая свинцово-синие сумерки, наступившие гораздо раньше, чем положено по расписанию; впрочем, скорее всего, просто не прекращающиеся никогда. Оно и понятно, – весело думал Эдо, пока шел от вокзала, куда доехал первым попавшимся на глаза автобусом, – я соскучился по путешествиям. Как в сентябре вернулся, так и сидел на месте. Пара коротких поездок на полдня вряд ли в счет.

Бегло осмотрев квартиру – обещанный балкон на месте, горячая вода из крана идет, чего еще надо для счастья – натянул на себя все обнаруженные в рюкзаке свитера и добровольно, без принуждения, в так называемом здравом уме вышел обратно в отсыревшее одеяло, то есть на улицу – гулять, гулять! Хвостом не вилял только по причине его отсутствия. Но в каком-то смысле все равно им вилял. На радостях намотал километров, наверное, десять – просто кружил по городу, осматривая не столько достопримечательности, сколько темноту, частично озаренную фонарями, витринами, первыми рождественскими гирляндами и другими осветительными приборами, включая мерцающие неоновые наклейки, звезды и полумесяцы на стенах домов. Почему-то был восхищен, хотя спроси его, что такого прекрасного в этих темных улицах, честно сказал бы: «Мое настроение». Но ничего больше и не требуется, все путешествия – только ради него.

Даже толком не пообедал, хотя ресторанов, кафе и пиццерий здесь, кажется, было больше, чем просто жилых домов; собственно, именно поэтому и не пообедал: от одних только вывесок и толп жующих за окнами начало казаться, что сыт. Зато подстрекаемый стремительно падающей температурой воздуха и окончательно разгулявшимся ветром, почти насильно втолкнувшим его в магазин, купил теплую куртку с большим капюшоном, ботинки на толстой подошве вместо демисезонных кроссовок, штаны на смену окончательно отсыревшим и пару дополнительных свитеров. Пять дней, это все-таки много. Глупо так долго мерзнуть или, чего доброго, до отъезда простуженным в доме лежать.

Все это пригодилось не наутро, а в тот же вечер, когда вернувшись в арендованную квартиру, понял, что погибает от голода, а в доме ни крошки; сам дурак, столько бродил по городу и ничего не сообразил купить, даже кофе. Если бы не обновки, вот прямо сейчас, пожалуй, и взвыл бы от вынужденной необходимости снова выходить в ледяной ад. А так переоделся в теплую сухую одежду, капюшон на голову, и вперед, совершенно довольный таким поворотом событий: устал, замерз, заленился, хотел залечь на диване с планшетом, но хрен тебе, будешь дальше гулять!

Когда выходишь из дома в новой одежде, сменив не что-то одно, а сразу весь гардероб, чувствуешь себя странно. Как будто не только одежда новая, но и упакованный в нее человек. Смешное ощущение, – думал Эдо. – И скорее приятное. Надо его запомнить и иногда повторять.

Было довольно поздно, поэтому зашел в первую же открытую пиццерию под названием «Jurgis ir Drakonas»; сперва не сообразил, но буквально минутой позже, расшифровав название, рассмеялся: лучший в мире апокриф о последствиях битвы Святого Георгия со змием. И правда, глупо сражаться насмерть, когда можно спокойно поговорить, например, обсудить общий бизнес. Святой Георгий – мужик хозяйственный, сразу, небось, смекнул, что дракон пышет жаром не хуже, чем дровяная печь.

Вышел оттуда, чрезвычайно довольный удачной версией неаполитанской пиццы – почему-то не ожидал, что ему понравится. Вдруг понял, что так долго тянул с обедом, опасаясь разочароваться: трудно любить город, где тебя плохо кормят. А не любить его – деньги на ветер. Зачем тогда вообще приезжал?

Весело изумился – боже, какой же я все-таки смешной. Не то чтобы неожиданное открытие; то есть вообще, будем честны, не открытие, но все равно чертовски приятное. Быть несмешным в мои годы может любой дурак. А я – еще вполне ничего так. Вон, приехал незнамо куда по купленному в приступе лунатизма билету и хожу по незнакомому городу, из всех возможных проблем опасаясь только одной: разлюбить его раньше времени. Что тут скажешь, полет нормальный. Наливайте – всего, да побольше. Хочу еще.

И кстати насчет «наливайте». Во-первых, и правда, почему бы не выпить, если увижу подходящее место. Надо внимательно смотреть по сторонам. А во-вторых, мне бы кофе домой, на утро. Но это, конечно, вряд ли. Где я его среди ночи куплю? Ну, сам дурак. Надо было раньше вспомнить. С другой стороны, когда у меня в последний раз было утро без кофе? Тоже в каком-то смысле приключение. Так что пусть.

Однако проблема с кофе решилась сама собой: он случайно нашел открытую кофейню. Вернее, сперва увидел сияющий стол. Натурально, светящийся, как будто под него закатилась маленькая голубая звезда. Ясно, что где-нибудь под столешницей просто прикручен светильник, но глаз оторвать невозможно. Чудеса!

Удивительный стол стоял прямо на улице, но не сам по себе, а в окружении стульев, под навесом, условно защищающим от ледяного снего-дождя. Причем не просто на улице, а у входа в кофейню, где не только горел свет, но и сидели какие-то люди. И работал кофейный аппарат.

Вошел туда не столько в надежде раздобыть кофе наутро, сколько из чувства долга. Кофейня, работающая в половине одиннадцатого вечера, да еще и с уличными столами в конце ноября, в холодном северном городе, по его меркам была практически чудом. А чудеса, даже такие мелкие, следует уважать. По крайней мере, не игнорировать, когда они встают на твоем пути – такова была его логика. Не только сейчас, а сколько себя помнил, всегда.

Награда превзошла ожидания: оказалось, что здесь можно не только выпить кофе, но и купить пачку с собой. Выбрал какую-то африканскую смесь, судя по запаху, более чем неплохую. Ну и дела. На радостях заказал себе маленький черный. Получил картонный стакан, отправился с ним на улицу, сел за сияющий стол, благословляя новую куртку, такую теплую, словно в подкладку зашили лето. Не все целиком, конечно, а, например, знойный полдень какого-нибудь июльского дня. Самодовольно подумал: наверное, я на весь город один такой морозостойкий придурок, на улице с кофе сижу. Но тут же понял, что рано присвоил лавры: за соседним столом, не светящимся, а обычным, сидел еще один такой же ненормальный. Даже гораздо хуже, с непокрытой головой и в тонком на вид пальто. В расслабленной позе, как курортник в шезлонге, еще и ноги закинул на соседний стул. Суровые северные нравы, – весело подумал Эдо. – Передо мной местный супергерой, человек-ледокол. А я так, погулять вышел. И, надо сказать, просто отлично вышел я погулять.

– В городе Вильнюсе, – вдруг сказал человек-ледокол, – живут спящие люди. Спят в своих теплых кроватях и видят сны о том, как сидят ноябрьскими ночами в своих любимых летних кафе.

– Что?!

Это было так неожиданно, что Эдо вскочил, опрокинув стул. Но взял себя в руки, поднял стул, поставил на место. И, немного поколебавшись, сел на него сам. В самом деле, не бежать же отсюда, не допив кофе, только потому, что какой-то незнакомец без шапки говорит – почему-то по-русски – примерно такие вещи, какие я когда-то писал.

Незнакомец наблюдал за ним с явным удовольствием, как школьный хулиган, подложивший кнопку на учительский стул.

– Вы бы сами наверняка гораздо лучше придумали, – наконец сказал он. – Я – всего лишь старательный эпигон, очарованный оригиналом. Ну что вы так на меня смотрите? Да, я когда-то читал в интернете ваш проект «Марко Поло» или как он там назывался. Лет пятнадцать, если не больше, назад. А сейчас я сплю; не имею привычки ложиться настолько рано, но сегодня так получилось, набегался. И вижу сон, будто встретил в кофейне автора, как в ту пору мечтал. А вы, соответственно, видите здесь меня. Нелогично, но вам придется просто поверить на слово: бывают и такие сны. Понимаю, что использовать вас в качестве персонажа приятного сновидения – грубое вторжение в чужую частную жизнь, но тут ничего не поделаешь. Во сне я, по отзывам пострадавших, удивительное хамло. Наяву, впрочем, не то чтобы лучше. Но вам-то, можно сказать, повезло: какое-никакое, а развлечение. Смотрите, что сейчас будет. Внимательно. Да не на свои руки смотрите, потом на них налюбуетесь, а на меня!

Эдо наконец вышел из оцепенения. И с удивлением обнаружил, что хочет засветить этому типу в глаз. Вроде пока особо не за что: на самом деле даже приятно, что он напомнил про «Марко Поло», хорошая была штука, может, не следовало так быстро эту затею бросать. А разговоры про сны – ну, дурацкие, кто бы спорил. И вообще дурной тон приставать к незнакомцам, которые только тем и провинились, что оказались рядом с тобой на веранде летнего – здесь можно начинать смеяться – кафе. Но на «в глаз» этот тип все-таки не заработал. Даже, можно сказать, не начинал.

– Что-то вы… – начал было говорить Эдо, но продолжить: «Раскомандовались», – не успел, потому что незнакомец в пальто, местный супергерой, человек-ледокол без шапки, тайный поклонник его старого, никому не известного интернет-проекта для узкого круга друзей, исчез. Растворился в воздухе, как в детском фильме про магию. Ну или как во сне. Сам же вроде признался, что спит и видит сон.

Главное, чтобы я сам сейчас не спал, – подумал Эдо. – Но шансов на это немного. То-то я смотрю – мебель светится, кофе среди ночи продают… Смех смехом, а ведь действительно мог вернуться домой с прогулки, прилечь на диван и уснуть. Вот проснусь под утро голодный, как ездовая собака, и обнаружу, что покупка пакета кофе мне просто приснилась. Между прочим, обидно будет. Особенно если подскочу часа этак в четыре, когда все закрыто, а до утра еще надо как-то дожить.

От этих апокалиптических мыслей он, как и следовало ожидать, развеселился. Достал телефон и записал в заметках: «В городе Вильнюсе живут дурацкие сны. Снятся кому попало, дразнят, хамят, и всегда обрываются на самом интересном месте, чтобы не успеть получить в глаз». Это, положа руку на сердце, и близко не дотягивало до его старых текстов, о которых совершенно забыл и пожалуй не вспомнил бы, если бы не человек-ледокол. В ту пору считал себя без пяти минут литератором, и такую ерунду записывать ни за что не стал бы. Но решил не стирать дурацкую запись, пусть останется – просто на память о том, как мне было смешно.

Прежде чем встать, заглянул под стол. Как и следовало ожидать, к столешнице был прикреплен маленький круглый фонарь, работающий на батарейках. Ладно, по крайней мере, с сияющей мебелью разобрались. Вполне объяснимое оказалось событие, если только не думать о том, какой псих подвесил этот фонарь под стол, и зачем. Но мало ли психов на свете. Собственно, я бы сам тоже мог подобную штуку устроить – просто так, чтобы все вокруг охренели. Лучший в мире резон.

Так приободрился, что пошел не в сторону дома, а разыскивать бар. Хотел не столько выпить, сколько растянуть удовольствие от вечерней прогулки. Впрочем, выпить в такую погоду – не блажь, а натурально биологический долг.

Один бар ему сразу не понравился с виду, во втором была совершенно пятничная толпа, хотя, по идее, среда; впрочем, оно и понятно, куда еще людям в такую промозглую стужу себя девать. В третьем скандальным голосом орала пьяная женщина; на хрен такой саундтрек. Зато четвертый бар приманил его издалека ярко-зелеными окнами, и оказался почти идеальным; ладно, для совсем идеального, пожалуй, великоват, но глупо было бы придираться. Зато пусто и тихо, и – ушам сперва не поверил! – The Doors негромко играют, благословенный олдскул. И обстановка отличная, умиротворяющий сумрак, зеленоватый от оконной подсветки, как будто сидишь в аквариуме, довольная, сытая, умеренно пьющая рыба – это у нас я. Привет.

– Привет! – раздалось прямо над ухом.

Чуть с табурета не грохнулся от неожиданности. Но усидел и даже свой «Зомби» не расплескал. Обернулся. В первый момент не понял, кто это с ним здоровается – откуда у меня знакомые в этом городе? – но потом узнал. Ничего себе совпадение. Исчезающий супергерой из кофейни. Точно он, даже пальто не снял. Из-под пальто выглядывали пижамные штаны, причем явно девичьи – с розовыми медвежатами. То-то несколько коротковаты, можно сказать, кюлоты. Красота – страшная сила. Глаз не оторвать.

Он и правда пялился на штаны незнакомца, как зачарованный. Думал, изумляясь причудам собственной логики: ладно, допустим, я его сон. Но какого черта он спит в такой дурацкой пижаме? Лучше уж вообще без нее.

– Просто захотелось вас чем-то порадовать, – объяснил незнакомец. – Вот и радую, как могу.

– Спасибо, – вежливо ответил Эдо. Сам не понимая зачем, достал телефон. Сказал: – Я сейчас вас тоже порадую, – и прочитал: – В городе Вильнюсе живут дурацкие сны. Снятся кому попало, дразнят, хамят, и всегда обрываются на самом интересном месте, чтобы не успеть получить в глаз, – добавил: – Получилось что-то вроде ваших штанов; я имею в виду, примерно так же нелепо. Зато посвящается вам.

– История всей моей жизни! – обрадовался незнакомец. Особенно насчет «обрываются на самом интересном месте». Только потому и жив до сих пор.

Не дожидаясь приглашения, уселся рядом, жестом подозвал бармена, а когда тот подошел, ловко перегнувшись через стойку, щелкнул того по лбу. Бармен исчез, зато к потолку взлетел пестрый воздушный змей в форме рыбы, а из сиротливо оставшегося на стойке шейкера повалил какой-то дурацкий разноцветный дым.

– Я специально так сделал, – сказал незнакомец. – Чтобы вы сразу оценили, насколько влипли. Этот бар – тоже мой сон. Как вы ухитрились в него войти наяву, отдельный вопрос. Впрочем, ответ простой: в этом городе еще и не такое случается, когда я набегавшись и замерзнув, выпью пару стаканов глинтвейна на голодный желудок и усну до полуночи. Страшная штука – мои вечерние сны.

– Хренассе, – выдохнул Эдо. И помолчав, добавил: – Значит, кофе я все-таки не купил. Обидно. Вот вы смеетесь, а я только сегодня приехал. И в съемной квартире шаром покати.

– Да нормально все с вашим кофе, – отмахнулся незнакомец. – Никуда он не денется. Это же я сплю, а не вы. Вы просто забрели в мой сон. Вы очень везучий; вам сейчас так не кажется, понимаю. Но я говорю серьезно. Я вообще всегда говорю серьезно, даже если выгляжу при этом, как шут гороховый. Особенно когда выгляжу! Это на самом деле из чистого милосердия. Как легкий наркоз.

Эдо не знал, как на все это реагировать. Ну правда, не драться же. Хотя этот незнакомец все-таки ужасно его раздражал. Может быть, потому, что на самом деле нравился, да так сильно, что думал невольно, как в детстве, глядя на старшеклассников-хулиганов: «Тоже хочу быть таким». Когда тебе кто-то настолько нравится вопреки здравому смыслу, это обычно ужасно бесит, как всякая утрата контроля. Но это мои проблемы. Он-то ни при чем.

От растерянности взял стакан с ярко-оранжевым коктейлем «Зомби», отхлебнул и ехидно сказал:

– Какой-то вы чересчур экономный. Какого черта вам снится бар, где в коктейли недоливают ром?

– Что, правда недоливают? – всерьез всполошился тот. Отобрал у Эдо стакан, попробовал. Укоризненно покачал головой: – Придираетесь. Не надо здесь больше рома. По рецепту все. Но если хотите, это можно исправить. В смысле выдать вам просто нормальный ром, без всяких добавок. И проснуться прежде, чем этот красавец, – он махнул рукой в сторону воздушного змея, – снова в достаточной степени очеловечится, чтобы выписать счет. Всегда так делаю. Еще чего не хватало – в собственных снах деньги тратить! Я не жадный, но праведливость превыше всего.

– По-моему, вы даже не сон, а типичный бред, отягощенный галлюцинациями, – заметил Эдо. – Для обычного сновидения темперамент не тот.

– Насчет темперамента в точку, – кивнул незнакомец. – Но все-таки я не бред. И тем более, не галлюцинация. Кстати, у меня же теперь есть имя! Совершенно отвык от возможности нормально со всеми знакомиться. Я – Иоганн-Георг.

– Надо же, какой я, оказывается, высококультурный человек! – усмехнулся Эдо. – Даже бред с литературными аллюзиями. Видимо гуманитарное образование не пропьешь.

– Это факт, – согласилась литературная аллюзия. – Сам сколько лет стараюсь, а оно, зараза такая, не пропивается. Но кстати цитата получается некорректная. В данном случае Фауст скорее вы. А я – Мефистофель. И заодно Маргарита. В смысле вот до такой степени не дам вам заскучать.

Эдо пожал плечами:

– Да как угодно. Я не придирчив к бреду. Какой выдали, в таком и мечусь.

– Вы бы уже забили на эту скучную версию, – нетерпеливо поморщился тот. – Самому же будет гораздо интересней, если в меня поверите. Не о себе пекусь. Впрочем, ладно, верьте во что хотите. Главное – пейте. Я совершенно серьезно, коктейль сейчас – самое важное. Это же не обычное бытовое пьянство, а научный алхимический эксперимент. Черт его знает, как на вас подействуют напитки, которые мне приснились. Это, собственно, самое интересное! Но хоть какая-то польза наверняка выйдет. От меня непременно случается польза, хочу я того или нет.

Не то чтобы Эдо поверил в гипотетическую пользу, скорее наоборот, заподозрил неладное, но коктейль допил практически залпом. Собственно, поэтому и допил. Самое главное – вовремя напоминать себе: я ни черта не боюсь. И тут же доказывать делом. Испугался сдуру, что в стакане отрава – вот и пей.

Ничего особенного, кстати, не почувствовал. Только предсказуемо слегка захмелел.

– Пошли прогуляемся, – предложил самозваный Фауст или как там его. – Чего сидеть на одном месте, когда вокруг сейчас творится мой сон.

И, не дожидаясь ответа, увлек Эдо к выходу, сердито бормоча под нос: «Тихо! Если меня сейчас какая-нибудь зараза разбудит, всем трындец!»

Эдо попытался его отпихнуть, потому что нелепая болтовня еще туда-сюда, но силком куда-то тащить – перебор, такое со мной не пройдет. И окончательно убедился, что явью тут даже не пахнет. Отпихивать оказалось нечего. Но при этом пресловутое «ничего» волокло его за собой, или даже несло, как ветер. Не хочешь перебирать ногами, не надо, сам справлюсь. Сопротивление бесполезно, на то и кошмарный сон.

С другой стороны, по сравнению с тем, что иногда мне снится, это еще вполне ничего.

– Сопротивление бесполезно! – подтвердил его спутник, распахивая перед Эдо дверь бара и переступая им через порог.

Натурально переставил, как шахматную фигуру. И, в общем, правильно сделал, потому что там, за порогом, вместо позднего ноябрьского вечера, обильно разбавленного адовым снегодождем, была летняя ночь, теплая и такая душистая, что голова закружилась. Скорее всего, августовская – судя по количеству звезд на бескомпромиссно, по-южному черном небе. Выдохнул:

– Боже мой.

Иоганн-Георг сказал примирительно:

– Ну видите, а вы не хотели выходить. Хотя понимаю, конечно. Мне бы самому не понравилось, если бы кто-то меня неизвестно куда – да хоть в рай! – поволок, не спрашивая разрешения. И я бы даже в рыло ему заехать не мог. Это довольно обидно. Я бы и сам хотел обходиться с вами повежливей, да не умею. Ничего не попишешь, я – часть той силы, что вечно хочет блага, но всякий раз устраивает скандал. В лучшем случае, просто «цыганочку» с выходом. Сейчас у нас по моей шкале примерно она.

Эдо посмотрел на него, страшно довольного, растрепанного, в распахнутом пальто и дурацких пижамных штанах, сияющего – то есть, он и правда слегка светился, как будто рождественскую гирлянду проглотил – и окончательно перестал сердиться. Глупо портить себе удовольствие. Отличный же на самом деле сон, – подумал Эдо, снимая куртку. Потянул было свитер за ворот, намереваясь остаться в футболке, как и положено летней ночью, но Иоганн-Георг не дал. Сказал:

– Вы не очень-то раздевайтесь. Это же только мне снится, что сейчас лето. А на самом деле без двух дней зима.

Почему-то послушался, не стал снимать свитер. Впрочем, жарко особо и не было. Просто очень тепло.

Шел по ночному городу или даже летел через город, увлекаемый спутником, как кленовый лист ветром. И думал, как глупый лист: отлично летим, какой же я молодец, что так вовремя упал! Жадно глазел по сторонам, стараясь увидеть и запомнить побольше, ничего не пропустить, каждой случайной детали обрадоваться: во сне, наяву ли, а путешествие есть путешествие. Оно – для этого. Больше ни для чего.

– Круто, что теперь вы знаете, как у нас здесь бывает летом, – говорил Иоганн-Георг, вернее, трещал с энтузиазмом и скоростью малолетней девчонки-школьницы, никому больше такой темп не по зубам. – Я знаю, что вам и в ноябре понравилось, что кстати само по себе поразительно, никому здесь не нравится в ноябре, а вам почему-то да, и это бесценно, нет ничего дороже бессмысленной и безнадежной ноябрьской любви. Но лето есть лето, август есть август. Выдумать невозможно прекрасней его черных, душных звездных ночей; ну разве только июньские, когда небо делается зеленым, потому что в нем отражаются травы, и акации так яростно пахнут, что можно сказать, орут. Однако на июнь поглядите когда-нибудь позже. Сегодня мне снится август, а не июнь.

– Так безлюдно, – наконец сказал Эдо. – Даже поздно вечером в ноябре на улицах были люди. А в августе никого в городе нет?

– Да есть, конечно. По бульварам толпами бегают, кафе даже в полночь забиты битком, как будто завтра никому на работу не надо, – улыбнулся его проводник. – Просто не забывайте, этот август еще не пришел, он мне снится. Мало кому удается пролезть в мой сон. Вот вам удалось, и это отлично. Я люблю хорошую компанию. А вы – настолько отличная компания, что обязательно надо будет познакомиться наяву.

Смешная идея. Вот бы все так знакомились. Подходили бы друг к другу на улице: «Неужели не узнаете? Я же ваш позавчерашний сон!»

– Пошли к реке, – вдруг скомандовал Иоганн-Георг. – Вы турист, вам все интересно. А я хочу посмотреть, какой она мне приснится на этот раз. Согласны?

– Можно подумать, будто от моего согласия сейчас хоть что-то зависит.

– От вашего согласия зависит вообще все, – очень серьезно сказал тот. – То есть я сейчас, конечно, тащу вас, особо не спрашивая, куда глаза глядят и душа пожелает. Но не будь вы согласны – не конкретно на эту прогулку, а по большому счету, я бы ничего с вами сделать не смог. Даже не узнал бы о вашем существовании. Мало ли на свете народу. А я – сноб. Перебендя, как бабушка говорила. В общем, нос ворочу. Соглашаюсь иметь дело только с теми, кто больше всего на свете хочет, чтобы случилось… на самом деле, даже неважно, что, лишь бы из ряда вон выходящее. Удивительное. Невозможное. На этом месте – моя «цыганочка с выходом». Потому что я – оно.

Так вот он какой, самый страшный кошмар моей жизни! – наконец догадался Эдо. – Человек, который выпендривается гораздо круче, чем я.

– Смешно, – одобрил Иоганн-Георг. И спохватился: – Свинство с моей стороны. Извините. Я не нарочно подслушиваю ваши мысли. Обычно стараюсь не делать с людьми ничего такого, чего сам бы никому не спустил. А сейчас оно как-то само получилось. Но шутку я оценил.

– Да ладно, – великодушно отмахнулся Эдо. – Подслушивайте на здоровье. Все равно там сейчас «мать твою, охренеть» основным фоном. И редкие проблески здравого смысла: «Я сплю, это просто сон».

Тот коротко рассмеялся и увеличил скорость. Если раньше Эдо казалось, что его подхватил ветер, теперь это был натурально ураган. Все проносилось мимо со свистом – дома, деревья, снова дома, переулок, арка, какая-то крепость, лестница, и вот я уже качусь кубарем, хорошо хоть не по ступенькам, а просто с холма.

Опомнился уже на мосту через неширокую быструю реку, перламутрово-черную в свете ущербной луны. Почему-то снова в куртке, а ведь был совершенно уверен, что ее потерял.

– Отлично прошлись, – одобрительно сказал Иоганн-Георг. – Не знаю, как вам, а лично мне сейчас не помешало бы выпить. И ей.

– Кому – «ей»?

– Да реке, конечно. Она у нас вредная. Пока не налью, будет прикидываться самой обыкновенной речкой. Как будто это не мой сон, а просто реальность. В достаточной степени повседневная, чтобы скулы от скуки свело.

С этими словами он воздел к небу правую руку и какое-то время так стоял – ни дать, ни взять статуя Свободы новой формации. То есть мужик без факела и в пижамных штанах. Однако этот цирк, как ни странно, увенчался успехом: в руке вместо недостающего факела появилась бутылка. Он торжествующе рассмеялся и сказал:

– Вот спасибо! За это с меня причитается. Класс!

Одним движением откупорил бутылку и щедро выплеснул в реку – если не половину ее содержимого, то как минимум, треть. Пихнул Эдо в бок:

– Смотрите! Смотрите! Мне такое даже во сне хорошо если раз в три года показывают, а вам наяву повезло!

На радостях натурально на нем повис, но Эдо почти не ощущал его тяжести. Ну, что-то такое длинное на шее болтается, типа дополнительный шарф.

Стоял на мосту, смотрел на речку. Там и правда было на что посмотреть. Воды реки стали лилово-зелеными, как северное сияние и начали подниматься вверх. Не вздыбились вертикальной волной, что тоже наверное невозможно, но хоть как-то понятно человеческому уму, а просто начали прибывать, расти, как дрожжевое тесто, но при этом не выплескивались на берега, даже мост пощадили, росли строго вверх, устремлялись к небу, так что вскоре на месте реки стояла сияющая гора, высокая, как какая-нибудь Джомолунгма или какие еще бывают высокие горы; неважно. По крайней мере, с моста казалось, гора упирается в небо. А как это выглядело с другого ракурса, например, с точки зрения ангелов, скачущих по облакам, черт его знает. И опросить свидетелей ни единого шанса. Потому что больше никаких свидетелей нет.

– Фигассе Вильнялечка зажигает, – наконец сказал Иоганн-Георг. – То ли вы ей так сильно понравились, то ли моя настойка. Редкая, между прочим, штука. На… скажем так, свете одного далекого маяка.

– На чем только люди водку не настаивают, – с деланым равнодушием хмыкнул Эдо. Но тут же сам расхотел ломать комедию и спросил: – Попробовать дадите?

– Естественно, дам, – кивнул его спутник. – Я только до власти над миром жадный. А всем остальным делиться очень люблю.

Бутылка была из толстого, почти непрозрачного темного стекла – кажется, синего, насколько при свете луны можно цвет разобрать. Первый глоток показался вполне обычным – настойка себе и настойка, умеренно крепкая, без ярко выраженного вкуса, хотя… На втором глотке понял, что она ощутимо соленая, еще и с привкусом горечи, как морская вода. А третьим обжегся так, что в глазах потемнело. Не напиток, жидкий огонь. На несколько секунд утратил не только дар речи, но даже дар знать о том, что речь в принципе существует. И дар помнить, для чего она бывает нужна.

– Хватит, пожалуй. И с вас, и с меня, – сказал чей-то голос.

Эдо натурально сперва его не узнал, вернее, просто не вспомнил, откуда он тут взялся. И, если на то пошло, откуда здесь взялся я.

Пока вспоминал, этот тип успел отобрать у него бутылку. Сказал:

– Извините, что разлучаю вас с любимым напитком. Не хочу разбивать вам сердце, но у меня просто нет выхода. Я уже просыпаюсь. А тару надо сдавать.

И исчез. А Эдо остался на мосту через узкую быструю реку. Стоял, вцепившись в перила задубевшими от холода пальцами. Еле смог их разогнуть, когда решил, что пора уходить. Потому что здесь, конечно, отлично стоится. Но холодрыга такая, что даже новая куртка почти бессильна. Не рассчитали производители. Больше июльских полдней надо было в подкладку зашивать, – это была его первая мысль после долгого периода их отсутствия, видно зимним ветром всех выдуло из башки. Но уже вторая мысль оказалась гораздо более здравой: интересно, а в какой стороне мой дом?

Ответа у него пока не было. Но хорошо хоть появился вопрос.

Про телефон и карту в тот момент почему-то даже не вспомнил, хотя до сих пор был уверен, что это уже практически условный рефлекс. А просто огляделся по сторонам, как делали все заплутавшие путники в стародавние времена, до наступления торжества топографического прогресса. На одном берегу темно, высокие, как в лесу деревья, за ними прячутся маленькие, чуть ли не деревенские дома – ни хрена себе куда меня занесло. Это что, уже пригород?! Ладно, по крайней мере, на другом берегу горят фонари и виднеется большая автостоянка. И даже какие-то машины на ней стоят. Если я родился в рубашке, одна из них окажется такси. В любом случае, ясно куда для начала идти.

Родился, судя по всему, не только в рубашке, а в костюме с ботинками. Возможно, даже в пальто. По крайней мере, такси искать не пришлось, все оказалось гораздо проще: он сдался полиции. То есть увидел на парковке полицейский автомобиль с включенными фарами и устремился к нему, как к полномочному представителю человеческого мира, простого, понятного и невообразимо прекрасного в этой своей простоте. Сказал по-английски: «Доброй ночи, я заблудился…» – то есть только начал говорить, и как-то внезапно, практически без перехода обнаружил себя на заднем сидении, чуть не плачущим от окутавшего тело тепла. Седой полицейский уже выруливал с парковки, а его юная кудрявая напарница сочувственно говорила по-русски:

– Считайте, легко отделались, он еще и не в такие дебри завести может! Замерзли, наверное? Жалко, кофе в термосе уже кончился. Ничего, у нас тут все близко, за пять минут до дома вас довезем.

Спросил:

– Кто – «он»? – хотя вовсе не был уверен, что действительно хочет услышать ответ.

Кудрявая полицейская рассмеялась:

– Ну как – кто? Город, конечно. Больше всего на свете любит морочить головы новичкам. И водить кругами, как леший. Только называется городом, а по повадкам – тот еще лес.

Ехали и правда недолго. Но, глядя в окно машины, представлял, как шел бы пешком через жидко разбавленную фонарями темень и сколько бы раз свернул куда-нибудь не туда. Поэтому очень искренне сказал полицейским, когда выходил:

– Вы меня натурально спасли.

Они дружно пожали плечами с совершенно одинаковым выражением лиц – дескать, тебе виднее, спасли или просто подбросили – пожелали хорошей ночи, тронулись с места и свернули за угол прежде, чем он успел открыть дверь подъезда и войти.

Долго возился с ключами, отпирая квартиру. Не самое удачное сочетание – окоченевшие руки и малознакомый замок. Наконец вошел. В темном коридоре ему навстречу метнулся кто-то бледный, как привидение, в черном капюшоне на голове. Не заорал от ужаса только потому, что не успел: понял, что это зеркало. Никогда не держал дома больших зеркал, не привык к такому эффекту. Ну и нервы, конечно, после всей этой «цыганочки с выходом» стали совсем ни к черту, факт.

Сказал отражению, глядевшему на него с откровенной неприязнью:

– Ну и чего так уставился? Это же просто я.

Отражение в ответ скорчило уморительную рожу и показало язык.

Так-то лучше. Будем считать помирились. Можно заходить.

Дома, то есть в съемной квартире, оказалось фантастически хорошо. Гораздо теплей, чем на улице и даже чем в полицейской машине. Но еще долго не раздевался, такой его колотил озноб. Сидел на диване в застегнутой куртке, укутавшись толстым пледом, и не хотел ничего менять. Для полного счастья не хватало только еды, потому что пицца от Святого Георгия и прирученного им дракона была какую-то страшную, непостижимую ледяную вечность назад – это если по ощущениям. Но и согласно приборам, специально придуманными для измерения времени, тоже довольно давно, часов пять успело пройти. Вспомнил, что хозяйка квартиры говорила про какой-то круглосуточный супермаркет, сравнительно недалеко от дома, где-то около километра туда идти. Но отчетливо понимал, что сейчас на улицу не пойдет, даже закутавшись во все одеяла сразу. Всякой стойкости есть предел.

Обшарил карманы куртки в надежде, что прихватил из пиццерии – ясно, что не еду, это бы запомнил – но может хотя бы пакетик с сахаром. Они там смешные, с надписью «Для настоящих героев» – еще подумал: получается, для меня. Обязательно должен был сунуть пару в карман, а сейчас это натурально спасение. То есть, настолько лучше, чем ничего, что руки начинают дрожать при мысли: неужели не взял?

Сахара в карманах не обнаружилось, зато нащупал там два объемных пакета. Один темно-синий, с молотым кофе – боже, так я его все-таки купил?! Настолько хорошая новость, что разбираться с ее невозможностью будем потом. Второй пакет представлял собой сложную конструкцию из фольги и тонкой бумаги. Размотав все слои, обнаружил в пакете пирог, свежий, благоухающий, как будто только из печки, и даже, кажется, теплый. Впрочем, это как раз понятно: от тела нагрелся, пока я тут под одеялом сидел. Был настолько голодный, что сперва проглотил добрую половину и только потом спросил себя: откуда он взялся? Ответа, разумеется, не нашел. Но это не помешало доесть пирог до последней крошки, так и не разобравшись толком, что там была за начинка. Вроде мясо с грибами. А может, грибы без мяса. Мухоморы с поганками, что же еще, – подумал и рассмеялся. А досмеявшись, сказал: «Спасибо», – вслух, как будто повар был где-то рядом, сидел на кухне, или вышел на балкон покурить.