– Мне сейчас очень трудно, – сказала Кара.

Ханна-Лора уставилась на нее, ушам не веря. Потому что быть такого не может. Это же не кто-то, а Кара. А Кара не жалуется никогда.

Выдержав паузу, Кара торжествующе улыбнулась и объяснила:

– Очень трудно рассказать, что у нас там творится. Просто слов таких нет в языке! Создатели словарей крепко меня подвели, но я на них не в обиде. Бедняги никак не могли предвидеть, что в нормальном человеческом мире можно устроить такой невероятный бардак.

Они сидели в шезлонгах на берегу Зыбкого моря, которое нынешней осенью решило переместиться на одну из городских окраин, не самую дальнюю, но в такую погоду все равно совершенно безлюдную. Обе в длинных пальто, до бровей укутавшись в одеяла, окоченевшими на ветру пальцами поочередно отвинчивали крышку термоса, в котором принесли глинтвейн. Ханна-Лора называет такого рода мучения «пикниками» и любит без памяти. Впрочем, Кара не против. Все-таки море есть море, даже в ноябре. Подумаешь, великое горе – холод собачий. Когда так редко бываешь дома, там начинает нравиться вообще все.

– А. Ну, этот бардак я примерно могу представить, – улыбнулась Ханна-Лора. И поспешно добавила, чтобы не расхолаживать собеседницу: – В самых общих чертах.

– Что они себе позволяют, это немыслимо! – восхищенно сказала Кара. – И самое главное, непонятно, как – чисто технически. В голове не укладывается. Там же, сама знаешь, такая плотность материи, что ее тяжесть с непривычки кому угодно покажется смертной тоской, а жизнь – обременительной обязанностью, которую приходится исполнять, чтобы избежать еще более обременительной обязанности умирать. И посреди всего этого – цирк с конями…

– А кто у нас «кони»? – оживилась Ханна-Лора.

– Да все мы немного кони в этом адовом цирке. Включая меня… На самом деле «цирк с конями» – просто смешное выражение. Ближайший синоним – «хрен знает что». Мой дед так любил говорить по любому поводу; подцепил когда-то на Другой Стороне. Не зря о нем судачили, что ругательств и анекдотов притащил с Другой Стороны больше, чем сигарет, даже если считать их поштучно… Ты же знала моего деда?

Ханна-Лора отрицательно покачала головой. Усмехнулась:

– Я не настолько древнее существо, как утверждают городские сплетники. Ну, то есть на самом деле гораздо более древнее, чем они могут представить, но между моей смертью и последовавшим за ней воскрешением был довольно большой исторический перерыв. Так что возможность познакомиться с блистательным Шарки я благополучно профукала. Но слышала о нем много, конечно. Великий был контрабандист. Говорят, чуть ли не половину хитрых приемов, позволяющих сохранить память на Другой Стороне, именно он придумал.

– По словам деда, хитрые приемы придумал не он, а бабка Мальвина. И всему его научила перед тем, как сбежать на Другую Сторону к новому хахалю, чтобы сам не пропал без нее и детей прокормил.

– Ты серьезно?

– Ага. Бедовая у меня была бабка. Сбежала, и больше ее не видели. Но совершенно не удивлюсь, если однажды вернется, как ни в чем не бывало, в розовом кабриолете, с контрабандной сигарой в двух последних уцелевших зубах. Мои, когда очень сердились, говорили в сердцах, что я – вся в нее. И делали такие специальные скорбные лица, что сразу становилось ясно: бабка была что надо. И я молодец, что в нее удалась.

– Ты молодец, это факт. Так что за «цирк с конями» на Другой Стороне? Это ты Стефанову контору так называешь?

– Ну, в том числе. Хотя у них-то как раз в делах порядок – насколько вообще может быть порядок в делах несуществующего, с точки зрения всех нормальных людей, отдела городской полиции, по прихоти несуществующего начальника расположенного на несуществующем же этаже самого настоящего полицейского комиссариата. Я туда каждый день захожу по пропуску. Наяву! Через служебную проходную, прикинь.

– Ну, Стефан есть Стефан, – хмыкнула Ханна-Лора. – Кем бы он под настроение ни прикидывался и с каким бы суровым лицом ни рассказывал о первостепенных задачах Граничной полиции, а настоящая цель у него всегда одна: чтобы все вокруг охренели. Саму реальность с ума свести – вот чего ему надо. И это, будем честны, наилучшая стратегия из возможных. Чем больше абсурда на Другой Стороне происходит, тем легче там дышится.

– Это да, – подтвердила Кара. – Я же больше полувека назад впервые всерьез там застряла, есть с чем сравнить. Очень сильно с тех пор изменилась наша Другая Сторона. Помнишь мальчишку – композитора, который наотрез отказался возвращаться домой, потому что у него репетиция? Спорим на что угодно, еще лет двадцать назад он бы там тихо спился от лютой тоски. Ну или не тихо, зависит от темперамента. А вернувшись домой, рыдал бы от счастья у нас на руках, узнав, что можно остаться тут навсегда.

– Да, пожалуй, – кивнула Ханна-Лора. И, торжествующе улыбнувшись, добавила: – Вот что может сделать один-единственный самозванец с несгибаемой волей и хорошим чувством комического!

– Самозванец?

– Ну да. Самая смешная и страшная правда о Стефане – он самозванец. Ясно уже, что никто никогда не выведет его на чистую воду. Но формально это именно так.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что родился он – черт разберет, когда именно – но простым человеком. Ну то есть понятно, что как раз непростым. Но все-таки самым обычным образом родился у человеческой женщины, от такого же человеческого отца. И всего за одну короткую жизнь освоил такие хитрые ритуалы, что сумел притвориться бессмертным духом. Заметь – сперва просто притвориться! Еще не по-настоящему стать. И в таком виде вломился в сферу пребывания высших духов, где его приняли как своего. Хорошо в роль вошел, что тут скажешь. А может, просто своим нахальством их очаровал…

– Ты серьезно? А что, так можно? – изумилась Кара.

– Конечно, нельзя! Но Стефан есть Стефан. Он же наглый, как танк. Вижу цель, не вижу препятствий. Мне надо, и точка; всех несогласных просят пройти в бомбоубежище и помолиться, глядишь, пронесет… Знала бы ты, как он воскрешает мертвых! Это, честно говоря, лютый ужас, вопиющее нарушение всех законов, так нельзя. Как вспомню, так вздрогну. Просто хватает за шкирку и тащит силком за собой, обратно, в жизнь. Орешь: отвяжись, придурок, у меня там уже нет тела! – а он такой: да фигня твое тело, подумаешь, новое, лучше прежнего отрастет. И ведь действительно отрастает, хотя так не положено. Не должно человеческое тело просто так с бухты-барахты, без естественного процесса рождения у покойника отрастать! И вот так у него все.

– Матерь божья! – расхохоталась Кара. – Он настолько хамло?

– Вот именно. Подозреваю, высших духов именно это и подкупило. Наглость такого рода в людях они ценят превыше всего, потому что, с их точки зрения, человеческая воля, побеждающая непреодолимые обстоятельства, это очень красиво. Примерно как для нас новогодний фейерверк. В общем, Стефан среди них отлично освоился, пообвыкся, втянулся и понемногу превратился в того, кем поначалу только прикидывался – оно, сама знаешь, так и работает. Если достаточно долго и ловко притворяться кем-то большим, чем уродился, можно убедить даже судьбу и собственную природу. Вот он и убедил. А между делом завел много полезных знакомств и со временем выбил себе официальную должность, довольно скромную, но ничего иного он никогда не желал.

– Должность?!

– Именно. Официальную должность Младшего духа-хранителя города. Собственно, обоих наших городов.

– А почему именно этого города? Из-за границы?

– Естественно. Какой смысл шаману такого масштаба беспокоиться о городах, где границы нет? Что ему там делать? Вышивать крестиком? Ну тоже в общем-то можно. Но Стефан в рукоделии не силен.

– Граничных городов, насколько я знаю, на этой планете не то чтобы очень много, но все-таки гораздо больше одного.

– Ну так Стефан родом откуда-то из здешних мест. Как-то сказал, что в его детстве-юности никакого города на Другой Стороне еще толком не было, только крошечное человеческое поселение, а вокруг – леса и холмы, пустая земля. И при этом – настолько проницаемая граница, какой она бывает только в малолюдных местах. Буквально шаг в сторону, и провалишься на изнанку. То есть, к нам. А у нас в ту пору царил такой немыслимый хаос, что даже в учебниках тот период толком не описан. Уже на моей памяти несколько видных ученых историков сошли с ума при попытке внятно рассказать об эпохе Сменяющихся Иллюзий, когда каждый натурально жил одним днем: от пробуждения до сна, а на следующий день просыпался другим человеком, в совершенно иных обстоятельствах. И даже эта хрупкая иллюзия существования у каждого была своя, не совпадающая с иллюзиями соседа, так что каждый ходил, окруженный своей отдельной действительностью, прекрасной и недолговечной, как елочный шар…

– Об этом я немножко знаю, – кивнула Кара. – Ну, сколько смогла найти информации, столько и усвоила. С ума, кстати, вроде бы не особо сошла.

– Вот ты могла бы написать такой учебник! – оживилась Ханна-Лора. – У тебя крепкие нервы и ясная голова.

– И ни минутки свободной.

– Это да. Обычное дело: людям с крепкими нервами и ясной головой всегда есть чем заняться кроме учебников, поэтому с образованием черт знает что творится у нас… Ладно, мы говорили о Стефане. А он влюбился раз и навсегда – в будущий граничный город и в неописуемый хаос его изнанки. Особенно, как я понимаю, в него. Так крепко влюбился, что теперь к нам носа не кажет, чтобы под его тяжелым влюбленным взглядом все снова не стало таким, как он впервые увидел. Не приведи боже, конечно! Даже если всего на полдня превратимся, последствия и за сотню лет не разгребем… Слушай, это ужасно смешно! Чувствую себя самой настоящей сплетницей. Сижу такая, рассказываю подружке: «Он влюбился!» А ты сейчас должна удивляться: «Ну и дела!» – и наседать на меня с расспросами: «А что потом было? А он чего? А она?»

– Ну и дела! А что потом было? – спросила Кара, и они дружно рассмеялись. И одновременно потянулись за термосом, в котором еще плескались остатки горячего вина.

– На самом деле я хотела задать совсем другой вопрос, – сказала Кара, поставив на песок пустую чашку. – Но тоже достаточно глупый.

– Не сомневаюсь. В смысле верю в твои возможности. Давай!

– Почему должность – всего лишь Младшего духа-хранителя? С какого это перепугу Стефан вдруг таким скромным стал?

– Ну так просто Старший дух-хранитель какой бы то ни было местности – не официальная должность, а состояние сознания, – объяснила Ханна-Лора. – Своего рода одержимость; с точки зрения людей и даже большинства высших духов, довольно невыносимая. Никто такое веселье подолгу не выдерживает, поэтому Старшие духи-хранители мало у каких городов есть. То есть, постоянных нет, а так-то конечно иногда появляются, на пару часов, в лучшем случае – дней, а потом снова жди, пока новый отыщется. И это еще огромная удача для города, если Старший дух-хранитель возникает хотя бы раз в год. Обычно гораздо реже. Так и живут неприкаянные: город без Старшего духа-хранителя, как ребенок без вымышленного друга – вроде бы все на месте, а все равно чего-то самого главного недостает. Но Стефан, сама знаешь, и тут ловко выкрутился. Нашел, кого припахать. Он – мой герой.

– Да не то слово, – вздохнула Кара. – На самом деле немного невовремя вся эта информация: формально Стефан сейчас для меня – что-то вроде начальства. А обожать собственное начальство – дурной тон… Извини, дорогая. Ты тоже начальство, я помню. Но тебя я все-таки не обожаю, а просто люблю.

– Правильно делаешь, – невозмутимо кивнула Ханна-Лора. – Любить меня легко и приятно. И, говорят, полезно, как пить гранатовый сок. А насчет Стефана – ну извини. Я не виновата, что он такой распрекрасный. Может, просто попробуешь и дальше сердиться, что он предложил увести с Другой Стороны наши Мосты? У тебя, я помню, это хорошо получалось.

– Не пройдет. Я сперва несколько дней на него посердилась, а потом пошло такое веселье, что стало не до того. Ну и у меня, знаешь, было время посмотреть, что там, на Другой Стороне, происходит. И подумать. И – один-ноль в пользу Стефана, он своего добился! – охренеть. Потому что это же действительно очень красиво: увести с Другой Стороны наши Мосты и одновременно открыть столько Путей, что к нам теперь чуть ли не каждый день кто-нибудь из тамошних заглядывает. И влюбляется навсегда, как им положено, и потом тоскует, сам толком не понимая о чем. А уж они это дело умеют, как нам и не снилось. Хороший, прочный клей – их тоска!

– Да, действительно красивый ход, – кивнула Ханна-Лора. – Надо же было до такого додуматься: вынудить Другую Сторону нам помогать. Навязать алчному хищнику роль заботливого опекуна. Причем Другой Стороне от этого, пожалуй, даже побольше пользы, чем нам.

– Ты сейчас о какой пользе?

– О постепенном изменении природы Другой Стороны. Действие, как ни крути, важней намерения. Разбойник, который защищает принцессу, уже не совсем разбойник. Особенно если ему придется делать это много лет кряду, изо дня в день. Сам не заметит, как станет благородным рыцарем; процесс неизбежен и необратим. По-моему, гениально. Еще никогда никому не приходило в голову, что саму реальность, данную нам в ощущениях, можно попробовать перевоспитать.

– Перевоспитать! – восхитилась Кара. – Ну точно, да! И ведь у него получается. Не знаю, что на всей остальной Другой Стороне творится, для этого надо своими глазами увидеть, а мне не светит. Но наш город уже так изменился – вообще не узнать.

– Да уж, Стефан времени зря не теряет, – усмехнулась Ханна-Лора. – Слушай, а ты знаешь сказку про дядю Миколу?

– Воспитателя детского сада, очень сердитого с виду, с вечно полным карманом конфет и входом в волшебный сад в рукаве? Моя любимая книжка в пять лет была! А почему ты спросила?.. Ой! Ты имеешь в виду, что Стефан?..

– Ну так дядя Микола же! Вылитый! Скажешь, нет?

И обе натурально пополам сложились от хохота, неудержимого, до слез.

– Как я теперь с ним работать буду? – сквозь смех простонала Кара. – Дядя Микола! С конфетами! В рукаве сад!

– Ну так как раз отлично будешь работать, – утешила ее Ханна-Лора. – Смеяться над начальством гораздо более продуктивно, чем его обожать.

Потом, когда уже шли к машине, Ханна-Лора вдруг сказала:

– Сплетни в обмен на сплетни, дорогая. Я тебе столько выболтала про Стефана не потому, что язык от вина развязался. То есть не только поэтому, а еще и в надежде, что ты в качестве ответной любезности расскажешь человеческими словами, кто такой этот твой агент Гест…

На этом месте Кара споткнулась, да так, что чуть не упала. И упала бы, но Ханна-Лора ее подхватила, практически на лету. Спросила:

– Это был ответ на мой вопрос?

– Вроде того, – невесело усмехнулась Кара. – На самом деле, кто он такой, я не знаю. И не уверена, что хочу знать. То есть, конечно, хочу, я любопытная. Но что-то мне подсказывает, что ужиться с этим знанием будет непросто.

– Даже так? – изумилась Ханна-Лора, усаживаясь за руль. – Извини, дорогая. Если так, можешь не сплетничать. Я просто не подозревала, что все так сложно у вас.

– Спасибо, – вздохнула Кара. – Сложно – не то слово.

И уже после того, как Ханна-Лора вырулила с совершенно пустой пляжной парковки, сказала:

– Ты же меня хорошо знаешь. Правда, я совсем не трусиха?

– «Не трусиха» – это еще слишком скромно сказано. А что?..

– Неважно. Важно, что трусихой я никогда не была. А этого агента Геста боюсь до обморока. Ну то есть не до настоящего обморока, но иногда натурально темнеет в глазах. И ноги дрожат как кисель. Не всегда, слава богу. Моментами. Но эти моменты, скажем так, довольно регулярно случаются. Он совершенно ужасный. И одновременно такой хороший, что я его про себя называю ангелом. Хотя никогда их не видела. И вообще не уверена, что они есть. Мир и так слишком сложно устроен, куда нам еще и ангелов… Но в детстве верила. И представляла примерно что-то такое: милые, добрые, могут заплакать от чужой боли, хотят всех спасти, но человеку находиться рядом с ними совершенно невыносимо. Ай, ладно, неважно, что я там себе в детстве напредставляла. «Ангел», «не ангел» – это только слова. Просто он в меня не помещается – ни в рассудок, ни в восприятие, ни даже в воображение, поэтому страшно. Ум испытывает страх, когда не справляется с поступающей информацией, это факт.

– Ну ничего себе, какие дела творятся, – присвистнула Ханна-Лора. – Не помещается, надо же! Где, интересно, ты такое сокровище откопала? И как?!

– Я не копала. Он сам пришел. Сказал, что хочет сотрудничать. Предложил помощь в сложных делах в обмен на информацию об этих самых делах. Иными словами, желает, чтобы мы звали его на помощь в особо затруднительных случаях, это и есть оплата его услуг. Потому что в человеческом мире, по его словам, слишком много горя и боли, надо по мере сил уменьшать их количество, а он не справляется: за всем сразу даже в одном-единственном городе не уследишь.

– Тебя послушать, так, похоже, и правда ангел, как их описывали тайные древние манускрипты, исчезнувшие вместе с нашей Восьмой Империей, – растерянно согласилась Ханна-Лора. – Вот интересно, как это он в человеческий город забрел? И зачем? – и помолчав, спросила: – А ты случайно не знаешь, почему он просто прямо к Стефану не пошел?

– Говорит, что ему нельзя приближаться к Стефану. Дескать, самому очень жаль, но так будет лучше для всех. Он присматривался к остальным сотрудникам Граничной полиции, но не был уверен, что его общество пойдет им на пользу, а для него совершенно невыносимо причинять людям вред. Поэтому действовал в одиночку, пока не увидел меня. Говорит, сразу понял, что у меня с ним особых проблем не будет. Нннууу… видимо, тьма в глазах и ноги-кисель – проблема обычная, штатная. А особых действительно нет.