ГЛАВА 14 ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

ГЛАВА 14
ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Бринн смотрела на сотни всадников, выстроившихся позади Таналака Кренка. Он привел большой отряд тогайру из Дариан-Дариалла, чтобы их предводительнице, Тогайскому Дракону, по дороге не пришлось беспокоиться о безопасности.

Женщина с сомнением перевела взгляд на Астамира и Аграделеуса, в данный момент пребывающего в виде двуногой ящерицы. Они были сейчас гораздо ближе к Дариан-Дариаллу, чем к Хасинте, причем исключительно благодаря дракону.

— Их не так много, как я рассчитывал, — разочарованно протянул Пароуд. — Хотя ведь они ру… тогайру, я хотел сказать, известные доблестью воины.

— К Дариан-Дариаллу стекаются и другие, — отозвался Таналак Кренк. — И я рад, что ты не сомневаешься в воинах, сумевших нанести поражение твоему великому государству.

Пароуд открыл рот, чтобы ответить, но Бринн резко оборвала его.

— Довольно!

Она посмотрела на мистика, безмолвно прося о помощи. Что ей делать? Отослать эту армию на помощь Хасинте, а Дариан-Дариалл пусть защищают те воины, которые сейчас собираются в городе, откликнувшись на ее призыв? Только что имевший место обмен репликами между Кренком и Пароудом свидетельствовал о не угасшей окончательно враждебности между двумя народами, о взаимной подозрительности, взращивающейся на протяжении сотен лет. С учетом этого имеет ли она право обращаться к тогайру с просьбой идти на смерть ради упорядочения ситуации в Бехрене, ради спасения жреца-ятола, долгие годы усердно служившего недавно погибшему правителю Чезру? Разве ятол Маду Ваадан когда-нибудь ставил под сомнение решение Чезру Дуана захватить тогайские степи и поработить их народ?

И тем не менее другим участником разворачивающейся в Бехрене схватки за власть был человек, которого Бринн ненавидела едва ли не больше всех на свете. Да, Чезру Эаким Дуан приказал захватить Тогай, но исполнителем его воли был ятол Бардох, безжалостный, невероятно жестокий человек, без раздумий уничтоживший множество ее соотечественников.

В том числе и родителей Бринн.

Тогайранка закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Лично ею владело желание отомстить Бардоху, но справедливо ли это — втягивать свой народ в междоусобицу в Бехрене?

Почувствовав легкое прикосновение к плечу, Бринн открыла глаза. Астамир сделал ей знак отойти в сторону, чтобы они могли поговорить, не делая беседу достоянием посторонних ушей.

— Сражаться с ятолом Бардохом на улицах Хасинты было бы чистым безрассудством, — сказал мистик. — Твои всадники лучше приспособлены к боям на открытой местности. Используй их, чтобы трепать армию ятола Бардоха по флангам. — Он умолк, вглядываясь в хмурое лицо истерзанной сомнениями подруги. — Если ты вообще решишь использовать своих людей.

— Имею ли я на это право?

— Ты их предводительница, — отозвался Астамир. — И если прикажешь им идти в бой, они с радостью подчинятся тебе.

— Как я могу просить их об этом? В первую очередь я должна думать о благе своего народа.

— А будет ли тогайру польза, если власть в Бехрене захватит ятол Бардох? — сказал мистик. — Ни для кого не секрет, что он точит зуб на Тогай.

Так оно и было, и в этом как раз и состояла основная проблема. Если Бринн не вмешается и Гайсан Бардох одержит верх в охватившей Бехрен междоусобной войне, тогайранцы очень скоро так или иначе окажутся в нее втянуты. И разумеется, первым делом Бардох попытается вернуть себе Дариан-Дариалл.

Конечно, Бринн хорошо понимала, что ее возможности ограниченны. Она перевела взгляд на всадников тогайру. Их было так немного! Смогут ли они повлиять на исход схватки, даже если она бросит их в самое ее пекло?

Тогайранка посмотрела на Астамира и решительно направилась к поджидавшему ее отряду. На протяжении двух последних недель она старательно избегала мыслей о необходимости принять решение. На всем пути от пещеры Аграделеуса Бринн надеялась, что Маду Ваадан сам разделается с Гайсаном Бардохом и ей не придется ввязываться в войну между ними.

Однако сейчас время колебаний закончилось.

— Возвращайся в Дариан-Дариалл и собирай силы, — приказала она Таналаку Кренку.

— Только поторопитесь! — вставил Пароуд. — Иначе может оказаться слишком поздно.

Тогайранка, прищурившись, метнула в его сторону недобрый взгляд и снова посмотрела на верного соратника.

— Организуй защиту Дариан-Дариалла, перекрой все дороги. Если ятол Бардох одержит победу, он, не сомневаюсь, тут же повернет войска против нас. И мы должны быть готовы встретить его.

— Все так и будет сделано, — заверил ее Таналак Кренк.

— Что за глупости? — возмутился Пароуд. — Ты бросаешь нас в час нужды?

— Бросаю вас? — холодно переспросила Бринн.

— Ты для виду заверила ятола Ваадана в дружбе, чтобы добиться от него желаемого, а когда эта дружба подверглась испытанию…

— Дружба, говоришь? — перебила она бехренца. — Я никогда не заверяла ятола Ваадана в дружбе, ни для виду, ни на самом деле.

Не находя слов, Пароуд, задыхаясь, беспорядочно замахал руками.

— Когда ятол Бардох… стоял у твоих ворот… когда ты оказалась в беде… разве не ятол Ваадан…

— …отозвал гарнизон Хасинты и осаждавшую Дариан-Дариалл армию, потому что не рискнул продолжать сражение, обходившееся столь дорогой ценой? — закончила Бринн. — А теперь послушай меня внимательно. Я не враг твоему ятолу Ваадану. Но все, и ты в том числе, прекрасно знают: прекращение осады Дариан-Дариалла было выгодно и ему, и всему Бехрену.

— Он позволил тебе править городом! — закричал Пароуд. — Бехренским городом!

— Потому что перед ним стоял выбор: или я, или ятол Бардох, который, как он уже тогда предполагал, в самое ближайшее время нападет на него, — ответила тогайранка. — Так что теперь я приняла решение в интересах в первую очередь своего народа.

Бринн кивнула Таналаку Кренку, и тот, отвесив короткий поклон, развернул пони и поскакал к воинам.

Бехренец снова принялся было протестовать, но она вперила в него холодный взгляд.

— Я не стану просить тогайру проливать кровь ради благополучия твоей страны, — заявила Бринн. — Нет, не сейчас, когда воспоминания о жестокости бехренцев еще слишком свежи в их памяти. Если ятол Ваадан и впрямь хочет союза или, более того, дружбы между нашими народами, его долг сделать все, чтобы подобная дружба возникла.

Пароуд долго молчал, переваривая услышанное.

— Ятолу Ваадану будет трудно это сделать, если он погибнет, — изрек он наконец.

— Такой исход был бы крайне нежелателен, — отозвалась тогайранка. — И я, насколько это будет в моих силах, постараюсь помешать этому.

Бехренец, казалось, перестал вообще что-либо понимать.

— Ты же только что сказала…

— Что не стану просить свой народ проливать кровь за Бехрен. Что же касается меня лично, наша вражда с ятолом Бардохом имеет гораздо более глубокие корни.

— Одна женщина? — скептическим тоном осведомился присутствующий здесь же Печтер Дан Тарк. — Каким бы выдающимся воином она ни была, армию она собой не заменит.

— Одна женщина и один Джеста Ту, — сказала Бринн, бросив взгляд на Астамира.

Аграделеус издал низкое обиженное рычание.

— Тебя мы тоже не забудем, — успокоил его мистик.

Поначалу это были лишь небольшие ручейки бредущих с юга беженцев, отчаявшихся и безутешных. Вскоре, однако, ручейки превратились в мощный поток, просачивающийся между ветхими лачугами возле стен Хасинты и устремляющийся к городу. Это были жители Авру Даза и Пейерита, двух самых больших городов Медины, провинции, которой правил ятол Де Хамман. Еще не задав беженцам ни одного вопроса, ятол Маду Ваадан понял, что произошло.

Объединенные силы Бардоха и Перидана одолели Де Хаммана. Больше между ними и Хасинтой не осталось никаких препятствий.

Беженцы прибывали весь день и всю ночь; казалось, им не будет конца. Ятол Ваадан приказал закрыть ворота, но люди все равно продолжали стекаться к Хасинте, потому что больше им идти было некуда. Тысячи и тысячи роились за стенами города, на полях между полуразрушенных хибарок. У них заканчивались еда и питье, а в измученных глазах стремительно таяла надежда.

На вторую ночь после того, как все это началось, разведчики вернулись в город с сообщением, что в небе на юге видны яркие, достаточно характерные отблески. Маду Ваадан понял, что это горит Авру Даз.

Вскоре один из беженцев добился аудиенции у ятола Ваадана, и тот не сразу даже узнал этого измученного человека в разорванных, покрытых грязью одеждах.

— Я ожидал большего милосердия от Хасинты, — заговорил он голосом, в котором сквозили боль и неимоверная усталость.

— Ятол Де Хамман! Друг мой! — Маду Ваадан подошел к нему и участливо провел рукой по его грязной щеке. — Мы ничего не знали…

— Ты знал, что ятол Бардох собирает огромную армию, и знал, что он повернул на юг, — возразил Де Хамман.

— Но мы не могли быть уверены, с какой целью.

— Разве это не очевидно? Мои земли в руинах, мои города сожжены. Многие мои воины все еще на западе, куда их отправил Чезру Дуан ради затеянной им безумной войны, а оставшиеся смертельно утомлены от бесконечных стычек с Периданом.

— Подумай сам — откуда мне было знать о планах Гайсана Бардоха? — запротестовал ятол Ваадан. — Он с равной вероятностью мог наброситься как на тебя, так и на Перидана.

Не являясь откровенной ложью, рассуждения Маду Ваадана выглядели тем не менее шаткими и неубедительными, что было очевидно для всех присутствующих. С самого начала мятежа ятол Бардох открыто заявлял о притязаниях на главный город Бехрена, и, учитывая это, на юг он мог повернуть только ради союза с Периданом, враждующим с Де Хамманом, которого поддерживала Хасинта.

Тем не менее вконец отчаявшийся ятол Де Хамман не стал углубляться в дискуссии на эту тему.

— Мы не могли оказать им серьезного сопротивления, — горестно сказал он. — Ятол Перидан неожиданно, как из-под земли, возник у стен Пейерита, а тут еще и ятол Бардох подоспел. В общем, соотношение сил было пять к одному, причем не в нашу пользу. Многие бежали с поля боя, а оставшиеся погибли все до одного. В тот же день Пейерит запылал. Я пытался каким-то образом организовать оборону Авру Даза, но…

Он беспомощно покачал головой и закрыл глаза, плечи ятола сотрясались от рыданий.

— Мы остановим их, — решительно заявил ятол Ваадан, — и заставим заплатить за горе, причиненное тебе и твоим людям. После чего, мой старый друг, я помогу возродить разрушенные города Медины. Даю слово!

Казалось, это немного утешило ятола Де Хаммана. Он смахнул слезы, посмотрел на Маду Ваадана и кивнул; на лице его появилась надежда.

Ятол Хасинты сделал знак помощникам отвести Де Хаммана туда, где он мог бы привести себя в порядок и восстановить силы. После чего удалился в спальню, преследуемый образами гибнущих людей и пылающей Хасинты.

Сон к Маду Ваадану не шел.

А на следующее утро, когда разведчики сообщили новые подробности того, что произошло на юге, ятол Ваадан понял, что не сможет уснуть еще очень долго.

— Авру Иза, Прада, Алзат, Терамен…

Это были города — почти все большие города западного Бехрена, — перешедшие на сторону ятола Бардоха в его походе против Хасинты.

Рабия Эвоу продолжал перечислять, перейдя теперь к юго-западной части королевства, владению ятола Перидана Косиниде. Учитывая, что источником этих сведений являлся Рабия Эвоу, Ваадан не сомневался в их подлинности. Этот человек был лучшим шпионом Хасинты, на редкость сообразительным, великолепно умеющим менять не только внешность, но и манеру поведения и способным просочиться куда угодно. Много лет назад по приказу Чезру Дуана невысокий, худощавый, смуглый Рабия Эвоу проник в орудующую в доках Хасинты воровскую шайку, добыв поистине бесценную информацию.

— Прада? — тем не менее недоверчиво переспросил Маду Ваадан.

Дело в том, что этот город, в недавнем прошлом считавшийся центром науки и искусств Бехрена, всегда держался в стороне от войн.

— Жители Прады возмущены тем, что ты позволил Бринн Дариель не возвращать рукописи из знаменитого скриптория, которые она выкрала, — ответил Рабия.

— А как бы я мог их вернуть? — раздраженно спросил Ваадан. — Призвать добрых жителей Прады к походу на Дариан-Дариалл, против Тогайского Дракона?

Рабия Эвоу лишь пожал плечами, как если бы его эта проблема не касалась.

— Нужно же им кого-то обвинить в том, что они потеряли, — отозвался он.

— Ятол Де Хамман сказал, что напавшая на него объединенная армия впятеро превосходила силы, которыми он располагал…

— Значит, там присутствовала всего лишь половина армии Бардоха, — с мрачным видом перебил ятола Рабия Эвоу, тем самым окончательно сразив его.

Теперь не оставалось сомнений — Хасинта обречена.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Маду Ваадан повернулся к окну и устремил взгляд на залив, а точнее говоря, на усеивающие его у самого горизонта крошечные темные пятнышки.

Наступили ранние сумерки. Бринн и ее спутникам было хорошо видно, где заканчивается вереница беженцев и начинается волна преследующих их воинов. Аграделеус опустил седоков на высоком бархане, откуда прекрасно проглядывалась дорога. На юге небо освещалось зарницами — это полыхал пожарами Авру Даз, над песками звенели крики и стоны боли.

— Прикажи своему чудовищу напасть на них! — закричал Пароуд, обращаясь к Бринн. — Неужели ты так и будешь стоять, глядя, как гибнут ни в чем не повинные люди? Тебя нисколько не мучает совесть?

За их спинами Аграделеус издал низкое, громыхающее рычание. Бехренец обернулся и испуганно воззрился на дракона.

— Если ты еще раз назовешь меня чудовищем, я тебя съем, — посулил Аграделеус.

У посланца Хасинты был в этот момент такой вид, словно он вот-вот рухнет замертво.

— Гайсан Бардох умеет воевать против Аграделеуса, — ответила тогайранка, не столько давая объяснения бехренцу, сколько рассуждая сама с собой. — Я не хочу, чтобы он раньше времени узнал о драконе.

— Я съем их всех, — объявил Аграделеус.

Пароуд ткнул в его сторону пальцем, словно говоря Бринн, что вот, даже дракон согласен с ним, и тогда Аграделеус добавил:

— Но первым — тебя.

И снова бехренец едва удержался на ногах.

— Летим на юг, — решила тогайранка. — Если я правильно понимаю Гайсана Бардоха, он именно там, прячется за спинами воинов, дожидаясь, пока его победа не будет вызывать сомнений.

Она взглянула на Астамира, и тот кивнул в знак одобрения.

Когда стемнело, дракон снова взмыл в воздух и понесся по ночному небу, сворачивая к тыловым частям Бардоха.

С высоты Бринн без труда отыскала огни лагерных костров.

— Зачем тебе понадобилось, чтобы я прибыл сюда лично? — спросил ятол Ваадан, задыхаясь от гнева.

Мало того что ему пришлось залезать в маленькую, лодку и плыть до «Мечты Ротельмора», чтобы встретиться с аббатом из Энтела; этот человек даже не удостоил его личной аудиенции! По обеим сторонам аббата Олина сидели герцог Брезерфорд и магистр Маккеронт, а сопровождающих Маду Ваадана в каюту вообще не допустили.

— Будь доволен, что существует это «сюда», куда ты можешь прибыть, — сказал аббат Олин, с улыбкой превосходства взглянув на обоих подчиненных.

Огорошенный, ятол Ваадан посмотрел на Маккеронта.

— Ты говорил, что все приготовления закончены и аббат Олин в состоянии в любой момент помочь Хасинте! Где же обещанные солдаты, магистр Маккеронт? Где помощь, в которой мы нуждаемся сейчас, когда армия ятола Бардоха на расстоянии однодневного перехода от Хасинты?

Губы магистра искривила усмешка.

— Наши возможности гораздо богаче, чем ты в состоянии себе даже представить, друг мой, — ответил вместо него Олин. — Однако скажи — с какой стати я должен посылать солдат Хонсе-Бира на бой за Хасинту, если мне даже неизвестно, желает ли та на самом деле нашей помощи? Мне, знаешь ли, не улыбается мысль докладывать королю Эйдриану о его потерях в этой войне — войне, принять участие в которой нас пока никто не приглашал.

Силы, казалось, совсем покинули ятола Ваадана; плечи у старика поникли.

— Хочешь, чтобы я тебя умолял о помощи? — угрюмо спросил он.

Олин усмехнулся.

— Умоляй не умоляй, мне от этого никакой пользы не будет.

— Тогда что тебе надо, аббат Олин? — спросил ятол Ваадан. — Что я должен предложить в обмен за оказанную тобой помощь? Разумеется, ты понимаешь, что твоя позиция заметно усилится, если в Хасинте буду править я, а не ятол Бардох.

— А вот это еще как сказать, ятол, — ответил настоятель Сент-Бондабриса. — Я знаю ятола Бардоха много лет, и мы всегда симпатизировали друг другу. Он гораздо терпимее многих других в Чом Дейру относился к соглашению между Чезру Дуаном и Энтелом.

Маду Ваадан вздрогнул; это, несомненно, был намек на него лично.

— Однако пока ты имеешь дело со мной, и магистр Маккеронт недвусмысленно заявлял мне о вашей готовности помочь, — все более теряя надежду, с отчаянием произнес он. — Ты сам только что сказал, что готов выступить против ятола Бардоха. Поэтому перестань говорить загадками, аббат, и скажи, чего ты хочешь.

Аббат Олин внезапно резко наклонился вперед.

— Я остановлю армию Бардоха и спасу для тебя Хасинту, — заявил он. — А в качестве награды сделаю своей резиденцией Чом Дейру.

— У нас, конечно, имеются покои для гостей…

— Не в качестве твоего гостя, ятол, — усмехнувшись, уточнил Олин. — В качестве равного тебе!

Маду Ваадан изменился в лице и непонимающе заморгал.

— Мы вместе будем ковать новые взаимоотношения между церковью Абеля и вашей, — продолжал аббат. — Найдем то, что объединяет наши религиозные учения, и на основе этой общности создадим новую религию.

— Ты хочешь добиться распространения в Бехрене абеликанского вероучения!

Ятол Ваадан прекрасно понимал, что стояло за внешне скромными притязаниями Олина.

Тот снова удобно откинулся в кресле и посмотрел на помощников.

— Я предлагаю тебе место рядом со мной, — уронил он. — Очень удобное, я бы даже сказал, прямо-таки роскошное место.

— Место подставного лица, марионетки, доверием к которому ты воспользуешься, чтобы утвердиться в Бехрене, выражаясь более точно!

— А если и так? — отпарировал аббат Олин. — Твоя религия дышит на ладан, и я не поверю, что ты не понимаешь этого. Как только открылся ужасный обман Чезру Эакима Дуана, основа ее рухнула. Жрецы-ятолы почитают магические драгоценные камни орудием демона, поскольку именно на них держится могущество абеликанской церкви, а верховный правитель Бехрена, ваш Глас Бога, использовал эти самые камни, чтобы обеспечить себе бессмертие. Неужели ты и в самом деле надеешься, что ваша религия выдержит такое потрясение? Ну а я предлагаю тебе альтернативу. Вместе мы сможем снова завоевать доверие бехренского народа. Советую хорошенько подумать, прежде чем отвергать мое предложение, ятол. Если я разгромлю Бардоха, Хасинта уцелеет. Если же не тронусь с места… в этом случае я смогу увидеть, насколько высоко взметнется пламя над Хасинтой.

Маду Ваадан, словно загнанное в угол животное, оглянулся по сторонам и снова испытал ощущение, будто последние силы покидают его.

— Останови Бардоха… — почти прошептал он, умоляюще глядя на аббата Олина.

Улыбка его собеседника расплылась едва ли не до ушей.

— Помни, моя цена — место в Чом Дейру. Оно того стоит. Когда есть за что сражаться, я наилучшим образом выполняю свою задачу.

Аббат Олин посмотрел на Брезерфорда и кивнул ему, после чего герцог поднялся и покинул каюту. Задержавшись на мгновение в дверях, он оглянулся на аббата. На его лице застыло выражение сомнения — то самое, которое появилось на нем со времени восхождения на трон Эйдриана и оставалось неизменным на всем протяжении неожиданного путешествия в Хасинту.

— Возвращайся в свой… я хотел сказать, в наш город, ятол Ваадан, и прикажи лучникам, чтобы не стреляли, когда воины Хонсе-Бира появятся у западной стены, — распорядился аббат. — Своих же солдат расставь только на южной стене.

— На южной стене и в порту, — поправил его Маду Ваадан. — Есть сведения, что ятол Перидан собрал внушительный флот.

Аббат Олин и магистр Маккеронт рассмеялись.

— Только на южной стене, ятол, — повторил Олин. — В порту никакого сражения не будет.

Маду Ваадан непонимающе посмотрел на него.

Аббат, не считая нужным давать какие бы то ни было объяснения, расхохотался еще громче.

Из района притулившихся около южной стены Хасинты хибарок послышались отчаянные вопли.

Ятол Ваадан и люди из его свиты наблюдали за начавшейся резней с одной из башенок Чом Дейру. Легионы Бардоха и Перидана — причем многие солдаты по-прежнему носили цвета гарнизона Хасинты! — наступали между лачугами, безжалостно — а главное, без всякого смысла — убивая крестьян и беженцев, не успевших убраться с дороги.

Огромная толпа спасающихся от смерти хлынула к южной стене. Испуганные люди колотили кулаками по камню, напирали на ворота. Их было так много, что многих тут же затоптали насмерть.

— Скажите этим трусам, пусть сражаются! — вскричал Маду Ваадан, обращаясь к сопровождающим. — Стреляйте в них! Лейте горячее масло, если нельзя иначе отогнать людей от стены и заставить сражаться с Бардохом!

— Ятол, но у них нет оружия, чтобы противостоять солдатам, — попытался защитить несчастных один из свиты.

Однако охваченный яростью ятол Ваадан заставил его замолчать, влепив пощечину, и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Скажите им, пусть сражаются.

Вопли стали громче, напор на стену усилился — именно этого враги и добивались, понимал он. Безжалостный Бардох использовал крестьян как скот, заставляя солдат Хасинты впустую тратить стрелы и лить масло, чтобы отогнать несчастных. Подстегиваемые ужасом, сотни ни в чем не повинных людей превратились в подобие тарана Бардоха, долбящего городскую стену.

Маду Ваадан перевел взгляд на море, где уже можно было различить быстро приближающийся флот. Это были не низко сидящие, обтекаемые пиратские суда, которые, по сообщениям, входили в морские соединения ятола Перидана, а огромные боевые корабли Хонсе-Бира. С той возвышенной точки, на которой находился ятол Ваадан, он видел даже сигнальщиков на носу каждого корабля, размахивающих флажками.

Ятол посмотрел на север, в сторону гор.

— Поторопись, аббат Олин, — еле слышно пробормотал он.

Крики у южной городской стены начали стихать, и Маду Ваадан услышал призывы своих командиров. Спустя несколько мгновений сражение уже разгорелось в полную силу. Нападавшие обрушили на защитников град стрел; те, в свою очередь, поливали их горящей смолой. Однако Бардох и Перидан неплохо подготовились к штурму, и мощный залп катапульт, в том числе и с высокого бархана чуть в стороне, нанес городской стене серьезные разрушения: большой ее участок дал трещину и, казалось, готов был вот-вот развалиться.

Прикрыв глаза ладонью, ятол Ваадан смотрел, как к бархану подтаскивают новые осадные машины. Еще один мощный залп — и стена может не выдержать.

В город полетели камни, пылающие головни, и очень скоро городские дома у южной стены охватило пламя.

— Общее наступление! — приказал Абу Дез Абу, один из командиров сухопутного войска ятола Перидана, которое было переброшено сюда морем.

Этот страдающий от избыточного веса человек сидел в огромном, специально изготовленном с учетом его размеров мягком кресле. В прошлом известный воин, которого даже сравнивали по мастерству с чежу-леями, Абу Дез Абу много лет назад был серьезно ранен, в результате чего нижняя часть его туловища полностью потеряла чувствительность. Как правило, в не отличающемся милосердием бехренском обществе подобное ранение означало смертный приговор, однако ятол Перидан высоко ценил боевые навыки Абу Дез Абу и все эти годы оказывал ему поддержку. Именно этот человек свел Перидана с вожаком пиратов Майшей Дару, когда конфликт с ятолом Де Хамманом только разгорался. И этот союз дал ятолу Косиниды существенный перевес, решивший исход противостояния на севере.

Сейчас, когда решалась судьба Хасинты и, следовательно, всего Бехрена, союз с пиратами, похоже, в очередной раз принес немалую выгоду, поскольку, откликнувшись на призыв Перидана, Майша Дару привел для его поддержки целый флот. На кораблях, быстро приближающихся с севера, находилось более пяти тысяч солдат, в то время как пехота наступала на Хасинту с юга.

— Пусть сражение разгорится в полную силу, тогда и высадимся, — приказал Абу Дез Абу Майше Дару; губы его кривила злобная улыбка. — Перидан и Бардох стянут на себя все силы Хасинты, и на пристани никого не останется!

— Предлагаю пока уйти подальше в море, — отозвался пират, — чтобы дозорные на пристанях не заметили нас раньше времени. Там мы сможем поймать приливное течение с севера, что станет для обороняющихся полной неожиданностью.

Абу Дез Абу задумался, взвешивая каждое слово пирата. Это, пусть и небольшое, изменение плана не было оговорено заранее, и хотя Абу Дез Абу хотел, чтобы пехота первой подошла к городу, солдатам на судах сильно отставать от нее не следовало.

— Я знаю эту акваторию как свои пять пальцев. — Майша Дару хлопнул старого вояку по плечу. — Стоит нам миновать южное береговое течение, и ты поразишься, какую мы разовьем скорость. Благодаря обратному приливу мы понесемся к Хасинте быстрее тогайских пони.

— Обратному приливу? — недоверчиво спросил Абу Дез Абу. — Это еще что такое?

— Увидишь, — загадочно улыбаясь, ответил пират. И отошел, чтобы дать знак лоцману взять круто вправо, уводя корабли глубже в воды великого Мирианика.

В точности так, как было обговорено у него с герцогом Брезерфордом.

— Видишь, Перидан? Все идет как задумано, — самоуверенно заявил ятол Бардох, следя взглядом за тем, как рушится южная стена Хасинты. Они стояли на высоком холме рядом с внушительной батареей катапульт. — Как только люди твоего Абу Дез Абу высадятся, у защитников Хасинты не останется ни малейшей надежды и город будет наш.

Ятол Перидан непроизвольно пригнулся, когда катапульты дали очередной залп. «До чего же впечатляюще работают эти машины!» — снова подивился он. Они — козырная карта ятола Бардоха, как у него самого — солдаты старого вояки Абу Дез Абу. Люди Бардоха потратили несколько недель на сооружение этих огромных боевых машин. Перед их мощью Хасинта долго не устоит, пообещал он Перидану. Они же помогут — и ятол Перидан знал, что это станет для Бардоха самой большой наградой, — изгнать из бехренского города Дариана столь ненавистную ему Тогайского Дракона.

Похоже, события и вправду развиваются наилучшим образом. Даже с такого далекого расстояния Перидан видел, что защитники держатся из последних сил. Целые секции стены уже рухнули, в городе полыхали пожары. Все пространство перед самой стеной было усеяно телами мертвых крестьян и беженцев, покинувших города Де Хаммана еще до начала наступления Перидана и Бардоха. Теперь, как только Абу Дез Абу высадится на берег…

А ведь это уже должно было произойти! И тем не менее никаких признаков активизации военных действий со стороны пристани не наблюдалось, хотя вообще-то оттуда, где они стояли, увидеть, что там происходит, было почти невозможно.

Ятол Перидан испытал огромное облегчение, когда увидел скачущего к гребню холма всадника, который громко кричал, что в гавань входят корабли.

— Абу Дез Абу наконец-то, — сказал он Бардоху.

Ятол Авру Изы, одобрительно усмехнувшись, кивнул.

— Корабли в гавани! — снова закричал посланец, пока его конь с трудом взбирался по песчаному склону бархана. — Огромные боевые корабли! А над ними знамена с медведем и тигром!

Лица Перидана и Бардоха потемнели.

— Хонсе-Бир? — спросил ятол Бардох у гонца.

— Да, ятол, — ответил тот. — Это «медведи», нет никаких сомнений. И среди них корабли аббата Олина!

— А где же наш флот? — осведомился Гайсан Бардох, устремив злобный взор на Перидана.

— Не знаю! — воскликнул гонец.

Ятол Бардох, дрожа от ярости, сделал жест в сторону Анг Лик Ду, своего личного телохранителя, испытанного в боях воина чежу-лей. Тот шагнул вперед, выхватил из ножен за спиной изогнутый меч и одним плавным движением снес принесшему дурные вести голову с плеч, так быстро, что тот даже не успел вскрикнуть.

Голова несчастного покатилась по песку и остановилась, вперившись невидящим взглядом в обезглавленное тело, которое только еще начало падать.

— Ты уверял меня, что Абу Дез Абу заслуживает доверия, — рявкнул Гайсан Бардох, обращаясь к Перидану.

— Уверен, сейчас он окружает корабли Хонсе-Бира, чтобы потопить их в гавани, — пролепетал ятол Перидан, переводя ошеломленный взгляд с Анг Лик Ду на отрубленную голову и обратно.

— Как они вообще здесь оказались? — спросил Бардох.

Однако ответить Перидан не успел. Вдали затрубили рога, множество рогов!

Все оглянулись на этот звук. Даже с такого расстояния нападение «медведей» производило ошеломляющее впечатление.

Они плотным строем наступали на западную стену Хасинты — впереди несколько каре пехотинцев с сомкнутыми щитами и сверкающими в утреннем свете копьями; за ними кавалерия, не меньше тысячи, все закованы в броню, и всадники, и кони.

— Я не могу понять… Откуда? — прошептал ятол Перидан.

— Он заключил союз с Хонсе-Биром! — взревел ятол Бардох. — Такой же глупец, как его предшественник, который ради магических камней водил дружбу с абеликанскими монахами. И на свою религию Маду Ваадану так же наплевать! Но этот союз будет стоить ему жизни!

Ятол вперил яростный взгляд в Перидана.

— Прикажи всем отступать к этому холму. Сражение с вооруженными до зубов «медведями» прямо сейчас нам не по силам, нужно заставить их погоняться за нами. Пусть хорошенько пожарятся на нашем солнце, посмотрим, надолго ли их хватит! Когда они доберутся до этого холма, то будут падать от изнеможения. Вот тогда мы и сразимся с ними.

Он повернулся к солдатам, стоящим у катапульт.

— Стреляйте по «медведям» горящей смолой и будьте готовы в любой момент откатить машины. Кто знает, какими еще союзниками обзавелся этот пес Ваадан!

Закончив, Бардох увидел, что солдаты, обслуживающие катапульты, внезапно побледнели и, вытаращив глаза и раскрыв в ужасе рты, смотрят куда-то ему за спину. Проследив за их взглядами, он понял, что ятол Ваадан действительно обзавелся еще одним союзником — огромным драконом, реющим над солдатами Бардоха!

Бехренцы завопили и бросились в разные стороны, а дракон устремился к катапультам. Гайсан Бардох повернулся, явно собираясь сбежать вниз по склону, однако телохранитель схватил его за руку и оттащил назад, справедливо полагая, что здесь нацелившийся на осадные орудия дракон не причинит им вреда.

— Бардох! — закричала Бринн, узнав человека, которого столь ненавидела.

Понимая, что дракон не может быстро изменить направление полета, она перекинула ногу через его шею и спрыгнула вниз, не удержавшись на ногах и покатившись по песку.

Аграделеус, как и следовало ожидать, не стал прерывать движения. Вскоре две катапульты вспыхнули под порывами его огненного дыхания, а третья развалилась под ударом могучей когтистой лапы.

Тогайранка вскочила на ноги, круто развернулась и увидела, что Астамир вслед за ней спрыгнул на песок, а Аграделеус уже расправился с несколькими осадными машинами.

Бринн бросилась к Бардоху. Все бехренские солдаты, попадавшиеся ей на пути, с криками разбегались: никто не брал на себя смелость встретиться лицом к лицу с охваченной яростью женщиной.

Однако один все же решился на это — чежу-лей Анг Лик Ду.

Перекрывая ей путь, он встал перед тогайранкой, расставив ноги и покачиваясь взад-вперед, что помогало ему более устойчиво держаться на зыбком песке.

— Прочь с дороги! — крикнула она. — Сколько еще воинов чежу-лей должны закончить жизненный путь в этих песках? Неужели вам мало того, что произошло в Огненных горах?

Произнося эти слова, Бринн прекрасно понимала, что упоминание об Огненных горах разозлит воина, поскольку не так давно именно там, у подножия каменной лестницы, ведущей в Обитель Облаков, мистики Джеста Ту с помощью Аграделеуса, двух эльфов и ее самой наголову разбили внушительный отряд чежу-леев.

Анг Лик Ду прыгнул вперед, описывая мечом круги на уровне глаз тогайранки. Она хотела поднырнуть под сверкающее лезвие, но чежу-лей внезапно изменил тактику и нанес несколько рубящих ударов, заставив Бринн отступить.

Но недаром она в совершенстве владела искусством би'нелле дасада, танца с мечом, которому обучили ее эльфы.

Оказавшись вне пределов досягаемости меча Анг Лик Ду, тогайранка приняла боевую стойку.

Чежу-лей внезапно бросился вперед, перекидывая меч из руки в руку и нанося удары то в одном направлении, то в другом. Когда Бринн пыталась парировать их, он разворачивал меч по диагонали и словно ускользал от нее.

Тогайранка поняла, что ей следует просто уворачиваться от таких ударов.

Анг Лик Ду продолжал атаки, сверкающий меч со свистом разрезал воздух. Казалось, энергия и скорость движений воина чежу-лей возрастали с каждым мгновением, и женщине приходилось отступать.

У нее мелькнула мысль ошеломить противника, воспламенив Пляшущий Огонь, однако Бринн решила повременить с этим и попытаться оценить все его возможности, а уж затем прибегать к уловкам. При других обстоятельствах она с самого начала заставила бы меч вспыхнуть, хотя бы из соображений чести, однако сейчас ее целью был не чежу-лей, а Бардох. Тогайранка рассчитывала чуть позже использовать все возрастающую энергию противника против него же самого.

Боковым зрением она заметила двух бехренцев, которые приближались к ней с тыла с копьями наперевес. Однако между Бринн и ними словно из-под земли возник Астамир. Ему хватило нескольких отточенных взмахов рук и ног, чтобы вывести из строя нападавших.

Слишком занятая схваткой с чежу-леем, тогайранка не могла следить за ходом этого впечатляющего действа, но все же успела заметить, что появление Джеста Ту отвлекло и ее противника.

Тогда Бринн наконец воззвала к мечу, и он ослепительно вспыхнул. Она на мгновение вскинула его вверх и, погасив, резко опустила вниз. Взгляд чежу-лея, прикованный к внезапно запылавшему над головой тогайранки пламени, не последовал за движением ее меча, и через мгновение безжизненное тело Анг Лик Ду упало к ее ногам.

Бардох уже скрылся за ближайшим барханом. Бринн крикнула, чтобы Аграделеус показал ей, где находится ненавистный бехренец.

— Он там! — ответил дракон, указывая взглядом направление.

— Запомни, Бардох — мой! — воскликнула тогайранка, вскакивая в седло.

Перевалив через гребень бархана, Аграделеус на мгновение завис в воздухе, что позволило Бринн спрыгнуть едва ли не на голову охваченного ужасом Бардоха. Тот воздел вверх руки, показывая, что сдается без боя, но разъяренная женщина словно не заметила этого жеста.

Тогайранка слишком хорошо помнила этого человека, вторгшегося в ее родные степи и поработившего ее народ. Он убил ее родителей и устраивал массовые казни исключительно ради того, чтобы приучить ненавистных ру к дисциплине.

Бринн думала именно об этом, когда ее эльфийский меч рассек шею Гайсана Бардоха и отделил от плеч его голову.

ГЛАВА 15
В ЛОВУШКЕ

— Да, нынче ты не слишком-то похож на прежнего любителя жареной свинины! — воскликнула Дейнси Не-Запрешь, войдя вместе с Пони в одну из жилых комнат трактира «У доброго друга», названного так в честь трактира в Палмарисе, чьи хозяева приютили когда-то юную Пони, заменив ей отца и мать.

Единственное окно было задернуто занавеской, не пропускающей дневной свет. Комната произвела на женщину впечатление места, куда смертельно раненное существо приползает, чтобы расстаться с жизнью. Выглядевший измученным и совершенно обессиленным, Белстер О'Комели полулежал, прислонившись к подушкам, отчего казался еще массивнее. Рубашка на нем была несвежей; немногие уцелевшие волосы всклокочены, лицо заросло щетиной.

— Что касается свиней, то вскоре они, наверное, сами меня сожрут, — флегматично отозвался старик.

На то, чтобы произнести эти слова, потребовались все его силы, и в результате Белстер натужно раскашлялся.

Доставая из мешочка камень души, Пони подошла к постели.

— Расскажи, где у тебя болит, я попробую тебе помочь.

Тучный хозяин трактира слабо улыбнулся.

— У тебя есть лекарство от старости, Пони? Где у меня болит, спрашиваешь? Ну, насмешила!

Пони поразило, что Белстер говорил с сильным тимберлендским акцентом. Она, однако, не стала задерживаться на этой мысли. Не в силах сопротивляться кривой усмешке на хорошо знакомом лице, она крепко обняла дорогого друга.

— Вот оно, лучшее лекарство, о котором можно только мечтать, — проворчал Белстер О'Комели.

— Трактир полон клиентов, старина, — сказала Пони, слегка отстраняясь. — Почему ты в постели?

Лицо ее собеседника приобрело серьезное выражение.

— Да знаешь ли, ногу повредил, давно еще, так она все хуже и хуже. Теперь уже и не встать.

— Потому что ты слишком растолстел, старый дурак, — проворчала Дейнси, и Белстер рассмеялся.

— Сильно болит? — спросила Пони и протянула руку, чтобы ощупать его колено.

Однако едва она коснулась его, старик подскочил и едва не взвыл: воспаленное колено, видимо, причиняло ему нестерпимую боль. Женщина вспомнила день свадьбы с королем Данубом, когда впервые узнала о том, что у Белстера что-то не в порядке с ногой, и выругала себя за то, что пообещала навестить старого друга, но так и не нашла времени заняться его излечением.

— В одни дни лучше, в другие совсем мочи нет терпеть, — признался он. — Зато я могу точно предсказывать, когда погода испортится!

Пони была рада снова увидеть улыбку на его губах. Белстер был для нее надежным другом и защитником во времена ее борьбы с отцом-настоятелем Марквортом. До этого мгновения она даже не осознавала, как сильно соскучилась по старому другу. Как приятно сидеть вот так рядом с ним в его маленьком трактире в самом сердце Тимберленда! Странно, но она чувствовала себя так, точно вернулась домой. Удивительное ощущение — будто она не виделась с Белстером десятилетия и одновременно будто они расстались только вчера.

— Я могу исцелить твое колено. — Пони показала старику камень души. — Но пузо — это твоя забота, и ты делаешь себе только хуже, валяясь тут на подушках.

Белстер лишь улыбнулся в ответ. Женщина снова потянулась к его ноге, но он схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

— Не представляешь, как я рад снова тебя видеть. — Старик провел рукой по ее светлым волосам. — Ах, поистине, золотые денечки настали! Мы отдали Маркворту все, что он мог проглотить, а теперь взгляни на себя: королева Хонсе-Бира!

Внезапно он замолчал, с любопытством глядя на нее: ясное дело, заметил набежавшее на лицо Пони облако.

— Я больше не королева, — сказала она. — Король Дануб мертв, на троне теперь другой.

— Ее мальчик, Эйд… — начала было Дейнси, но оборвала себя на полуслове, заметив, что на лице ее подруги появилось сердитое выражение.

Женщина снова повернулась к Белстеру, лицо ее смягчилось.

— Теперь я опять просто Пони. И мне это по душе.

Однако старику, прожившему на свете немало лет и выслушавшему на своем веку великое множество секретов, заговорить зубы было не так-то просто.

— Что за мальчик? — осведомился он.

— Пусть тебя все это не беспокоит, — сказала Пони. — С Хонсе-Биром будет то, что будет, меня это больше не касается. Я вернулась домой, Белстер. Меня не волнует, что происходит в Урсале и даже в Палмарисе, если не считать того, как это отразится на нашем друге, Браумине Херде. Я пришла в Дундалис в поисках мира в своей душе. Время королевы Джилсепони кончилось, сейчас снова настало время просто Пони. Твоей подруги Пони, которая собирается в самое ближайшее время поставить тебя на ноги.

Женщина снова бережно ощупала болезненное место на его колене. Белстер между тем перевел взгляд куда-то ей за спину. Обернувшись, Пони увидела, что Дейнси беззвучно шевелит губами.

Старик, как это было ему свойственно, вовсе не собирался сдаваться.

— Так чей это сын на троне? — спросил он. — Как его, Эйдр?..

— Эйдриан, — вздохнув, ответила Дейнси. — Эйдриан Виндон, который утверждает, что его родители — Пони и Элбрайн.

Пони повернулась и бросила на нее предостерегающий взгляд, но Дейнси решительно покачала головой.

И она права, в глубине души понимала Пони. С какой стати хранить такой секрет от Белстера О'Комели, всегда бывшего для них обеих верным другом?

Женщина на мгновение закрыла глаза, пытаясь представить себе, с чего лучше начать рассказ об Эйдриане. Как выяснилось, объяснять ей пришлось не так уж много.

— Ну конечно, все это из-за демона-дракона, — пробормотал старик. — Да и госпожа Дасслеронд, небось, приложила к этому руку?

Пони ошеломленно распахнула глаза.

— Откуда тебе известно?

— Разве не эльфы унесли тебя с поля после твоего сражения с Марквортом? — Голос Белстера прозвучал с неожиданной силой, которую трудно было ожидать от человека в его состоянии. — Перед ним у тебя в чреве был ребенок, а вернулась ты без него. И я никогда не верил рассказу эльфов о том, что произошло!

С невероятным усилием старик подтянул тело и принял сидячее положение, сделав Дейнси знак снова задернуть занавеску, после чего воззрился на Пони.

— Ну а теперь рассказывай. И давай выкладывай все без утайки. Не воображай, что сможешь сильно поразить чем-нибудь такого старого жирного борова, как я.

Ему удалось-таки застать Пони врасплох. Однако это ощущение исчезло, как только женщина напомнила себе, что и в хорошие, и в недобрые времена он всегда был рядом, всегда поддерживал, защищал, укрывал ее по мере сил — да что там, просто нянчился с ней! Белстер хотел знать правду, и уж он-то имел право ее знать.

Она рассказала ему все о возвышении Эйдриана и гибели Дануба. И о возвращении Маркало Де'Уннеро тоже, что, похоже, огорчило старика больше остальных ошеломляющих известий.

Когда Пони закончила, в комнате надолго воцарилось молчание. Потом Белстер спросил:

— Ты считаешь, он ненавидит тебя?

— Эйдриан думает, что я подкинула его эльфам, а они были не слишком добры к нему, насколько мне известно. Да, полагаю, он ненавидит меня всей душой. Я вообще удивлена, что он сохранил мне жизнь.

— Отравлен ядом, капающим с языка Маркало Де'Уннеро, тут никаких сомнений, — сказал старик. — Этот негодяй крайне коварен, всегда был таким! Все только выиграли бы, если бы ты тогда в Палмарисе прикончила его.

— Я и сама начинаю жалеть, что не сделала этого. — Пони даже сумела улыбнуться. Однако улыбка ее быстро угасла. — И теперь Де'Уннеро руководит поступками Эйдриана, такова реальность.

— А ты сбежала сюда, — произнес Белстер. — Но почему все-таки сюда? Почему не в Вангард, к принцу Мидалису?

— Ты хочешь, чтобы я сражалась с Эйдрианом? — спросила женщина таким подавленным, расстроенным тоном, что это предотвратило дальнейшие расспросы. — Как я могу?

— Но тебя переполняет гнев! Это же видно!

— Верно, — не стала возражать она.

— По отношению к эльфам, — внезапно догадался старик. — О, да ты просто ненавидишь их, не так ли?

Пони долго не отвечала, устремив на него пристальный взгляд.

— Давай-ка я займусь твоей ногой, — сказала она наконец. — А потом ты, глядишь, и сможешь подняться. Приведешь себя в порядок, взбодришься немного. По Белстеру О'Комели могила пока еще не плачет!

Покидая через некоторое время комнату, женщина чувствовала удовлетворение, оттого что сумела помочь другу и, главное, поднять ему настроение. Дейнси осталась со стариком, намереваясь во что бы то ни стало вытащить его из постели и заставить заняться собой — помыться, побриться и все такое прочее.

Возвращаясь в трактир, однако, Пони не убрала камень души в мешочек. Последние несколько лет она не пользовалась магическими камнями, но, когда приступила к излечению Белстера, связь с ними удалось восстановить быстро. Теперь, глядя на гематит, она задумалась о других возможностях этого камня.

Пони намеревалась какое-то время посидеть в зале трактира, просто для того, чтобы окунуться в когда-то привычный для нее мир. Однако пробыла она там совсем недолго, после чего направилась к дому, который великодушные местные жители предложили для постоя ей, Дейнси и Роджеру, как только они здесь объявились.

Оказавшись внутри, она задернула занавеску на единственном окне и уселась в уголке, перекатывая камень в пальцах.

Погрузившись в его серые магические глубины, женщина отпустила на волю свой дух. Взлетела над Дундалисом и устремилась дальше, на запад, к далеким горам, в которых прятались Эндур'Блоу Иннинес и госпожа Дасслеронд.

Пони долго парила над горами, разыскивая долину эльфов, но, к своему огорчению, так и не смогла ее отыскать. Правда, она заметила несколько примечательных особенностей местности, показавшихся ей знакомыми. Прежде ей пару раз приходилось бывать в Эндур'Блоу Иннинес, случалось и находить ее с помощью камня души. Она знала, что на местоположение долины наложены чары, и предполагала, что сейчас госпожа Дасслеронд прикладывает дополнительные усилия, чтобы укрыть ее еще надежнее.

Женщина вернулась в свое тело, удовлетворенная тем, как прошло этот первое после длительного перерыва путешествие в духе. Используя гематит, она сможет облазить все вокруг и в конце концов поймет, где находится Эндур'Блоу Иннинес, и сумеет снова найти к ней путь и в телесном облике. Она отправится туда и встретится лицом к лицу с повелительницей эльфов, которая столь многого ее лишила.

— Ты что-то почувствовала? — спросил Белли'мар Джуравиль госпожу Дасслеронд.

Та стояла у края леса, пристально и недоуменно вглядываясь в сторону гор.

— Она была здесь.

— Кто?

— Джилсепони, — пояснила госпожа Дасслеронд. — Ее дух пролетел совсем рядом. Она ищет нас.

Эльф с сомнением посмотрел на нее.

— Откуда ты это узнала?

Дасслеронд подняла над головой сверкающий изумруд, камень тол'алфар, подаренный им Терраненом Диноньелом во времена первого нашествия демона-дракона. Изумруды считались не только самыми чудодейственными магическими камнями, но и самыми редкими. А уж второго такого, равного по силе изумруду госпожи Дасслеронд, точно не было во всем подлунном мире; могущество других изумрудов с Пиманиникуита сводилось обычно к тому, что они лишь помогали быстрее передвигаться. Однако повелительница эльфов владела камнем самой земли, камнем, связывающим ее с почвой под ногами. Он искривлял пространство и позволял преодолевать огромные расстояния, сделав один-единственный шаг. И еще благодаря ему Дасслеронд могла чувствовать все, что непосредственно связано с землей — растения и животных.

И, возможно, ощущать присутствие парящих над землей духов.

— Она ищет нас, — повторила повелительница тол'алфар. — Теперь она, конечно, знает об Эйдриане, и вряд ли ей все это пришлось по вкусу.

— Другого и не следовало ожидать, — отозвался Джуравиль.

Остро ощущая и понимая опасения Дасслеронд, эльф постарался скрыть свое облегчение при известии о том, что Пони жива.

— Она человек, — сказала та с характерным для нее, плохо скрытым презрением к этим, по ее мнению, представителям низших рас. — Ей никогда не понять, на что способен ее сын. Его ждут великие свершения.

— Или великие неудачи, — осмелился вставить Джуравиль, вызвав недовольный взгляд госпожи.

— Только Эйдриан может спасти Эндур'Блоу Иннинес от гниющего пятна, оставленного Бестесбулзибаром, которое рано или поздно поглотит долину, — возразила госпожа Дасслеронд. — Оно стало результатом самоотверженности, проявленной нами при спасении людей. Это была огромная жертва с нашей стороны.

— Я помню.

— А мы хотели, чтобы всего лишь один из них пожертвовал собой ради нас, — продолжала повелительница эльфов. — Разве Элбрайн, родной отец Эйдриана, не отдал бы жизнь, чтобы спасти Эндур'Блоу Иннинес? Его мать, конечно, нет, но в Элбрайне я не сомневаюсь…

— И Джилсепони тоже, — перебил ее Джуравиль. — Ты всегда недооценивала эту женщину. Она с готовностью пожертвовала бы собой ради тол'алфар, если бы ее попросили об этом. С точки зрения характера она вряд ли отличается от любого из воспитанных нами рейнджеров.

Судя по выражению лица госпожи Дасслеронд, она не желала снова затевать с Джуравилем этот спор. Нет, сейчас это представлялось ей совершенно излишним.

— Она ищет нас не для того, чтобы помочь, — сухо произнесла она.

— Джилсепони совсем недавно узнала правду об Эйдриане. Я вполне понимаю…

— Ее или меня? — сердито спросила хозяйка Кер'алфара, и резкий, нехарактерный для нее тон свидетельствовал о том, что нервы Дасслеронд на пределе.

— Я понимаю, на чем основано твое мнение о Джилсепони.

Эльф не стал разъяснять, что на самом деле хотел сказать совсем другое. А именно, что он понимает чувства Пони. Ее обманули, и притом обман этот касался судьбы ее ребенка, что не может оставить равнодушной ни одну мать. Как же ей не прийти в ярость?

— Она будет искать нас и дальше, — сказала Дасслеронд. — И в конце концов найдет дорогу в Эндур'Блоу Иннинес.

— В качестве духа — возможно, — заметил Джуравиль.

— А что помешает ей потом найти нас и в телесном облике? — заметила повелительница тол'алфар. — Или даже, сговорившись с Эйдрианом, показать дорогу сюда ему?

— Она не сделает этого.

— Мы не можем рисковать!

— И что же ты собираешься предпринять? — спросил Джуравиль, охваченный внезапным и сильным чувством тревоги.

Он знал, какой холодной и безжалостной может быть Дасслеронд, в особенности по отношению к низшим расам. И в большинстве случаев эльф был согласен с ней или, по крайней мере, понимал склонность своей госпожи из чувства предосторожности даже перехватить через край. В конце концов, тол'алфар осталось совсем немного, и дети у них рождаются крайне редко. Их несложно, невзирая на магические способности и великолепное владение боевыми искусствами, уничтожить всех до единого.

Но ведь речь идет о Джилсепони! О Пони! Женщине, которая была верной подругой Элбрайна! Женщине, которая на протяжении всех этих лет хранила тайну эльфийского танца с мечом и самой долины Эндур'Блоу Иннинес. Которая всегда была другом тол'алфар, хотя госпожа Дасслеронд и придерживается на этот счет иного мнения.

— Я могу сделать так, что наша встреча, если уж ее нельзя избежать, произойдет там и тогда, где я сочту нужным, — сказала госпожа Дасслеронд. — Когда дух Джилсепони снова вернется, я узнаю об этом, и найду его, и при помощи этого, — она снова подняла изумруд, — сделаю так, что она окажется тут в телесном облике.

— Госпожа… — У Джуравиля перехватило дыхание.

— И ты будешь рядом со мной, — закончила хозяйка Кер'алфара.

Эльфа обуревало желание закричать, что так поступать нельзя. Он любил и уважал вдову Элбрайна-Полуночника, и ему казалось, что та испытывает к нему сходные чувства. Джуравиль подозревал, что Дасслеронд недаром настаивала на его присутствии: с его помощью она хочет хотя бы отчасти усыпить бдительность женщины и таким образом застать ее врасплох. Или, не исключено также, повелительница эльфов хотела проверить, насколько сам Джуравиль предан своему народу.

Это было невыносимо! Крик рвался из его груди, но эльфу усилием воли удалось сдержать порыв.

Снова отправившись на следующий день на поиски зачарованной долины, Пони поняла, что находится на правильном пути. Многие приметы местности показались теперь ей знакомыми; они сохранились в памяти с тех времен, когда она путешествовала здесь с Элбрайном.

Женщина расширила сферу поисков, разыскивая неприметные глазу тропы, которые могли бы привести ее к горному склону над затянутой облаками долиной эльфов. Ей очень хотелось, чтобы это произошло уже сегодня. Однако потом она почувствовала усталость и решила не упорствовать, вернуться к своему оставшемуся в Дундалисе телу.

И тут чей-то голос окликнул ее на духовном уровне.

Дух Пони полетел вдоль тропы, вслушиваясь, откуда раздается призыв, и вскоре обнаружил его источник. И будь женщина сейчас в телесном облике, у нее наверняка перехватило бы дыхание.

Потому что она увидела госпожу Дасслеронд и Белли'мара Джуравиля.

Джуравиль! При всей ненависти, испытываемой ею сейчас к тол'алфар, Пони охватило теплое чувство при виде старого товарища и друга.

Однако даже это не пригасило эмоций, нахлынувших на нее, когда женщина увидела Дасслеронд, хозяйку Кер'алфара, похитившую ее дитя и сделавшую из него то, во что превратился Эйдриан.

Пони направилась к ним, и ей понадобилась вся сила воли, чтобы не наброситься сразу же на госпожу Дасслеронд. Впрочем, когда она попыталась сделать это, то наткнулась на невидимый барьер. И только тут заметила в руке повелительницы эльфов магический камень — сверкающий зеленый изумруд.

— Возвращайся в свое тело, — на языке Хонсе-Бира велела госпожа Дасслеронд. — Я последую за тобой, раз ты так хочешь… встретиться со мной.

Пони парила перед ней, раздираемая противоречивыми чувствами.

— Уходи, потому что я не могу долго поддерживать связь с тобой! Если не сделаешь этого, наша встреча никогда не состоится!

Женщина понимала, что стоит за этими словами: Дасслеронд пытается помешать ей найти эльфийскую долину, возможно опасаясь, что Пони, пылая жаждой мести, может вернуться сюда с целой армией. Решение следовало принимать незамедлительно. Кто, собственно, ее главный недруг — все тол'алфар или одна госпожа Дасслеронд?

Вид стоящего рядом с хозяйкой Кер'алфара Джуравиля и, главным образом, выражение явного сочувствия на лице эльфа — вот что помогло Пони справиться с вихрем эмоций и найти правильное решение. Не ответив Дасслеронд, она со всей возможной скоростью понеслась обратно в Дундалис. Она предполагала, что, вернувшись в свое тело, увидит перед собой повелительницу эльфов, возможно, с мечом в руке.

Та и впрямь ждала ее; рядом с ней, как и на расстоянии многих миль отсюда — сцена повторилась, как будто между горами и домом Пони был всего один шаг, — так же стоял Джуравиль. Он протянул Пони руку, и та, не раздумывая, пожала ее.

И тут же воспарила снова, но уже не в духе. Каким-то образом — скорее всего, благодаря магическому камню Дасслеронд — ее во мгновение ока перебросило обратно, туда, где на горном склоне над Эндур'Блоу Иннинес она увидела Дасслеронд и Джуравиля. Только теперь до Пони дошло, что ее обманули.

Только теперь она поняла, что Дасслеронд догадывалась о ее намерениях и «поймала» ее первой. Кроме камня души, у Пони не было с собой ничего, даже меча!

Безоружная, она стояла перед грозной госпожой Дасслеронд, владычицей тол'алфар.

ГЛАВА 16
ТРИ ПОБЕДЫ

Шагая по продуваемым осенними ветрами улицам Палмариса, Роджер прибег к лучшему способу маскировки — вообще пренебрег ею. Даже не надвинув поглубже капюшон плаща, он шагал открыто, с самым непринужденным видом.

Хотя, конечно, его настроению это отнюдь не соответствовало.

А как могло быть иначе? Он находился в городе, который на протяжении многих лет называл своим домом, где ему, мальчишке из простонародья, удалось войти в круги правящей знати, а потом Джилсепони выбрала его преемником, когда отправилась на юг, чтобы стать супругой Дануба и королевой Хонсе-Бира. Однако чем-чем, но теперь домом Роджера He-Запрешь Палмарис больше не был. И это еще куда как мягко сказано. В городе царило волнение, жители выглядели обеспокоенными и подавленными. Здесь находился Эйдриан, он принял на время управление городом, тогда как в аббатстве Сент-Прешес утвердился ненавистный Де'Уннеро. И все это, по слухам, при полной поддержке епископа Браумина Херда, что смущало едва ли не больше всего. Роджер понимал, что ему тут вряд ли будут рады, поэтому и счел за лучшее проскользнуть в город, примостившись под днищем повозки какого-то крестьянина, ничего, естественно, о том не подозревавшего.

Приходилось постоянно напоминать себе, что ему предстоит провести тут всего несколько часов, если, конечно, удастся осуществить план Смотрителя.

Путь Роджера пролегал мимо караульных помещений и казарм, тянувшихся вдоль городской стены. Сейчас, в связи с тем, что значительная часть здешнего гарнизона покинула город, направившись в Вангард, здесь разместились солдаты королевской армии. В каком-то смысле для Роджера это было совсем неплохо, поскольку никто из этих людей не знал его, чего нельзя было сказать о солдатах Палмариса.

Вдоль этой же стены располагались городские конюшни, в которых помещались сотни лошадей. Роджеру эта часть города была хорошо знакома. Тем не менее, подойдя поближе, он невольно затаил дыхание. Роджер вовсе не был уверен, что именно здесь находится стойло Дара, хотя от всей души надеялся на это. Потому что в противном случае не было сомнений, где искать великолепного коня: в тщательно охраняемых конюшнях Чейзвинд Мэнор. От одной мысли о том, чтобы проникнуть туда, Роджеру становилось не по себе: осуществить это было совершенно невозможно. Слуги немедленно узнают его и конечно же позовут солдат.

Так что теперь нужно в первую очередь выяснить…

— Ну, явился наконец! — Невероятно худой, лысый человек с клочковатой темной бородой набросился на Роджера, как только тот вошел внутрь. — Проклятая кобыла весь день покоя не дает! Посмотри, что за напасть с ней приключилась.

Начиналось все очень даже удачно. Его, судя по всему, приняли за коновала.

— Видишь ли, любезный, меня послали осмотреть коня короля, а он, насколько я понимаю… э-э… не кобыла, — произнес Роджер.

— Коня самого Эйдриана? Так чего же ты приперся сюда? — осведомился конюший.

Похоже, сбывались худшие опасения Роджера. Дар содержится в другом месте.

— А куда же мне надо было идти?

— Ты все на свете перепутал, — усмехнулся конюший. — Ты не местный, как я погляжу, так что спроси у любого, где находится Чейзвинд Мэнор, и дуй туда со всех ног — жеребец, к которому тебя послали, именно там. Кстати, на твоем месте я бы не мешкал: король не любит не вовремя исполненных приказаний, а тебе еще предстоит топать через весь город.

Роджер кивнул и поспешно ретировался. По дороге он обдумывал дальнейшие действия, представляя себе план Чейзвинд Мэнор — конюшни, как он помнил, расположены там с задней стороны дома. А стало быть, видны из окон всех гостиных. Хуже того, участок с конюшнями всегда хорошо освещен.

И все же Роджеру нужно было обязательно попасть туда, причем побыстрее, поскольку совсем скоро в вечернем воздухе зазвучит песнь Смотрителя.

Роджер без труда пробрался к замку. Правда, чем ближе к нему, тем больше солдат патрулировали улицы, зато там чаще возвышались живые изгороди, за которыми можно было укрыться. Довольно скоро он уже добрался до стены Чейзвинд Мэнор неподалеку от главных ворот. Он стоял с видом любопытного зеваки, приглядываясь к тому, как действуют охранники — на этот раз гвардейцы Бригады Непобедимых, а не солдаты короля.

И в этот момент Роджер впервые в жизни увидел сына Джилсепони. Он сразу понял, что это именно Эйдриан выехал в экипаже с откинутым верхом из ворот замка. Роджеру он был виден всего какое-то мгновение, но молодой король повернул голову в его сторону, и сходство было просто поразительное — чувственные губы и густые волосы Пони, глаза и сильная челюсть Элбрайна. У Роджера мелькнула даже совершенно дикая мысль, будто перед ним снова его дорогой, ныне покойный друг Элбрайн!

Экипаж укатил. Роджер сразу же обратил внимание, что после отъезда короля охранники, похоже, стали нести службу с куда меньшим усердием.

В воздухе поплыла чудесная мелодия, и потрясенного встречей с королем Роджера охватила ужасная грусть. Прекрасная песнь была так незатейлива, настолько органично сливалась с наступавшими сумерками, что вокруг никто, разве что кроме его самого, ее не замечал.

Однако, по мнению Смотрителя, был в городе и еще кое-кто, кто непременно должен был услышать эту песнь.

Понимая, что мешкать более нельзя, Роджер побежал вдоль стены, в сторону от ворот. Хорошо зная окрестности, он, невысокий и ловкий, без труда находил затененные места, где можно спрятаться, и вскоре оказался с задней стороны поместья. Убедившись, что его никто не видит, Роджер взобрался на стену, спрыгнул вниз и спрятался в тени раскидистого вяза. Надеясь только, что у темных окон гостиных сейчас никого нет, он торопливо прошмыгнул к конюшням и вскоре услышал звуки, свидетельствующие о волнении и суматохе внутри.

— Разбудите короля Эйдриана! — закричал кто-то. Каждое слово сопровождалось возбужденным ржанием и ударами сильных копыт в стену денника.

Испугавшись, как бы Дар в ярости не причинил себе вреда, Роджер без колебаний ворвался в конюшню.

Перед стойлом огромного жеребца стояли трое солдат, присматривающих за конюшнями. У одного в руке был кнут, который он, похоже, собирался пустить в ход.

— Он убьет тебя, если ты туда войдешь! — крикнул Роджер, и это была чистая правда.

Смотритель призывал к себе жеребца, играя на волынке. Песня кентавра, на протяжении многих лет охранявшего Дара и всех других диких коней Тимберленда, просила огромного жеребца вернуться домой.

И не вызывало сомнений, что Дар рвался откликнуться на этот зов.

Удивленные солдаты воззрились на Роджера.

— Ты кто такой? — спросил один из них.

— Я хорошо знал этого коня еще задолго до того, как король Эйдриан нашел его! — ответил Роджер.

Он метнулся к стойлу и ласково окликнул жеребца. И тот, хотя по-прежнему взбудораженный, совершенно определенно узнал его.

— Нужно выпустить его побегать в загоне, — сказал Роджер, и, предложи он солдатам вспороть себе животы прямо тут, на месте, вид у них, наверное, был бы менее ошарашенный. — Все дело в том, что этот жеребец очень силен. Ему нужно много бегать, чтобы выплескивать энергию. Ну же, быстрее! Помогите мне вывести его в загон. Дайте ему хорошенько набегаться, и он успокоится.

Ни один солдат при этих словах не шелохнулся.

— Он же дикий жеребец, рожденный и выросший на холмах Тимберленда, и не в состоянии вытерпеть долго в замкнутом пространстве. Если вы не пошевелите задницами, конь вашего короля сломает ногу!

— Ты кто? — повторил вопрос солдат.

— Я уже лечил лошадей в Кертинелле, когда на этом замечательном жеребце ездил еще отец короля Эйдриана, Элбрайн-Полуночник, — соврал Роджер и опустил взгляд, притворяясь, словно засмущался, сделав такое признание. — И я служил королеве Джилсепони, когда она была баронессой Палмариса, вскоре после чумы. Мало кому известно — и я умоляю вас не рассказывать об этом, — что в те времена этот великолепный конь был любимцем Джилсепони.

На физиономиях солдат возникло ошеломленное выражение — в точности то, чего Роджер и добивался, рассчитывая вызвать доверие к произнесенным им словам и таким образом добиться своего.

— Пожалуйста, умоляю вас, если не ради коня, то чтобы защитить себя от гнева короля Эйдриана, помогите мне вывести Дара в загон.

— Тебе с ним не управиться! — возразил один из солдат. — Если открыть дверь, он тебя просто растопчет!

— Да нет же! — воскликнул Роджер и посмотрел на коня. — Дар, ты ведь не причинишь мне вреда?

Огромный жеребец перестал ржать и метаться, глядя на Роджера с таким видом, словно понимал каждое слово. Воспользовавшись моментом затишья, тот быстро подошел к деннику, снял засов и открыл дверь. Охранники не успели пальцем пошевелить, как Дар подошел к Роджеру, обнюхал его и, казалось, внезапно успокоился.

Роджер посмотрел на солдат, и один из них бросил ему недоуздок. Он начал надевать его на коня, но остановился, поглаживая морду Дара — и заодно давая ему возможность продвинуться к выходу из стойла.

Снова сделав вид, что возится со сбруей, он наклонился и зашептал коню в ухо, словно успокаивая его. На самом деле он и не думал его успокаивать — напротив, подстрекал бежать!

После чего Роджер отпрянул, словно конь причинил ему боль. И Дар, словно молния, пронесся мимо него и ошеломленных солдат. Опустив голову, жеребец галопом вырвался из конюшни, фыркнул, встал на дыбы и поскакал прочь.

— Держите его! Держите его! — завопил Роджер, прекрасно понимая, что никто не сумеет догнать могучего быстроногого красавца. Солдаты, правда, рванулись вдогонку, и это уже было хорошо: по крайней мере, он сам больше не привлекал их внимание.

— Беги, Дар, — прошептал он. — Беги туда, откуда летит призыв кентавра. Мчись к бывшей хозяйке — единственной, кто ныне заслуживает право скакать на тебе.

Прислушавшись, Роджер убедился, что шум погони перемещается все дальше от конюшен, к главным воротам. И мудро решил, что ему тоже самое время сматывать удочки. Выскочив из боковой двери конюшни, он укроется в тени какого-нибудь большого дерева…

По крайней мере, так он надеялся.

— Господин He-Запрешь? — прозвучал у него за спиной чей-то голос.

Роджер не сразу узнал его, но только от неожиданности. Он замер, медленно повернулся и увидел перед собой Илтина Дингля, одного из садовников Чейзвинд Мэнор.

— Господин He-Запрешь! — повторил старик более настойчиво. — А я думал, ты ушел на север с Джилсепони.

Роджер приложил палец к губам, призывая говорить тише, и тревожно оглянулся по сторонам.

— Так оно и было, добрый господин Дингль, а вернулся я, просто чтобы взглянуть на этого нового короля, ее сына.

Морщинистое лицо старика заросло седой щетиной. У него были длинные волосы, стянутые сзади в «конский хвост», что придавало этому человеку не по возрасту беспечный вид, вполне соответствующий его часто непредсказуемому поведению.

— Не верится мне, что ты пришел только за этим, — с понимающей усмешкой уронил садовник.

Роджер снова оглянулся.

— Твоя правда, старик. Я вернулся за Даром.

— Не может быть!

— Да, это так. Дар слишком хорош для нового короля, каким бы достойным он ни был…

— Ты сам не веришь в это! — рассмеялся Илтин Дингль.

— Дар не для него, говорю тебе, — повторил Роджер.

— О, в это-то ты, не сомневаюсь, веришь. Я насчет «достойного»…

Роджер застыл, глядя на Дингля.

— Многие думают так же, — продолжал старик. — Несмотря на слова епископа Браумина. Вообще все это меня страшно удивляет. Не ожидал я от Браумина Херда, что он вдруг проявит к нему такую благосклонность. И это после того, как столько людей погибло, защищая город.

— А что именно говорил епископ Браумин?

— Ну, что с королем все в порядке, он, дескать, занял трон вполне законно. И аббата Де'Уннеро защищал. Он сейчас в аббатстве Сент-Прешес всем заправляет, так что лучше туда не суйся!

Роджер He-Запрешь выслушал ошеломляющую новость молча. Он не сомневался в правдивости слов старого садовника. И для него, имеющего представление о магии драгоценных камней, не составило труда догадаться, каким образом Эйдриан мог заставить епископа Браумина говорить то, что ему было нужно.

— Возможно, на самом деле все не так, как кажется, добрый Дингль, — ответил он, и старик снова рассмеялся. — Умоляю, не проболтайся никому. Если не ради меня, то хотя бы ради Дара.

В глазах Дингля вспыхнули огоньки подозрительности.

— И ради Джилсепони.

Похоже, эти последние слова растопили сомнения старика.

Шум преследования усилился; по-видимому, всё новые люди включались в погоню за Даром.

— Мне нужно бежать, — вздохнул Роджер.

Они со стариком обменялись последним понимающим взглядом, и Роджер растаял в тени, бесшумно пробираясь к стене.

К тому времени, когда он перелез через нее и огибал стену замка, солдаты, многие верхом на тогайских пони, уже скакали по улицам Палмариса, преследуя Дара. Роджер понятия не имел, кто открыл главные ворота, дав могучему жеребцу возможность покинуть поместье. Может, именно Дингль, притворившись, будто испугался разбушевавшегося коня?

Собственно, это и преследованием-то назвать было нельзя, поскольку ни один конь по скорости не мог сравниться с Даром, тем более если он скакал без всадника. Да и пони плохо слушались всадников, зачарованные игрой на волынке, которая указывала Дару дорогу домой.

Северные ворота Палмариса, как обычно, были открыты, и никто не рискнул захлопнуть их перед жеребцом, которого, конечно, все узнали. Лишь один охранник, то ли самый храбрый, то ли самый глупый, попытался остановить коня, но Дар просто сбил его с ног ударом копыта.

И вот уже жеребец летел по холмистым полям по направлению на север — туда, куда его звала мелодия Смотрителя.

Она обещала ему свободу и возвращение домой.

Эйдриан воспринимал встречи, подобные этой, как самую бесполезную, нудную часть своего нынешнего положения. В те времена, когда аббат Олин и Де'Уннеро лишь обсуждали, как они будут возводить его на трон, ему не раз приходилось участвовать в подобного рода «заседаниях», где его покровители снова и снова обдумывали вслух будущие действия. Что приводило в уныние больше всего, так это понимание Эйдрианом абсолютной бессмысленности таких собраний. Его тогдашние наставники встречались исключительно ради того, чтобы успокоить собственные нервы и убедить самих себя в том, что они действуют правильно.

Молодому королю не требовалось ни успокаивать нервы, ни убеждать себя в чем бы то ни было. Он следовал советам тени — «второй», как он ее называл, — в Оракуле. День за днем он все лучше чувствовал как свои возможности, так и их, пусть даже весьма относительные, пределы.

Хотя следовало признать, что как раз эта встреча была одной из самых важных. Она происходила не по инициативе Де'Уннеро, с головой ушедшего в наведение порядка в аббатстве Сент-Прешес, или герцога Каласа, в данный момент надзиравшего за происходящим в Кертинелле и Ландсдауне, или других придворных, сопровождавших Эйдриана из Урсала. Поводом для этой встречи стала обеспокоенность вельмож, владевших землями, лежавшими вокруг Палмариса; сейчас все они собрались здесь, кроме епископа Браумина, разумеется, который находился под домашним арестом в аббатстве Сент-Прешес.

Король обвел взглядом собравшихся за большим столом, напоминая себе, что для его дела позиция этих людей имеет большое значение. Если Мидалис выступит в поход, он никак не минует Палмариса. Если бы удалось заручиться поддержкой всех этих знатных вельмож, крупных землевладельцев и влиятельных граждан, их расположению к незаконно лишенному власти принцу пришел бы конец.

Тем не менее самого себя не обманешь, он испытывал неимоверную скуку. Однако когда слово взял Монмут Треши, герцог Йоркский, председательствующий на этом собрании, Эйдриану пришлось отрешиться от мыслей и напомнить себе о деле.

— Итак, мы все знаем, господа, — услышал он слова Монмута, — что процесс перехода власти в Урсале прошел практически бескровно. Так будет и дальше, если все присутствующие просто примут заявление, сделанное самим королем Данубом.

— Король Дануб был твоим другом, герцог Монмут, — произнес один из состоятельных торговцев, часто бывавший в Урсале.

— Это правда, и я горжусь тем, что он называл меня другом!

— А разве принц Мидалис тоже не был твоим другом? — спросил другой человек, и эти слова заставили Эйдриана насторожиться. — Когда он прибыл на свадьбу Дануба и Джилсепони в сопровождении альпинадорских варваров, разве не ты, герцог, приветствовал его с радостью и восторгом?

— Все так и было, барон Брайтон, — ответил Монмут. — Я и сейчас готов назвать принца Мидалиса другом, но при условии, что, узнав о смерти брата, он посчитается с его желаниями. Надеюсь, так и произойдет.

Эйдриан увидел в глазах многих сидящих за столом сомнение. И, учитывая, как настороженно герцог Йоркский вел себя в Урсале, Эйдриан понимал этих людей. Одно время молодой король подумывал даже устранить Монмута с дороги любым путем, включая физический. Однако вскоре после начала похода он «наведался» к герцогу Треши на духовном уровне и сумел внушить ему мысль о славе, которая ждет его под сенью власти нового короля.

И, главное, заставил его ужаснуться, показав, что будет, если он выйдет из этой сени.

Барон Брайтон посмотрел на Эйдриана с явным вызовом, что заставило многих собравшихся встревожиться.

— А если этого не произойдет? — смело спросил он. — Если принц Мидалис предъявит права на престол?

— У него нет для этого законных оснований, — чересчур горячо возразил герцог Монмут. — Он…

— Он их не предъявит, — вмешался в разговор Эйдриан, и это были первые слова, произнесенные им с начала собрания, длившегося уже более часа. — Трон Хонсе-Бира уже занят. Это же так просто. Всякий осмелившийся притязать на трон, который отчим в своей мудрости завещал мне, суть предатель короны и государства. Соответственно с ним и поступят.

— Многие поддерживают принца Мидалиса, — с тем же вызовом заявил барон.

Собравшиеся за столом широко распахнули глаза, многие тяжело, встревоженно задышали.

— А что, барон Брайтон, в Хонсе-Бире сейчас уже правит народ? — осведомился Эйдриан. — Если бы люди решили, что им не нравится король Дануб, могли ли они сместить его и посадить на трон другого? К такой анархии вы призываете?

— В самом деле, что за глупость? — откликнулся кто-то.

— Вопрос поставлен прямо! — заявил барон Брайтон. — Если суждено разразиться войне…

— Тогда я рекомендую вам продуманно выбирать себе союзников, — прервал его молодой король. — Если принц Мидалис, не в состоянии преодолеть разочарование и не желая считаться с мнением короля Дануба, начнет делать глупости, мы совершенно обоснованно сочтем подобные действия предательством и на него обрушится гнев короны. Вы, господа, смею вас заверить, видели только незначительную часть моей армии, и тем не менее у Палмариса хватило мудрости уступить моей силе еще до того, как в городе не осталось камня на камне. Даже епископ Браумин, добрый друг моей матери, пришел к пониманию неизбежности и законности моего правления. Вопрос о том, кому сидеть на троне Хонсе-Бира, больше не стоит, барон Брайтон. Эта проблема давно решена. И, как ваш король, я понимаю, какое огромное значение имеют крупные города и возглавляющие их персоны. Король Дануб правил долго и правил хорошо главным образом потому, что понимал: в таком могущественном королевстве, как Хонсе-Бир, нельзя полагаться лишь на самого себя. Его мудрость в том и заключалась, что он умел разбираться в людях и давал возможность другим служить королевству свободно, полагаясь на собственные суждения.

Эта последняя реплика заставила всех присутствующих закивать в знак согласия, у многих в глазах вспыхнула надежда. Олин и Де'Уннеро неплохо потрудились над воспитанием Эйдриана. Короля, предлагающего амбициозным и жадным сановникам свободно править своими маленькими «государствами» в пределах Хонсе-Бира, неизбежно будут обожать — по крайней мере, те, кого это непосредственно касается. Даже барон Брайтон слегка растерялся, как бы разрываясь между подвешенной Эйдрианом перед его носом морковкой и своей преданностью принцу Мидалису.

Молодой король ясно осознавал конфликт в душе барона и решил непременно склонить этого человека на свою сторону.

Собравшиеся в зале продолжали бурное обсуждение, но тут в зал ворвался мальчик-слуга, подбежал к Брайтону, низко поклонился ему и взволнованно прошептал что-то на ухо. Глаза у того широко раскрылись.

— Что случилось? — спросил Эйдриан.

Барон встал.

— Небольшие беспорядки, мой король.

Чувствовалось, что он встревожен. Коротко поклонившись, Брайтон зашагал к двери.

— Барон Брайтон! — внезапно окликнул его Эйдриан. Тот остановился и повернулся, глядя на короля. — Что тебе сообщили?

— Беспорядки у северной стены, мой король, — ответил Брайтон. — Группа солдат из гарнизона Палмариса, оставшаяся в городе, захватила кузницу. Некоторые солдаты короля ранены.

Эйдриан встал и подошел к нему.

— Веди! — приказал он.

— Мой король, это может быть опасно, — запротестовал барон, а вслед за ним и некоторые из присутствующих, в особенности гвардейцы Бригады Непобедимых из королевского эскорта. — На тебе даже нет доспехов…

Криво усмехнувшись, молодой король положил руку на рукоятку меча, висевшего у пояса.

— Вперед, барон Брайтон. Я хочу сам поговорить с этими… обманутыми людьми.

— Но, мой король…

— Не перечь мне! — бросил Эйдриан и слегка подтолкнул барона к двери.

За королем последовали герцог Монмут и Непобедимые. Дом, где они находились, стоял недалеко от северных ворот, и, едва выйдя из него, все услышали шум схватки.

Эйдриан двинулся в направлении шума. Солдаты короля окружали небольшой сарай, прилепившийся к северной стене города. В маленьком загоне рядом с ним взволнованно метались и ржали лошади. На земле лежали трупы, в основном в форме солдат палмарисского гарнизона, но было среди них и несколько гвардейцев. Со всех сторон — с балконов или прячась за стенами и желобами для стока воды — за происходящим с интересом наблюдали жители города.

Неожиданное появление короля Хонсе-Бира немедленно переключило внимание зевак на него. Как всегда, Эйдриан почувствовал удовольствие оттого, что за его действиями наблюдают сотни людей, и не просто глазеют, но испытывают при этом благоговейный трепет.

Сквозь распахнутую дверь кузницы виднелись мерцающий оранжевым огнем горн и лежащие в отдалении вязанки дров. Время от времени из-за них высовывался какой-нибудь человек и посылал в сторону королевских солдат стрелы.

Эйдриан, зажав в левой руке камень души, прошел сквозь кольцо солдат и выхватил Ураган. Командир осаждающих сарай воспринял это как указание и криком призвал солдат последовать за королем, но тот отмахнулся от него. Когда же к нему бросились гвардейцы, а один из них даже осмелился схватить Эйдриана за руку в попытке вывести его из зоны обстрела в более безопасное место, молодой король резко оттолкнул его.

— Туда нельзя, мой король! — вскрикнул гвардеец.

— Не мешай мне, а следи лучше за происходящим, — сказал ему Эйдриан. — Эти люди не понимают нового короля. Ну так пусть увидят, каков я на самом деле.

— Я поклялся защищать тебя! — стоял на своем тот.

— Король Эйдриан, будь благоразумен! — закричал и барон Брайтон. — Позволь солдатам расправиться с изменниками! Это их долг…

— Никому не приближаться ко мне! — приказал молодой король и двинулся дальше.

— На тебе даже нет доспехов! — надрывался сзади Брайтон.

Эйдриан лишь усмехнулся в ответ. Судя по затихающему голосу барона, тот не только остановился, но даже успел подыскать себе неплохое укрытие.

Король пересекал хорошо простреливаемую зону перед осажденной кузницей, находясь в поле зрения всех — и мятежников, и солдат, и жителей Палмариса.

Из-за дров вынырнул лучник, и Эйдриан постарался не замедлить шаги. Вторая тень в зеркале Оракула говорила ему, что он может делать это, может действовать, глядя на себя словно со стороны, находясь где-то между духом и телом, и так ему никто не в состоянии причинить вреда.

Молодой король плотнее стиснул в ладони гематит и погрузился в магический водоворот. Его физическое сознание, однако, не померкло, он заметил, как лучник выстрелил, и должен был приложить все усилия, чтобы воспротивиться настойчивому желанию отбить летящую стрелу мечом.

Стрела вонзилась в ногу короля, и все его тело немедленно пронзила жгучая боль.

Однако это длилось лишь мгновение — Эйдриан выровнял дыхание, сосредоточился на ране, внутренним взором осмотрел ее и послал к ней волны исцеляющей силы гематита.

Наклонившись, он вытащил стрелу и отшвырнул ее в сторону. Кровотечение было небольшим, поскольку благодаря исцеляющей магии рана закрылась почти сразу же, как только король удалил из нее стрелу.

Когда из-за вязанок дров появился еще один лучник, Эйдриан решил, что повторяться не стоит. И лишь только мятежник поднял лук, король вскинул меч. В тот миг, когда стрела полетела в его сторону, навстречу ей рванулась ослепительная молния. Мощный сгусток энергии, отклонив стрелу в сторону, ударил в лучника, отбросив его в глубину кузницы.

Эйдриан слегка изменил наклон меча, и с его клинка сорвалась еще одна пылающая молния. На этот раз она угодила в дрова, воспламенив их.

— Вы отказываетесь мне повиноваться? — спокойным и уверенным тоном спросил молодой король, бестрепетно входя в кузницу.

Справа на него бросился человек с копьем, но Эйдриан небрежным жестом протянул в его сторону Ураган и выбил копье из рук нападавшего. Несколькими взмахами меча он вынудил противника отступить, и наконец тот остановился, ошеломленно взирая на противника.

Меч короля нанес мятежнику несколько неопасных, но достаточно болезненных ран. Эйдриан достиг желаемого: он хотел лишь остановить, но не убивать противника, если крайней необходимости в том не было.

Из затемненного угла кузницы выскочили еще двое мятежников. Они ринулись на короля, размахивая мечами.

Ураган рассек воздух вниз по диагонали, обломив острие меча одного из нападавших, после чего, молниеносно взмыв вверх, отразил удар второго меча всего лишь в дюйме от лица Эйдриана.

Прибегнув к приемам би'нелле дасада, молодой король оказался вне пределов досягаемости так неожиданно, что нападавшие на миг замерли, но тут же возобновили атаку.

Ураган, повинуясь Эйдриану, отбил удары, и оба меча нападавших, словно согнутые ветви деревьев, образовали проход, в который немедленно устремился молодой король, пронзив того противника, что находился справа от него, и молниеносным ударом кулака в подбородок повергнув наземь второго.

Тут же, инстинктивно ощутив опасность, Эйдриан резко развернулся и, рассекая мечом воздух, отбил направленную в него откуда-то с чердака стрелу.

Король бросился к лестнице, но, не успев добежать до нее, услышал за спиной дикий рев.

Де'Уннеро, понял он, даже не обернувшись. Оборотень стремительно пронесся мимо него и, одним прыжком преодолев расстояние до чердака, повалил лучника, трясущимися руками пытавшегося выпустить очередную стрелу.

Увидев, что творит наверху его «наставник», Эйдриан заскрежетал зубами.

Топот за спиной заставил его обернуться. В кузницу ворвались гвардейцы. Со вздохом разочарования молодой король убрал меч в ножны.

Прежде чем вынырнуть из магических глубин камня души, он еще раз проверил, в каком состоянии находится полученная им рана. Убедившись, что та уже затянулась, он вышел из транса, которым сопровождалось погружение в магию гематита, и увидел Маркало Де'Уннеро, вернувшегося к своему обычному виду; монах злобно распекал герцога Монмута за то, что тот позволил королю подвергнуть себя такой немыслимой опасности.

«Как будто у Монмута был выбор», — с улыбкой подумал Эйдриан. А может, улыбка была вызвана тем, что ему нравилось наблюдать за охваченным яростью Де'Уннеро?

Как раз в этот момент один из мятежников, находящихся на чердаке, рухнул к ногам Эйдриана, забрызгав его сапоги кровью.

Де'Уннеро мгновенно оказался рядом и вскинул руку, все еще имевшую вид тигриной лапы, собираясь прикончить раненого.

Однако король удержал его и, наклонившись, правой рукой обхватил бесчувственного противника. Вновь погрузившись в магию камня души, он исторг из его глубин поток исцеляющей энергии. Увы, бедняга был уже совсем плох, и жизнь прямо на глазах уходила из него.

Эйдриан, недовольно буркнув что-то себе под нос, опустился на колени рядом с ним, а потом, как это уже происходило однажды с герцогом Каласом, его дух пронесся через портал камня души и устремился в погоню за духом умирающего солдата.

Спустя несколько мгновений король открыл глаза и отодвинулся от лежащего на земле человека. Тот, еще несколько минут назад не подававший никаких признаков жизни, внезапно открыл глаза.

Эйдриан с усмешкой взглянул на столпившихся вокруг многочисленных зрителей, которые были не просто потрясены, а охвачены благоговейным ужасом.

Только Маркало Де'Уннеро не разделял это чувство.

— Что ты себе позволяешь? — выкрикнул он.

— Я не сторонник резни, если угодно; предпочитаю этому любые игры, пусть и жесткие, — спокойно ответил Эйдриан.

Монах в оцепенении уставился на него.

— По-твоему, это игра? — спросил он.

— По-моему, это возможность завоевать доверие своего народа, — сказал молодой король, оттолкнув Де'Уннеро, и с удовольствием заметил среди столпившихся вокруг людей Садью.

Подойдя к спасенному им солдату, он сильным рывком заставил его встать.

— Ты понял, кто я? — спросил он дрожащего, вконец ошеломленного человека. — Понял, что я рожден быть вашим повелителем?

— Да… Да… — пролепетал исцеленный, недоуменно моргая; потом он зашелся в рыданиях и, дрожа, снова рухнул наземь.

— Приведите тут все в порядок, уберите мертвецов, а пленников и раненых доставьте в Чейзвинд Мэнор, — распорядился Эйдриан. — И не вздумайте скверно обращаться с ними. Мы узнаем от этих людей много интересного. А они поймут, что король Эйдриан им не враг.

Все потянулись к выходу, а молодой король и Де'Уннеро ненадолго оказались с глазу на глаз.

— Что ты… — снова начал было монах, но вдруг остановился и покачал головой.

Чувствовалось, что он явно выбит из колеи и ошеломлен, почти как тот солдат, которого Эйдриан только что вытащил из мира теней.

Король прекрасно понимал его переживания. Каково это — осознать, что твой бывший ученик теперь на голову выше тебя!

Все так же недоуменно покачивая головой, Маркало Де'Уннеро побрел прочь.

Проводив взглядом уходящего друга, Садья приблизилась к Эйдриану.

— Он только начинает понимать, кто я такой, — сказал молодой король, глядя ей в глаза. — Начинает осознавать, что теперь я далеко обошел его.

На лице женщины смешались любопытство и недоверие.

— И он боится за свое положение. Боится, что я больше не буду нуждаться в нем и даже сочту, что его репутация — а он ее заслужил — может стать препятствием на моем пути.

— О чем ты говоришь?

— Ты меня прекрасно понимаешь. — Взгляд сверкающих голубых глаза Эйдриана, казалось, проникал в самые сокровенные мысли Садьи. — А Маркало Де'Уннеро — нет.

— Он так много сделал для тебя, — напомнила ему маленькая певица. — Нашел тебя в Вайлдерлендсе, открыл перед тобой путь — от Тимберленда до Урсала и дальше в Энтел. Драгоценные камни Пиманиникуита — тоже дело рук Маркало, а ведь именно это богатство больше, чем что-либо другое, способствовало твоему возвышению. Неужели у тебя такая короткая память, король Эйдриан?

— Я ничего не забыл, — ответил он. — Если бы у меня была, как ты говоришь, короткая память, я оставил бы его в Урсале, потому что после смерти короля Дануба пользы от него ни малейшей. Разве тебе не ясно, что меня приняли бы в Палмарисе гораздо лучше, если бы я прибыл сюда без их бывшего епископа, ухитрившегося вызвать к себе всеобщую ненависть? Но нет, я не оставлю своего бывшего наставника. И в благодарность за все сделанное для меня он, как того желает, получит церковь Абеля.

— Звучит так, словно дальше ты собираешься действовать в одиночку.

Кривая усмешка вернулась на уста юноши; собственно, ею все и было сказано.

— Сегодня я открыл мятежникам — тем, кто не был убит в удовлетворение жажды крови, владеющей Де'Уннеро, — правду о короле Эйдриане. Человек, которого я вырвал из лап смерти, будет счастлив назвать меня королем и расскажет об этом товарищам. И сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них осмелился в дальнейшем поднять на меня руку. Более того, они с радостью примут своего спасителя, кем я, собственно, и являюсь.

Он скользнул взглядом по ее телу.

— Хотелось бы мне знать, когда Садья осознает эту истину?

Женщина отвела прядь волос, упавшую ей на глаза, — жест, позволивший Эйдриану понять, как сильно потрясена и взволнована обычно невозмутимая певица. Их взгляды встретились. Она первой отвела свой и повернулась, собираясь уйти.

Король легко коснулся ее плеча. Садья остановилась так резко, словно он, грубо схватив, рванул ее назад, и оглянулась. Кончики его пальцев, едва заметно прикасаясь, пробежали по шее Садьи, по ее нежной щеке.

На мгновение она закрыла глаза, глубоко дыша, но потом вздрогнула, как бы внезапно очнувшись, и на этот раз ушла не оборачиваясь.

Эйдриан знал, что ему удалось разбередить душу певицы. Да, она ушла, но он ни на мгновение не сомневался, что больше всего ей хотелось повернуться и броситься в его объятия.

Поплотнее закутавшись в одеяло, которое она накинула на плечи, как только вернулась в свое тело, Пони пристально смотрела на повелительницу эльфов. Неужели Дасслеронд благодаря магическому изумруду сумела перенести ее сюда из Дундалиса? Уму непостижимо.

— Эйдриан мой сын, — сказала она.

— Да, — ровным, без малейших признаков чувства тоном ответила госпожа Дасслеронд.

— Ты украла его у меня тогда, на поле близ Палмариса.

— Да, я сделала это, — все так же спокойно произнесла повелительница тол'алфар.

У Пони чуть ноги не подкосились. Однако почти сразу же нахлынула волна силы и возникло страстное желание броситься на миниатюрную эльфийку, задушить ее…

— Если бы я этого не сделала, вы оба, и мать, и дитя, погибли бы на том поле, став жертвами Бестесбулзибара. Жертвами того самого демона-дракона, который победил Джилсепони и был изгнан только благодаря вмешательству тол'алфар.

— Это не дает тебе права…

— Того самого демона-Дракона, который еще раньше проник в Эндур'Блоу Иннинес, после того как я вырвала из его когтей группу бегущих от него людей. Он оставил в нашей долине тлетворный след. И только ребенок, который иначе непременно умер бы там же, на поле, мог бы остановить это гниение, грозящее захватить всю нашу долину.

Признавая логику этих рассуждений, Пони никак не могла согласиться с окончательным выводом.

— Это не давало тебе права украсть у меня дитя! — отчаянно вскричала она.

Ответом ей был холодный взгляд Дасслеронд — она ясно давала Пони понять, что ее слова ничего не значили для хозяйки Кер'алфара.

Что абсолютно соответствовало действительности.

— Как ты можешь стоять здесь и смотреть на меня так, будто ничего особенного не произошло? — воскликнула женщина. — Тебе безразлично, как ты обошлась со мной? С Эйдрианом?

— Я спасла жизнь тебе и ему.

— Ты украла моего ребенка! — крикнула Пони, и, казалось, вся ее сила ушла в этот вопль, потому что продолжила она чуть слышным, дрожащим голосом: — Что тебе мешало сообщить мне о том, что произошло? Что мешало отвести меня к нему? Неужели ты не могла, по крайней мере, сказать мне, что он жив и здоров?

Дасслеронд вздрогнула, правда еле заметно; она тут же справилась с собой и ответила ледяным тоном:

— Такова цена спасения твоей жизни.

— Я никогда не согласилась бы на это!

— Это не имеет значения, — сказала хозяйка Кер'алфара. — Я действовала исключительно в интересах своего народа, поскольку речь шла, по сути, о его выживании. Только это меня волнует, а не разбитое сердце человеческой женщины. Тол'алфар не враги тебе, Джилсепони. Вспомни, когда много лет назад гоблины напали на Дундалис, только наше вмешательство спасло тебе жизнь. Вспомни, сколько эльфов погибло в войне с демоном-драконом, а ведь сражались мы не только в собственных интересах, но и во благо людей. Тебе известен секрет би'нелле дасада и многие другие тайны моего народа, и тем не менее мы сохранили тебе жизнь. Это не так уж мало. Уйми гнев, Джилсепони, здесь и сейчас. Пусть на этом наши пути разойдутся.

— Мы никогда и не шли одним путем, — бросила женщина.

— У меня долг перед своим народом, у тебя — перед своим, и это превыше всего. Сейчас долг призывает тебя сражаться с мраком, сгущающимся над твоей страной.

— Ты считаешь, что я должна вступить в борьбу с собственным сыном?

— А разве у нас с тобой есть выбор? — спросила повелительница эльфов. — Ты понятия не имеешь, кто он такой. В обращении с магическими камнями ему нет и не было равных, а в умении владеть мечом он, возможно, превосходит самого Элбрайна! У него есть Оракул — мы думали, что этот дар поможет ему в выборе правильного пути, однако ошиблись. Увы, он даже оттуда умудряется черпать лишь дурное!

— И люди, которыми он себя окружил, тоже дают ему дурные советы, — добавил Белли'мар Джуравиль, и ни Пони, ни хозяйка Кер'алфара не могли не согласиться с ним.

— Опасайся его, — продолжала госпожа Дасслеронд. — Может случиться так, что, когда ты поймешь его истинную суть, будет уже слишком поздно.

— Для тебя, хочешь ты сказать, — попыталась уязвить ее Пони.

— Возвращайся к друзьям, — не дрогнув, ответила Дасслеронд и подняла руку с изумрудом. — Одолей своего сына если не ради тол'алфар, то ради собственного народа. И, ради себя самой, забудь о нашем существовании…

Голос повелительницы эльфов звучал все тише. Пони поняла, что ее относит обратно в Дундалис. Однако гнев и ненависть к высокомерной владычице Кер'алфара по-прежнему переполняли женщину. Она нырнула в магические глубины гематита и бросилась на Дасслеронд.

Атака была столь неожиданной, что в первое мгновение Пони едва не сломила железную волю повелительницы эльфов, на протяжении столетий позволявшую той не дать погибнуть тол'алфар и их зачарованной долине.

Однако потом, к ужасу Пони, что-то начало происходить с пространством. Ландшафт мялся и скручивался. Возникло ощущение, будто она падает с огромной высоты, а земля с головокружительной скоростью летит навстречу и вот-вот поглотит ее.

Все закончилось так же неожиданно, как началось. Она лежала в холодной луже, спиной ощущая под собой глину и грязь. Тело ныло от сильного удара о землю, но тем не менее женщина поднялась на четвереньки и оглянулась.

И поняла: ее забросило в Вересковую Пустошь, безлюдную и потому кишащую гоблинами местность далеко к западу от Дундалиса. Она огляделась, хотя и понимала, что никого из эльфов рядом нет.

Сознавая, что без пищи и оружия надежды на спасение почти не осталось, она уткнулась лицом в грязные ладони.

ГЛАВА 17
ПОЯВЛЕНИЕ ДРАКОНА

Тогайранка пришла в себя, только когда рядом с ней с грохотом приземлился Аграделеус.

Лежащий на песке у ее ног ятол Бардох, сознание того, что родители наконец отомщены, — все это заставило Бринн мысленно вернуться во времена детства, прошедшего в тогайских степях. Его трудно было назвать счастливым: бехренцы жестокими методами завоевывали страну, и не желающие подчиниться им родители девочки почти все время находились в бегах. Тем не менее отец и мать любили Бринн и воспитывали в духе прежних традиций. За те несколько лет, что девочка прожила с родителями, они дали ей очень много: научили ее понимать, что существует нечто большее, чем она сама, чем даже все они, вместе взятые; научили жить в гармонии с душой мира, со всеми растениями и животными, обитающими рядом с ними.

А потом они погибли от рук вот этого самого бехренского военачальника, чье обезглавленное тело сейчас истекало кровью у ее ног.

— Сражение продолжается, — услышала тогайранка чей-то голос и, оглянувшись, увидела Астамира.

Она бросилась к нему и тут же заметила, что воин чежу-лей, опираясь на локоть, сидит на песке. Это ее немало удивило: Бринн думала, что нанесла ему смертельный удар. Однако потом ее осенило. Она, нахмурившись, посмотрела на мистика.

— Ты исцелил его?

— Он уже никогда больше не выступит против нас, — отозвался тот. — Его смерть была бы напрасной.

— Этот человек пытался убить нас!

— Он, в соответствии с их кодексом чести, защищал своего господина, — возразил Астамир, взглянув на труп Бардоха.

Насколько Бринн помнила, мистик всегда пытался укротить ее боевой дух, неизменно склонял к милосердию.

— Сражение продолжается, — повторил Астамир, и оба посмотрели в сторону Хасинты, откуда доносились бряцанье металла о металл, стоны раненых и победные крики. — А где доблестные посланцы ятола Ваадана?

— Попрятались, — улыбнулся мистик. — Пошли. Может, увидев тебя и Аграделеуса, воины Бардоха поймут наконец, что ничего больше добиться здесь не смогут.

Они направились к дракону, но тогайранка внезапно шагнула в сторону и подняла что-то с песка. Когда она догнала Астамира, тот уже сидел на спине Аграделеуса, протягивая ей руку.

Дракон взмахнул огромными кожистыми крыльями и направился в сторону гавани. Увидев там корабли, мистик попросил Аграделеуса пролететь вдоль побережья, чтобы все, кто бы они ни были, друзья или враги, как следует разглядели его.

Звуки сражения стали стихать вскоре после того, как огромная тень дракона заскользила над полем битвы. Все бехренцы, как изменившие Хасинте, так и сохранившие ей верность, равно как и «медведи», с одинаковой прытью разбегались при виде могучего Аграделеуса, позабыв о схватках, которые вели до этого: все остальное показалось перепуганным воинам крайне незначительным рядом с новой, несравненно более грозной опасностью.

И верхом на невиданном существе сидела женщина, держащая в высоко поднятой руке голову ятола Бардоха.

Преданные Хасинте бехренцы разразились радостными воплями.

Те же, кто перешел на сторону Перидана и Бардоха, пали на колени, моля о милосердии.

Солдаты Хонсе-Бира, впервые увидевшие дракона и донельзя пораженные этим зрелищем, тем не менее, повинуясь воинской дисциплине, не разбежались кто куда, а начали организованное отступление.

Стоящие на пристани аббат Олин, магистр Маккеронт и герцог Брезерфорд потрясенно разглядывали крылатого монстра. Им, конечно, приходилось слышать — главным образом из старых легенд — о драконах, но никто из них никогда подобного существа не видел.

— Тогайский Дракон, — пробормотал Маккеронт. — Значит, это не просто легенда и не плод разыгравшегося воображения перепуганных бехренцев.

— Наши солдаты отступают, — заметил аббат Олин. — По какой причине?

— Может, у них хватает на это ума? — с кривой улыбкой произнес Брезерфорд.

— Судя по приветственным крикам с городской стены, дракон выступает в роли нашего союзника, — сказал магистр, которому было известно о соглашении между предводительницей тогайру и Маду Вааданом. — Эта женщина на его спине — Бринн Дариель. Она пришла на помощь ятолу Ваадану.

Старый аббат с трудом оторвал взгляд от дракона, устремившегося вниз, к полю битвы.

— Пошли гонцов на пристань, — велел он Маккеронту. — Нет, иди сам! Выясни, что все это означает.

— Опасаешься, что появление дракона осложнит отношения с твоим новым другом, ятолом Вааданом? — спросил герцог Брезерфорд, когда магистр отошел.

— Не в том дело, — отозвался Олин. — Судя по словам Де'Уннеро и Садьи, эта Бринн Дариель — давняя знакомая Эйдриана. Не исключено, что наш молодой король только что обрел в ее лице нового союзника.

Если бы аббат Олин в этот момент оказался в состоянии оторвать взгляд от дракона, то заметил бы по лицу Брезерфорда, что эта перспектива, мягко говоря, не привела герцога в восторг.

Когда вечером того же дня Бринн и Астамир вошли в Хасинту, Аграделеус их не сопровождал. Не имело смысла заставлять и без того переживших многое людей в страхе разбегаться по улицам, что, несомненно, произошло бы, если бы дракон сопровождал их, даже в ипостаси огромной двуногой ящерицы.

Несколько человек встретили тогайранку и мистика у южных ворот и тут же отвели их во дворец Чом Дейру. Они заметили, как много на улицах солдат, в особенности из Хонсе-Бира.

— Похоже, ятол Ваадан, решив, что помощи Тогая ему не дождаться, нашел себе другого союзника, — заметила Бринн.

— Это наверняка произошло гораздо раньше, — не согласился с ней Астамир. — Такую огромную армию быстро не соберешь. Похоже, твой приятель, тот, что теперь правит в северном королевстве, уже несколько недель назад решил поддержать ятола Ваадана.

По правде говоря, в последнее время тогайранка не вспоминала об Эйдриане, занятая сначала собственными делами, а потом походом к Аграделеусу и обдумыванием того, чем она, не поступившись интересами своего народа, может помочь Маду Ваадану.

— А может, все дело в аббате Олине из Энтела, — продолжал мистик. — По слухам, он давно поддерживал дружеские отношения с Хасинтой.

На это Бринн нечего было сказать, поскольку ей мало что было известно о ситуации в Хонсе-Бире. О том, что Эйдриан стал королем, она услышала вскоре после заключения перемирия с Бехреном и начала своего правления в Дариан-Дариалле, но, кроме самого этого факта, больше ничего узнать ей не удалось. А что, если в Чом Дейру она как раз и встретится с Эйдрианом?

Ответ на этот вопрос — отрицательный — она получила довольно скоро, когда их с Астамиром ввели в большой трапезный зал, где шло пиршество. Пароуд и Печтер Дан Тарк тоже присутствовали здесь; последний вскочил и бросился к тогайранке, тепло приветствуя ее.

Он же повел их вдоль длинного стола, полукругом изгибающегося вокруг небольших столиков, уставленных яствами. Бринн покачала головой. Столько еды! Хватило бы прокормить целое племя тогайру на протяжении половины зимы.

А ведь в зале собралось всего человек сорок, набивающих животы и без сожаления швыряющих на пол полуобглоданные кости.

Дан Тарк первым делом подвел Бринн и Астамира к Маду Ваадану, и старый ятол поднялся из-за стола и тепло обнял Бринн.

— Ты принесла голову Бардоха? — глядя на мешок в руках тогайранки, спросил сидящий рядом с ним человек, как она узнала позже, ятол Де Хамман.

— В знак поддержки ятола Ваадана, — кивнула Бринн, поднимая мешок, который держала в руках. — Хотя я предпочла бы оставить ее снаружи, а не приносить в зал, где идет празднество.

— На этом настояли люди, которые проводили нас сюда, — добавил мистик.

— И правильно сделали! — воскликнул Де Хамман.

Чувствовалось, что ятола охватило радостное возбуждение при мысли о том, что сейчас он собственными глазами увидит вещественное доказательство гибели заклятого врага, разорившего его земли. Он сделал знак стражнику, тот взял мешок и, к отвращению тогайранки, вытряхнул из него голову Бардоха и положил ее прямо на столик.

Все сидящие за длинным столом бехренцы тут же поднялись и сдвинули кубки с вином в честь отважной Тогайского Дракона, повергшей гнусного изменника.

По кивку ятола Ваадана Печтер Дан Тарк представил Бринн бехренским сановникам, жрецам-ятолам и офицерам гарнизона Хасинты. Затем он подвел ее к трем чужеземцам из Хонсе-Бира.

С трудом поднявшийся из-за стола старик — Печтер Дан Тарк сказал, что это аббат Олин из Энтела, — протянул тогайранке унизанную кольцами руку. Не догадываясь о том, что тот ожидал, что она поцелует ладонь, Бринн крепко пожала ее.

Аббат Олин лишь улыбнулся и посмотрел на двух спутников.

— Позволь представить тебе магистра Маккеронта, моего представителя в Хасинте, — сказал он, указывая на второго монаха. — А рядом с ним герцог Мирианский Брезерфорд, сановник при дворе короля Эйдриана Будабраса.

Услышав это имя, тогайранка не смогла скрыть интереса. Ее карие глаза вспыхнули, и она перевела взгляд с Брезерфорда на аббата Олина.

— Ты знакома с моим господином? — осведомился последний.

— Возможно, — ответила Бринн. — Но если и так, это было много лет назад, любезный аббат.

— Когда он проходил обучение у тол'алфар в Вайлдерлендсе, — сказал Олин, и тогайранка удивленно посмотрела на него. — Он сын Элбрайна-Полуночника и Джилсепони Виндон Урсал, бывшей королевы Хонсе-Бира. Да, полагаю, это тот самый Эйдриан, которого ты знала. Вряд ли существуют два столь необычных молодых человека с одинаковыми именами, верно?

Аббат Олин отвел взгляд от Бринн, как будто лишь сейчас заметив стоящего рядом с ней Астамира.

— Ты прошла удивительный путь, моя добрая госпожа. — Голос аббата, до этого звучавший подчеркнуто учтиво, слегка изменился. — И приобрела удивительных друзей.

Мистик спокойно выслушал это замечание, оскорбительный оттенок которого скрывался как за самими словами, так и за насмешливо-презрительным тоном, но тогайранка тут же бросилась на защиту друга.

— Это так. Но разве того же самого нельзя сказать и об Эйдриане?

Старый аббат, сочтя за лучшее не вдаваться в дискуссию по этому поводу, поклонился и приветственно поднял стакан с вином.

Почувствовав внезапно возникшее напряжение, Печтер Дан Тарк отвел гостей в дальний конец стола, к предназначенным для них местам.

Еда оказалась восхитительной, вино — крепким и вкусным. К тому же пиршество сопровождалось представлением — через обеденный зал непрерывным потоком шествовали акробаты, певцы, танцоры и уморительно гримасничающие клоуны. Тем не менее ни Бринн, ни Астамир не могли чувствовать себя здесь свободно. Вокруг все только и говорили о том, как примерно наказать ятола Перидана и других предателей, в особенности солдат гарнизона Хасинты, которые переметнулись к Бардоху.

Тогайранку поразило, что аббат Олин принимал активное участие в обсуждении, причем, как казалось, выступал отнюдь не в роли стороннего советника.

Мистик тоже обратил на это внимание.

— Такое впечатление, будто твой друг Эйдриан не просто пришел на помощь ятолу Ваадану в час бедствия, а занимает здесь гораздо более прочные позиции.

Бринн уловила в голосе друга беспокойство. Она почти не принимала участия в застольной беседе. Лишь в какой-то момент тогайранка спросила сидящего рядом жреца-ятола об обстоятельствах появления в городе аббата Олина и получила загадочный ответ, что теперь, дескать, Хасинта будет в безопасности, как никогда, и вообще очень скоро в Бехрене воцарятся мир и порядок.

Наконец музыка стихла, пиршество явно подходило к концу. Бринн и Астамир встали, собираясь уйти. Мистик жестом подозвал Печтера Дан Тарка, одного из немногих присутствующих, кто еще не свалился под стол, и попросил проводить их.

Сначала они подошли попрощаться к ятолу Ваадану, стоящему в стороне и беседующему с гостями из Хонсе-Бира.

Тут к ним обратился аббат Олин; чувствовалось, что этим вечером старик позволил себе расслабиться и изрядно выпил.

— Ты действовала сегодня как друг, и это не будет забыто, — не совсем внятно произнес он, обращаясь к тогайранке.

Бринн пожала протянутую руку, но смотрела не на него, а на Маду Ваадана. Тот улыбался, однако несколько натянуто.

— Я желал бы встретиться с тобой снова, отважная предводительница Тогая, — с энтузиазмом продолжал аббат Олин. — Я желал бы больше узнать о твоем народе и об этом удивительном «скакуне»! Без сомнения, столь замечательное существо может оказать нам огромную помощь в защите Бехрена.

— Конечно.

Тогайранка вежливо поклонилась и в сопровождении Астамира покинула зал, пройдя мимо двух стражников у двери, — как ни странно, оба они явно были уроженцами Хонсе-Бира.

— Оказать нам огромную помощь в защите Бехрена? — изумленно прошептала Бринн.

— Не сомневаюсь, взгляд твоего приятеля Эйдриана устремлен ныне на юг, — так же негромко ответил мистик. — И его интерес носит отнюдь не мимолетный характер. Нужно бы выяснить о нем побольше.

Позже, когда тогайранка крепко спала у костра, Астамир оседлал Аграделеуса и полетел на восток. Промчавшись мимо Хасинты, они повернули на север, стараясь, чтобы силуэт дракона нельзя было рассмотреть на фоне темной горной гряды, и опустились на дамбу, возвышающуюся над водами Мирианика. Неподалеку покачивались на волнах пришвартованные в гавани боевые корабли Хонсе-Бира, а между ними шныряли суда меньшего размера.

Время от времени ночную тишину взрывал жуткий вопль.

— Вода около лодок бурлит, — заметил Аграделеус.

Мистик прищурился, но в зоркости он значительно уступал дракону. Астамир различал лишь смутные силуэты больших кораблей.

Словно в ответ на его слова, издалека донесся новый пронзительный крик.

Скрестив ноги, мистик сел на камень, положил руки на колени ладонями вверх, погрузился вглубь себя и разорвал связь своего духа с телом.

Освободившись из оков, дух его взмыл ввысь. Того же эффекта монахи абеликанской церкви достигали с помощью магических камней, но они могли посылать дух на более далекие расстояния. Впрочем, в данном случае путь его был недальним — всего лишь до стоящих на якорях кораблей.

Там Астамир более пристально вгляделся в происходящее. И то, чему он стал свидетелем, ужаснуло мистика.

Солдаты Хонсе-Бира захватили бехренские суда, прибывшие в порт Хасинты на помощь Бардоху и выступающему в союзе с ним ятолу Перидану, и теперь допрашивали изменников, добиваясь признания, кто именно подстрекал их к предательству.

А потом, вне зависимости от того, удалось развязать им язык или нет, несчастных, связав за спиной руки, сбрасывали в море.

У акул сегодня тоже выдался праздник.

ГЛАВА 18
СХВАТКА В БОЛОТЕ

Защищаясь от холодного ветра, Пони поплотнее закуталась в одеяло. Правда, оно намокло, да и ветер был влажный, пропитанный испарениями бесчисленных озер и болот, столь характерных для Вересковой Пустоши. Светлые волосы Пони слиплись от грязи. Похоже, в этой мрачной местности никогда не бывает сухо. Измученная схваткой с госпожой Дасслеронд и совершенно подавленная ее признанием в собственном вероломстве, женщина с трудом находила в себе силы, чтобы передвигать ноги. Больше всего ей хотелось лечь в жидкую грязь и умереть.

Дасслеронд сказала, что ради всех их Пони должна вступить в схватку с Эйдрианом, и, по правде говоря, трудно было не согласиться с ней. Но как можно убедить себя действовать подобным образом против собственного сына? И как можно одолеть ту силу, которая нашла воплощение в Эйдриане? Пони отчетливо ощущала эту силу. Ее сын сумел сломить волю Дара; ее сын оказался способен проникнуть в царство самой смерти и вызвать из могилы призрак Констанции Пемблбери.

Впрочем, что толку ломать голову над этими проблемами здесь, в мрачной Вересковой Пустоши? Пони достаточно хорошо знала эту местность, чтобы понимать всю глубину опасности, которая ей угрожала. Вода тут в основном была затхлая, вонючая, найти пропитание было очень трудно. Приближалась зима, и насыщенный влагой холодный ветер уже пронизывал женщину до костей. Ей не обойтись без убежища и костра, однако найти здесь сухое дерево практически невозможно. И вдобавок в этих безлюдных краях обитают гоблины и другие не менее мерзкие создания.

В ладони она сжимала гематит, но прекрасно понимала, что с точки зрения тепла, или еды, или помощи в случае нападения гоблинов толку от этого камня немного.

Пони шла и шла, упорно переставляя одну ногу за другой и надеясь лишь на то, что изумруд Дасслеронд зашвырнул ее куда-то не слишком далеко от восточного края Вересковой Пустоши.

Наступила ночь, и дикая местность вокруг ожила. Женщина, дрожа от холода, притаилась у края глинистого выступа.

Снова и снова раздавался волчий вой, с каждым разом все ближе. Пони поплотнее завернулась в одеяло и накинула его на голову в тщетных усилиях не слышать этих страшных звуков.

Это ей не удалось. Наконец, совершенно измученная, она погрузилась в магические глубины камня души, сначала собираясь лишь облететь местность поблизости, чтобы посмотреть, угрожает ли ей непосредственная опасность. Однако спустя некоторое время Пони непреодолимо потянуло на восток, хотя бы поглядеть на костры, горящие на крестьянских подворьях.

И там, к северу от Палмариса, скорее всего в Кертинелле, она внезапно ощутила связь с кем-то очень знакомым. Это было совсем мимолетное ощущение, и ничего конкретно ей заметить не удалось.

Эта вспышка узнавания заставила дух женщины отчаянно воззвать о помощи. Оглядываясь по сторонам, Пони пыталась найти какие-нибудь узнаваемые приметы местности, но внезапно у нее возникло отчетливое ощущение, что нужно срочно возвращаться в тело.

Женщина открыла глаза и откинула одеяло.

И услышала совсем неподалеку от себя сопение гоблинов.

Пони торопливо вскочила и, спотыкаясь, побежала в противоположную сторону. Мелькнула мысль бросить одеяло, но она решила не делать этого. Нельзя оставлять следов, к тому же одеяло — единственное, чем она может хоть как-то укрыться.

Обойдя глинистый холм, женщина увидела болото, чьи воды были столь же темны, как небо над головой.

Пони оглянулась, понимая, что гоблины наверняка уже учуяли ее запах. Но куда бежать? Судя по рассказам, в Вересковой Пустоши было немало бездонных болот, которые служили местом обитания ужасных древних созданий.

Стараясь дышать ровно и глубоко, женщина шагнула в холодную воду, двигаясь медленно и плавно, чтобы не издавать шума и иметь возможность ощупывать ногой дно. Опасаясь в любой момент провалиться, но понимая, что отступать некуда, она продолжала идти вперед.

Теперь, когда вода доходила до бедер, двигаться совсем бесшумно стало невозможно. Но она не замедлила шага. Гоблины были уже за спиной, обшаривая местность взглядом желтых, светящихся во мраке глаз.

Внезапно совсем недалеко позади послышался всплеск. Оглянувшись, Пони увидела уходящее в темную воду копье. Гоблины пронзительно завопили. Потом, судя по звукам, они разделились и побежали, с обеих сторон огибая болото.

Пони присела, подняла гематит, снова погрузилась в него и освободила свой дух. Он полетел сквозь ночной воздух к южному краю озера, куда мчались три гоблина. Догнав их, женщина собрала всю волю и, напав на одного из них, проникла в его тело.

Это было ужасно! Пришлось сражаться не только с духом гоблина, но и с отвращением к тому, что она делала. Завладеть телом другого существа — в практике работы с магическими камнями для нее не было более противоестественного действа.

Гоблина Пони удалось застать врасплох, поскольку он понятия не имел о магических камнях, об освобожденных от телесной оболочки духах и о схватках подобного рода. Тем не менее, руководствуясь одним лишь инстинктом, он яростно сопротивлялся вторжению Пони, отчаянно борясь за свою жизнь.

Однако она еще не утратила навыка работы с магическими камнями и в особенности с гематитом. В последние недели жизни в Урсале женщина проводила много времени, ухаживая за больными и помогая им с помощью камня души. Так что вытеснить дух гоблина из его тела особого труда ей не составило.

Это ненадолго, понимала Пони, глядя на мир глазами твари. Она споткнулась и едва не упала, поскольку равновесие этого тела отличалось от человеческого. Гоблины меньше ростом и передвигаются прыжками, низко пригибаясь и используя длинные руки, чтобы хвататься для равновесия за землю.

Тем не менее, несмотря на всю необычность ощущений и на то, что дух гоблина предпринимал отчаянные попытки вернуться в тело, женщина сумела вскинуть копье и вонзить его в бегущего впереди гоблина. Тот подскочил, и Пони нанесла новый, еще более сильный удар. Гоблин повернулся, взвыл и тоже поднял копье.

Удары сыпались на него один за другим, лишая возможности защититься. Тварь отчаянно увертывалась, но в конце концов рухнула в грязь.

Внезапно женщина ощутила резкую боль в спине. Падая, она сумела заметить, что третий гоблин снова заносит вверх дубинку.

В этот момент Пони выскользнула из тела гоблина и устремилась прочь, а изгнанный из него прежде дух тут же вернулся в свое тело.

Недоуменно моргая, он успел разглядеть опускающуюся на него дубину — за мгновение до того, как та раскроила ему череп.

Пони ничего этого уже не видела. Пролетев мимо своего тела, ее дух метнулся в ту сторону, где бежали еще двое гоблинов.

Как и в первом случае, ей довольно быстро удалось завладеть телом одного из них.

Однако она испытывала сильное утомление от работы с гематитом, да и вообще была измучена и подавлена, поэтому удерживать власть над этой тварью оказалось гораздо труднее. И все же у женщины хватило сил заставить гоблина наброситься на того, что бежал впереди, свалить его в грязь подножкой и нанести удар кулаком в лицо.

Тварь зарычала, отчаянно замолотила руками и ринулась на Пони с явным намерением нанести ей — или, точнее говоря, своему товарищу — ответный удар, поскольку, увидев надвигающуюся на нее отвратительную харю, женщина выскользнула из тела. И быстро понеслась обратно, беспокоясь о том, что ее собственное тело слишком долго пробыло в воде.

Оставшуюся часть пути до берега она пробежала, не обращая уже больше внимания на то, чтобы не производить шума. Выбравшись из воды, рухнула в грязь, но тут же вскочила, сняла с себя одеяло, наскребла глины и скатала из нее шар.

Первая пара гоблинов не заставила себя долго ждать. Без промедления они с разных сторон приближались к подготовившейся к встрече с противником женщине: один с копьем наперевес, другой — угрожающе размахивая дубинкой. Швырнув грязное, влажное одеяло в того, что целился в нее копьем, Пони выиграла несколько мгновений, которые позволили ей прицельно бросить глиняный шар, угодивший прямо в физиономию второго гоблина. Ошеломленный, он инстинктивно выпрямился, и женщина, сделав подсечку, опрокинула его в грязь, нанеся удар локтем в солнечное сплетение, после чего молниеносно повернулась к первому гоблину, который уже сумел отбросить мешавшее ему одеяло. Однако Пони была уже не так проворна, как в молодости, да и волнения последнего времени сказались на ее действиях. Показав противнику, что сейчас отклонится вправо, она резко нырнула влево и вниз, пытаясь руками захватить его ногу, но тот, утомленный долгой пробежкой по вязкой прибрежной глине либо же просто в силу природной инерции, не смог среагировать на ее первое движение и продолжал атаку в прежнем направлении. Для женщины эти мгновения словно растянулись во времени. Она почувствовала, как острие копья коснулось ее левого плеча и начало разрывать плоть. Вцепившись в древко копья правой рукой, Пони замедлила продвижение тронутого ржавчиной куска металла. Гримаса боли исказила ее лицо, но тем не менее она шагнула вперед и полусогнутыми пальцами левой руки нанесла удар в паховую область гоблина. Туловище нападавшего согнулось, и он перестал напирать на древко копья.

Не обращая внимания на страшную боль и хлеставшую кровь, она поднырнула под гоблина и рывком повалила противника в грязную жижу. Мгновенно вскочив на ноги, Пони, коротко замахнувшись, вонзила копье в поверженного гоблина.

В это время второй пришел в себя и, приблизившись к Пони, попытался раскроить ей череп дубинкой. В его действиях не было никаких ухищрений; в действиях измазанной с ног до головы глиной женщины тоже, просто она успела раньше, и атака нападавшего захлебнулась — лишь только он занес оружие над головой, копье Пони проткнуло его волосатое брюхо.

Увлеченная схваткой, женщина едва не оказалась застигнутой врасплох приближением еще двух врагов. У одного в руках был короткий меч, а у другого никакого оружия не имелось, но он первым набросился на нее, выставив вперед длинные, заостренные, грязные когти.

Схватив дубинку поверженного гоблина, Пони почувствовала себя намного увереннее, хотя и могла действовать только одной рукой. Отмахнувшись от безоружного противника, она сосредоточилась на том, который взмахами меча оттеснял ее к воде. В какой-то момент женщина поскользнулась, и разъяренные гоблины моментально воспользовались этим. Тот, что был с мечом, рубящим ударом заставил ее отпрянуть назад, а безоружный, используя удобный момент, ринулся ей в ноги в надежде опрокинуть навзничь. Каким-то чудом Пони удалось сохранить равновесие и почти наугад нанести дубиной удар, который оказался на удивление силен и точен: хруст шейных позвонков безоружного гоблина перекрыл сопение его вооруженного товарища, который, к собственной беде, еще и споткнулся об убитого, выронив из рук меч и оказавшись головой в воде. Женщина, не в силах более наносить удары тяжелой дубиной, всем телом навалилась на него, не давая тому возможности глотнуть хоть каплю воздуха. Он отчаянно брыкался и извивался на мелководье, но Пони, не обращая внимания на боль в плече, держала его крепко. Казалось, это длилось целую вечность, но в конце концов тварь перестала подавать признаки жизни.

Женщина выбралась на берег, пошатываясь, по-прежнему зажимая рукой рану и чувствуя, что силы стремительно покидают ее. Попытавшись прибегнуть к помощи гематита, Пони, к своему ужасу, обнаружила, что потеряла его во время схватки.

Силы ее иссякли, и, сделав еще несколько шагов, она рухнула лицом в раскисшую глину и провалилась во тьму.

Последняя мысль Пони была об Элбрайне: она спрашивала себя, ждет ли ее любимый.

Назад: Часть вторая ТЬМА НАДВИГАЕТСЯ

Дальше: Часть третья ЗИМА

ГЛАВА 15 В ЛОВУШКЕ

ГЛАВА 16 ТРИ ПОБЕДЫ

ГЛАВА 17 ПОЯВЛЕНИЕ ДРАКОНА

ГЛАВА 18 СХВАТКА В БОЛОТЕ