ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДОРОГА ТЕНЕЙ
К церкви, которой служил Эвелин, принадлежали мои родители. К ней же принадлежали и принадлежат все люди, каких мне доводилось встречать. Но чем больше я узнаю об этой церкви и о монахах Абеликанского ордена, тем острее начинаю понимать, сколь неуловимой бывает природа зла. Раньше я как-то не задумывался над этим, а сейчас задаю себе вопрос: является ли злой человек злым изначально? Сознаёт ли он, что творит зло? Считает ли он свои поступки злыми, или его восприятие настолько искажено, что они представляются ему добрыми и справедливыми?
Когда пробудился демон и мир познал хаос, многим, наверное, пришлось задаваться вопросом о самой сущности зла. Конечно, каждый мог бы сказать: «Кто я такой, чтобы судить, кого считать добрым, а кого — злым?». Если я спрашиваю, является ли злой человек злым изначально, я подразумеваю, что существует четкое разграничение между добром и злом, а большинство людей отказывается признавать такое разграничение. Их представления о нравственности относительны, и, хотя я готов признать, что нравственные последствия многих поступков зачастую зависят от той или иной ситуации, общее нравственное разграничение между добром и злом остается неизменным.
Я знаю: в этой истине скрыта истина более высокого порядка. Я знаю, что действительно существует абсолютное различие между добром и злом, не зависящее от воззрений и оправданий того или иного человека. Для народа тол'алфар мерилом является всеобщее благо, где на первом месте стоит благополучие эльфов, но при этом принимается в расчет и благополучие всего остального мира. Хотя эльфы и избегают контактов с людьми, они век за веком помогают людям. Это они своим обучением и воспитанием превращают таких, как я, в Защитников. Эльфы делают это отнюдь не для защиты собственных границ — Эндур'Блоу Иннинес не нуждается в этом. Эльфы стремятся к тому, чтобы весь мир стал лучше. Тол'алфар никогда не был расой завоевателей. Да, им приходится сражаться, но они сражаются за свою землю, не желая видеть ее частью чужеродной для них империи. Если бы гоблины не напали на Дундалис, эльфам и в голову не пришло бы сражаться с ними. Хотя эльфы не питают любви ни к гоблинам, ни к поври, ни к великанам, считая эти три расы проклятием для всего мира, эльфы никогда не решились бы отнять у них право на жизнь. Мысль о том, чтобы пойти войной на этих тварей, никогда не родилась бы в умах эльфов. Это, как они считают, толкнуло бы их на действия, которые они более всего ненавидят и презирают в других народах.
Но коварным, воинственным гоблинам и поври подобные высокие принципы неведомы. Эти предпочитают нападать при первой возможности. Неудивительно, что демон-дракон сделал их своими приспешниками. Не могу сказать того же о великанах. Я до сих пор не понимаю, являются они злыми по природе своей или просто по-иному смотрят на мир. И человек для великана — то же самое, что и для какого-нибудь голодного тигра: добыча, которую можно поймать и съесть. Поэтому, когда мне приходилось убивать гоблинов, поври и великанов, я не испытывал угрызений совести.
И жалости — тоже.
Из всех пяти рас, что населяют наш мир, люди представляются мне самыми таинственными и непостижимыми. Среди них попадаются такие удивительные и прекрасные личности, как брат Эвелин, но среди них же встречаются жестокие и отвратительные тираны. В целом, как мне думается, люди все же склонны к добру, но, в отличие от тех же эльфов, совершенно непредсказуемы и недисциплинированны! И все же по своему характеру и представлениям люди стоят намного ближе к эльфам, чем к остальным трем расам.
Исключение составляют лишь серые тени…
Пожалуй, нигде более представления о зле не являются столь запутанными и противоречивыми, как у служителей Абеликанской церкви — высшей моральной инстанции для подавляющего большинства людей. Наверное, поэтому служителей и монахов церкви привычно считают предводителями человеческих душ. И поэтому любая ошибка, допущенная высшими иерархами церкви, приводит к столь катастрофическим последствиям. Доказательство тому — история Эвелина. Для церковников он был еретиком. Но, по правде говоря, вряд ли можно найти человека более благочестивого, милосердного, щедрого и готового к самопожертвованию во имя всеобщего блага, чем он.
Возможно, отец-настоятель, пославший Карающего Брата, чтобы расправиться с Эвелином, сумеет оправдать свои действия (по крайней мере, перед самим собой) тем, что они были предприняты ради всеобщего блага. Как-никак при бегстве Эвелина был убит магистр; к тому же Эвелин похитил камни, которые ему не принадлежали.
Но отец-настоятель ошибается. Рассуждая поверхностно, можно обвинить Эвелина в воровстве, однако он имел моральное право на эти самоцветы. Мне посчастливилось видеть его деяния, прежде чем Эвелин пожертвовал собой, избавив мир от демона-дракона, и потому у меня нет сомнений в этом.
Однако меня не перестает удивлять присущая любому человеку способность оправдывать собственные действия.
Элбрайн Виндон
ГЛАВА 25
РОДЖЕРУ ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ
К тому времени, когда Роджер He-Запрешь со своим тяжким во всех отношениях грузом добрался до северных ворот Палмариса, он успел возбудить к себе немалый интерес. Всякий, кто двигался по дороге в нынешние опасные времена, вызывал настороженное любопытство окрестных крестьян и их домочадцев. Некоторые из них даже решились приблизиться к путнику и забросали его вопросами.
Роджер отвечал односложно и ограничивался ответами лишь на общие вопросы вроде: «С севера идешь?» или «Там еще остались гоблины?». Крестьяне довольствовались уклончивыми ответами парня, зато стража у городских ворот оказалась более дотошной. Как только стражники увидели, что к городу приближается какой-то человек, ведя под уздцы прихрамывающую лошадь с двумя мертвыми всадниками, массивные городские ворота распахнулись и к Роджеру бросились двое закованных в латы солдат.
От взгляда Роджера не ускользнуло, что со стен за ним пристально следят другие стражники и их луки нацелены ему прямо в голову.
— Твоих рук дело? — грубо спросил один из подошедших солдат, разглядывая тела.
— Другой, не этот, — поспешно ответил Роджер, увидев, как стражник приподнял голову Коннора и в ужасе отшатнулся, узнав молодого аристократа.
Второй солдат тут же подскочил к Роджеру, выхватил меч и приставил к горлу парня.
— Как ты думаешь, если бы я убил племянника барона, решился бы я открыто войти в Палмарис? — спокойно спросил Роджер.
Пусть знают, что он — не какой-нибудь бродяга, промышляющий грабежом.
— Среди имен, которыми меня называют, «дурак» не значится. Коннор Билдеборох был моим другом. И потому, невзирая на неотложные дела, я не мог бросить его на дороге, чтобы его тело трепали гоблины и подобная им мразь.
— А второй кто? — столь же угрюмо спросил солдат, подходя к лошади. — По виду — вроде как из монастыря, так?
— Только не из здешнего, — ответил Роджер. — Он из Санта-Мир-Абель.
Солдаты опасливо переглянулись. Они не участвовали в освобождении Коннора Билдебороха, но наслушались рассказов своих товарищей, и это лишь подхлестнуло их подозрительность при виде двух трупов, восседавших на лошади.
— А этого ты убил? — спросил солдат.
— Я, — помедлив, ответил Роджер.
— Значит, признаёшь свою вину? — быстро спросил его другой солдат.
— Если бы я этого не сделал, он наверняка убил бы меня, — пояснил Роджер, глядя солдату прямо в глаза. — Мне кажется, теперь, когда вы убедились, кто перед вами, разговор лучше продолжить в доме барона.
Солдаты переглядывались, не зная, что предпринять.
— Если, конечно, вы не хотите, чтобы вокруг мертвого Коннора Билдебороха собралась толпа, — уже резче добавил Роджер. — Любителей поживиться всегда хватает. Кто-то наверняка позарится на его меч. По городу поползут слухи, которые обязательно достигнут ушей барона или настоятеля Сент-Прешес, и еще неизвестно, чем все это кончится.
— Открывай ворота, — крикнул стражникам солдат, что стоял возле лошади.
Он махнул своему товарищу, и тот убрал меч.
— Нечего глазеть, расходитесь по домам, — бросил он возбужденным и перешептывающимся зевакам.
Окружив Роджера и лошадь с мертвыми седоками, солдаты повели их к воротам. После этого ворота сразу же закрыли — кто знает, нет ли у этого чужака сообщников среди окрестных крестьян. Здесь солдаты грубо схватили Роджера, толкнули к стене, обыскали с ног до головы и изъяли все, что даже отдаленно напоминало оружие.
Третий стражник принес рогожи и прикрыл ими мертвецов. Он взял лошадь под уздцы, а его товарищи подхватили Роджера под локти и поволокли по городским улицам.
Роджеру пришлось долго сидеть в одном из покоев внушительного и просторного дворца Чейзвинд Мэнор. В одиночестве его не оставили — парня стерегли двое не расположенных к разговорам солдат с угрюмыми лицами. Время тянулось еле-еле. Роджер сидел, ждал, пел сам себе песни и даже трижды пересчитал все доски пола, сделанного из какого-то твердого дерева. Так прошло несколько часов.
Когда наконец появился барон, Роджер понял причину задержки. Лицо старика пылало, воспаленные глаза ввалились, на всем облике лежала печать горя. Известие о гибели племянника поразило его как гром среди ясного неба. Коннор ничуть не преувеличивал, говоря, что дядя относится к нему как к сыну.
— Кто убил моего племянника? — спросил барон Билдеборох, не успев даже сесть напротив Роджера.
— Думаю, вам показали убийцу. Он тоже мертв, — ответил Роджер.
— Монах, — произнес барон таким тоном, словно это его не особо удивило.
— Монахов из Санта-Мир-Абель было двое, и они напали на нас, — начал Роджер.
— На вас?
— На Коннора, меня и… — Роджер осекся, не желая называть своих друзей.
— Рассказывай о Конноре, — нетерпеливо потребовал барон. — Подробности потом.
— Во время схватки второй монах был убит, — объяснил ему Роджер. — Этого мы взяли в плен, и мы с Коннором повели его к вам. Мы уже подходили к городу, когда этот монах сумел развязаться и голыми руками убил вашего племянника.
— Мой лекарь говорит, что с момента смерти Коннора прошло больше времени, чем получается по твоему рассказу, — перебил его барон Билдеборох. — Ведь ты убил монаха близ города?
— Нет, в другом месте, — запинаясь произнес Роджер. — Коннор умер мгновенно, это я видел собственными глазами. Я понял, что мне не справиться с монахом, и бежал, взяв лошадь Коннора.
— Грейстоун, — подсказал Рошфор. — Имя этой лошади — Грейстоун.
Роджер кивнул и продолжал:
— Монах бросился за мной вдогонку, и когда Грейстоун потерял подкову, я понял, что мне конец. Но моя сила — в хитрости. Я подстроил ему ловушку, в которую он и попался. Я не собирался убивать этого монаха, а только хотел снова взять его в плен, чтобы он по закону ответил за свои преступления. Но оказалось, что убил.
— Мне давно рассказывали о твоих хитроумных проделках, Роджер Биллингсбери, — сказал барон. — Или ты предпочитаешь называться Роджером Не-Запрешь?
Ошеломленный парень не знал, что ответить.
— Не бойся, — успокоил его барон Билдеборох. — Я говорил с одним из твоих недавних спутников и услышал весьма хвалебные отзывы о тебе. Мне по секрету рассказали о том, сколько бед ты причинил поври в Кертинелле.
Онемевший Роджер мог лишь кивать.
— По чистой случайности в числе моих слуг находится дочь женщины, которую ты зовешь тетушкой Келсо, — объяснил барон.
Роджер воспрянул духом и даже улыбнулся. Если барон Билдеборох поверил тетушке Келсо, тогда этого человека можно не бояться.
— Я ведь предупреждал Коннора. Ох, до чего же он был порывистым и бесшабашным! — тихо воскликнул Рошфор. — Если поври сумел пробраться в покои Добриниона, никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. Я говорил ему об этом. Но этот гнусный монах… — добавил барон, покачав головой. — Я никак не могу понять: почему вдруг этот убийца охотился за Коннором?
— Настоятеля Добриниона убил не поври, — твердым голосом ответил Роджер. — А гнусный монах — опытный и изощренный убийца.
Когда Рошфор поднял глаза на Роджера, лицо барона выражало одновременно ярость и удивление.
— Потому мы с Коннором и торопились к вам, — сказал Роджер. — Коннор знал, что настоятеля Добриниона убил не поври, а монахи. И он хотел подтвердить это, приведя одного из них в качестве пленника.
— Выходит, что настоятеля Добриниона убил монах Абеликанского ордена? — недоверчиво спросил Рошфор.
— Дело здесь не только в Добринионе, — попытался объяснить старику Роджер.
Он знал, что должен говорить крайне осторожно, чтобы не сболтнуть лишнее о своих друзьях.
— Дело касается похищенных магических самоцветов и борьбы за власть внутри церкви. Я тут вообще ничего не понимаю, — признался Роджер. — Какие-то хитросплетения. Знаю лишь, что двое монахов, напавших на меня и моих друзей, до этого убили настоятеля Добриниона. Коннор в этом не сомневался.
— А что заставило его отправиться на север? — хотел знать Рошфор. — Ты-то сам был знаком с ним прежде?
— Я — нет, но один из моих спутников — да, — сознался Роджер.
Глубоко вздохнув, он решил рискнуть.
— Это женщина. Когда-то она недолгое время была замужем за Коннором.
— Джилли, — выдохнул Рошфор.
— Большего я вам сказать не могу и прошу вас: ради нее и ради всех нас — не надо меня дальше об этом расспрашивать, — сказал Роджер. Вам достаточно знать, что Коннор отправился на север, чтобы предупредить нас. И, спасая нас, пожертвовал своей жизнью.
Барон Билдеборох откинулся в кресле, переваривая услышанное и сопоставляя рассказ Роджера с недавними событиями в монастыре, связанными с отцом-настоятелем и монахами из Санта-Мир-Абель. После долгого молчания старик поднял глаза на Роджера, затем указал на пустой стул рядом.
— Посиди со мной по-дружески, — искренне попросил он. — Я хочу знать все о последних днях Коннора. И я хочу знать все о Роджере Биллингсбери, чтобы нам вдвоем продумать наилучшее направление дальнейших действий.
Роджер осторожно переместился на стул поближе к барону. Его немало ободрило, когда барон назвал их союзниками.
— Это он, — утверждал Джуравиль, вглядываясь своими зоркими глазами вдаль. — Я узнал его по неуклюжей манере держаться в седле, — со смехом добавил он. — Меня удивляет, почему столь ловкий человек, как Роджер, сидит на лошади, словно бревно.
— Он не чувствует лошадь, — объяснил Элбрайн.
— Не хочет чувствовать, — возразил эльф.
— Не каждый проходил выучку у тол'алфара, — с улыбкой добавил Элбрайн.
— Не каждому повезло владеть бирюзой и иметь доступ к сердцу своего коня, — включилась в разговор Пони, потрепав Дара по шее.
Конь негромко заржал.
Друзья съехали с холма и устремились наперерез Роджеру.
— Все прошло замечательно! — взволнованно прокричал он, радуясь встрече с друзьями.
Он пришпорил лошадь и потуже натянул поводья другой лошади, скакавшей рядом.
— Вижу, что ты встретился с бароном Билдеборохом, — сказал Элбрайн.
— Он отдал мне лошадей, — объяснил парень. — Это вот — Филдер, — добавил он, потрепав по шее любимца Рошфора.
Роджера поразила щедрость барона, отнесшегося к нему почти с отеческой заботой.
— А Грейстоун — для тебя, — сказал он Пони, подводя к ней белогривую лошадь. — Барон Билдеборох утверждал, что Коннор наверняка отдал бы эту лошадь тебе. И это тоже, — прибавил он, доставая из-за седла великолепный меч Коннора — Защитник.
Пони недоумевающе уставилась на Элбрайна, но тот лишь пожал плечами и тихо сказал:
— Похоже, барон был прав.
— Следовательно, барону известно о нас, — весьма недовольным тоном заключил Джуравиль. — По крайней мере, он знает о Пони.
— Я рассказал ему не так уж много, — ответил Роджер. — Честное слово. Но он хотел знать. Ведь Коннор был ему вместо сына, и смерть племянника буквально подкосила его.
Роджер повернулся к Элбрайну, зная, что тот будет его самым строгим судьей.
— Я полюбил барона, — признался Роджер. — И поверил ему. Не думаю, чтобы он был нашим врагом, особенно теперь, когда он знает, кто является убийцей Коннора.
— Похоже, что и барон полюбил Роджера Не-Запрешь, — заметил Элбрайн. — И поверил ему. Его подарки — не пустяк.
— Он понял послание, — ответил Роджер. — И намерения вестника — тоже. Барон понимает, что, противопоставляя свое могущество могуществу Абеликанской церкви, он встает на опасную тропу. Ему не меньше нашего нужны надежные союзники.
— Что именно ты успел порассказать ему о нас? — все так же сурово спросил Джуравиль.
— Он вообще не стремился расспрашивать, — спокойно ответил Роджер. — Барон поверил, что я — его друг и враг его врагов. Он не стал расспрашивать о том, кто вы и откуда. Ну а о Пони он сам догадался.
— Ты действовал правильно, — немного подумав, сказал Элбрайн. — Как барон видит дальнейшее развитие событий?
Роджер пожал плечами. Ему очень не хотелось услышать этот вопрос.
— Могу сказать наверняка: барон этого так не оставит. Он пообещал, что, если понадобится, мы отправимся к королю. Но мне кажется, он боится затевать войну между королем и церковью.
— Как понимать «мы»? — спросила Пони, зацепившись за это слово.
— Он хочет, чтобы я был свидетелем, — ответил Роджер. — Барон очень просил меня вернуться как можно быстрее, чтобы мы могли обдумать поездку в Урсал. Он намерен встретиться с несколькими надежными монахами из Сент-Прешес. Если это ничего не даст, он отправится в Урсал.
— Разумеется, я ничего не стал ему обещать, — добавил Роджер, заметив удивление на лицах своих друзей.
— Насколько я понял, нам предстоит отправиться в Санта-Мир-Абель, — сказал Роджер. — Барон Билдеборох хочет быть в Урсале до наступления холодов. Он узнал, что в середине калембра будет созвана Коллегия Аббатов. Барон намерен увидеться с королем до того, как Джеховит, настоятель Сент-Хонс, поедет на север. Но у меня никак не получается по времени поехать с вами в Санта-Мир-Абель и поспеть в Палмарис к отъезду барона. Неизвестно, сколько мы пробудем в том монастыре.
Лица собравшихся по-прежнему выражали сомнение.
— Значит, вы не хотите брать меня с собой! — с ужасом воскликнул Роджер.
— Ошибаешься, хотим, — ответила Пони.
— Но если для успеха общего дела будет лучше, чтобы ты оставался рядом с бароном Билдеборохом, тебе нужно остаться с ним, — добавил Элбрайн.
Пони и Джуравиль кивнули в знак согласия.
— Я заслужил свое место среди вас, — стал возражать Роджер.
Он вдруг снова превратился в обиженного ребенка, в котором громко кричало уязвленное самолюбие, считавшее возвращение к барону явным оскорблением.
— Мы же научились сражаться плечом к плечу. Разве не я убил Карающего Брата?
— Все, что ты говоришь, — правда, — ответила Пони.
Она подошла к Роджеру и обняла его за плечи. — Каждое слово. Ты действительно заслужил свое место среди нас, и мы были бы рады и признательны, если бы ты отправился с нами. И твои удивительные способности помогли бы нам успешнее справиться с тем, что нам предстоит в Санта-Мир-Абель.
— Но… — подсказал Роджер.
— Но мы не уверены, что победим, — резко ответила Пони, и ее откровенность застала Роджера врасплох.
— И все же вы туда отправитесь.
— Там наши друзья, — сказал Элбрайн. — Мы должны это сделать. Мы должны попытаться всеми возможными способами вырвать Смотрителя и семью Чиличанк из когтей отца-настоятеля.
— Всеми возможными способами, — подчеркнул Джуравиль.
Роджер начал было возражать, но вдруг умолк, закрыл глаза и сжал губы. До него наконец-то дошел смысл сказанного.
— И если вы не сумеете силой вызволить их оттуда, единственным шансом останется вмешательство короля или тех сил в церкви, которые неподвластны коварному отцу-настоятелю, — заключил он.
— Если хочешь, ты можешь ехать с нами, — искренне сказал Элбрайн. — И мы будем этому только рады. Но поскольку ты один говорил с бароном Билдеборохом, то лишь тебе одному и решать, какой путь сейчас важнее для Роджера Не-Запрешь.
— Только я могу решать, какой путь важнее для спасения Смотрителя и Чиличанков, — поправил его Роджер.
Он умолк, остальные — тоже, не желая мешать ему думать. Роджеру очень хотелось отправиться в Санта-Мир-Абель и участвовать в этом несравненном приключении.
Отчаянно хотелось.
Но голос разума заглушил поднявшиеся в нем чувства. Барон Билдеборох нуждался в нем сильнее, чем Элбрайн, Пони и Джуравиль. Джуравиль вполне может занять его место и быть разведчиком. А если им суждено будет принять бой, по сравнению с мечом Элбрайна и магией Пони его сноровка — ничто.
— Обещайте мне, что вы разыщете меня, когда будете возвращаться через Палмарис, — произнес парень, с трудом выговаривая каждое слово.
Элбрайн рассмеялся.
— Неужели ты в этом сомневаешься? — чистосердечно спросил он. — Джуравиль обязательно будет возвращаться домой через Палмарис.
— И мы с Элбрайном — тоже, — добавила Пони. — Когда все это кончится и снова воцарится мир, мы вернемся на нашу родину, в Дундалис. Там же и родные места Смотрителя. А перед этим мне нужно вернуть в Палмарис мою семью, — сказала она.
С тихой улыбкой она крепко обняла Роджера, едва не выхватив его из седла.
— Даже если бы наш путь лежал в другом направлении, мы ни за что не забыли бы про Роджера Не-Запрешь.
Она поцеловала парня в щеку, отчего тот густо покраснел.
— Видишь, у каждого из нас есть свой долг, — продолжала Пони. — Две возможности победить одного врага. Мы победим его, и тогда вместе отпразднуем победу.
Роджер оцепенело кивнул. Под напором чувств он был не в состоянии говорить. Элбрайн подвинулся к нему и потрепал по плечу. Роджер обернулся и увидел одобрительно кивающего Джуравиля. Как он не хотел покидать их! Разве он мог уйти от первых в его жизни настоящих друзей? От тех, кто не постеснялся сказать ему правду о его недостатках и кто сумел оценить его достоинства?
Но поскольку его настоящим друзьям грозили настоящие опасности со стороны могущественной Абеликанской церкви, Роджер понимал, что должен вернуться к барону Билдебороху. За свои недолгие годы он успел многое повидать, но никогда еще совесть не требовала от него столь значительной жертвы. Когда-то из-за своего каприза он отправился вслед за Элбрайном в Кертинеллу. Сейчас его решение было продиктовано альтруизмом, а не завистью и не страхом, что Элбрайн его превзойдет. На этот раз Роджер действовал из любви к Пони и Элбрайну, а также к Джуравилю — самому суровому и беспощадному его другу.
Роджер молча пожал Элбрайну руку, обнял его, затем натянул поводья Филдера и ускакал.
— А он вырос, — произнес Белли'мар Джуравиль.
Пони и Элбрайн молча кивнули. Им обоим было грустно расставаться с Роджером. Пони спрыгнула с Дара и подошла к Грейстоуну. Элбрайн взял Дара под уздцы, и они оба повели лошадей к месту привала.
Быстро собрав то немногое, что требовалось им в дорогу, друзья выехали в направлении Палмариса. Джуравиль накинул на крылья покрывало, спрятав под ним и свое оружие, и стал похож на мальчика, сидящего позади Пони. Они решили въехать в город через северные ворота. Теперь, когда непосредственная угроза вражеского вторжения миновала, ворота закрывались позже, и все трое надеялись, что сумеют беспрепятственно въехать в Палмарис.
Через селения на подступах к городу ехали молча. Большинство домов по-прежнему были пусты, но в некоторые уже вернулись их обитатели. Несколько раз они замечали впереди фигурку Роджера, но не стали окликать его. Учитывая недавние события и отношения, складывающиеся между Роджером и бароном Билдеборохом, их появление у городских ворот вчетвером лишь возбудило бы ненужный интерес.
По той же причине Элбрайн и Пони послушались совета Джуравиля и остановились на ночлег, не доезжая Палмариса. Лучше дождаться дня. К тому времени городская стража успеет позабыть о Роджере.
Никому не хотелось нарушать тишину, особенно Элбрайну, которого одолевали раздумья.
— Думаешь о Смотрителе? — спросила за ужином Пони, когда они ели великолепное жаркое из кроликов, подстреленных Джуравилем.
Элбрайн кивнул.
— Я помню его в Дундалисе. Это было еще до твоего возвращения. А ты помнишь, как в детстве мы сидели на северном склоне и ждали наших отцов с охоты? Тогда мы впервые услышали музыку Лесного Духа.
Пони улыбнулась, вспомнив далекое, безоблачное время. Она понимала, что Элбрайном владеет нечто большее, чем ностальгические чувства. В каждом слове ее любимого сейчас ощущались угрызения совести.
Сидевший поодаль Джуравиль тоже уловил состояние Элбрайна и быстро включился в разговор.
— Но ты же думал, что он погиб, — напомнил эльф.
Пони и Элбрайн разом повернулись к нему.
— Глупо казнить себя, — продолжал эльф. — Ты ведь считал, что его придавило громадной глыбой. Что вам оставалось делать? Голыми руками разгребать завал? Или ты забыл, Полуночник, что у тебя была сломана и покалечена рука?
— Мы не виним себя, — возразила Пони, но ее слова прозвучали неубедительно даже для нее самой.
— Нет, вините! — сказал ехидно посмеиваясь Джуравиль. — Людям свойственно предаваться самобичеванию. Для меня это чересчур. Сейчас не время винить себя, особенно вам. Вы сделали все, что могли, и до конца были верны кентавру. Но даже сейчас, при всем том, что вам известно, вы сомневаетесь: а Смотритель ли это?
— Похоже, есть веские доказательства, что это он, — ответил Элбрайн.
— Но у вас были такие же веские доказательства его гибели, — возразил эльф. — Существует нечто, чего вы никак не можете понять, и не напрасно. Ведь если это действительно Смотритель, значит, некая сила, недоступная вашему пониманию, поддерживала в нем жизнь. Или его действительно воскресили из мертвых. Так?
Элбрайн и Пони переглянулись.
— Уже одно это должно было бы погасить в вас чувство вины, — рассудил эльф. — Если бы вы были уверены, что Смотритель мертв, то кто, включая и вас самих, стал бы обвинять вас? В таком случае вы оставили в том жутком месте не более чем мертвое тело.
— Ты опять прав, — признался Элбрайн, через силу улыбнувшись.
Он очень нуждался сейчас в простой рассудительности народа эльфов и обрадовался словам Джуравиля.
— Тогда незачем оглядываться на пройденный путь, — сказал эльф. — Глядите вперед. Если это действительно Смотритель и он до сих пор жив, ему нужна ваша помощь. И когда мы совершим то, что задумали, и кентавр окажется на свободе, насколько лучше станет дышать на этой земле!
— И мы сможем вернуться с ним в Дундалис, — добавила Пони. — И дети тех, кто придет возрождать город, будут слушать волшебные песни Лесного Духа.
Всем стало легче. Они закончили ужин разговорами о грядущей жизни, когда предстоящая им тяжелая дорога будет успешно пройдена, когда Хонсе-Бир вновь обретет мир, Тимберленд вновь станет принадлежать людям, а церковь вернется к своим истинным принципам.
Спать легли рано, клятвенно пообещав уже на рассвете миновать городские ворота. Пони и Элбрайн спали крепко, поскольку Джуравиль зорко охранял их покой.
ГЛАВА 26
НАСТОЯТЕЛЬ ВХОДИТ В РОЛЬ
Сердитый и подавленный, магистр Джоджонах с трудом волочил ноги, идя по главному коридору верхнего яруса Санта-Мир-Абель. Коридор был величественным и очень длинным. Он тянулся вдоль всей прибрежной части монастыря, выходя окнами на залив Всех Святых. Окна отстояли на несколько футов друг от друга и сейчас были справа по ходу магистра. По левую руку от него находились двери, но, в отличие от окон, расстояние между ними не было одинаковым. Двери украшала затейливая резьба. Каждая изображала одну из притч, слагавших основу Абеликанской церкви. Из полусотни дверей за все годы пребывания в монастыре магистр Джоджонах удостоил своим вниманием не более двух десятков. Возможно, в иное время он замедлил бы шаг и взглянул еще на одну. Где-нибудь через час пристального разглядывания он целиком усвоил бы содержание очередной панели площадью в шесть квадратных дюймов и стал бы размышлять над скрытым смыслом притчи. Однако сегодня, будучи сильно обозленным и не испытывая ни малейшего желания постигать мудрость своего заблудшего ордена, магистр не стал останавливаться. Он наклонил голову и закусил губы, чтобы воздержаться от мыслей вслух.
Неожиданно кто-то преградил ему путь. Удивленный магистр отпрянул и поднял голову, увидев улыбающееся лицо брата Браумина Херда.
— Брат Делман поправляется, — сообщил ему молодой монах. — Говорят, будет жить и даже сможет ходить, хотя, наверное, останется хромым.
Магистр Джоджонах молчал. Выражение его лица оставалось таким же сердитым, что немало встревожило брата Браумина.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— А мне какое дело? — вырвалось у Джоджонаха прежде, чем он смог сознательно обдумать ответ.
Он тут же молча выбранил себя. Грубый ответ, который прозвучал против его воли, лишь показал, насколько злым и неуправляемым он теперь стал. Из-за злости и подавленности он совершил непростительную ошибку, попытавшись оказать давление на Маркворта. Конечно же, Джоджонаху было далеко не безразлично состояние брата Делмана! Естественно, он радовался, что этот искренний молодой монах поправляется. И изливать гнев на брата Браумина — ближайшего своего друга — он тоже не хотел. Он взглянул на помрачневшее и удивленное лицо монаха и собрался извиниться.
Но Джоджонах тут же отказался от своего намерения. Он мысленно увидел лежащее в гробу безжизненное тело Браумина Херда. Видение буквально потрясло грузного монаха, и он почувствовал невыразимую боль, какую испытывает отец, потерявший взрослого сына.
— Ты бы не лез в то, что тебя не касается, брат Браумин, — вместо этого громко и резко произнес магистр.
Браумин беспокойно огляделся по сторонам, опасаясь, что их могут подслушать. В коридоре маячили фигуры монахов, но рядом с ними не было ни души.
— Да, брат Делман сильно покалечился, — продолжал Джоджонах. — Но, как мне сказали, по собственной же глупости. Все люди смертны, брат Браумин. Такова высшая истина, неизбежный факт нашего существования. Если бы брат Делман умер… что ж, значит, так тому и быть. Умирали и более достойные люди.
— Что за чушь вы говорите? — шепотом решился спросить брат Браумин.
— Чушь — это твое высокомерие, — незамедлительно хлестнул его словами магистр. — Чушь — это верить, будто в истории человечества какой-то один человек может по-настоящему отличаться от другого.
Магистр усмехнулся, махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и двинулся дальше. Брат Браумин догнал его и схватил за руку, однако Джоджонах грубо вырвал руку.
— Обратись-ка лучше к собственной жизни, брат Браумин, — бросил ему магистр. — Поищи для себя смысл в том, что тебя привлекает, и найди себе уголок в этом слишком уж большом мире!
Джоджонах с шумом удалился. Недоумевающий, пораженный в самое сердце, Браумин долго глядел ему вслед.
Самому магистру было ничуть не лучше. Где-то посередине своей маленькой речи он чуть не поддался нахлынувшему отчаянию. Но ведь все это он сделал с благой целью. Джоджонах постоянно твердил себе об этом. Он вновь обретал внутренний центр. Вместе со своей безобразной тирадой магистр выплеснул изрядную долю гнева. Брата Браумина он выбранил намеренно, потому что любил этого человека и хотел, чтобы тот держался от него подальше. Лучше всего, если он как можно дольше не узнает об отъезде Джоджонаха с Де'Уннеро. Пусть ломает голову и думает, куда он подевался.
Учитывая состояние, в котором сейчас находится Маркворт, и нарастающее безумие старика, это будет самым безопасным. Браумину придется затаиться и, возможно, надолго. Теперь, когда очередной жертвой «несчастного случая» стал брат Делман, Джоджонах вдруг понял, насколько эгоистично он вел себя с Браумином. Он смутил молодого брата разговорами об Эвелине и о заблуждениях церкви, а потом еще отправил их с Делманом к священной могиле Эвелина. Испытывая уколы совести, Джоджонах нуждался в поддержке Браумина и от отчаяния втянул его в свою маленькую тайную войну.
Теперь магистра буквально обжигало при мысли о том, как все это может сказаться на судьбе брата Браумина. Маркворт выиграл, а он-то по глупости своей долгое время воображал, будто сможет победить могущественного отца-настоятеля.
Черное облако отчаяния вновь начало обволакивать Джоджонаха. Он ощутил себя разбитым и больным, как когда-то по дороге в Урсал. Все его силы, вся его праведная решимость разом исчезли.
Он даже сомневался, удастся ли ему добраться до ворот Сент-Прешес.
Брат Браумин все так же оцепенело стоял посреди длинного коридора. Он никак не мог прийти в себя после отповеди магистра Джоджонаха. Что могло послужить причиной такой метаморфозы?
А вдруг он говорил вовсе не с магистром Джоджонахом? Ведь Маркворту и даже Фрэнсису ничего не стоило совершить одержание и воспользоваться телом его наставника.
Браумин быстро успокоился и отбросил эту мысль. Одержание было делом нелегким даже в тех случаях, когда человек не подозревал об этом и не владел магией камней. Но Джоджонах прекрасно умеет пользоваться магическими камнями, а дух его закален и способен предотвратить подобное вторжение.
Так что же тогда произошло? Почему после многих дней, проведенных в откровенных разговорах, магистр вдруг заговорил с ним столь грубо и сердито? Почему он практически отрекся от всего, что они оба пытались сделать, от всего, за что боролся Эвелин?
Браумин подумал о бедном Делмане и о роковом «несчастном случае». Молодые монахи втайне подозревали, что это был вовсе не несчастный случай, а скорее согласованный маневр, предпринятый Де'Уннеро и теми двумя молодыми монахами, которые вместе с Делманом вращали колесо. Цепочка мыслей привела Браумина к единственно возможному ответу: наверное, Джоджонах пытался обезопасить его.
У Браумина Херда хватило мудрости и понимания кроткой натуры магистра Джоджонаха, чтобы отбросить в сторону обиды и поверить, что именно так оно и есть. Но этим его недоумение не исчерпывалось. Почему вдруг Джоджонах отказался от прежних замыслов? Они же так долго обсуждали путь скрытого неповиновения, и этот путь не представлял особого риска для брата Браумина.
Он продолжал стоять у окна, глядя на темные холодные воды залива и перебирая в уме причины перемены, произошедшей с его наставником. Вдруг прямо над ухом раздался чей-то резкий голос. Он повернулся и увидел брата Фрэнсиса. У Браумина появилось четкое ощущение, что во время их разговора тот находился где-то неподалеку. Возможно, Джоджонах знал, что за ними шпионят, — с надеждой подумал брат Браумин.
— Прощаешься? — насмешливо спросил Фрэнсис.
Браумин вновь повернулся к окну.
— С кем? — не понял он. — Или с чем? С жизнью? Ты думал, я собираюсь выпрыгнуть из окна? Или, может, надеялся, что выпрыгну?
Брат Фрэнсис, засмеялся.
— Будет тебе, брат Браумин, — сказал он. — Пора бы нам перестать препираться друг с другом. Особенно сейчас, когда перед нами открываются такие возможности.
— Послушай, брат Фрэнсис, не припомню, чтобы ты пребывал в столь радужном настроении, — ответил Браумин. — Никак кто-то умер?
Фрэнсис пропустил колкость мимо ушей.
— Скорее всего, нам с тобой придется работать вместе немало лет, — сказал он. — Чтобы у нас не было разнобоя в обучении первогодков, мы с тобой должны получше узнать друг друга.
— Первогодков? — повторил вслед за ним Браумин. — Этим занимаются магистры, а не безупречные…
Услышав собственные слова, брат Браумин начал догадываться, куда все это ведет. В отличие от Фрэнсиса, волнения он не испытал.
— Что тебе известно? — коротко спросил Браумин.
— Вскоре два места магистров в Санта-Мир-Абель окажутся вакантными, — с самодовольным видом объявил Фрэнсис. — Поскольку братьев, достойных занять эти места, можно пересчитать по пальцам, отцу-настоятелю будет непросто принять решение. Возможно, ему придется подождать до весны, когда достойнейшие из моих ровесников будут переведены на уровень безупречных. Вот я и подумал, что твой переход на уровень магистров мог бы быть делом решенным. Ты — самый старший среди безупречных. К тому же ты был ближайшим помощником Джоджонаха во время нашей ответственной миссии. Но, честно говоря, тут все же есть кое-какие сомнения.
Брат Фрэнсис вновь рассмеялся и собрался уйти, но Браумин грубо схватил его за плечо и развернул к себе.
— Вот и еще одно свидетельство не в твою пользу, — сказал Фрэнсис, уставившись на его руку.
— Какие два магистра? — резко спросил Браумин.
Впрочем, несложно было догадаться, что один из двоих — Джоджонах.
— А разве твой наставник тебе ничего не сказал? — удивился Фрэнсис. — Я видел, как ты разговаривал с ним. Или я ошибся?
— Какие два магистра? — вновь потребовал ответа брат Браумин, крепко держа Фрэнсиса за сутану.
— Джоджонах, — ответил Фрэнсис, вырываясь из его рук.
— Как?
— Завтра утром он должен отправиться в Сент-Прешес. Он будет сопровождать магистра Де'Уннеро, который станет новым настоятелем палмарисского монастыря, — с удовольствием сообщил брат Фрэнсис.
Он наслаждался, глядя на удрученное лицо брата Браумина.
— Врешь! — закричал Браумин.
Он изо всех сил пытался взять себя в руки. Нельзя показывать, как больно ударила по нему весть об отъезде Джоджонаха. И все же Браумину было не совладать с собой.
— Врешь! — вновь крикнул он и отпихнул Фрэнсиса с такой силой, что тот едва не растянулся на полу.
— Ах, какой ты у нас чувствительный, брат Браумин, — с упреком произнес Фрэнсис. — Боюсь, это послужит еще одним свидетельством против твоего возможного назначения.
Браумин не слушал. Он быстро прошел мимо Фрэнсиса и зашагал по коридору. Вначале он хотел догнать Джоджонаха, но передумал. Зачем идти к нему в таком подавленном и смятенном состоянии? Браумин повернул назад и стремительно пошел, а потом побежал к себе в келью.
Брат Фрэнсис внимательно следил за ним. Он давно не получал такого громадного удовольствия.
И все же брат Браумин понимал, что Фрэнсис не врет. Похоже, отец-настоятель ударил по магистру Джоджонаху, и не менее успешно, чем по брату Делману. После гибели почтенного Добриниона статус Сент-Прешес заметно понизился. Вряд ли там кто-нибудь решится вмешиваться в дела нового настоятеля, и потому Джоджонах целиком окажется под бдительным оком коварного Де'Уннеро. Маркворт нашел способ связать магистра по рукам и ногам.
Теперь Браумину стал лучше понятен горестный спектакль, который магистр Джоджонах разыграл перед ним в коридоре, — этот внезапный отказ и отречение от всею, что они надеялись достичь совместными усилиями. Он понял, что его наставник был разбит и доведен до крайнего отчаяния. Это открытие заслонило гнев и боль брата Браумина и заставило его направиться в келью Джоджонаха.
— Трудно поверить, что у тебя хватило ума, точнее, глупости явиться сюда, — холодно произнес Джоджонах.
— Прикажете бросать друзей, когда они более всего нуждаются во мне? — иронически спросил Браумин.
— Нуждаются в тебе? — удивился магистр.
— Тьма окутала вам душу и сердце, — взволнованно сказал брат Браумин. — Все ваше лицо кричит от боли, а уж мне-то ваше лицо знакомо лучше, чем кому-либо.
— Ничего ты не знаешь и продолжаешь нести чушь, — отрезал Джоджонах.
Но ему было действительно больно говорить в таком тоне со своим другом. Он напомнил себе, что делает это для блага Браумина, и потому продолжал в том же духе:
— Довольно слов. Иди-ка лучше и займись своими делами, пока я не сообщил отцу-настоятелю и он не передвинул твое имя в самый конец списка назначений.
Брат Браумин умолк и внимательно задумался над словами наставника. Теперь он яснее понимал: Джоджонах говорит о списке назначений, связывая это с разговором, который произошел у них в коридоре. Он словно подсказывает Браумину, что тот может избрать иной путь, отличный от пути старого магистра.
— Мне показалось, что вы раздавлены отчаянием, — тихо сказал брат Браумин. — Я только поэтому пришел сюда.
Тихие слова друга возымели свое действие.
— Не отчаянием, друг мой, — уже прежним тоном возразил он. — Я действовал из чисто практических побуждений. Похоже, что мое время подходит к концу, а моя дорога к Эвелину дала непредвиденный крюк. Что ж, путешествие продлится дольше, но я не перестану идти. Однако теперь мы уже не сможем идти вместе.
— И что же мне делать? — спросил Браумин.
— Ничего, — тут же ответил магистр Джоджонах, успевший тщательно обдумать сложившееся положение.
Брат Браумин недоверчиво и даже презрительно усмехнулся.
— Положение изменилось, — объяснил ему магистр Джоджонах. — Ах, Браумин, друг мой, здесь я сам виноват. Когда я узнал об участи пленников отца-настоятеля, я не смог сдержаться.
— Вы отправились к ним?
— Попытался, но меня остановили, причем грубо. Я недооценил ответные действия отца-настоятеля. По глупости своей я переступил границы здравого смысла и попытался оказать на Маркворта недопустимое давление.
— Никогда еще сострадание не считалось глупостью, — перебил его брат Браумин.
— Но все равно, мои действия побудили Маркворта на ответные меры, — ответил ему Джоджонах. — Отец-настоятель слишком силен и занимает слишком прочные позиции. Уверяю тебя, я не отказываюсь от своего пути. Придет время, и я открыто выступлю против Маркворта, но ты должен пообещать мне прямо сейчас, что не станешь участвовать в этой битве.
— Как я могу обещать вам такое? — удивленно спросил брат Браумин.
— Если в тебе есть хоть капля любви ко мне, сможешь, — ответил магистр Джоджонах. — Если веришь в то, что Эвелин говорит нам из могилы, сможешь. Если ты не дашь мне этого обещания, тогда знай, что моя дорога окончена и я не стану противостоять Маркворту. Пойми, я должен быть один, должен знать, что в результате моих действий никто не пострадает.
После долгого молчания брат Браумин кивнул.
— Я не стану вмешиваться, но ваше требование представляется мне нелепым.
— Не нелепым, друг мой, а практичным, — возразил магистр Джоджонах. — Я выступлю против Маркворта, но не смогу победить. Я это знаю. И ты, если перестанешь хорохориться и будешь честным с самим собой, поймешь, что это так.
— Если нельзя победить, зачем вам начинать войну?
Джоджонах негромко рассмеялся.
— Потому что она ослабит Маркворта. Когда об этом услышат, истина сможет найти путь к сердцам многих братьев нашего ордена. Представь, что я поступаю так же, как брат Аллабарнет. Я разбрасываю семена в надежде, что, когда меня уже не будет, из них вырастут деревья и принесут плоды для тех, кто пойдет по моим стопам. Представь, что я — один из первых строителей Санта-Мир-Абель. Они знали, что не увидят монастыря во всем его величии и завершенности, но все равно упорно и преданно трудились. Некоторые из них всю жизнь украшали тончайшей резьбой одну-единственную дверь или тесали камни для монастырских стен.
Поэтические слова наставника глубоко тронули брата Браумина, но не заставили его отказаться от желания начать сражение и победить.
— Если мы действительно верим в послание брата Эвелина, мы не можем стоять в стороне, — сказал он. — Мы должны сражаться.
— Мы верим, а потому в конечном итоге обязательно победим, — перебил его магистр.
Он чувствовал, куда клонит молодой монах, и знал, что это лишь заведет их в тупик.
— Я должен верить в победу, но не в сиюминутную. Если мы оба выступим сейчас против Маркворта, это отбросит нас далеко, очень далеко назад, и еще неизвестно, удастся ли нам начать сначала. Я стар и чувствую, как старею с каждым днем. Уверяю тебя, я выступлю против Маркворта и против нынешнего пути церкви. Возможно, это заставит кого-то в нашем ордене по-новому взглянуть на наши привычные ритуалы и традиции.
— А каково мое место в этой безнадежной войне? — спросил брат Браумин, стараясь скрыть иронию в голосе.
— Ты молод и почти наверняка переживешь Далеберта Маркворта, — спокойно ответил Джоджонах. — Почти, потому что бывают разные случайности.
Магистр не стал упоминать имя Делмана, чтобы не наводить брата Браумина на грустные сопоставления.
— И что же? — спросил Браумин, но уже более сдержанным голосом.
— Ты будешь кротко нести слово, — ответил магистр Джоджонах. — Для Виссенти Мальборо, для брата Делмана и для всех, кто станет слушать. Опираясь на то немногое, что предстоит мне совершить, ты найдешь союзников везде, где пожелаешь. Только будь предельно осторожен, чтобы не нажить врагов. И самое главное…
Джоджонах умолк и отодвинул край половика, лежащего рядом со столом. В полу у него был устроен тайник.
— Самое главное — сохрани вот это.
Магистр достал из тайника старинную книжку и передал ее ошеломленному Браумину.
— Что это? — чуть слышно спросил молодой монах.
Он понимал, что держит в руках нечто очень важное. Наверняка этот манускрипт хотя бы отчасти объясняет причину странных решений магистра Джоджонаха.
— Это — ответ, — загадочно произнес Джоджонах. — Прочти эту книгу неспешно и втайне, а затем надежно спрячь и забудь о ней. Но только не выбрасывай ее из своего сердца, — добавил магистр, потрепав Браумина по плечу. — Если потребуется, играй с Марквортом в его игры, не уступая в этом самому брату Фрэнсису.
Такого брат Браумин никак не ожидал услышать и с неподдельным изумлением уставился на своего наставника.
— Я рассчитываю на то, что ты станешь одним из магистров Санта-Мир-Абель, — пояснил Джоджонах, спокойно выдержав его взгляд. — И причем скоро. Возможно, ты займешь мое место. Но здесь не все так гладко. Маркворту нужны зримые подтверждения того, что он борется не лично со мной, а с моим влиянием на других. В то же время о нашей с тобой дружбе знают многие. Повторяю: ты должен стать магистром и своей мудрой линией поведения добиться того, чтобы с годами сделаться настоятелем где-нибудь в другом монастыре или даже занять место самого Маркворта. Целься как можно выше, ибо ставки трагически высоки. За пределами круга приближенных Маркворта твоя репутация останется твердой и безупречной. Когда достигнешь вершины власти и займешь прочное положение, отбери надежных друзей и решай, как продолжать священную войну, начатую братом Эвелином. Возможно, тогда ты передашь книгу и эти идеи более молодому, надежному союзнику, а сам изберешь путь, схожий с моим. Возможно, ты со своими союзниками сумеешь повести открытую войну внутри церкви. Узнать об этом суждено тебе одному.
— Вы требуете слишком многого.
— Не больше, чем требовал от самого себя, — ответил с самоуничижительной усмешкой Джоджонах. — Я верю, что ты будешь лучше меня!
При этих словах брат Браумин хмыкнул, но Джоджонах затряс головой и не дал ему раскрыть рта.
— Мне понадобились десятки лет, чтобы узнать то, что уже прочно отложилось в твоем сердце, — признался старый магистр.
— Но у меня был прекрасный учитель, — хитро улыбнувшись, ответил ему Браумин.
На изможденном лице Джоджонаха тоже появилась улыбка.
Браумин, встав рядом с ним и подняв книгу повыше, спросил:
— Прошу вас, скажите, что в ней?
— Сердце брата Эвелина, ответил Джоджонах. — И правда о том, как все когда-то было.
Браумин спрятал книгу под сутаной, поместив ее у сердца.
— Вспомни все, что я рассказывал тебе о судьбе «Бегущего», и не забывай об этом, когда будешь читать о пути, которым прежде шел наш орден, — подсказал магистр.
Браумин еще крепче сжал книгу и молчаливо кивнул.
— Доброго пути вам, мой друг и учитель, — сказал он Джоджонаху, боясь, что больше его не увидит.
— Не бойся за меня, — успокоил его магистр. — Даже если бы мне было суждено сегодня умереть, я бы умер со спокойной душой. Ведь я нашел свое сердце, нашел правду и сумел передать ее в надежные руки. И окончательная победа будет за нами.
Брат Браумин вдруг бросился к нему и крепко обнял грузного магистра. Потом резко повернулся, не желая, чтобы магистр Джоджонах видел его слезы, и вышел из кельи.
Джоджонах вытер глаза и осторожно закрыл за Браумином дверь.
Через несколько часов магистр Джоджонах, Де'Уннеро и двадцать пять молодых монахов вышли из массивных ворот Санта-Мир-Абель. Внушительная сила для сопровождения скороспелого настоятеля, отметил про себя Джоджонах. Все — монахи четвертого и пятого годов, одетые в тяжелые кожаные доспехи и вооруженные мечами и увесистыми арбалетами. При виде монашеского эскорта старый магистр тяжело вздохнул. Эта гвардия требовалась Де'Уннеро не столько для защиты от превратностей пути, сколько для поддержки его абсолютного господства, которое установится с первых же минут появления в Сент-Прешес нового настоятеля.
Впрочем, имело ли это какое-то значение теперь? Джоджонах чувствовал, что достаточно навоевался. Да и путь в Палмарис отнюдь не близкий.
Когда за ним закрылись монастырские ворота, Джоджонах остановился. Может, нужно вернуться и прямо сейчас открыто выступить против Маркворта, и тогда — будь что будет? Сегодня магистр особенно остро чувствовал близость своей смерти. Его время стремительно приближалось к концу.
Увы, он был слишком слаб и болен, чтобы возвращаться и разыскивать Маркворта.
Магистр опустил голову, стыдясь собственной слабости, и начал прислушиваться к речи, которую держал острый на язык Де'Уннеро, обращаясь ко всем, включая и Джоджонаха. Де'Уннеро сыпал распоряжениями о том, как и в каком порядке они будут двигаться по дороге. Он потребовал от всех и в особенности от Джоджонаха, который стоял с ним рядом, чтобы впредь его именовали настоятелем Де'Уннеро.
Это звание больно задевало чувства магистра Джоджонаха.
— Вы пока еще не настоятель, — напомнил он.
— Но, возможно, кое-кому из вас будет полезно поупражняться в произнесении моего нового звания, — ответил Де'Уннеро.
Джоджонах стоял не шелохнувшись.
— Это собственноручно написано отцом-настоятелем, — объявил Де'Уннеро, быстро развернув свиток пергамента.
Пергамент содержал недавний указ Маркворта, провозглашающий, что отныне и впредь брат Маркало Де'Уннеро будет именоваться настоятелем Де'Уннеро.
— Вы еще с чем-нибудь не согласны, магистр Джоджонах? — самодовольно осведомился Де'Уннеро.
— Нет.
— Просто «нет»?
Магистр Джоджонах не шелохнулся. Его немигающий взгляд буравил насквозь пергамент ненавистного указа.
— Магистр Джоджонах? — позвал Де'Уннеро, и тон его голоса подсказывал, чего именно он добивается.
Джоджонах поднял голову и увидел злорадную усмешку на губах Де'Уннеро, решившего проучить его на глазах у молодых монахов.
— Нет, настоятель Де'Уннеро, — пробормотал он, презирая себя за каждое слово и понимая, что ему хотелось совсем не такого сражения.
Осадив Джоджонаха, Де'Уннеро дал сигнал к отправлению, и процессия, соблюдая точный походный порядок, двинулась на запад.
Магистру Джоджонаху показалось, что дорога стала значительно длиннее.
