ГЛАВА 16
РАДИ СПОКОЙСТВИЯ ОТЦА-НАСТОЯТЕЛЯ
— Беспокойство настоятеля Добриниона начинает переходить всякие границы, — заявил Маркворту брат Фрэнсис.
Молодой монах был не на шутку возбужден; каждое слово давалось ему с трудом. Он как будто был охвачен и страхом, и ужасом. Фрэнсис понимал: еще бы отцу Добриниону не беспокоиться, когда пришельцы из Санта-Мир-Абель превратили подземелье его святой обители в застенок, где истязают его же прихожан!
— Возможно, не мое дело говорить об этом, — продолжал Фрэнсис, постоянно умолкая и пытаясь предугадать, что скрывается за бесстрастием Маркворта, — но я боюсь…
— Что Сент-Прешес — неподходящее место для нашего дела, — договорил за него отец-настоятель.
— Простите меня, — смиренно произнес брат Фрэнсис.
— Простить? — удивленно повторил Маркворт. — Простить твою наблюдательность? Твою настороженность? Мы же на войне, мой юный глупец. Неужели ты до сих пор не уразумел этого?
— Конечно, отец-настоятель, — склоняя голову, ответил Фрэнсис. — Поври и гоблины…
— Забудь о них! — перебил его Маркворт. — Забудь про великанов и даже про демона-дракона. Война становится намного опаснее любых угроз, которые представляют эти чудища.
Брат Фрэнсис поднял голову и долго не отрываясь, смотрел на своего наставника.
— Это война за сердце Абеликанской церкви, — продолжал Маркворт. — Я без конца твержу тебе об этом, а ты все никак не можешь понять. Это война между традициями, насчитывающими тысячи лет, и еретическими идеями, жалкими новомодными верованиями, и она затрагивает самую суть природы добра и зла.
— Но разве добро и зло не являются вневременными категориями? — решился спросить весьма сконфуженный брат Фрэнсис.
— Естественно, являются, — обезоруживающе усмехнувшись, ответил Маркворт. — Но, похоже, что кое-кто в нашем ордене, например магистр Джоджонах, уверен, будто он способен переиначить эти понятия на потребу собственным воззрениям.
— А настоятель Добринион?
— О нем мне расскажешь ты, — объявил Маркворт.
Брат Фрэнсис молчал, обдумывая возможные последствия своих слов. Он не знал наверняка, как в свете только что сказанного отец-настоятель относится к Добриниону. В Санта-Мир-Абель Маркворт часто спорил с магистром Де'Уннеро, и иногда их споры бывали ожесточенными. Но при всех различиях во взглядах Де'Уннеро оставался его ближайшим советником, как и сам Фрэнсис.
— Этот еретик Эвелин имел обыкновение каждый вопрос обдумывать со всех сторон, — заметил Маркворт. — Он не мог просто рассказать о том, что у него на сердце. Боюсь, это его и сгубило.
— Настоятель Добринион будет сопротивляться нам, — выпалил брат Фрэнсис. — Я не доверяю ему и думаю, что его представления о добре и зле ближе к представлениям магистра Джоджонаха, чем к вашим… то есть нашим.
— Сильно сказано, — лукаво заметил Маркворт.
Брат Фрэнсис побледнел.
— Но не без доли правды, — продолжал Маркворт, и брат Фрэнсис вздохнул с облегчением. — Настоятель Добринион всегда был идеалистом, даже когда его идеалы рассыпались в прах под напором реальной действительности. Я рассчитывал, что его озабоченность канонизацией брата Аллабарнета позволит мне заручиться его поддержкой. Увы, он оказался малодушнее, чем я предполагал.
— Он будет сопротивляться нам, — уже настойчивее повторил брат Фрэнсис.
— Разумеется. Добринион будет добиваться освобождения семьи Чиличанк, — объяснил Маркворт. — Он обратится к барону Билдебороху, возможно, даже к самому королю и уж конечно же — к другим настоятелям.
— Имеем ли мы право удерживать этих троих? — решился спросить брат Фрэнсис.
— А что важнее: судьба Абеликанского ордена или судьба троих людей? — резким вопросом ответил отец-настоятель.
— Конечно, судьба ордена, отец-настоятель, — ответил Фрэнсис, снова поклонившись.
Когда Маркворт так просто сопоставлял главное и второстепенное, молодому монаху легко удавалось игнорировать собственные чувства по поводу обращения с пленниками. Для него ставки и в самом деле были высоки, даже слишком высоки, чтобы поддаваться дурацкому состраданию.
— И что же нам следует сделать? — спросил отец-настоятель, хотя брату Фрэнсису было очевидно, что у Маркворта уже есть наготове решение.
Фрэнсис вновь помедлил, тщательно обдумывая свои слова.
— Коллегия Аббатов, — начал он, имея в виду собрание церковной иерархии.
Если отец-настоятель намерен сместить Добриниона, этого этапа ему не миновать.
— Собор обязательно состоится, — ответил Маркворт, — но его созовут не раньше середины калембра.
Фрэнсис прикинул: калембр был одиннадцатым по счету месяцем, и до его наступления оставалось более четырех месяцев.
— В таком случае мы должны немедленно покинуть Сент-Прешес, — наконец сказал он, правильно угадав, что отец-настоятель начинает терять терпение, добиваясь от него ответов. — Мы должны забрать пленников в Санта-Мир Абель, где Добринион уже не сможет выговаривать нам за жестокое обращение с ними.
— Отлично, — похвалил Маркворт. — Мы действительно завтра должны отсюда уехать, прихватив с собою кентавра и семью Чиличанк. Займись приготовлениями и составь маршрут.
— Он будет самым прямым и коротким, — заверил брат Фрэнсис.
— И пусть все вокруг узнают о нашем отъезде, — продолжал отец-настоятель. — Да проследи за тем, чтобы схватили Коннора Билдебороха. Уж эта новость мгновение разлетится по городу.
На лице брата Фрэнсиса появилось сомнение.
— Это может вызвать вмешательство правительственных войск, — предостерег он.
— В таком случае мы его освободим, — ответил Маркворт. — А пока он будет находиться у нас, слух о его аресте может достичь ушей девчонки, которую мы разыскиваем.
— Вряд ли она станет рисковать из-за Билдебороха, — предположил брат Фрэнсис. — Их союз был скоротечным и неудачным, если верить разговорам.
— Но она может рискнуть из-за своих приемных родителей, — пояснил Маркворт. — И из-за этого уродца кентавра. Арест молодого Билдебороха нужен нам лишь затем, чтобы выставить в определенном свете остальных наших пленников.
Немного подумав, брат Фрэнсис кивнул.
— А как насчет настоятеля Добриниона? — спросил он.
— Не такая это уж большая заноза, как тебе думается, — быстро ответил Маркворт, и Фрэнсису показалось, что у старика уже есть замысел относительно досточтимого настоятеля Сент-Прешес.
Коннор Билдеборох мерил шагами комнату, которую он снимал в небогатом квартале Палмариса. Несмотря на то, что он принадлежал к аристократическому роду, Коннор предпочитал полную приключений жизнь портовых улочек и грязноватых таверн. Единственным развлечением во дворце его дяди была охота на лис, которую Коннор считал глупым и тщеславным занятием, недостойным даже называться охотой. Живой ум и быстрый меч молодого Билдебороха требовали иного. Ему по вкусу была хорошая драка в каком-нибудь заведении или стычка с грабителями в темном закоулке.
В поисках приключений он провел немало времени в сражениях, что велись к северу от Палмариса. Там, в столкновениях с гоблинами, поври и великанами, он приобрел репутацию храброго воина. В самом начале этой войны дядя сделал ему замечательный подарок, вручив тонкий и необычайно изящно сработанный меч. Сверкающее лезвие меча было изготовлено из какого-то особого сплава серебра, названия которого никто не знал. В золотую оплетку рукоятки было вставлено несколько крошечных магнетитов, облегчавших отражение ударов противника. Защитник — так назывался этот меч. Коннор не знал, откуда он появился у дяди. Домыслов на этот счет хватало, но подтвердить их было невозможно. Большинство легенд сходилось на том, что меч сделали в кузнице первого короля Хонсе-Бира. Поговаривали, будто его выковал какой-то умелец-поври, сбежавший с Островов Непогоды. Были и другие легенды, утверждавшие, что меч является творением таинственного народа тол'алфар. Наконец, существовали и вовсе невероятные предания, согласно которым к созданию меча в одинаковой мере были причастны поври, эльфы и люди.
Но как бы там ни было, Коннор понимал, что обладает редкостным и необычным оружием. С Защитником в руках он всего лишь неделю назад повел королевских солдат против могущественных великанов. Невзирая на внушительные потери (иного при сражении с великанами нельзя было и ожидать), Коннор своим мечом уничтожил двоих великанов. А какую славу он снискал себе в этих сражениях!
Однако теперь, слушая настоятеля Добриниона, своего доброго друга, Коннор понимал, что ему грозят опасности совсем иного рода.
— Это связано с Джилл, — утверждал Добринион. — Отец-настоятель Маркворт убежден, что она завладела самоцветами, похищенными из Санта-Мир-Абель.
Джилл. Это имя больно ударило Коннора по сердцу и пробудило немало воспоминаний. Он вспомнил, как несколько месяцев ухаживал за ней. То были удивительные месяцы. А потом — брак, распавшийся после считанных часов. Когда Джилл отказала ему в выполнении супружеских обязанностей, Коннор был готов потребовать для нее смертной казни.
Разумеется, он этого не сделал, поскольку искренне любил смелую, хотя и непредсказуемую Джилл. Он скрепя сердце принял решение суда, отправившего ее в королевскую армию. И как страдал он потом, когда его Джилли покинула Палмарис.
— Я слышал, что ее отправили куда-то очень далеко, — с грустью произнес молодой аристократ. — В береговую охрану, не то в Пирет Талме, не то в Пирет Данкард.
— Возможно, так оно и было, — согласился Добринион. — Откуда нам знать? Однако Маркворт ее разыскивает. Он считает, что она вернулась в Дундалис, а может, отправилась еще дальше в сопровождении Эвелина, монаха из Санта-Мир-Абель, похитившего самоцветы.
— Вы знаете этого человека? — вдруг спросил Коннор, вспомнив о монахе, побывавшем у Петтибвы Чиличанк.
— Я с ним ни разу не встречался, — ответил настоятель Добринион.
— А хоть как он выглядел? — допытывался Коннор.
— Рослый, широкая кость и, как рассказывали, необъятный живот, — ответил настоятель. — Так мне его описывал магистр Джоджонах.
Коннор кивнул, обдумывая слова Добриниона. Все совпадало: монах, навестивший тогда Петтибву, действительно был рослым и толстым. Неужели Джилл в сопровождении этого человека однажды прошла через Палмарис и отправилась дальше? Неужели она находилась так близко, а он даже не знал об этом?
— Коннор, этой женщине грозит опасность, и немалая, — сурово произнес настоятель Добринион. — Если ты что-нибудь знаешь о ней, и если эти камни действительно находятся у нее, Маркворт доберется и до тебя. А манера допроса у него отнюдь не из приятных.
— Да как я могу что-либо знать о Джилл? — искренне удивился Коннор. — В последний раз я ее видел на суде, после которого ее отправили в королевскую армию.
Коннор говорил правду: в последний раз они действительно виделись в суде, где был расторгнут их брак. В дальнейшем Коннор часто отлучался из Палмариса — он сражался на севере, зарабатывая себе репутацию доблестного воина. В те дни многим казалось, будто война пошла на убыль. До него доходили сведения о каком-то разношерстном отряде, действовавшем на севере, вблизи Кертинеллы и Ландсдауна. Говорили, что своими дерзкими выходками и применением магии этот отряд сеял панику среди вражеских войск. Может, вся эта магия исходила от Джилл и монаха Эвелина с их камнями?
Свои подозрения Коннор предпочел оставить при себе, не поделившись ими даже с Добринионом.
— Отец-настоятель намерен ее найти, — сказал Добринион.
— Если Джилл навлекла на себя беду, я здесь мало чем могу помочь, — признался Коннор.
— Но одно то, что ты был обручен с нею, навлекает беду и на тебя.
— Какая глупость, — сказал Коннор и вдруг осекся.
Дверь в комнату с шумом распахнулась, и в ней появилось четверо монахов: Данделион, Юсеф, Фрэнсис и сам отец-настоятель Маркворт.
Данделион направился прямо к Коннору. Тот потянулся за мечом, но меч уже выскользнул из ножен и устремился к нему. Коннор ухватился за рукоятку и вдруг почувствовал, как что-то тянет меч вверх. В следующее мгновение он вытянулся во весь рост, потом встал на цыпочки, но все равно никак не мог заставить меч опуститься.
Данделион нанес молодому Билдебороху быстрый и резкий удар, выбил рукоятку меча из его руки и крепко обхватил Коннора с правого бока. Меч словно пушинка плавал в воздухе. Коннор не понимал, в чем тут причина, пока не заметил, что один из монахов (это был брат Фрэнсис) держит в руках зеленый самоцвет.
— Не надо сопротивляться, господин Коннор Билдеборох, — властно произнес Маркворт. — Мы всего-навсего желаем поговорить с вами по одному чрезвычайно важному делу, касающемуся безопасности положения вашего дяди.
Коннор инстинктивно попытался высвободиться из объятий Данделиона, но осознал тщетность своих усилий. Данделион был слишком силен и опытен, чтобы допустить какой-либо промах. К тому же рядом наготове стоял второй молодой монах с небольшой, но тяжелой палкой в руках.
— Мой дядя обязательно узнает об этом, — пригрозил Маркворту Коннор.
— Ваш дядя согласится с моим решением, — убежденно ответил отец-настоятель.
Он кивнул своим подручным, и те выволокли Коннора из комнаты.
— Вы вступаете на опасную тропу, — заявил Маркворту настоятель Добринион. — Влияние барона Рошфора Билдебороха — вовсе не пустяк.
— Один из нас действительно вступает на опасную тропу, — равнодушно ответил Маркворт.
— Вы знали, что мы разыскиваем Коннора Билдебороха, — недовольно произнес брат Фрэнсис, забирая плававший в воздухе меч. — И, тем не менее, вы явились сюда, чтобы предупредить его?
— Я хотел найти его, — поправил Фрэнсиса Добринион. — Сказать ему, что он должен прийти в монастырь, поговорить с вами и сообщить все, что может оказаться важным для ваших поисков. Могу уверить вас, он ничего не знает.
Слушая это не вполне искреннее признание Добриниона, отец-настоятель ехидно посмеивался.
— Удивительная вещь — слова, — заметил он, когда Добринион закончил. — Мы произносим их, чтобы рассказать о правде фактов, но скрыть правду намерений.
— Вы мне не верите? — спросил настоятель.
— Вы весьма четко и недвусмысленно обозначили свою позицию в этом деле, — ответил Маркворт. — Я знаю, зачем вы искали Коннора Билдебороха. Я знаю, что вы желаете предпринять. И еще я знаю, что наши цели расходятся.
Добринион вспыхнул и с вызывающим видом направился к двери.
— Барон должен узнать об этом, — бросил он.
Брат Фрэнсис грубо схватил Добриниона за руку, и тот обернулся, рассерженный и удивленный дерзкой выходкой молодого монаха.
Фрэнсис, в свою очередь, посмотрел на него с такой убийственной ненавистью, что Добриниону показалось, будто сейчас он набросится на него. Но увидев протестующий жест Маркворта, Фрэнсис выпустил руку настоятеля, снова продолжая неотрывно глядеть на него.
— Важно, как это будет преподнесено барону, — сказал Добриниону Маркворт. — Потрудитесь ему объяснить, что его племянник не обвиняется ни в каких грехах или преступлениях, а добровольно согласился ответить на наши вопросы по одному исключительно важному делу.
Настоятель Добринион поспешно вышел.
— Думаю, он не замедлит сообщить барону, как обошлись с его племянником, — сказал брат Фрэнсис, припомнив действия Данделиона.
— Ну и пусть сообщает, — спокойно отозвался отец-настоятель.
— Барон может оказаться серьезным противником, — не унимался брат Фрэнсис.
Похоже, что и это обстоятельство не слишком-то тревожило отца-настоятеля.
— Посмотрим, — сказал он. — К тому времени, когда Рошфор Билдеборох узнает о случившемся, мы сумеем вытащить из Коннора все, что ему известно. Разумеется, тем самым мы выдадим свое присутствие, а вместе с молодым Билдеборохом станут известны личности и других пленников. После этого Коннор перестанет меня интересовать.
Отец-настоятель покинул комнату. Брат Фрэнсис ненадолго задержался, чтобы подумать о превратностях происшедшего и о нарастающей напряженности между Марквортом и Добринионом, а также о том, что для настоятеля Сент-Прешес это может иметь тяжелые последствия. Затем он поспешил вслед за Марквортом.
— Вы хотите, чтобы мы начали бой прямо на улицах Палмариса? — налетел на Добриниона раздосадованный брат Фрэнсис.
Они едва успели начать допрос Коннора Билдебороха (причем говорили с ним вежливо и по-дружески), когда у ворот Сент-Прешес появилось несколько десятков солдат с требованием освободить молодого аристократа.
— Я же предупреждал вас, что арест племянника барона Билдебороха так просто не пройдет, — столь же резко ответил Добринион. — Вы не верили, что его дядя применит силу?
— Замолчите вы оба, — потребовал Маркворт. — Приведите ко мне посланника барона Билдебороха, чтобы мы могли уладить дело.
Добринион и Фрэнсис оба направились к двери, затем остановились, бросая друг на друга свирепые взгляды.
Маркворт сделал жест Фрэнсису, велев ему идти и выполнять поручение.
— А вам, настоятель Добринион, надлежит повидать кентавра. Он хочет с вами поговорить.
— Мое место здесь, отец-настоятель, — ответил Добринион.
— Ваше место там, где я укажу, — возразил старик. — Ступайте к этому несчастному созданию.
Добринион недовольно посмотрел на Маркворта. Настоятель вовсе не возражал против беседы со Смотрителем, однако помещение, в котором держали кентавра, находилось совсем в другом конце монастыря, глубоко в подземелье. Даже если Смотритель скажет ему всего несколько слов, за то время, пока Добринион туда доберется и вернется обратно, разговор Маркворта с людьми Билдебороха давно окончится.
Однако Добринион повиновался и, поклонившись Маркворту, быстро ушел.
Вскоре появился брат Фрэнсис.
— Брат Юсеф ведет сюда баронского посланника.
— Отправляйся прямо к Коннору Билдебороху, — сказал Маркворт, бросая Фрэнсису магический камень. — Либо останься где-нибудь поблизости, но так, чтобы он тебя не видел. Вначале войди к нему в духе и не церемонься. Обшарь все закоулки его разума; мало ли, какие тайны там скрываются. Потом приведешь его ко мне. Я постараюсь задержать солдат барона как можно дольше. Впрочем, они и так не уйдут отсюда без Коннора.
Брат Фрэнсис поклонился и выбежал из кабинета. Буквально сразу же после него в дверях появился посланник барона.
— Где здесь настоятель Добринион? — резко спросил солдат, отпихнув брата Юсефа и встав прямо перед Марквортом.
Посланник был плотным, крепко сбитым человеком, полностью облаченным в кожаные доспехи с изображением орла — фамильного герба баронов Билдеборохов. Тот же герб красовался на его металлическом щите и на гребне блестящего шлема. Шлем плотно сидел на его голове, закрывая уши. Спереди узкая полоса металла защищала нос.
— А ты кто? — спросил Маркворт.
— Посланник барона Билдебороха, — грозно ответил человек. — Мы пришли освободить его племянника.
— Ты говоришь так, словно господина Коннора арестовали, — невинным тоном произнес Маркворт.
Бравый воин даже пошатнулся, застигнутый врасплох дружественной манерой отца-настоятеля.
— Мы лишь попросили племянника барона прийти в Сент-Прешес и ответить на несколько вопросов касательно его неудачного брака, — продолжал Маркворт. — Он свободен покинуть это место, когда ему заблагорассудится, ибо господин Коннор не совершил никаких преступлений против государства и церкви.
— Но ведь нам сказали…
— Как видишь, вас ввели в заблуждение, — усмехнувшись, перебил его Маркворт. — Прошу тебя, сядь и отведай вина из личных запасов настоятеля Добриниона. Отличное вино эльфов — «болотное», так его, кажется, у вас называют? Я уже послал за господином Коннором. Через несколько минут он будет здесь.
Солдат с недоумением оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять в ответ на услышанное. Он ведь привел в монастырь более полусотни закованных в латы и вооруженных бойцов, готовых, если понадобится, сражаться за освобождение Коннора Билдебороха.
— Садись, — вновь пригласил его Маркворт.
Посланник барона выдвинул из-под бокового столика стул, а отец-настоятель раскрыл шкаф и достал оттуда бутылку.
— Мы ведь не враги, — самым невинным тоном заявил отец-настоятель. — Церковь — союзница короля, и этот союз длится не одну сотню лет. Меня удивляет, что барон проявил такую поспешность и направил в монастырь вооруженных до зубов солдат.
С этими словами Маркворт откупорил бутылку и почти до краев наполнил бокал посланника. Себе же он плеснул самую малость.
— Там, где дело касается племянника, барон Билдеборох не пожалеет ничего, — сказал солдат.
Он глотнул из бокала и даже заморгал — настолько крепким было вино.
— Пусть так, но вы же явились сюда, готовые сражаться, — возразил ему Маркворт. — Ты знаешь, кто я?
Посланник сделал еще один глоток, более продолжительный, чем первый, затем уставился на морщинистое лицо старика.
— Наверное, тоже настоятель, из другого монастыря. Как его там… Сент-Мер-Аболь, что ли?
— Санта-Мир-Абель, — поправил Маркворт. — Это главный монастырь всей Абеликанской церкви.
Посланник осушил бокал и потянулся к бутылке, но Маркворт быстрым движением убрал ее. Лицо отца-настоятеля приняло крайне суровое выражение.
— Ты ведь принадлежишь к нашей церкви? Отвечай! — потребовал он.
Захмелевший солдат несколько раз моргнул, затем кивнул.
— Так знай, что ты сейчас говоришь с самим отцом-настоятелем Абеликанского ордена! — рявкнул Маркворт. — Мне достаточно пошевелить пальцем — и ты будешь разжалован и опозорен! Достаточно одного моего слова твоему королю — и тебя объявят вне закона.
— Но за какие преступления? — возразил удивленный посланник.
— За те, которые я назову! — выкрикнул ему в ответ Маркворт.
В это время в кабинет вошли брат Фрэнсис и Коннор Билдеборох. Племянник барона выглядел несколько встревоженным, однако нельзя было сказать, чтобы его мучили или пытали.
— Господин Коннор! — вскричал солдат и встал с такой поспешностью, что опрокинул стул.
Маркворт тоже встал и вплотную подошел к явно испуганному посланнику.
— Не забывай о том, что я тебе сказал, — проговорил старик. — Достаточно одного слова.
— Теперь вы угрожаете солдатам моего дяди? — резко спросил Коннор.
Его появление и решимость, звучавшая в голосе, приободрили солдата. Тот выпрямился и сердито посмотрел на Маркворта.
— Угрожаю? — повторил отец-настоятель, и в его смехе послышались зловещие нотки. — Я отнюдь не угрожаю, мой молодой и глупый Коннор. Но полагаю, что и вам, и вашему дяде, и его солдатам ради собственного блага будет полезно уразуметь: то, чем мы занимаемся, выше их понимания. И вмешательства.
— Меня не удивляет, что такой своевольный и горделивый молодой человек, как вы, не желает видеть дальше собственного носа и потому не понимает всей тяжести нынешней ситуации, — продолжал Маркворт. — Однако меня сильно удивляет, что барон Билдеборох отваживается на такую вопиющую глупость и посылает несколько десятков солдат против главных лиц Абеликанского ордена.
— Дядя думал, что эти главные лица действовали неподобающим и опасным образом, — сказал в ответ Коннор.
Он изо всех сил старался не выглядеть так, будто пришел сюда оправдываться. В конце концов, ни он, ни дядя не сделали ничего дурного. Если уж и говорить о преступных действиях, то они исходили не от рода Билдеборохов, а от старика, что стоял рядом.
— Дядя думал… вы думали, — уже мягче сказал Маркворт. — Складывается впечатление, что вы судите и действуете так, словно Господь Бог наделил вас особым видением.
— Вы намерены отрицать, что силой привели меня сюда? — удивился Коннор.
— Вы нам понадобились, — ответил Маркворт. — Скажите, господин Коннор, с вами дурно обходились? Вас пытали?
Услышав эти слова, посланник барона выпятил грудь и стиснул челюсти.
— Нет, — ответил Коннор, и солдат облегченно вздохнул. — А как насчет семьи Чиличанк? — тут же спросил он. — Вы станете отрицать, что удерживаете их и обращаетесь с ними совсем не так, как со мной?
— Не стану, — возразил Маркворт. — Деяния сделали их врагами церкви.
— Клевета!
А это мы увидим, — ответил отец-настоятель.
— Вы ведь намереваетесь увезти их из Палмариса, — с упреком сказал Коннор.
Ответа не последовало.
— Я вам этого не позволю!
— Вы наделены соответствующими полномочиями? — с издевкой спросил Маркворт.
— Я говорю от имени своего дяди.
— Очень впечатляюще, — усмехнулся Маркворт. — И что же, господин Коннор, мы будем сражаться на улицах Палмариса, чтобы весь город узнал, как их барон пошел на раскол с церковью?
Коннор умолк, обдумывая возможные последствия такого шага. Его дядя пользовался большим уважением, однако простой люд в Палмарисе, как и в любом другом городе Хонсе-Бира, очень боялся вызвать гнев церкви. Однако сейчас на карту была поставлена судьба семьи Чиличанк, а это Коннор уже никак не мог считать пустяком.
— Будем, если понадобится, — резко ответил он.
Маркворт продолжал смеяться, и смех помог ему незаметно сунуть руки в сумочку, спрятанную на поясе сутаны, и извлечь оттуда магнетит. Отец-настоятель вскинул вверх руку, и в следующее мгновение энергия магнетита ударила в металлическую полоску, защищавшую нос посланника. Солдат взвыл и схватился за лицо. Из ноздрей хлынула кровь. Солдат скорчился от боли, припав на одно колено.
В тот же момент брат Юсеф выскочил вперед, выставил ладонь и ударил ничего не подозревавшего Коннора Билдебороха по почкам. У него подкосились ноги, и он тоже оказался на коленях.
— Одержи его, — велел Фрэнсису Маркворт. — Используй его глотку, чтобы приказать солдатам не чинить нам препятствий с отъездом.
Затем он повернулся к Юсефу.
— Пленники подготовлены к отъезду?
— Брат Данделион проследил за погрузкой каравана. Все повозки находятся на заднем дворе, ответил Юсеф. — Но настоятель Добринион, прежде чем пойти в подземелье, направил во двор немало солдат.
— Они не выступят против нас, — уверил его Маркворт.
После того как отец-настоятель убрал магнетит, посланник барона застонал и попытался встать, однако Юсеф был начеку. Он несколько раз резко и жестоко ударил солдата по лицу, и тот затих, растянувшись на полу.
Маркворт заметил, что брат Фрэнсис просто глядит на Коннора, не предпринимая никаких действий.
— В чем дело, брат Фрэнсис? — сердито спросил он.
— Я вошел в его мысли, — объяснил тот, — и узнал кое-что действительно важное.
— Ну и… — торопил его Маркворт, уловив в голосе Фрэнсиса замешательство.
— Но это длилось не более секунды, пока он был застигнут врасплох. У этого человека сильная воля. Он вытолкнул меня обратно, даже не зная, откуда исходит нападение.
Отец-настоятель кивнул, затем подошел к Коннору, по-прежнему находившемуся в оглушенном состоянии. Старческий кулак с силой ударил Коннора по голове, отчего голова свесилась набок, а сам он повалился на пол.
— Давай совершай одержание, — нетерпеливо потребовал Маркворт. — Теперь это будет совсем несложно!
— Но в таком его состоянии я ничего не узнаю, — возразил брат Фрэнсис.
И он был прав: совершить одержание над оглушенным или находящимся без сознания человеком не составляло труда. Однако чужой воле подчинялось только тело: доступа к памяти или мыслям не было. Когда возвращалось сознание, противоборство возобновлялось с новой силой.
— Нам больше незачем копаться в его памяти, — пояснил Маркворт. — Сейчас нам нужны лишь его тело и голос.
— Посмотри, что делается, — прошептал брат Браумин, обращаясь к брату Делману.
Они стояли во дворе Сент-Прешес, окруженные другими монахами. Поблизости находилось и четверо пленников. Брата Браумина не удивил внезапный приказ готовить повозки к отъезду. От него не ускользнуло то, как отец-настоятель и его прислужник Фрэнсис держали себя с Добринионом. Поэтому естественно, что они торопились покинуть Сент-Прешес.
Зато Браумина немало удивило присутствие вооруженных солдат, расставленных у всех монастырских ворот. Он понял, что эти люди явились сюда затем, чтобы помешать им уехать и увезти с собой пленников. Монахи шептались о новом пленнике, каком-то аристократе, которого никто, кроме Маркворта, брата Фрэнсиса и двух телохранителей отца-настоятеля, не видел. Но раз уж в монастыре появились воинственно настроенные солдаты, отец-настоятель, скорее всего, перешел все допустимые границы.
— Зачем здесь солдаты? — шепотом спросил брат Делман.
— Не знаю, — ответил Браумин, не желая посвящать этого молодого и честного монаха в суть монастырских интриг.
Он опасался: если солдаты попытаются помешать их отъезду, Палмарис увидит, что такое сила магии и какие разрушения она способна принести.
— Что же мне делать? — думал кроткий брат Браумин.
Если отец-настоятель Маркворт прикажет сражаться с солдатами, какую линию поведения избрать?
— У тебя встревоженный вид, брат, — заметил Делман. — Боишься, что солдаты нападут на нас?
— Я боюсь как раз противоположного, — удрученно ответил брат Браумин.
Он что-то пробормотал сквозь зубы и ударил по стенке повозки. Как ему сейчас не хватало магистра Джоджонаха!
— Успокойся, брат, — сказал Делман, положив ему руку на плечо.
Браумин резко повернулся к молодому монаху, взял его за плечи и заглянул прямо в глаза.
— Будь внимателен, брат Делман, — сказал он.
В ответ Делман удивленно и непонимающе посмотрел на него.
Браумин Херд вздохнул и отвернулся. Не мог он сейчас сказать этому юноше, что во всем повинен отец-настоятель. Рано. Надо дождаться, пока доказательства не станут неопровержимыми. Сейчас же подобное обвинение и раскрытие лживой сущности всего того, что Делман привык считать святым, могло бы сломать его или, хуже того, заставить броситься к Маркворту за утешением.
Что было бы потом, предугадать нетрудно: все тайное в сердце Браумина стало бы явным, и его ожидала бы участь, схожая с участью магистра Джоджонаха.
Теперь он понял, что будет делать, если последует приказ. Он будет сражаться вместе с собратьями или, по крайней мере, делать вид, что сражается. Время раскрыть то, что на сердце, еще не пришло.
— Простите меня, магистр Джоджонах, — прошептал Браумин и поспешно добавил: — Прости меня, брат Эвелин.
Вскоре суровые солдаты барона Билдебороха отступили, подчинившись приказу того, кого они явились вызволять, и караван выкатился из задних ворот монастыря Сент-Прешес. В одной из повозок везли семью Чиличанк, связанных и с кляпами во рту. Брат Юсеф следил за каждым их движением. Брат Данделион уселся верхом на измученного Смотрителя. Человеческая часть кентавра была надежно скрыта под попоной. Монахи привязали Смотрителя к повозке, следующей впереди, а безжалостный Данделион заставил его согнуться и наклониться таким образом, чтобы не вызывать ни малейших подозрений.
Отец-настоятель Маркворт и брат Фрэнсис также предпочли не показываться на глаза. Маркворт считал, что солдатам незачем видеть его, а Фрэнсис был сосредоточен на одержании Коннора Билдебороха. Добравшись до восточной части Палмариса, примыкавшей к порту, караван повернул на север. Фрэнсис повелел телу Коннора вернуться со двора в монастырь, после чего прекратил одержание. Племянник барона, еще не успевший оправиться от ударов Маркворта, рухнул на пол.
Караван беспрепятственно выехал за пределы Палмариса, покинув город не через восточные, а через северные ворота. После этого Маркворт сразу же повелел свернуть на восток. Вскоре монахи покинули земли, на которые распространялась власть барона Билдебороха. Как и прежде, сила малахита помогла им пересечь бурные воды пролива Мазур-Делавал в стороне от тщательно охраняемой паромной переправы.
Добравшись до подземелья, где держали Смотрителя, Добринион узнал, что люди Маркворта увели кентавра более часа назад. Настоятель почувствовал: наверху творится что-то неладное. Первым его побуждением было броситься по каменной лестнице вверх и позвать солдат.
Однако трезво мыслящий Добринион никуда не бросился и никого не стал звать. Он честно спросил себя: что он в состоянии предпринять? Даже если он сумеет оказаться во дворе до отъезда каравана, он что, возглавит сражение против монахов Маркворта?
Добринион заметил молоденького монаха, почти мальчишку, и узнал в нем одного из новых послушников монастыря.
— По вашему приказанию, мой настоятель, нахожусь на охране помещений! — радостно выкрикнул тот, подбегая к старому и усталому Добриниону.
Настоятель представил мысленную картину: удар рукотворной молнии — и от мальчишки остался только дымящийся почерневший труп. У Маркворта есть магические камни, и у брата Фрэнсиса — тоже. А помимо камней у Маркворта есть Юсеф и Данделион, хорошо обученные убийцы, или — как церковь именовала подобных людей — Карающие Братья.
Сколько десятков из «отряда» Добриниона окажутся убитыми, если он сейчас пойдет наверх и помешает отъезду Маркворта? И даже если они одолеют монахов из Санта-Мир-Абель, что потом?
Далеберт Маркворт — отец-настоятель Абеликанского ордена. И этим все сказано.
— Незачем стеречь пустоту, — тихо сказал Добринион молодому монаху. — Пойди-ка лучше отдохни.
— А я совсем не устал, — широко и невинно улыбнувшись, ответил монах.
— Тогда сделай это ради меня, — вполне серьезно попросил его Добринион и стал медленно подниматься по ступеням каменной лестницы.
ГЛАВА 17
ПО ВЕЛЕНИЮ СВЫШЕ
Элбрайн протяжно вздохнул и беспомощно посмотрел на Пони. Он знал, что Джуравиль сейчас тоже наблюдает за ним, хотя эльф и держался поодаль от костра, возле которого собрались командиры отряда.
— Как только мы овладеем Кертинеллой и Ландсдауном, — сказал Томас Джинджерворт, явно пытаясь потрафить несговорчивому Элбрайну, — мы пойдем за тобою на юг. Во всяком случае, те из нас, кому не по силам остаться, чтобы защищать наши родные места.
Элбрайну захотелось схватить этого человека за плечи, тряхнуть как следует и крикнуть ему прямо в лицо, что планы его бессмысленны. Даже если они овладеют городами, в живых останется лишь горстка бойцов. Элбрайн хотел напомнить Томасу и другое: если нападение захлебнется, гоблины и поври бросятся за ними в погоню, и тогда гибель будет угрожать всем: бойцам, старикам, детям. Однако Элбрайн не произнес ни слова. В прошлом он без конца приводил им эти доводы, постоянно и на разные лады повторял одно и то же, но все это, как видно, было впустую. Элбрайну было горестно сознавать, что все усилия не допустить повторения трагедии, обрушившейся в свое время на его родной город и унесшей жизни родных и друзей, оказываются тщетными из-за пустой самонадеянности командиров отряда. Им хочется вернуться в родные дома, но можно ли называть родным домом место, в котором небезопасно жить?
Белстер О'Комели заметил его подавленное состояние.
— Ты даже не хочешь спорить? — спросил он.
Элбрайн взглянул на старого друга и бессильно поднял руки.
— Тогда вставай в наши ряды, — заключил Томас, и его слова вызвали одобрительные возгласы собравшихся.
— Нет, — вдруг резко возразила Пони.
Все, включая Элбрайна, повернулись к ней.
— Я не пойду, — твердо заявила она.
Возгласы удивления сменились недовольным перешептыванием.
— Вы знаете, я никогда не пряталась от опасности, — продолжала Пони, решительно скрестив на груди руки. — Но согласиться пойти вместе с вами сражаться за города — значит согласиться, что вы избрали правильный путь. Я не согласна с вашим выбором, и вы знаете, что Полуночник тоже его не поддерживает. Я не стану вновь повторять доводы, которые все эти дни вы пропускали мимо ушей, но и не пойду вместе с вами на убой. Желаю вам успеха в вашей глупости, а я останусь рядом с детьми и стариками и попытаюсь хоть как-то защитить их, когда поври бросятся из Кертинеллы в леса и некому будет противостоять их толпам.
Возможно, Элбрайн и Пони несколько преувеличили опасность, но решительные слова женщины вызвали новую волну перешептываний. Одни были рассержены, других сказанное заставило усомниться в разумности предстоящей атаки на города. До сих пор Элбрайн думал, что ему все же придется участвовать в этом нападении, а Пони обязательно поддержит нападающих силой разрушительных магических ударов. Однако ее решительный отказ застал Элбрайна врасплох. Он знал, что Пони не станет бросаться словами впустую. После недолгих размышлений он присоединился к ее позиции.
— Я тоже не пойду с вами, — объявил Элбрайн, вызвав новый всплеск рассерженных и удивленных возгласов. — Я не могу согласиться с твоим решением, досточтимый Джинджерворт. Я останусь вместе с Пони, чтобы защитить слабых и немощных от возможного набега поври и, если удастся, увести их в безопасное место.
Томас Джинджерворт, весь дрожа от гнева, с упреком взглянул на Белстера.
— Прошу тебя, подумай хорошенько, — обратился Белстер к Элбрайну. — Друг мой, я ведь тоже по горло сыт этой войной и тоже хотел бы отправиться в Палмарис, подальше от поври. Но решение принималось честно, и люди высказались за него. Они хотят вернуться в свои родные дома, и мы, будучи их союзниками, обязаны им помочь.
— Даже если принятое решение неразумно? — спросила Пони.
— Ты уверена в этом? — возразил Белстер. — Ваше недавнее нападение на Кертинеллу многим тоже казалось неразумным, однако оно послужило всеобщему благу.
Элбрайн и Пони переглянулись. Решительность Пони придала юноше силы. Он знал: Пони не станет менять принятого решения. И его место — рядом с нею.
— Я не могу участвовать в этом сражении, — спокойно ответил Элбрайн. — Когда я в прошлый раз отправился в Кертинеллу, мои действия не угрожали безопасности тех, кто остался в лагере.
Белстер взглянул на Томаса и пожал плечами, не зная, что возразить на столь простой довод.
В это время в лагере появился Роджер Не-Запрешь. Его одежда, руки и лицо были перепачканы. Парень пристально посмотрел на Элбрайна, и все собравшиеся, в том числе и сам Элбрайн, подумали, что сейчас он воспользуется моментом и обвинит Элбрайна в трусости и предательстве.
— Полуночник прав, — неожиданно сказал Роджер.
Он прошел мимо ошеломленных Элбрайна и Пони и встал так, чтобы его слышали все собравшиеся.
— Я только что из Кертинеллы, — громко объявил он. — Нам нельзя атаковать.
— Ты что, Роджер? — попытался было возразить Томас.
— Поври усилили свои позиции, — продолжал парень. — Они превосходят нас по численности в два, а то и в три раза. Они значительно укрепили город. Вдобавок они поставили на улицах самострелы и хорошо замаскировали их. Даже если Полуночник и Пони присоединятся к нам, нас всех перебьют.
Мрачные новости на какое-то время умерили пыл собравшихся. Затем беженцы вновь стали перешептываться, но былого возбуждения и гнева уже не чувствовалось. Постепенно взгляды всех собравшихся сосредоточились на Томасе Джинджерворте.
— Наши разведчики ничего не говорили об этом, — заметил Роджеру Томас.
— А твои разведчики были в самом городе? — спросил в ответ Роджер.
Томас посмотрел на Белстера и других командиров, но все они беспомощно качали головами.
— Если вы решите сражаться, я тоже останусь вместе с Полуночником и Пони, — закончил Роджер и встал рядом с Элбрайном.
Этого было достаточно для Томаса и его горделивых и упрямых соратников.
— Веди нас в Палмарис, — смирившись с обстоятельствами, сказал он Элбрайну.
— На рассвете будем сниматься с места, — ответил тот.
Когда беженцы стали расходиться, Элбрайн взглянул на Роджера и одобрительно кивнул. Роджер в ответ не улыбнулся и не кивнул; он сделал то, что должен был сделать, и не более. Избегая встречаться с ним глазами и не сказав ни слова Пони, парень зашагал прочь.
Элбрайн и Пони остались у костра одни, и из темноты к ним вышел Джуравиль.
— Что ты ему сказал? — спросил Элбрайн, догадываясь, что эльф побеседовал с Роджером наедине.
— То же, что однажды у корыта сказал тебе, когда ты был ослеплен гордыней.
Элбрайн густо покраснел и отвел глаза от Пони и эльфа. Он очень живо помнил тот, не самый приятный, момент своей жизни… Он только что закончил сражение с Тантан — настоящий бой, а не учебное состязание. Рассерженный Элбрайн стал обвинять девушку, что она сражалась нечестно и из-за нее ему досталась холодная еда. Тантан наголову разбила его, однако юный Элбрайн, ослепленный гневом и гордыней, не желал признать поражение. Он наговорил Тантан дерзостей и даже стал угрожать. Тогда Белли'мар Джуравиль, его наставник и едва ли не единственный из эльфов, кого он мог назвать другом, задал ему хорошую трепку, несколько раз окунув в корыто с холодной водой.
— Болезненный урок, — наконец сказал Джуравиль. — Зато ты помнишь его до сих пор.
Элбрайн не мог отрицать справедливости этих слов.
— Из Роджера будет толк, — продолжал эльф. — Для него ох как трудно было прийти сюда и встать на твою сторону, хотя он и знал, что ты прав.
— Он взрослеет, — согласилась Пони.
Джуравиль кивнул.
Ночью я проверю путь, по которому нам предстоит идти, — сообщил эльф.
— Желательно, чтобы он пролегал как можно дальше от поври, — сказала Пони.
Эльф снова кивнул.
— Последний вопрос, — обратился к Джуравилю Элбрайн, прежде чем юркий эльф успел исчезнуть в зарослях. — Поври действительно укрепили свои позиции?
— А это как-то меняет дело? — спросил Джуравиль.
— Ни в коем случае.
Эльф улыбнулся.
— Насколько могу судить, и думаю, что я не ошибаюсь, Роджер He-Запрешь вообще не ходил сегодня в Кертинеллу.
Элбрайн и сам подозревал это, и слова эльфа лишь заставили его вдвойне порадоваться за сделанный Роджером выбор.
Никаких признаков погони; как и предполагал отец-настоятель, барон Билдеборох, настоятель Добринион, да и все в Палмарисе были счастливы избавиться от присутствия монахов из Санта-Мир-Абель. Переехав Мазур-Делавал, караван устроил привал. В ночной дали, на другом берегу пролива, светились огоньки Палмариса.
Побеседовав с братом Фрэнсисом и узнав о том, что именно последнему удалось выведать во время недолгого проникновения в мысли Коннора Билдебороха, Маркворт провел немало времени в одиночестве. Он расхаживал взад-вперед, стремясь подавить нараставшую тревогу. В каких-то двадцати футах отсюда, за составленными в круг повозками, горел костер, и слышались голоса монахов, радовавшихся скорому возвращению домой. Отцу-настоятелю было не до веселья. Оказалось, Коннор Билдеборох знал, что они разыскивают эту Пони. Более того, племянник барона был уверен: она принимает участие в сражениях, что идут к северу от Палмариса, и использует силу магических камней. В мыслях Коннора всплыло слово «Кертинелла». Карты подтвердили, что на дороге, ведущей в Тимберленд, есть городишко с таким названием. Направляясь в Палмарис, караван проезжал неподалеку от Кертинеллы.
Цель была близка, совсем близка. Вот и конец нечестивых деяний, связанных с Эвелином Десбрисом. Доброе имя Далеберта Маркворта будет восстановлено и займет подобающее место в анналах Абеликанской церкви. Юсеф и Данделион завершат начатое и вернут ему камни. Тогда Маркворту останется лишь публично изобличить еретика Эвелина. Он разрушит легенду — как взрыв на Аиде разрушил самого нечестивца.
И все снова будет хорошо, как прежде.
— Или не будет? — вслух спросил себя отец-настоятель.
Он глубоко вздохнул и мысленно представил себе всю череду сложностей, вызванных экспедицией в Барбакан и пребыванием в Сент-Прешес… Джоджонах ему отнюдь не союзник, а скорее наоборот. Этот магистр дошел до того, что осмелился вслух восхвалять Эвелина и скорбеть о его гибели! И настоятель Добринион — его отношение ко всему этому теперь не назовешь даже нейтральным. Его, конечно же, взбесило похищение семьи Чиличанк и то, как братья из Санта-Мир-Абель обращались с его персоной. Особенно последнее, предположил Маркворт, считая, что Добриниона более удручала уязвленная гордость, нежели истязание своих прихожан.
А что говорить о бароне Билдеборохе, готовом ради своего племянника устроить битву с церковью?
Маркворт продолжал мысленно перечислять свои заботы и тяготы, и они представлялись ему какими-то диковинными черными зверями, разраставшимися и набиравшими силу. Наконец они превратились в черные стены; они обступили Маркворта со всех сторон, угрожая задушить и похоронить под собой!
Старик топнул ногой и сдавленно вскрикнул. Неужели весь мир и вся церковь обратились против него? Неужели он одинок в своем понимании истины? Какие заговоры уже плетут против него злодей Джоджонах и этот глупец Добринион, не говоря уже о заразе, появившейся в церкви стараниями Эвелина?
Разум Маркворта лихорадочно работал, пытаясь отыскать бреши в черных стенах и стремясь хоть как-то рассеять эту черноту. Надо вернуть Джоджонаха. Нечего ему делать в Урсале; пусть возвращается в Санта-Мир-Абель, где Маркворт сможет следить за каждым его шагом. Да, так он и сделает.
Необходимо немедленно отправить Юсефа и Данделиона на поиски камней, похищенных Эвелином, чтобы поскорее вернуть самоцветы на их законное место.
Остаются Коннор и Добринион. Их нужно либо переубедить, либо…
Отец-настоятель замер, стоя на маленькой поляне и успокаивая дыхание. Его сердце вновь наполнилось силой. В нем проснулась воля продолжать борьбу и сделать все необходимое, чтобы достичь желанного завершения. Постепенно он пришел в себя, открыл глаза и разжал плотно стиснутые кулаки.
— Отец-настоятель!
Кто-то звал его. Голос знакомый, это не мог быть враг.
Маркворт обернулся и увидел крайне встревоженного брата Фрэнсиса, который внимательно глядел на него.
— Что с вами, отец-настоятель? — спросил Фрэнсис.
— Иди и скажи Юсефу и Данделиону, чтобы пришли сюда, — велел ему Маркворт. — А сам возвращайся к костру и присоединись к беседе. Я должен знать настроение своих собратьев.
— Да, отец-настоятель, — ответил Фрэнсис. — Но как вы здесь один? Вдруг какие-нибудь твари…
— Ступай! — рявкнул Маркворт.
Брат Фрэнсис скрылся за повозкой. Вскоре из тьмы возникли две фигуры, одна рослая, другая поменьше, и неслышно приблизились к отцу-настоятелю, отвесив поклоны.
— Настало время исполнить то, к чему вас готовили, — обратился к ним Маркворт. — Отныне вам присваиваются звания Карающих Братьев. Это единственное имя, которое вы должны знать и с которым должны обращаться друг к другу. Вам не понять необычайной важности поручаемого вам дела. Судьба всей церкви будет зависеть от ваших действий в течение ближайших нескольких дней. Брат Фрэнсис установил, что похищенные самоцветы находятся в руках одной молодой женщины по имени Джилсепони Альт, которую друзья называют Джилл или Пони, — продолжал старик. — Мы полагаем, что сейчас она находится где-то возле Кертинеллы — города, лежащего к северу от Палмариса, на дороге, которая ведет в Тимберленд.
— Мы немедленно отправляемся, — ответил Юсеф.
— Вы отправитесь утром, — возразил Маркворт. — Одежду смените, чтобы никто не заподозрил в вас монахов. Переправитесь на пароме, затем доберетесь до Палмариса. Там вы задержитесь на один день.
— Да, отец-настоятель, — дружно ответили оба брата, заставив тем самым Маркворта задуматься.
— Или на пять дней, если понадобится, — продолжал он. — У меня в Палмарисе осталось одно незавершенное дело.
Маркворт вновь умолк, задумавшись над тем, что предстояло выполнить Карающим Братьям. Возможно, их стоило бы отправить по отдельности. Тогда, если один потерпит неудачу, другой сумеет вернуть камни. Может, надо велеть им обойти Палмарис и двигаться прямо на север, на поиски камней. Они добудут камни, и потом можно будет послать их вторично.
Нет. К тому времени заговор против него наберет силу. Возможно, заговорщики даже ожидают вмешательства с его стороны. Хуже того, Коннор, зная об угрозе, нависшей над Пони, может разыскать ее раньше монахов.
— Коннор Билдеборох, — неожиданно произнес Маркворт. — Он стал помехой для меня и для всей церкви. Он стремится заполучить самоцветы для собственных корыстных целей, — солгал отец-настоятель.
— Помеху надо устранить, — подвел итог брат Юсеф.
— Не оставляя следов, — договорил Маркворт.
После долгой паузы Карающие Братья поклонились и повернулись, чтобы уйти.
Маркворт даже не заметил этого. Он был поглощен тем, что сказал: не оставляя следов.
Возможно ли это при подозрительности настоятеля Добриниона? Добринион вовсе не глуп. Да и слабым его не назовешь; как-никак у него имеются несколько камней, в том числе и один магический камень. В случае чего он ведь даже сможет найти душу Коннора, прежде чем она покинет мир, и узнать правду.
Но Добринион один. В Сент-Прешес больше нет никого, кто бы умел пользоваться гематитом для столь трудного дела.
— Карающие Братья! — позвал Маркворт.
Двое монахов мгновенно вернулись назад.
— Помеха, о которой я сказал, гораздо серьезнее, ибо Коннор Билдеборох находится в сговоре с другим человеком и в руках того человека камни способны наделать немало бед, — пояснил Маркворт. — Если он завладеет камнями, то начнет добиваться главенствующего положения в церкви, а также в нашем монастыре.
Это была чудовищная нелепица, но братья, над разумом которых искусно потрудился магистр Де'Уннеро, жадно впитывали каждое слово отца-настоятеля.
— Мне невероятно больно решаться на это, — снова солгал Маркворт, — однако у меня нет иного выбора. В Палмарисе вам предстоит убить двоих людей, и второй из них — Добринион Калислас, настоятель монастыря Сент-Прешес.
На беспокойном лице брата Юсефа промелькнула лишь тень удивления. Брат Данделион воспринял приказ с такой легкостью, словно Маркворт приказывал убрать объедки со стола.
— Все должно выглядеть как несчастный случай, — пояснил Маркворт. — Или, быть может, как нападение какого-нибудь гоблина или поври. Ошибки недопустимы. Вам понятно?
— Да, отец-настоятель, — незамедлительно ответил брат Данделион.
Маркворт внимательно поглядел на Юсефа, лицо которого скривилось в злорадной улыбке. Юсеф кивнул, и старику показалось, что тот испытывает изрядное наслаждение от порученного дела.
— Ваша награда будет ждать вас в Санта-Мир-Абель, — закончил напутствие Маркворт.
— Наша награда, отец-настоятель, — в служении и в исполнении порученного, — заявил брат Юсеф.
Теперь злорадная улыбка появилась и на лице самого Маркворта. Ему стало гораздо лучше. Он вдруг начал яснее понимать общую картину событий, словно погрузился на более глубинный уровень, позволявший отбросить любые опасения и игнорировать все отвлекающие обстоятельства. На этом уровне любые сложные задачи решались быстро и логично. Нет, он не станет отзывать магистра Джоджонаха. Пусть отправляется в Урсал. Там он и останется до скончания дней служить своим идеалам. Без поддержки со стороны Добриниона Джоджонах, судя по всему, не будет представлять реальной угрозы.
Итак, если Карающие Братья успешно выполнят его поручения, устранив двух опасных людей и вернув самоцветы, все встанет на свои места, включая и его место в истории Абеликанской церкви. Отец-настоятель вновь ощутил волнение. Он знал, что ночью ему будет не уснуть. Надо чем-то отвлечься, найти что-то такое, что оправдает его действия во имя достижения заветной цели. Маркворт направился к брату Фрэнсису, приказав ему привести Греди Чиличанка. Когда Фрэнсис исполнил приказ, таща за собой упирающегося Греди, Маркворт повелел следовать за ним и отошел достаточно далеко от повозок.
— Это не опасно? — осмелился спросить брат Фрэнсис.
— Юсеф и Данделион оберегают каждый наш шаг, — солгал Маркворт.
Его мало заботили гоблины или поври, хотя он знал, что где-то неподалеку бродит эта нечисть. Подобно снизошедшим на него откровениям, он почему-то знал, что сейчас ему ничего не угрожает.
Увы, несчастный Греди Чиличанк этого сказать не мог.
— Ты же не один год был ее братом, — сказал ему Маркворт.
— Но не по собственному выбору и уж тем более не по крови, — ответил Греди, с презрением выговаривая каждое слово.
— По обстоятельствам, что не снимает с тебя вины, — поспешно добавил Маркворт.
Греди кашлянул и отвернулся, однако Фрэнсис тут же подскочил к нему и силой развернул голову молодого человека так, чтобы он глядел Маркворту прямо в глаза.
— Что-то не видно в тебе раскаяния, — бросил Маркворт.
Греди вновь попытался отвести взгляд, но на этот раз Фрэнсис не только повернул его голову. С силой ударив ногой по коленным сухожилиям, он заставил Греди опуститься на колени перед Марквортом. Держа пленного за волосы, Фрэнсис запрокинул ему голову, чтобы тот уже не мог отвести взгляда от отца-настоятеля.
— Я ни в чем не повинен! — крикнул Греди. — И мои родители — тоже. А вы — грешный человек!
Греди Чиличанк никогда не был храбрецом. Он любил роскошную жизнь и потому с готовностью прислуживал тем, кто принадлежал к высшим слоям общества, в особенности — Коннору Билдебороху. Это значительно облегчало ему жизнь. Не был Греди и заботливым сыном. Родительские хлопоты по содержанию трактира давным-давно не занимали его, а сам трактир интересовал его лишь как источник поступления денег для собственного кармана… Но сейчас в нем, оказавшемся в безнадежном положении, беспомощном в руках сильных и жестоких монахов, что-то изменилось, и в Греди пробудилось нечто вроде чувства ответственности. Его мало заботила собственная участь. Мозг сверлила одна-единственная мысль: эти «божьи люди» мучают и истязают его родителей. Мир словно сошел с ума. Греди догадывался, что никакие слезы и мольбы, никакое пособничество не спасут его и уж тем более — его отца и мать. Ощущение безысходности разожгло в нем гнев, а гнев толкнул трусливого Греди на невозможный в иное время поступок. Он плюнул Маркворту в лицо.
Маркворт лишь невозмутимо рассмеялся, однако Фрэнсис, испуганный тем, что какой-то простолюдин осмелился так обойтись с отцом-настоятелем, резко ударил Греди локтем в голову. Молодой человек застонал и повалился на землю, а Фрэнсис несколько раз с силой ударил его ногой по голове. Этого ретивому брату показалось мало. Он взгромоздился на Греди, перевернул его на живот и больно заломил руки за спину.
Греди молчал. Он находился в полубессознательном состоянии и потому не мог вымолвить ни слова.
— Довольно, брат Фрэнсис, — спокойно произнес Маркворт, махнув рукой. — Действия этого молодца лишь подтверждают, что он отвернулся от Абеликанской церкви и сошел с благочестивого пути.
Лежавший ничком Греди был способен лишь тихо стонать.
— Похоже, что сегодня мы не узнаем от него ничего существенного, — заметил Маркворт.
— Простите меня, отец-настоятель, — встревоженно проговорил брат Фрэнсис.
Но Маркворт не собирался его упрекать. Разворачивающиеся события привели его в превосходное расположение духа, и он просто не хотел, чтобы что-то портило ему настроение.
— Верни его на место, пусть отлежится, — велел он Фрэнсису.
Брат Фрэнсис кое-как поставил Греди на ноги и потащил к повозке, затем остановился, сообразив, что Маркворт не пошел за ними.
— Я хочу насладиться ночным покоем, — объяснил отец-настоятель.
— Один? — спросил Фрэнсис. — В этом месте?
— Ступай, — приказал ему Маркворт. — Мне здесь ничего не угрожает.
Фрэнсис понял: спорить с отцом-настоятелем бесполезно. Он медленно двинулся к повозкам, постоянно оглядываясь и всякий раз видя, что Маркворт продолжает стоять на том же месте.
Отец-настоятель был абсолютно уверен в своей безопасности. Маркворт и не знал, что он здесь не один. Этой ночью рядом с ним витал дух Бестесбулзибара, получая истинное удовольствие от замыслов отца-настоятеля и направляя его решения.
Маркворт еще долго простоял в ночной тишине, затем отправился спать. Сон его был настолько крепким, что, когда на рассвете Фрэнсис пришел его будить, отец-настоятель прогнал брата и велел дать выспаться и остальным братьям.
Маркворт проспал еще несколько часов, а проснувшись, обнаружил, что большинство монахов уже встали, а не на шутку встревоженный брат Фрэнсис расхаживает взад-вперед возле повозок, в каждой из которых держали по одному члену семьи Чиличанк.
— Он не просыпается, — сказал Фрэнсис, когда Маркворт встал и подошел узнать, в чем дело.
— Кто?
— Греди, — пояснил брат Фрэнсис, показав головой в сторону повозки, в которой находился молодой человек.
Маркворт заглянул в повозку, и лицо его помрачнело.
— Похоронишь его близ дороги, — сказал отец-настоятель. — Неглубокая могила, без ритуала освящения земли.
С этими словами он прошел мимо Фрэнсиса так, словно ничего особенного не случилось, словно все это касалось чего-то обыденного. Сделав несколько шагов, Маркворт повернулся к Фрэнсису.
— Проследи за тем, чтобы ни его родители, ни этот коварный кентавр не узнали о случившемся. И еще, брат Фрэнсис, ты сам похоронишь его после того, как караван тронется в путь.
Фрэнсис в панике посмотрел на него, на что Маркворт лишь усмехнулся и пошел дальше, оставив его наедине с содеянным.
У Фрэнсиса голова пошла кругом. Он убил человека! Вчерашней ночью он переусердствовал, когда бил Греди и пинал его ногами. Брат Фрэнсис вновь и вновь проигрывал в памяти недавние события, пытаясь понять, как же это случилось. Наверное, надо было сдержаться. Думая обо всем этом, он изо всех сил старался не закричать.
Брат Фрэнсис дрожал, глаза его блуждали. Он чувствовал, как по лбу ползут струйки пота. Затем он увидел приближающегося отца-настоятеля.
— Успокойся, брат, — сказал Маркворт. — Это был несчастный случай.
— Но я ведь убил его, — судорожно глотая воздух, выдохнул Фрэнсис.
— Ты защищал своего отца-настоятеля, — ответил Маркворт. — Когда мы вернемся в Санта-Мир-Абель, я совершу обряд отпущения грехов. Уверяю тебя, твоя епитимья будет легкой.
Пытаясь скрыть усмешку, Маркворт ушел.
Однако брат Фрэнсис никак не мог успокоиться. Он понимал доводы Маркворта: ведь как-никак этот простолюдин дерзнул плюнуть в лицо отцу-настоятелю Абеликанской церкви. И хотя разум Фрэнсиса соглашался с тем, что это действительно был несчастный случай, и оправдывал его, Фрэнсиса, действия, сердце их не принимало и не оправдывало. Смерть Греди сбросила ретивого брата с пьедестала, лишив его успокоительной убежденности, что он — непогрешим. Разумеется, Фрэнсис и прежде совершал ошибки и знал о них, но никогда еще он не доходил до таких крайностей. Он припомнил все события своей жизни, когда считал, будто он — единственное реальное существо, а все и вся вокруг — лишь часть грез его сознания.
Теперь же он неожиданно почувствовал, что он — один из многих, ничтожный актер, участвующий в гигантском представлении.
После того как караван тронулся в путь, брат Фрэнсис похоронил Греди Чиличанка, забросав землей его бледное лицо. Где-то в глубине сердца он знал, что совершил тяжкий грех.
Но душой и сердцем брат Фрэнсис инстинктивно устремился к отцу-настоятелю, ибо в глазах Маркворта содеянное вовсе не являлось преступлением или грехом. В мире, каким его видел Маркворт, брат Фрэнсис мог по-прежнему предаваться своим иллюзиям.
