18. Приемные часы: короткая история

Кэсси Эттингер всегда любила забираться повыше. Будучи ребенком, она начала лазать по деревьям, а позже перешла к скалам и тренировочным стенкам. В подростковом возрасте она уже обгоняла в скалолазании людей вдвое старше нее. В 20 лет она пыталась заставить себя получить степень по архитектурному проектированию, но каждые выходные продолжала уходить в горы. Каждое лето она уезжала дальше, чем в прошлый раз, вливаясь в команду таких же альпинистов и мотаясь по всему миру в последние золотые дни массовых межконтинентальных перелетов. После того как она покорила Рохлилахлу и Бимбалуну, ее имя стало известным, и появилась спонсорская помощь от поставщиков одежды и оборудования. Ее лицо часто появлялось в журналах, посвященных скалолазанию, и в документальных фильмах об экстремальных видах спорта.

А потом она сорвалась.

После длительной реабилитации начался следующий этап ее жизни — архитектурная карьера, до тех пор всегда остававшаяся в тени скалолазания. Но теперь Кэсси не покидал страх высоты. До падения у нее никогда не было ничего подобного — за исключением чисто рассудочного понимания: существует риск падения с высоты, и ее жизнь опирается на кончики пальцев и тонкие кусочки металла. Но она никогда не чувствовала этого страха внутри, в душе, как другие люди.

Теперь все стало иначе.

Кэсси приходилось подниматься на самый верх строящегося здания и оттуда смотреть на уже проделанную работу, на сварные швы, новые окна и двери, лестницы и лифтовые шахты. И каждый уровень получал новую оценку в зависимости от того, насколько высоко она была от земли. Ее ботинки и перчатки Geckoflex отлично цеплялись за искривленные легкосплавные секции конструкции. Geckoflex был добр к ней в те дни, когда она еще получала спонсорскую помощь.

New Ofir Framestack — многофункциональный комплекс на окраине города Офир на севере Португалии. Одна его половина жилая, другая отдана бизнесу. Издалека, по мере приближения строительства к завершению, здание напоминало вздымающуюся в воздух причудливую хромированную скульптуру, плотную сетку из перекрещивающихся труб. Или кучу толстых металлических вязальных спиц, как язвили критики.

Однако они пропустили — или решили пропустить — тот факт, что ни один из проектов Кэсси не был случайным, непродуманным, нелепым. Она старалась изо всех сил как при создании проекта, так и при его реализации. Каждый угол, каждая линия — все было важно. В конце концов, людям в этих домах предстояло жить и работать. Проекты должны были хорошо смотреться внутри и снаружи и при любых условиях освещения, солнечный свет — проникать через пустоты в световых шахтах и освещать сады и вертикальные фермы, воздух — свободно циркулировать, дождь — стекать по легким шторам, а не накапливаться в укромных уголках и в трещинах. New Ofir Framestack должен пережить века и выстоять под ударами будущих ураганов, приходящих с Атлантики.

При том что на высоте ей было неуютно, Кэсси все еще нравилось находиться на самом верху. Она поднялась и встала, уперев руки в бока. И на пару мгновений почувствовала, что задыхается. Ее ноги стояли по обе стороны от изогнутого выступа, образованного задней частью когда-то принадлежавшего Qatar Airways самолета Boeing Dreamliner.

"Дримлайнеры" были хороши. Кэсси любила работать с ними.

Вот как раз прямо сейчас приближался еще один.

Она наблюдала за грузовыми дирижаблями еще тогда, когда занималась скалолазанием, и мечтала стать владелицей одного из них. Они получали водород с одной из морских платформ-электростанций, работающих от энергии температурного градиента морской воды. В последнее время дирижабли были повсюду, но их передвижение было медленным и безумно зависело от капризов погоды. Если вы работали над сложным, критически важным проектом, то вскоре не могли думать ни о чем другом, кроме дальнего жужжания моторов грузовых дирижаблей.

Кэсси поднесла руку ко лбу, закрывая глаза от солнца. К ней приближался дирижабль, и его многочисленные двигатели поворачивались в своих гондолах, следуя командам хитроумного алгоритма поддержания высоты. Под его грузовой гондолой висела новая деталь конструкции — фрагмент фюзеляжа пассажирского авиалайнера, киль и крыло были удалены, от них остались одни основания. Сказать "новый" о нем было, конечно, преувеличением. Самолет 25 лет трудился в коммерческих авиаперевозках, затем снижение активности, позже — еще больший спад и, наконец, полный крах всего мирового рынка массовых перевозок. Но для нее это фюзеляж был новым. Теперь это был уже не авиалайнер, а важный структурный элемент конструкции. Большая часть проводки уже была удалена вместе с сиденьями, полом и багажным отделением. Ободранный до голого металла фюзеляж оказался неожиданно просторным внутри и удивительно прочным.

Кэсси помахала дирижаблю, чтобы тот приблизился. Самолет уже был подготовлен для установки, и пара сварных седел ожидала его спуска, чтобы соединить с уже существующей частью здания. Дирижабль начал вращаться, чтобы правильно сориентировать установку. Кэсси пошевелила пальцами, и в нескольких метрах от стыковочного седла закрутилась лебедка, подводя каркас к нужному месту. Конструкция, только что казавшаяся такой легкой и воздушной, тяжело закачалась.

Удерживая равновесие, Кэсси управляла своим самым высоким строительным роботом. Тот был шагающим оранжевым чудовищем — чем-то средним между башенным краном и жирафом работы Дали. Его "шея" высоко возвышалась над строящимся зданием. Робот прикрепил свои тросы к "Дримлайнеру", что позволило дирижаблю начать освобождаться от груза. Все еще управляя роботом, Кэсси пробралась к стыковочному седлу. Рамка опущена, ветер свистит вокруг искривленных элементов конструкции и поет в тросах лебедки. Окончательная привязка каркаса к седлу всегда была самой сложной частью работы.

В правом верхнем углу поля зрения Кэсси замаячило лицо.

Входящий звонок — говорилось в сопроводительном тексте. Доктор Мартин Эббейт.

— Как же не вовремя, — пробормотала Кэсси.

Но доктор Эббейт был в высшей степени настойчив, и пора было перестать избегать общения с ним. Дело даже не в том, что он ей не нравился — просто он давил на нее в вопросе, который она старалась запихнуть в самый дальний уголок сознания. Он ведь неплохой человек. И да, порой он говорит дело…

Она подавила раздражение и приняла вызов. Лучше решить все сейчас, чем заставить его названивать ей до конца недели.

— Боюсь, у меня есть только одна минутка для разговора, Мартин.

— Это все, что мне нужно, Кэсси. Вас в последнее время очень трудно поймать. Работа идет хорошо, я так понимаю?

— Как нельзя лучше.

— Отлично. Я так рад, что ты с головой ушла в эту работу. Это тебе очень полезно.

Тень нависшего над ней каркаса самолета становилась все гуще.

— Я сказала, только минуту, Мартин. Я не хотела бы показаться невежливой, но…

— Все в порядке, Кэсси, я понимаю. Но я должен настаивать, чтобы вы нашли в своем плотном графике время для посещения клиники. При первой же возможности. Есть разработка, очень важная. И она влияет на условия оказания помощи. Думаю, это было бы очень интересно для вас.

— Мне больше не нужно туда, — ответила Кэсси. — Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

— Я прошу вас передумать, — сказал доктор Эббейт с самой мягкой ноткой суровости. — И лучше появиться как можно скорее.

Был один шанс на миллион за то, что во время их разговора один из тросов лебедки разорвется. Но то же самое говорили и о веревке, которая подвела ее именно тогда, когда она больше всего в ней нуждалась. Трос лопнул. Кран согнулся, а дирижабль резко дернулся. В тот же миг хвостовой конец "Дримлайнера" стремительно поехал вниз, как нож гильотины. Холодная оценка ситуации подсказала Кэсси, что у нее нет ни малейшего шанса предотвратить это падение.

В ту же секунду она вздрогнула и подняла руку, чтобы защитить лицо.

Правду говорят: старые привычки отмирают с трудом.

Доктор Мартин Эббейт постоянно сутулился, его дружелюбное лицо было покрыто печеночными пятнами. Его лысина была обрамлена совершенно белыми волосами, а очки, которые он всегда носил поднятыми надо лбом, сияли, как вторая пара глаз. Кэсси знала его с момента аварии, и он выглядел старым даже в самом начале их знакомства.

— Я рад, что вы наконец-то выполнили мою просьбу, — сказал он. — Даже если это заняло у вас немного больше времени, чем я мог надеяться.

— Мне нужно было все закончить в Португалии, — заметила она. — Мы уже немного опаздывали, и я не хотела давать своему клиенту повод для претензий.

— Но все закончилось хорошо?

Она подумала о падении "Дримлайнера", плачевном состоянии его согнувшегося фюзеляжа, разочаровании от вынужденного перезапуска цикла поставки, необходимости торговаться за другой фюзеляж, ожидании еще одного дирижабля…

— Ничего необычного, — ответила она.

— Я вижу, вам нравится эта работа.

— Есть определенные проблемы, — призналась Кэсси. — Вы не поверите, но стоимость этой старой рухляди начинает снова расти. Люди вдруг осознали, что в ней есть какая-то ценность.

— У нас был пик добычи нефти, — сказал доктор Эббейт с ностальгической улыбкой. — У вас есть пик использования фюзеляжей. Но я бы не слишком волновался. Думаю, вы способны подстроиться под любую ситуацию.

— Это было бы здорово. Послушайте, извините за нетерпение, но мне еще многое нужно сделать…

Он кивнул, приглашая ее к двери, которой она так боялась.

— Проходите. Она по-прежнему там.

Кэсси задержалась перед входом. Рецепторы в носу зафиксировали запах мощных дезинфицирующих и чистящих растворов. Датчики ее пластиковых глаз зафиксировали солнечный свет, струящийся сквозь полукруглые шторки и рисующий яркие полоски на стенах, на шкафах машин жизнеобеспечения, на чистых простынях и на неподвижной женщине, лежавшей на кровати и уставившейся в потолок пустыми глазами. Ее глазами.

— Есть проблемы? — спросила Кэсси.

— Не совсем. Я бы сказал, возможность.

Доктор Эббейт поманил ее, предложив наклониться к неподвижному телу, прикованному к постели.

— За десять лет моторное нейропротезирование значительно продвинулось вперед. Когда мы вставляли субкраниальный массив, это потребовало сложной инвазивной микрохирургии. Но риск был оправдан, и мы открыли доступ в ваш мозг. Мы смогли задать вам вопросы, установить степень вашего сознания, вспомнить о прошлых событиях, понять, чувствуете вы боль или нет. Для ваших близких было большим утешением узнать, что вы не страдали.

Она вспомнила серую ткань этого пробуждения. Это был возврат к детскому ощущению времени: минуты и часы казались бесконечными, а дни и недели будто не существовали. Постепенно ей стало казаться, что она всплывает из глубины на поверхность, и к ней возвращается нечто вроде нормальной готовности к действию. Даже сейчас она не вспоминала ни о самой катастрофе, ни о днях, ей предшествовавших.

Она не страдала, нет. По крайней мере не от физической боли. Но она постепенно осознавала ситуацию, и это было не менее травматично, чем любой дискомфорт. Она полностью парализована, абсолютно зависит от машин и круглосуточного медицинского обслуживания. У нее сломан позвоночник, и нервная система не работает.

Это невозможное существование — особенно для тех, кто жил на краю пропасти.

— Вы были в отчаянии, — продолжил доктор Эббейт. — Но постепенно поняли, что надежда еще есть. Ваша система настраивала сама себя, изучая секретный язык мозга. Двустороннее общение стало первым шагом. Затем движение. Не вашего собственного тела, а удаленных устройств. Поначалу это была рука робота. Вы начали самостоятельно есть. Затем произошло полное подключение внешнего тела. То, что было бы непомерно дорого десятилетием или двумя ранее, сегодня стало доступным. Это хорошо для компаний, занимающихся телеуправлением, но несколько хуже для авиастроителей. Я до сих пор отлично помню день, когда вы смогли выйти из этой комнаты.

Его улыбка угасла.

— Но это сделали не вы, не совсем так. Вы управляли говорящим роботом, но ваш разум все еще находился в неподвижном теле, лежавшем на кровати.

— Есть ли в этом смысл, Мартин?

Он подошел к постели и взял табличку. Кэсси наблюдала, как его пальцы постучали по светящимся элементам управления.

— Я сказал: то, что раньше было сложным, сейчас рутинно. Новые системы не требуют каких-либо операций. Они вырастают прямо на месте из микроскопического подкожного семечка, запрограммированного на встраивание и установку необходимых нейронных соединений. Самообучение, самоорганизация. Как еще десятки миллионов людей могли бы перепрыгивать из одного тела в другое, будто это самое обычное дело?

— И?

— Поднимите правую руку, пожалуйста.

Она хотела спросить, зачем это нужно, но у него был настолько командный тон, что она сделала это без вопросов и поднимала руку до тех пор, пока кисть не оказалась на одной высоте с локтем. Молча, словно синхронизируя движения, фигура на кровати подняла свою правую руку. Та двигалась медленно и с трудом, и жест казался странным эхом движения Кэсси.

— Устройство обнаруживает активность в правой процедурной извилине головного мозга, — сказал доктор Эббейт. — Несколько недель назад мы имплантировали в руку самовоспроизводящуюся электромиографическую сеть в обход поврежденной нервной системы. Она выросла и адаптировалась. И стала очень отзывчивой, верно?

Кэсси опустила руку и заметила, что фигура на кровати в точности повторила ее движение. Казалось, они движутся одновременно — и неважно, что одна была хозяином, а другая марионеткой.

— Почему ты показываешь мне это?

— Потому что рука — это только начало. Электромиографическая сеть может восстановить движение всего тела. Ты смогла бы встать с постели и уйти отсюда, и чувствовала бы себя, будто полностью присутствуешь в своем реальном теле.

Кэсси вспыхнула под пристальным взглядом доктора Эббейта и под массой его ожиданий. Она знала, что уже была в том теле, что за 10 лет ни одна из настоящих частей ее тела никогда не покидала этой комнаты. Она была парализованной женщиной, ограниченной одной палатой в частной медицинской клинике, предлагающей лучший уход, который только можно купить за деньги.

— Десять лет назад… — заговорила она.

— Да?

— Если бы вы предложили мне это — шанс снова ходить, быть собой, полностью вернуться в мое собственное тело… Я бы заплакала от радости.

Намек на беспокойство отразился на его лице.

— А теперь?

— Она — не я. Я в другом месте. Мне невыносима мысль о возвращении в нее.

— Вы бы подстроились со временем.

Ее тон был намеренно холодным.

— Уверена, что да. Но я не хочу.

Она специально говорила так жестко с ним, с этим добрым, столь самоотверженно работавшим человеком, который хотел для нее лишь лучшего. По ее спине потекла струйка холодного пота. Конечно, это был не настоящий пот. Ее экзо-тело было дорогим, сделанным на заказ нейропротезным роботом, изготовленным из пластика, сплавов и теплых, пружинящих композитов. Некоторые части были больше похожи на плоть, чем сама плоть. У нее были волосы и поры. Но это не был пот. Ее мозг поверил, что так должно быть, и это создало соответствующую иллюзию.

— Вчера я умерла, — продолжала Кэсси. — Когда вы позвонили, как раз произошел несчастный случай. Трос лопнул, и фюзеляж самолета раздавил меня. Он разрушил мое экзо-тело, которое теперь не подлежит ремонту. Несколько минут у меня не было тела, в которое я могла бы вернуться. Знаете, вам не всегда могут быстро предоставить новое тело — независимо от того, насколько хорошо вы все планируете. Обычно мы не замечаем этого, поскольку переход в новое тело происходит точно по расписанию. Но этот случай не был запланирован, и я вспомнила, каково это — быть в ней, в этом теле.

На щеках доктора Эббейта выступили желваки.

— Но сейчас же было не так, как тогда, теперь вы можете двигаться, ходить… Вы снова будете свободны. Свободно жить и дышать, чувствовать солнце на коже…

— Свободным быть больно, — ответила она все с тем же холодным безразличием к его чувствам. — Это свобода быть раненым, свобода быть убитым.

— Вы же ничего не потеряете, — продолжал он, бросив на нее умоляющий взгляд, будто она пыталась избежать нежелательного подарка. — Вы все равно сможете использовать экзо-скелет — как и сейчас.

— Но я буду знать. За десять лет я забыла, что со мной произошло на самом деле, как легко я могу быть повреждена. И я не хочу вспоминать об этом.

Она улыбнулась, пытаясь смягчить жесткость своих слов, чтобы он понял: она оценила все, что он сделал, все, что он хотел сделать, но он неправ.

— По крайней мере уделите этому вопросу некоторое внимание.

— Извините, Мартин. Вы хороший человек. Хороший, добрый доктор. Но тут не о чем думать.

Она отвернулась от тела на кровати, ненавидя свою черствость, но зная, что так будет лучше для всех.

— Даже если этого хочет моя плоть — я не хочу.

Позже, когда работы были близки к завершению и запасной каркас опустился на свое законное место, она обнаружила оторванную часть себя, застрявшую в расщелине возле одной из сварных седловин. Это была рука, обломанная у локтя.

Кэсси изо всех сил пнула этот кусок, а затем долго смотрела, как он падает в пыль и грязь фундамента.