Паша
Суббота, двадцать третье июня
– Когда эта дуэль случилась? – перебил я Аркадия.
– В понедельник.
– А ты у меня был во вторник, – когда я злюсь на человека, не могу его на «вы» называть, пусть он даже самый щедрый заказчик будет. – И что, тогда нельзя было рассказать?
– Зачем выдавать лишнюю информацию, – пробормотал он.
– Затем, что вмешайся я раньше, – дядюшку, может, и не убили бы! Ладно, расскажешь, как дальше дело было. А главное, начнем со списка тех, кто присутствовал этой ночью в имении.
Мы с Аркадием сели в кухне-столовой, в его крыле. И я составил с его слов списочек всех тех, кто присутствовал в усадьбе Кирсановых в ночь (само) убийства.
Итак:
1. Сам Аркадий – а точнее, Аркадий Николаевич Кирсанов, 1995 года рождения. Недавний выпускник Оксфорда. В настоящее время в поиске работы.
2. Его отец Кирсанов Николай Петрович, 1970 года рождения. Художник и преподаватель Университета художественного и промышленного дизайна.
3. Его сожительница Феодосья Ивановна Арбузова (Фенечка), 1994 года рождения. Уроженка подмосковного города Кошелково, выпускница института, где преподает Николай Петрович, и его ученица.
4. Ее и Николая Петровича малолетний сын Александр, млекопитаемый младенец прошлого года рождения – ну, этого из списка возможных подозреваемых можно смело вычеркивать.
5. Мать Николая Петровича Кирсанова и самоубийцы (убитого?) Павла Петровича Кирсанова – и, соответственно, родная бабка Аркадия – Антонина Николаевна Кирсанова, 1941 года рождения, гражданка США (и России), третьего дня из-за океана прибывшая. Художница и преподаватель университета в городе С. (штат Невада).
6. Ее сожитель Мигель (Майкл) Кроуфорд, 1962 года рождения. Гражданин США, без определенных занятий, вроде тоже художник, по-русски не говорит.
7. Бывшая жена Кирсанова Николая Петровича – Мария Михайловна Кирсанова, в девичестве Огузкова, 1964 года рождения. Была супругой вышеупомянутого господина в течение двадцати пяти лет. Ныне работает поваром в частном доме. Прибыла в имение по приглашению (убитого? или самоубийцы?) Павла Петровича Кирсанова, временно проживает в принадлежащем ему крыле.
8. Ее молодой сожитель Константин Васильевич Пятихатов, временно не работающий, 1982 года рождения.
9. Прислуга: Нина Ивановна Анчипенко, гражданка Украины, 1983 года рождения. Живет в усадьбе примерно пять лет, выполняет обязанности кухарки и уборщицы, помогает своему мужу в работах по саду.
10. Ее муж Глеб Семенович Анчипенко, гражданин Украины, 1975 года рождения. Садовник, чинит сантехнику и электрику, ухаживает за техникой, шоферит.
11. Евгений Базаров, друг Аркадия и гость в доме, 1990 года рождения, только что окончил Оксфорд и тоже, как его приятель, ищет места.
Когда же я со списком покончил, Аркадию позвонил его отец Николай Петрович. Он приглашал меня к себе в кабинет.
Кабинет его на втором этаже левого крыла дома был типичным обиталищем художника – или, скорее, очень старался таковым выглядеть: мольберт с холстом на подрамнике – неоконченная картина, повернутая, чтоб никто не подглядывал, лицом к стене; на столе – античная гипсовая голова и статуэтка, уменьшенная копия микеланджеловского Давида. На книжных полках – роскошные альбомы по искусству, на многих языках. На стенах – пара тщательно отобранных картин, возможно, кисти хозяина кабинета, а может, его деда, этакий оттепельный соцреализм: на одной – группа мускулистых девушек и юношей в старомодных шароварах, бегущая через залитую солнцем рощу; на второй – юная красотка, делающая гимнастику в солнечной (опять-таки) комнате.
Сам Николай Петрович был тщательно наряжен в тон с убранством комнаты: в домашних брючках, комнатных туфлях и сюртуке с кистями. И смотрелся весьма импозантно: аккуратно постриженная бородка, причесочка с благородной сединой, волосок к волоску. Да, преуспевающий художник.
Похоже, он всегда тщательно работал над своим визуальным образом.
Невзирая на то что ночью лишился брата.
– Павел Сергеевич, здравствуйте, – сказал он мне. – Могу я на правах старшего называть вас Пашей?
– Как вам будет удобно.
– О вас поступают хорошие отзывы.
– От вашего сына?
– Гм, гм, и не только… И поэтому я решил вас, как это называется? Нанять. Да, нанять, чтобы вы разобрались в смерти моего родного и горячо любимого брата Павлика.
– Но у меня уже есть клиент. Ваш сын.
– Но он вас, как я знаю, нанимал для другого. Для того, чтобы как бы чего не вышло. И вот – вышло. Вины вашей в этом, конечно, нет. Вы не успели… Но те договорные отношения с моим сыном можно считать исчерпанными. И теперь я хочу воспользоваться вашими услугами. Мне надо понять, было ли случившееся самоубийством. И если да, то что стало его причиной. А если вдруг мой брат пал от зловредной и злонамеренной руки, тогда кто это сделал. К тому же у вас, как мне сказали, добрые отношения со следователем, ведущим дело. Не правда ли?.. – он выждал паузу – я молчал, ничего, как говорится, не подтверждая, но и не опровергая. – Могу я узнать ваши стандартные условия?
Я назвал.
– Я заплачу вам в полтора раза больше!
– Очень щедро.
– Тогда приступайте!
– Пожалуйста. И для начала я опрошу вас. Итак, кому может быть выгодна смерть вашего брата?
– В смысле?
– Грубо говоря, кто его наследники?
– Ммм… Я не знаю. А кто по правилам?
– Он был женат?
– С женой он в разводе. Давно. С юности. Еще с начала девяностых годов. И более не женился.
– Дети?
– Кажется, у него их не было и нет.
– Кажется?
– Да, жили они с супругой очень нехорошо, ругались… Расстались очень плохо и никаких больше отношений не поддерживали. Кажется, она умерла… А впрочем, точно не знаю… Брат больше не женился… Он вел довольно рассеянный образ жизни… Поэтому, если вы спрашиваете о детях, отвечаю: все может быть. И дети тоже.
Но я ничего о них не знаю. Брат ни о ком никогда не говорил, никому не помогал.
– Может, он завещание написал?
– Я об этом тоже ничего не ведаю.
– Значит, по закону наследниками являются его родители. Мать Антонина Николаевна. И отец. А что с вашим отцом?
– Насколько я знаю – как нам рассказывала мама, – он погиб, утонул. Давно.
– Тело нашли? Где похоронен?
– По-моему, вы слишком глубоко копаете. Его не стало еще в конце семидесятых.
– Ладно. А что насчет недоброжелателей?
– Брат был чиновник… Высокого ранга… Поэтому, наверное, недоброжелателей и даже врагов у него хватало…
– А кого из них знаете лично вы?
– Я? Хм. Ну, вот, к примеру. Наш сосед. Тимофей Одинцов.
– Сосед? Вот как?
– Но он давно в бегах. Скрывается за границей. Уже много лет, больше пяти – точно. Тут у нас осталась только его, что называется, соломенная вдова – Елена Сергеевна. Кстати, давеча она как раз была здесь, в особняке, в гостях.
– Тогда расскажите о ней, пожалуйста.
– Извольте.
* * *
Одинцовы купили дачу, находящуюся забор в забор с кирсановской, еще когда был жив дед, академик архитектуры Николай Петрович Кирсанов-старший. Дача принадлежала раньше гроссмейстеру Бланку. Гроссмейстер умер, сын его эмигрировал в Америку, в девяносто третьем вслед за ним отправилась и вдова шахматиста. Дачу она продала Тимофею Евгеньевичу Одинцову – выскочке и нуворишу (по мнению деда). Одинцов почти сразу развернул на участке грандиозную стройку. Был он юрким, общительным и веселым. Приходил к Кирсановым знакомиться. Дед, которого страшно нервировал строительный шум с соседского участка, не смолкавший даже и ночью, принял Одинцова холодно.
Зато когда деда не стало (а на соседском участке вырос хай-тековский особняк с окнами в пол, нелепый с точки зрения архитектуры, зато с зимним садом и бассейном), Одинцовы и Кирсановы подружились. Особенно в дружбе преуспел Павел Петрович, у которого с новым хозяином сразу нашлись деловые интересы. Однажды он даже отдыхал на одинцовской яхте, барражировавшей в Средиземном море.
В нулевые годы Одинцов занялся строительным бизнесом. Одним из его проектов было строительство многоэтажного жилого квартала близ деревеньки Матвеевки все на том же престижном Рублево-Успенском направлении. Он даже ходил по этому поводу консультироваться у властительного соседа, Павла Петровича, и тот заверил его, что никаких проблем не будет.
Одинцов приобрел земельный участок, заказал проект. Однако по закону требовалось пройти так называемые общественные слушания, то есть получить одобрение стройки у проживавшего рядом народонаселения. Обычно о подобных слушаниях, как и о самих проектах застройки, никого не извещали. На собраниях, куда привозили заранее заряженных двух-трех алкоголиков из местных, втихаря штамповалось одобрение. А когда начинали урчать бульдозеры и махать крыльями строительные краны, и жители спохватывались – их отшивали: где ж вы раньше-то были? Уже поздно, ваши же представители новострой одобрили!
Но в тот раз келейно решить не получилось. О стройке откуда-то прознали ушлые местные депутаты. Начали мутить, возбуждать народ. В итоге на слушанья в маленьком физкультурном зале местной школы собралась толпа в сотни человек. Набили весь зал, холл школы, еще и во дворе толпились, куда была выведена прямая трансляция. Пришли с плакатами: «Долой!», «Нет стройке!» и прочими. Кто-то подогнал журналистов да с телевидения. В СМИ появилось несколько репортажей. Ситуация вознеслась до губернатора области. И тот личной властной рукой стройку зарубил.
Не совсем напрочь, но семнадцатиэтажные типовые дома заменил четырехэтажками. Жителям Матвейки пообещали канализацию и бесплатные абонементы в строящийся в жилом квартале спортивный комплекс. Пришлось переделывать проект, ставить новостройки вплотную друг к другу, чтобы хоть как-то компенсировать потери в этажности. И все равно Одинцов лишился едва ли не половины запланированной прибыли.
Павел Петрович после этого волновался: вдруг сосед к нему придет с предъявой? Видит бог, вины его в том, что народонаселение возбухло, не было. Однако и за гораздо меньшие оплошности людей в нынешние времена заказывали и убивали. Однако Тимофей Одинцов оставался по отношению к Кирсанову прежним – ласковым и веселым.
Павел Петрович объяснял это для себя умягчающим влиянием супруги Одинцова, Елены Сергеевны. Спокойная, выдержанная, не по годам мудрая (она была младше Тимофея лет на десять), дама всегда облагораживала порывистый до сумбурности характер Тимофея.
Однако неполная, далекая от ожидаемой и незапланированно половинчатая удача Одинцова с кварталом в Матвейках стала, как впоследствии оказалось, только первой в череде его неприятностей. Долгое время он конкурировал на девелоперском рынке со своим заклятым соперником, главой некоего «Треста СМУ-17» Игорем Корнильевичем Жолобовым. И все свои неприятности – в том числе, кстати, и с Матвейками – списывал на козни Жолобова. И вот на Одинцова вдруг завели уголовное дело, да по целому букету статей: там и взятки, и уклонение от налогов, и чуть ли даже не рабовладение. Хитрый Одинцов (и тут ему Павел Петрович слегка помог) вышел на руководителя следственной бригады по своему делу, следователя по особо важным делам З***. Им устроили встречу в ресторане, и Одинцов без обиняков предложил: за прекращение моего уголовного дела плачу один миллион долларов США. Неизвестно, сработала ли магия круглых цифр, но следователь по особым делам, ранее кичившийся своей неподкупностью, дрогнул. И согласился. А в момент передачи ему пресловутого миллиона был повязан безпекой и фобосами.
Казалось, Одинцов мог торжествовать – но он не удовлетворился локальной победой и решил одним махом покончить и со своим ненавистным недругом Жолобовым. Он заказал его убийство. Однако то ли с самого начала исполнитель работал под контролем спецслужб, то ли по ходу перекинулся на сторону добра и донес – но он не только не исполнил заказ, но и дал показания против кирсановского соседа. Вдобавок прежнее дело против Тимофея Одинцова, невзирая даже на задержание бывшего главы следственной бригады, слегка забуксовав, все равно закрутилось.
Короче, в один прекрасный день (а случилось это уже лет семь назад) Тимофей Одинцов отъехал за границу и больше в страну не возвращался. Где он, что с ним, объявлен ли в розыск и скрывается или просто живет в свое удовольствие, – об этом даже соседи по даче, Кирсановы, не ведали.
Елена Сергеевна продолжала жить в своем доме в Хаупе на положении соломенной вдовы. Впрочем, раза два в год она выезжала за рубеж. Где была, что делала, встречалась ли с Тимофеем – об этом не распространялась, но возвращалась довольная, веселая, счастливая.
У Кирсановых она на правах ближайшей соседки продолжала бывать. Несколько раз Павел Петрович выводил ее в свет – на мероприятия, на которых неприлично появляться в одиночестве. И она, и он на вопросы, порой не задаваемые, но подразумеваемые, отвечали: «Нас связывают чисто дружеские отношения». Но как обстояли дела на самом деле и был ли между ними роман, не знал даже брат, Николай Петрович.
* * *
После этого рассказа я мысленно расширил свой список подозреваемых еще на одного человека:
12. Елена Сергеевна Одинцова, точный возраст неизвестен, на вид, если присмотреться, около сорока, не работает, ведет рассеянный образ жизни. Видимо, содержит ее муж, который пребывает в бегах, за границей.
Мой новый заказчик рассказал также о других персонажах и о том, что происходило в усадьбе в последние дни. Что интересно, ни о какой дуэли между братом и молодым Базаровым он не знал и выдал мне официальную версию: неосторожное обращение с оружием.
– Расскажите мне о прошедшем вечере и ночи.
– Ничего странного, ничего настораживающего. Вечером мы все собрались за обеденным столом в большой гостиной. Как шутили между собой брат и Аркадий, устроили некое пре-пати…
– Участвовали все гости?
– Да-да, абсолютно все, с обеих половин дома. С нашей – моя подруга Фенечка, я, Аркадий с Евгением, моя мамаша со своим бойфрендом… – последний термин Николай Петрович произнес крайне скептически. – Плюс со своей половины пришел Павел Петрович и его гости: моя бывшая, – лицо Кирсанова исказилось брезгливой и неприязненной гримаской, – и ее хахель. Плюс заглянула на огонек соседка Елена Сергеевна. По-моему, она явно неровно дышит к нашему гостю Евгению, потому и зашла.
– А прислуга?
– Да-да! Конечно! Прислуживали оба. И Нина, большей частью, и Глеб. Ну, и моя Фенечка на правах хозяйки иногда им помогала и руководила процессом.
– А как вели себя Евгений и Павел Петрович? Опять вздорили?
– Нет-нет. Как бы игнорировали друг друга. Не замечали.
– Когда закончился ужин?
– Разошлись по комнатам около двенадцати.
– А ночью? Вы что-нибудь слышали? Видели?
– Вы знаете, я спал очень хорошо. Наверное, выпил лишнего. Во всяком случае, дрых сном праведника. Даже не слышал, просыпался ли Сашенька, плакал ли.
– А ваш сыночек обычно беспокоит вас ночью?
– Ребенок, что вы хотите! Конечно, бывает! Однако Фенечка его, как правило, по ночам берет на себя. Бережет меня и мой покой.
– Покажите мне вашу спальню.
Его лицо исказило неудовольствие.
– Фенечка очень не любит, когда в ней бывают посторонние.
– Произошло убийство, – внушительно произнес я. – Вашего родного брата.
– Хорошо, пойдемте.
Он распахнул передо мной дверь в противоположном конце кабинета. Она вела непосредственно в спальню. Там было не убрано, перебутырено. Стояла детская кроватка с подвешенным мобилем, на полу валялись игрушки.
Одна полуоткрытая дверь оттуда вела в ванную, другая – в гардеробную. Впрочем, и третья дверь в спальне имелась – ведущая непосредственно в коридор.
– Извините, беспорядок. Ребенок все-таки.
– Вы с Фенечкой не женаты?
– Пока нет. Но собираемся. И ребенок, говорю для справки, мой. Я его записал как своего сына.
– А где они сейчас?
– Обедают. Или гуляют. Знаете, – он криво усмехнулся, – как говорится, война войной, а обед по расписанию. Что сделаешь, ребенок.
– Конечно-конечно… Что ж, будем считать, вы меня наняли. Я начинаю расследование.
* * *
В глубокой задумчивости вышел я от Кирсанова.
Пока, по первой прикидке, несомненным выгодоприобретателем от смерти Павла Петровича являлась мать обоих братьев Антонина Николаевна.
Значит, родная мамаша специально прилетела из Америки, чтоб замочить сыночка? Очень это выглядит странно, в духе мексиканских сериалов. Однако маячил рядом и мутный молодой (относительно ее самой) сожитель Мигель.
Плюс надо не забывать о неприязненных отношениях покойного с Базаровым.
И иметь в виду возможную месть со стороны Одинцовой.
А ведь могли вдруг выпрыгнуть и другие выгодоприобретатели: загадочно утонувший (бог знает когда) отец. И внебрачные дети покойного, о которых пока нет никаких известий.
Нет, мне явно следовало накопить побольше информации.
И плясать не от характеров или мотивов.
А от улик.
Вот, к примеру. Предсмертная записка Кирсанова-старшего. Аркадий показал, что дядя вместе с Базаровым написали аналогичные перед дуэлью. И отдали слуге Глебу. Не она ли вдруг оказалась на тумбочке у кровати убитого?
И для начала мне, верно, следовало опросить слуг.
Как говорится, самый вероятный убийца – дворецкий.
* * *
В домике для прислуги, расположенном над гаражом, полстраны сочли бы за счастье пожить: две спальни, большая гостиная, кухня, все удобства. Но немедленно после роскошного барского особняка Кирсановых он производил тусклое впечатление. Низкие потолки (по сравнению с теми, четырехметровыми), теснота, тряпочки, ношеная одежда на вешалке.
И еще там непрерывно гундел телевизор. За пять часов хождений по разным комнатам и коридорам Кирсановых я этого прибора не то чтобы не видел включенным – не заметил вовсе. А тут, чувствовалось, на экран, в общем, и не смотрят, но и не выключают – просто он создает необходимый и привычный фон.
Воистину: те, кто читает книги, будут управлять теми, кто смотрит телевизор.
А зомбоящик гнусавил что-то, для меня давно забытое: Украина, Трамп, Америка, Порошенко, Сирия… Сам я, скромно признаюсь, ТВ не смотрю, разве только футбол, и последний раз слышал, как распинается телевизор, пару лет назад, когда ездил в Сольск расследовать дело об убийстве своего горе-клиента Двубратова. Там у алкоголика Степаныча тоже вечно бубнили с голубого экрана. И создавалось впечатление, что телик все два года так и вещал на одной ноте: Киев, Крым, ракетоносцы, НАТО, президент, война, угрозы…
Нина в сарафане жарила на кухне котлеты. Кисти и предплечья ее были в муке. А на обоих обнаженных плечах красовались синяки. Так бывает, когда кто-то с чрезмерной силой их сжимает.
Муж ее Глеб починял в комнате настольную лампочку.
Я попросил его для разговора. Он хмуро осведомился, кто я такой. Я доложился и прибавил:
– В отличие от официального следователя, обвинительного уклона, чтобы невиновного закатать и дело закрыть, у меня нет. Мне деньги платят, чтоб я был объективным. Поэтому советую вам рассказывать мне честно.
Слуга супился, хмурился, глядел в сторону. А я мило улыбнулся:
– Даже если вы вдруг убийца, лучше признайтесь мне. А я вам пару советов дам, как держать себя на следствии и в суде, чтоб меньше срок получить.
Он юмора не понял, зыркнул на меня волком.
– Никого я не вбивав, ясно?!
– Пойдемте, о том и поговорим.
Мы вышли на вольный воздух. День был великолепный. Птицы орали на разные голоса.
У ворот тем временем просигналили. Глеб вытащил из кармана пульт, открыл. Приехала труповозка – за телом Павла Петровича.
Я сказал слуге, что знаю о дуэли. Спросил, куда он дел смертные записки. Он весь насупился, набычился.
– Одну спалив. Ту, что хлопец писав.
Глеб старательно изъяснялся по-украински, и это было странно для человека, который, как говорят, лет пять проживал в Подмосковье.
– А второе письмо? То, что писал убитый, Павел Петрович?
– Тому е пацану и видав. Евгению.
– Зачем?!
– Пьяный був.
– Когда выдал?
– Вчора ввечери.
– Как это было?
– Пришов к ниму писли вечери. Ну, после ужина. В кимнату на третий поверх.
– Куда?!
– Ну, в комнату на третий этаж… И предсмертний той лист ему, Евгению, видав.
– Но зачем, зачем?
– Хотив, чтоб вин убив его.
– «Он убил его»? – перевел я для себя. – Кто кого?
– Пацан. Евгений Базаров. Чтоб убив Павла Петровича.
– Но почему?!!
Но тут, как я ни приступал с расспросами, Глеб только хмурился, щурился, бычился, вздыхал – но молчал.
Из барского дома, высоко стоящего на горе, тем временем вынесли носилки, погрузили тело в труповозку.
Автомобиль снова вернулся к нам, и Глеб снова открыл-закрыл перед ним ворота.
Не добившись толку, я сказал:
– Я с женой вашей поговорить хочу.
Он ревниво сверкнул глазом:
– Для чого?
– Я убийство расследую, – пришлось напомнить ему внушительно.
Я снова поднялся в гостевой домик. По нему разливался восхитительный аромат жареных котлет. Они поспевали, брызгались, румянились на плите.
Нина Анчипенко – полноватая, красивая смуглянка, кровь с молоком – шуровала у раковины, отмывала кастрюли.
Я сообщил ей вводные: муж ее Глеб подпал под подозрение в убийстве. Он, как сам мне только что сказал, пытался подтолкнуть Евгения Базарова покончить с Кирсановым-старшим, но почему – не говорит.
Женщина выключила воду, вытерла руки, села на табуретку – и заплакала.
А когда отрыдалась, я дал ей платок. И тут она стала рассказывать. Говорила женщина по-русски, чисто, безо всякого суржика. Речь была грамотной, литературной. Но вот содержание…
