Паша Синичкин, частный детектив

Всю эту историю – все, о чем уважаемый читатель узнал на предыдущих страницах, – поведал мне Аркадий.

Всю – да не всю.

Предполагалось, что я приеду в особняк Кирсановых в поселке под странным названием Хауп («художники – архитекторы – ученые – писатели») в субботу утром.

Весь день будет занят приготовлениями к юбилею Павла Петровича. Гости начнут съезжаться на дачу, а я в то самое время стану присматриваться к персонажам и присматривать за ними.

Затем в восемнадцать часов развернется гулянка, веселье, чествование, радость.

Банкет, речи, выступление бардов, фейерверк.

Праздновать планировалось по полной программе. Кровная родня и гости ближнего круга (включая меня) должны были остаться ночевать и плавно рассосаться в течение воскресенья. Для гостей более далеких и музыкантов планировалось к ночи подать микроавтобусы и развезти всех по домам.

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Или в данном случае скорее не Бог, а черт.

Как мы и договорились с Аркадием, въехав в поселок Хауп, я набрал его номер, чтобы он меня встретил. Телефон долго не отвечал. Потом звонок сбросили.

По обе стороны моего пути возвышались, словно замковые стены, неприступные ограды современных усадеб. Не хватало только рвов, цепных мостов и диких зверей.

Тяжелое предчувствие охватило меня. Словно меня втягивали помимо моей воли в какое-то неприятное, стремное, дурно пахнущее дельце.

Однако солнце ярко светило, дорога была пустынна, а навигатор исправно вел меня мимо колоссальных оград и заборов по заданному адресу. Наконец я доехал в соответствии с его указаниями прямо до ворот искомого особняка.

Ворота оказались закрытыми. Барский дом возвышался вдалеке на горе. У калитки, над гаражом, приютился домик поменьше – вероятно, для прислуги. Впрочем, подобным размерам жилища была бы рада среднестатистическая российская семья. Гостевой домик настороженно повис над забором. Мне показалось, что кто-то оттуда за мной наблюдает.

Я нажал на кнопку повтора звонка на телефоне. Трубку опять не брали.

Я вышел из авто и позвонил в домофон. Снова без ответа.

Опять набираю Аркадию. И наконец звучит его истерический, задыхающийся голос в трубке: – Дядюшка застрелился!

– Ваш дядя? – не поверил я. – Тот, у кого сегодня юбилей?

– Да, да! Я только что был у него в комнате. Он не дышит!

– Ничего не трогайте. И немедленно вызывайте «Скорую»! И полицию. И открывайте ворота, встречайте меня.

Спустя минуту кто-то невидимый, непонятный нажал, по всей вероятности, кнопку, и ворота плавно поплыли в стороны.

Я поддал газку своему джипу. Быстро пронесся по ведущей в гору подъездной аллее. У огромного дома имелось два крыла, два входа, два подъезда. По наитию я направился к дальнему, тормознул. И не обознался – то оказалось крыло младшего Кирсанова. Меня на высоком крыльце встречал Аркадий – в домашних туфлях и халате поверх пижамы. Губы его тряслись. Я взбежал к нему по ступенькам.

– «Скорую», полицию вызвали?

– Едут.

– Проведите меня к нему. Быстро. И тихо.

Мы чуть не бегом поднялись на второй этаж. Прошли огромной залой с балконом, украшенной портретами. Оказались в противоположном крыле. Ни один человек не попался нам на пути, хотя, согласно рассказу Аркадия, в доме было много народу. Но все как будто прятались от нас и от случившегося.

Спальня Павла Петровича находилась в конце крыла.

– Не трогайте ничего, – приказал я Аркадию. – И не входите.

Я надел перчатки – узнав о смерти, я захватил их из машины – и вошел в комнату.

Зачем я лез сюда? Зачем, возможно, насылал на свою голову неприятности? И уж наверняка проблемы и трудности?

Дело в моем любопытстве? Авантюрном характере?

Да. Да.

Положительный ответ на оба вопроса.

Но не только.

Я чувствовал вызов, который судьба – а возможно, и некая враждебная сила, человек или обстоятельство – посылает мне. Юный паренек Аркаша обратился ко мне за помощью. Значит, он чувствовал или знал о грозящей опасности? И, возможно, если б я был расторопней… Если б сразу же кинулся сюда, в особняк… Если б ближе к сердцу принял мольбу Аркадия (который, признаться, с первого взгляда не показался мне симпатичным), может, тогда бы удалось избежать самого страшного? Удалось миновать ту жуть, ужасней которой ничего не существует, – смерть?

Хотя, если говорить о самоубийстве, то помощь здесь скорее должен оказывать не сыщик, а клинический психолог. Или психиатр.

Но действительно ли произошедшее – это суицид?

На первый взгляд казалось, что да.

Шторы в комнате задернуты. Ласковое солнечное утро проникает лишь в щелку плотных гардин. Но в комнате горит свет – все девять ламп хрустальной люстры под потолком. Убитый лежит навзничь в разобранной постели. Он несомненно и неотвратимо мертв.

Одет Павел Петрович в шелковую пижаму и поверх – в шелковый халат. Глаза открыты, смотрят вверх. На груди, в области сердца, зияет кровавое пятнышко, и кровать под его спиной пропиталась красным. Пальцы правой руки откинуты, сведены, свешиваются с кровати. Под ними на ковре валяется пистолет – если я не ошибаюсь, «ТТ».

Но – странная картина. Человеку неудобно стреляться лежа. Никогда ни о чем подобном не слышал. Попробуйте лежа приставить дуло к собственной груди.

Однако если Кирсанов вдруг убил самого себя в лежачем положении (или его убили), тогда пуля должна пройти навылет и застрять в матраце под ним, под трупом, или в полу.

Но нет. Вот же она, пуля. Над головой лежащего. Она вошла в спинку кровати красного дерева. Значит, убитый в момент выстрела сидел. И, стало быть, подтверждается версия самоубийства?

На прикроватной тумбочке – записка. Сначала аккуратно сложенная втрое, а потом расправленная. Я присмотрелся. Там аккуратным почерком написано, что, мол, кончаю с собой и в смерти моей прошу никого не винить.

Не трогая, я снял письмо на телефон. Затем сделал несколько фотографий трупа, потом – убранства комнаты, а также крупно – входного отверстия пули в спинке кровати.

Издалека, с улицы, послышались приближающиеся вскрикивания сирены.

Я поспешил выйти из комнаты, и мы с Аркадием отправились в обратный путь – по общему залу второго этажа в другое крыло и по лестнице к выходу. Попутно я инструктировал молодого человека:

– Про то, что я частный сыщик, никакой полиции знать не надобно. Я просто гость, старый друг семьи, прибыл к Павлу Петровичу на юбилей. И отца своего по моему поводу предупредите.

Однако инкогнито мое было раскрыто немедленным и самым прозаическим образом.

Из «расписного» полицейского «Дастера» вывалился не кто иной, как мой давний кореш по службе в российской еще милиции Юрик Пшеничный.

– О, Пашка! – восхитился он. – Как ты здесь?!

– А ты?

– Я-то, блин, по делу. Осмотр писать.

– Ты в Следственном комитете?

– А ты так и прозябаешь в народном хозяйстве? Вольная ищейка? Только не говори мне, что друг семьи и случайно заглянул на огонек. Чую! Вынюхиваешь, высматриваешь. Ну, пошли, покажешь мне тогда труп. Презентуешь, можно сказать. Может, тебя понятым на осмотре сделать? Но нет, вдруг узнают род твоих занятий, потом хлопот не оберешься – почему допустил.

Юрка был говорлив. Я понимал почему – от него самую малость потягивало старыми дрожжами и свежевыпитой рюмкой.

У меня тоже так бывает, если удачно похмелиться: нападает несвойственная мне говорливость.

– Вот вы, гражданин, – обратился он к Аркадию, – вы кем потерпевшему приходитесь?

– Племянник.

– А ближе родственники имеются?

– Брат погибшего.

– А жена, дети?

– Он холостяк.

– Тогда будете выполнять обязанности ближайшего родственника. Давайте, гражданин племянник, доберитесь-ка до кого-нибудь из ваших соседей и мобилизуйте мне двоих граждан на роль понятых. Пусть паспорта с собой не забудут. Или, если соседи заартачатся, сгоняйте даже лучше к магазину, там за пузырь народ сговорчивый. Вы хорошо меня поняли? Приступайте. А ты, друг мой Пашка, веди нас к трупу.

Вместе с Пшеничным в усадьбу прибыл еще один дядька, унылый, вислоносый и вислоусый – он тащил с собой чемоданчик эксперта. Вдобавок с ними приехала довольно хорошенькая докторица – видать, захватили ее по пути засвидетельствовать смерть, чтобы «Скорую» не гонять.

– Упокойник, говорят, большой чиновник? – продолжил по дороге выспрашивать мой кореш.

– Вроде того.

– А ты знаешь, что это уже второй по счету огнестрел в усадьбе? За истекшую неделю?

– Что?! – Для меня это был удар под дых.

– Ага. Третьего дня сюда Сашка из райотдела приезжал, оформлял. Он мне шепнул. Имело место неосторожное, как говорят, обращение с оружием. Гражданин незалежной, зовут, кажется, Глеб Анчипенко – он здесь, в усадьбе, работает – стрелял в гостя, молодого парня Евгения Базарова. Знаешь такого?

Евгением Базаровым звали того самого друга Аркадия.

И у него как раз имелись неприязненные отношения с покойным, Павлом Петровичем.

Интересно все заворачивается.

– Оба (как сказал мне Сашка), и украинец-слуга, и этот гость, Базаров, дудят в одну дуду: решили пристрелять дареную «тэтэшку», побомбить по мишеням. Поехали на опушку леса. Но слуга тот случайно нажал курок, ранил гостя. Однако, по словам Сашки, похоже, что-то они темнят. «Тэтэшку», говорят, выбросили в реку.

«Недовыбросили», – подумал я, вспомнив пистолет, кинутый на полу в комнате убитого.

– Да, придется оформлять все, чтоб комар не подточил… – продолжал вполголоса говорливый Юрец, покуда я вел его к месту последнего упокоения гражданина Кирсанова. Позади нас влеклись докторица и эксперт, и он что-то девушке тихо вкручивал, отчего та смеялась. Это кокетство было явно не по нутру Пшеничному, он бы и сам за докторицей приударил – но дело, дело! Оно прежде всего!

– Ты-то сам, Пашка, как думаешь? – расспрашивал меня Юрочка. – Действительно упокойник самолично Богу душу отдал? Или помогли ему?

– Странное время для самоубийства.

– А что?

– У мужика сегодня юбилей. Полтинник. Гости собираются. Кейтеринг. Барды.

– Йэх ты! И впрямь странно. Хотя помнишь тот случай суицида? Лет пятнадцать назад? В одном крупном издательстве?

– Не, не помню.

– Парень, молодой, лет тридцати, только женился. Недели не прошло после свадьбы. Место работы хорошее, должность высокая, зарплата. Казалось, живи да радуйся! Гуляй в медовый месяц! А он пришел рано утром на службу, отправился в сортир – и оттуда выпрыгнул с шестого этажа на асфальт. Всмятку.

– Всяко бывает.

– Вот и я о том. Может, на чиновника дело завели? Мы или смежники? Надо будет, кстати, проверить. Или просто проштрафился. И решили его куда-нибудь в Брянскую область перевести… Ты-то, Паша, скажи, сам – чего здесь?

– В гости приехал.

– Паша, слушай, принцип «услуга за услугу» знаешь? Ты – мне, я – тебе. Будешь темнить – и я с тобой хрена с два информацией поделюсь. А если ты чистосердечно – то и я с тобой в открытую.

– Ну хорошо, позвали. Честно скажу тебе, Юрочка: зачем – не знаю. Пришел ко мне этот племянник погибшего, Аркадий (что вас встретил и понятых теперь добывает). Нанес нелепостей. Я так и не понял в точности, что ему надо было. Говорил, предчувствует что-то. Боится за дядю или за друга своего. Евгения, кстати, Базарова.

– Того самого, раненного якобы по неосторожности?

– Именно. Конфликт, говорит, между ним возник и Павлом Петровичем – погибшим. А у дяди юбилей. Поэтому типа необходимо мое присутствие. А так как пришел чувак по рекомендации и платить за мои услуги согласен был полной горстью – почему бы не помочь?

– А теперь – в чем твоя сверхзадача? Того чувака отмазывать? Раненого?

– Такой цели передо мной не ставили.

– Значит, мешать ты мне не будешь?

– Скорее помогу.

– Хотелось бы верить. А ты что-то про того чухана, Евгения Базарова, знаешь? С которым у упокойника конфликт был? Может, это он таки помог нашему чиновнику на тот свет перебраться?

– Евгений Базаров, – я заглянул в блокнот, – двадцати восьми лет от роду, микробиолог, окончил Оксфорд.

– Ого!

За светским разговором мы дошли до комнаты «упокойника» (как величал его Юрец).

Он вошел и увидел, что мне уже было известно: закрытые гардины, ярко горящий свет, труп, лежащий на спине на кровати.

Даже самому привычному человеку зрелище мертвого тела удовольствия не доставляет. Юрочка шумно выдохнул.

– Начнем, помолясь, – молвил он, – а понятые подтянутся.

Докторица подошла, зафиксировала смерть.

– Я пойду сяду где-нибудь, буду оформлять, – буднично сказала она, – меня потом Семен заберет.

А тут Аркадий и понятых привел – парочку немолодых людей, испуганных, любопытствующих. И он, и она были без обуви, в толстых шерстяных носках.

– Боже мой! – воскликнула полная женщина при виде трупа и приготовленно перекрестилась.

Хмурый мужик-понятой покосился на нее с неудовольствием. Чувствовалось, что у них обоих за плечами долгая совместная жизнь, когда раздражение начинает вызывать любое телодвижение супруга и даже само его существование.

Начал Юра с того, что я в этой комнате уже проделал – только я производил это впопыхах, а он с чувством, с толком, с расстановкой: сфотографировал с разных ракурсов тело, а потом крупно – рану на груди. Затем он снял пулю, засевшую в спинке кровати, потом – упавший на ковер пистолет и, наконец, брошенную на тумбочке записку, извещавшую о самоубийстве.

Затем он поднял с пола оружие – за края, руками в перчатках, и громко и слегка рисуясь произнес:

– Внимание, понятые! Изымается для проведения экспертизы и последующих следственных действий пистолет, из которого предположительно было совершено самоубийство. – Он покрутил его под лампой, присмотрелся. – Видимых повреждений в результате падения с высоты нет, следы крови, волокна ткани отсутствуют. – Последнее он, скорее, произнес для меня. И я понял, что это значило. Когда человек стреляет в себя сам – это происходит с самого близкого расстояния, поэтому велика вероятность, что на пистолете окажутся частички крови или ткани, выброшенные из тела при ударе пули. Вдобавок пистолет, выпавший из мертвой руки и брякнувшийся, пусть с незначительной высоты, пусть на ковер, может в результате падения получить повреждения. Впрочем, это все только вероятности: кровь могла попасть на оружие (а могла и нет), на пистолете при падении могла возникнуть свежая вмятинка (а могла и нет).

Пшеничный положил «ТТ» в пластиковый пакет.

– Изымается также письмо, извещающее о самоубийстве, – сунул он в файлик бумагу. А потом вполголоса проговорил мне: – Странно, зачем предсмертную записку сгибать? Да еще втрое, будто в карман ее хотели спрятать? И помятая она какая-то… Интересно, что дактилоскописты по поводу пальчиков на бумаге скажут.

Тем временем эксперт смочил в спирте тампоны и протер ими обе руки трупа – я понимал, что он определяет, остались ли на кистях пороховые газы, как случилось бы, если покойник стрелял в себя сам (женщина-понятая при этом снова перекрестилась). Затем криминалист спрятал тампоны в пробирки, а потом на всякий случай – вдруг потребуется повторная экспертиза – обмотал кисти покойника белой тканью.

– Повреждения на руках, связанные с выстрелом, имеются? Ссадины, порезы? – вполголоса осведомился у него Юрец.

– На первый взгляд нет. – Тоже понятно: если человек стреляет в себя сам, да еще непривычной рукой, бывает, что кожух или затворная рама ссаживают при выстреле кожу.

Итак, на все три вопроса – следы крови на оружии, повреждения на руках или на пистолете – предварительно был дан отрицательный ответ. Значит, гражданин Кирсанов стрелял в себя НЕ сам? Ему помогли?

Потом была еще долгая возня: изымали стреляную гильзу (она закатилась под кровать), пинцетом вытаскивали пулю из спинки кровати, переворачивали труп и осматривали матрац с простыней под ним, раздевали труп и осматривали входное и выходное отверстия.

Понятых Пшеничный отослал, чтоб не травмировать:

– Идите посидите на кухне или в гостиной, пусть вам хозяин нальет чайку или чего покрепче. Главное вы видели, протокол потом подпишете… Да и ты, Пашка, чего тут забыл? Иди лучше, составь для меня списочек свидетелей-подозреваемых – кто в доме в момент происшествия присутствовал.

Когда часа через полтора он наконец закончил с осмотром, вызвал труповозку и подписал у понятых протокол, мы снова с ним встретились, и я спросил:

– В итоге – как думаешь, действительно самоубийство? Или помогли ему?

– Конечно, экспертиза многое покажет – кто пистолет в руках держал, кто записку сгибал… И мне, конечно, спокойней было бы, если б это суицид… Но поверь моему опыту: на девяносто процентов – убийство.

А я еще до этого разговора зажал в углу своего заказчика, Аркадия.

– Ну-ка, давай колись: что здесь происходило? Что за история? Почему слуга твоего Базарова подстрелил? И что между погибшим дядей и твоим другом творилось? Какая кошка меж ними пробежала?

Тогда Аркадий вздохнул и, как на духу, рассказал, что произошло между его дядюшкой и его другом Евгением Базаровым.