В конце концов он разминулся с сущим бедствием меньше, чем на ширину ладони. Возможно, что лишь последний отчаянный рывок, судорожное усилие, когда он разглядел привыкшими к темноте глазами, что надвигается на него, отнесло его прочь от смерти.

Потому что вместо открытого всем ветрам поля, он попал в рощу.

Одно долгое мгновение Лоренс продирался и проталкивался сквозь листву и ветви, скрёб руками и ногами кору, чувствуя это даже сквозь одежду. Затем он закачался маятником, шёлк парашюта основательно запутался у него над головой. О том, чтобы расстегнуть упряжь и спрыгнуть, не могло быть и речи — под его болтающимся телом могло быть и три, а то и все десять футов пространства. Разглядеть это подробнее не удалось.

Снова обретя дыхание, юноша попытался подтянуться по стропам, хотя бы для того, чтобы слегка побеспокоить путаницу шёлка вверху. Потом протянул руки в отчаянной надежде найти какую-нибудь ближнюю ветвь, способную выдержать его вес. Ногти коснулись коры, слегка её процарапав. Он радостно взбрыкнул, заставив упряжь снова раскачиваться.

Он смог уцепиться ногтями. В последнем усилии Лоренс потянулся к тому, что сулило помощь. И через две минуты вскарабкался верхом на внушительную ветвь и уселся, крепко прижимаясь спиной к стволу дерева, пока не освободился от лямок.

Первым делом следовало освободить парашют и спрятать его. Но обстоятельства не позволяли этого сделать. Альтернативой было убраться как можно дальше от предательского свидетельства своего присутствия прежде, чем его заметят.

Австралия оставила Лоренса не в лучшей форме для альпинизма и он мог только поблагодарить американского десантника за толику искусства, которое он сумел продемонстрировать в этом карабкании, завершившемся тем, что менее предвзятый наблюдатель назвал бы скверным падением.

Некоторое время юноша лежал, втягивая воздух в лёгкие, откуда тот был вышиблен, пока осторожно не призвал одну мышцу за другой возобновить свою работу.

Теперь он смог разглядеть нечто за стволом дерева и сразу вскочил. Белая стена, значительно выше его роста. Вид её не сулил ничего хорошего. Но оказался ли он снаружи или внутри? И что она защищает или ограждает?

Держась вначале под прикрытием дерева, а затем проскользнув в объятия колючего кустарника, Лоренс добрался до стены и, мгновением позже, до полоски земли, разрешившей его вопрос слишком очевидным образом. Свежепроведённые борозды, как в саду. По всем признакам он находился внутри.

Ну хорошо, пришло время воспользоваться головой, если он хочет сохранить её на плечах. В каждой стене есть ворота. Ему нужно только найти их, а потом он скроется в ночи, оставив свой парашют пугать и мистифицировать каких-нибудь невинных жителей утром.

Подходящим методом поиска ворот казалось просто следовать вдоль стены. Но здесь это было легче сказать, чем сделать. Владелец явно имел склонность к высаживанию кустов и деревьев, которые необходимо обходить стороной.

Безусловно, ни одна стена не может уходить слишком далеко, не поворачивая. Хотя и может тянуться миля за милей… Казалось, прошли часы, пока он, слегка успокоившись, направился на поиски ворот. Ну вот, наконец, угол и ещё один ряд кустов. Затем юноша неожиданно угодил в холодный пруд и с трудом подавил восклицание, готовое сорваться с его губ. К тому же он, должно быть, оставлял след подобно слону, но с этим ничего не поделаешь.

Затем путь преградила стена низкого кустарника, через который он проложил путь на четвереньках и в конце концов был вынужден ползти. И только за ним он уткнулся подбородком в гравий на дорожке. Перед Лоренсом возникли столь долгожданные ворота.

Но потребовалось вмешательство врага, чтобы спасти его от последней глупости — желания подняться на ноги и выйти в эти, вроде бы, безопасные ворота. Послышавшийся низкий свист загнал его обратно под кусты. И он увидел, предельно сконцентрировавшись, одеревеневшую фигуру человека, совершающего обход. Часовой был настороже и не олух. К тому же имел неприятную привычку останавливаться на полушаге, тревожно оглядываясь вокруг, словно он был в сердце вражеской страны, а не у ворот дома среди уже год как оккупированной нации. Эта чрезвычайная встревоженность много говорила о ночных развлечениях Лоренсовых собратьев-голландцев, но он бы хотел, чтобы у часового не было причины бояться чего-то в темноте — хотя бы этой ночью. Но поскольку причина существовала, шанса преодолеть этот барьер не было. Следовало попытаться где-нибудь в другом месте. Но юноше не хотелось оставлять подъездную дорожку ради загадок сада, где он мог без предупреждения наткнуться на что-нибудь незнакомое, что сразу выдаст его. На одном конце дорожки были ворота, а что на другом?

Стараясь припомнить все уроки по знанию леса, он пополз обратно вдоль гравия. Очевидно, наци, охранявшие дом, ничего не опасались внутри ограды, не то они повытаптывали бы всё здесь давным-давно. Растревоженные ночные насекомые вились над лицом и шеей, а влажная трава путами обвивалась вокруг запястий и кистей, когда Лоренс нащупывал свою тропу. Хотя ночь выдалась холодной, его рубашка прилипала к плечам и рёбрам, и капли пота выступали у корней волос, стекали по щекам и капали с носа и подбородка. Несмотря на все попытки двигаться бесшумно, случались моменты, когда треск сломанной веточки звучал в его собственных ушах так громко, как зенитный огонь. Но, возможно, часовой свыкся со всякими звуками в ночном саду и ни крика «стой», ни звука выстрела, которых временами ожидал Лоренс, так и не раздалось.

А потом дорожка внезапно повернула налево, и он воспользовался короткой остановкой, чтобы отдышаться и постараться спланировать следующий шаг в этом полуночном кошмаре. Другой конец дорожки замыкал, само собой разумеется, дом. Никаких огней в тёмном корпусе, расположенном посреди ровного круга лужайки, где дорожка описывала полукруг перед парадной дверью.

Лоренс присел на корточки в то, что, как выяснилось мгновением спустя, было особо липкой грязной лужей и рассмотрел ситуацию. Он мог бы, конечно, отправиться бродить в темноте в поисках других ворот. Но юноша знал, что его время неумолимо истекает. Он не имел возможности сказать, сколько минут или часов прошло с тех пор, как он шагнул из бомбардировщика. Но утро непременно наступит и при дневном свете обнаружение парашюта на дереве будет неизбежно. Что означает охоту на него всей их своры, рыскающей по полям.

Сначала они обыщут ближайшие окрестности, сад, пристройки — особенно после того, как часовой засвидетельствует, что он не проходил и не пытался проходить через ворота. Но станут ли они обыскивать сам дом? Этот старый-старый трюк со спрятанным на видном месте письмом, работает ли он ещё? Это возможность номер один.

В качестве же альтернативы у него оставалась возможность номер два — найти место, где стена хотя бы чуть-чуть выщерблена, и таким образом выбраться наружу, на свободу. Но разве часовых расставляют только у ворот? Наци, казалось, не предполагали, что кто-нибудь попытается преодолеть их ограду. Не означает ли это, что они имеют какую-то соответствующую защиту, навроде мин-сюрпризов, чтобы позаботиться о честолюбивых альпинистах? И сможет ли он осуществить такое восхождение? Спина и ноги ещё болели от предыдущих упражнений, сможет ли он предпринять новую, более трудную попытку, не отдохнув?

Внутрь или наружу, вопрос колебался в его мыслях как маятник. Воспользоваться диким шансом в доме или ещё раз попытать счастья на стене? Гул мотора хорошо ухоженного автомобиля вырвал Лоренса из его колебаний и сомнений. По дорожке ползло чёрное пятно, две круглые синеватые фары у самой земли походили на глаза. Оно остановилось у двери дома и водитель заглушил двигатель.

— Ну, вот мы и тут, Франц. Мне опять придётся вылезать или ты поднимешь свой толстый зад с сидения и доложишь капитану, что мы прибыли?

Ответом его компаньона послужило недовольное мычание и щёлкание дверного замка.

— Вечно мне приходится этим заниматься, Манфред. Почему, я спрашиваю?

— Ты лучше спроси, не придётся ли нам выезжать снова этой ночью. Англичане пролетели час назад. Когда они будут возвращаться, могут быть неприятности. Помнишь прошлую неделю?

— Попробуй позабудь! — горько ответил Франц. — Морда в грязной луже, а осколки свистят мимо ушей. Английские свиньи сваливают бомбы куда попало, когда возвращаются домой. Когда завоет сирена, лучше скорее искать укрытие. Если бы капитан это усвоил…

— Не позволяй себе, Франц, учить капитана его обязанностям, — Манфред хихикнул. — Он же герой.

— Хорошо, а я разве нет? Носиться по всей округе в полной темноте за этими проклятыми голландцами, единственная страсть которых — ставить ловушки на нас. Что случилось с Куртом в гавани Дельфта? Он вышел на прогулку и с тех пор его никогда не видели. И разве мы не нашли эмблемы Густава в том амбаре, где капитан слишком поздно устроил облаву? Я учился с Густавом в школе, и он был хороший человек. Разве не он выиграл кросс в Польше? И он был слишком хитрым, чтобы дать себя одурачить этим голландцам. Я говорю тебе, Манфред, мы имеем дело не с покорённым народом, мы сражаемся с армией, — тайной армией. И ничего хорошего из этого не выйдет…

— Ничего хорошего не выйдет из твоей пустой болтовни. Доложи капитану, что мы уже здесь, и надеюсь, что он не собирается кататься всю ночь.

— Хорошо-хорошо. Мы вовремя, нет нужды торопиться. И почему мы должны кататься туда-сюда по этим мрачным дорогам каждую ночь? Кого он ищет?

— Откуда я знаю? Но он будет искать тебя, если ты не пошевелишься.

Тень, которая была Францем, потопала к двери. Пока он не постучал, Лоренс считал, что там пользуются звонком. Мгновение спустя дверь качнулась внутрь, по-прежнему без всяких признаков света. И всё, что наблюдатель мог услышать, это приглушённую беседу. Потом Франц вернулся к машине.

— Он идёт? — спросил Манфред.

— Да. Когда же наконец нам выпадет удача — всё так плохо. Мы отправляемся — кататься по округе в темноте до утра. Что за способ тратить добрые часы сна? И будем надеяться, что мы не попадём в беду из-за этой глупости… — голос замолк, когда ещё одна фигура устремилась от дома к машине.

— Нынче ночью, — приказал более холодный и пронзительный голос, — мы будем патрулировать дорогу вдоль канала до Дельфтской гавани. Не более двадцати миль в час и наблюдать за той стороной канала. Понятно?

— Так точно, гepp капитан, — Манфред завёл двигатель и развернул машину на дорожке с искусством опытного водителя. Затем они направились к воротам.

Значит, капитан, кем бы он ни был, убыл до утра. А сколько обитателей осталось в доме? Разведку лучше начинать с задней стороны. Открытое окно в кухонном помещении было бы подходящим… Но тут мысли Лоренса потекли в новом направлении. Кто этот капитан, и почему он занимается этим странным патрулированием на дорогах, которое так не по вкусу его подчинённым? Он хотел разгадать этот секрет прямо сейчас. Хороший совет, услышанный им в Нью-Йорке, — никогда не позволять себе отвлекаться от своей особой цели, — быстро разделил судьбу большинства хороших советов.

Дом, как он вскоре выяснил, был построен в виде буквы Т, позади передней перекладины находилось короткое выступающее крыло, где, по его выводам, могли отыскаться хозяйственные службы. Лоренс направил свой путь к стыку крыла с главным домом. Окна прикрывали толстые деревянные ставни, защита для затемнения, а те два, что он украдкой попробовал открыть, даже на долю дюйма не поддались усилию, которое он осмелился приложить.

Но справа от стыка нашлась дверь. Без особой надежды юноша скользнул к её старой задвижке и толкнул. К его изумлению, она поддалась, качнувшись внутрь. Он вошёл в выложенный кафелем коридор, в дальнем конце которого слабое сияние света очерчивало другую дверь.

Лоренс нагнулся в темноте, скинул свои ботинки и, связав их шнурками вместе, перекинул через плечо. Здесь он не рискнул бы использовать револьвер, лежавший за пазухой, разве что как последнее средство. Но британские армейские ботинки на толстой подошве могут стать оружием, с которым следует считаться в ближнем бою. Опираясь одной рукой на стену, как на поводыря, он тихо двинулся к манящей щелке света.

Но, кажется, недостаточно быстро. Потому что дверь, через которую он вошёл, отворилась, и юноша услышал, как кто-то проскользнул внутрь со слабым шорохом. Затем послышался звук, как он опасался, поворота ключа в замке. Нравится ему это или нет, теперь он был вынужден идти вперёд, все пути отступления были отрезаны, — во всяком случае, в настоящий момент. Каким путём пришёл этот вновь прибывший? Он же не мог не пройти мимо охраны. Как и он сам. Грубая шерстяная ткань задела Лоренса и послышался один-единственный испуганный вздох. Он услышал учащённое дыхание другого, а потом раздался шёпот.

— Ну что за безрассудство, Петер? — проговорила женщина. Женщина с крепкими нервами, раз она не закричала при столь неожиданной встрече в темноте. Но раз она, кажется, посчитала его «Петером», встреча не была такой уж неожиданной. И если она обнаружит, что это чужак… Пока юноша колебался, женская рука отыскала во тьме и сжала его запястье.

— Тише, — приказала она. — Капитан опять уехал, а два других дурака на кухне, их головы заняты Кати. Возможно, ты хорошо сделал, в конце концов, у нас есть время отправить тебя наверх, прежде чем они вернутся.

Значит, Петер, должно быть, прячется от наци. Тогда его проводник скорее всего отнесётся более приветливо к сюрпризу в виде его собственной личности. Во всяком случае, он будет ей подыгрывать сколько возможно.

Ступая осторожно, как только мог, он позволил женщине провести себя сквозь освещенную дверь. В свете нескольких свечей в ветвистом подсвечнике он смог теперь увидеть свою компаньонку, по крайней мере, затылок её прямо поднятой головы. Она была одета в крестьянский костюм. Батистовый чепец с крылышками прикрывал волосы и большую часть отвёрнутой головы. Но он каким-то образом уверился, что это не женщина с фермы. Не оборачиваясь, чтобы взглянуть на своего пленника, она тянула Лоренса через комнату со свечами и по замкнутому коридору, откуда наверх вела лестница. Только здесь она бросила его руку, чтобы взять горящую свечу слева на широкой стойке перил. Но она всё ещё не оглядывалась назад. Лоренс теперь ступал более уверенно. Похоже, его удача здесь, очень хорошо.

— Пошли, — всплыл её шёпот, и они начали подниматься по лестнице. Лестничный пролёт вывел в короткий холл, куда выходили закрытые двери одна напротив другой. Рядом с Правой дверью надменно стояла пара высоких военных ботинок. Но женщина не остановилась. Напротив, она направилась в дальний конец холла, где другая лестница, уже и без ковра, вела куда-то наверх. Этот подъём тоже завершился дверью, которую женщина от крыла энергичным толчком. Снова холл и две двери. Она повернула налево и вошла в комнату с Лоренсом, по-прежнему следующим за ней по пятам.

Комната, в которой они оказались, должно быть, служила убежищем прислуги. Из мебели имелись лишь полуразвалившаяся раскладушка, придвинутая к дальней стене, умывальник напротив и побитый комод, стоявший рядом. Над ним, правда, висел довольно необычный предмет — длинное зеркало, обрамлённое потускневшей от времени позолотой. Само стекло было туманным, но не настолько мутным, чтобы не отражать свечу и их лица — белые овалы с черными пятнами глаз и ртов. Женщина замерла, пристально смотря в это зеркало, а потом одним гибким движением повернулась, встав напротив Лоренса. Она всё также держала свечу в левой руке, но в правой появился курносый револьвер, маленькая изящная вещица, тем не менее весьма грозная.

— Кто вы? — слова были произнесены низким тоном, но в них хорошо чувствовалась напряжённость, придавшая вопросу больше силы, чем если бы он был дико выкрикнут. Глаза Лоренса встретились с женскими, спокойными и тёмными, а затем переместились на её рот с бледными прямыми губами. Лицо женщины было измождённым, с ввалившимися щеками, тонкокостное, под голубовато-белой кожей пульсировала тонкая жилка.

— Я из Англии. Я случайно приземлился в вашем саду — спустился с парашютом…

— Королевские ВВС?

— Нет, я голландец. Я прибыл выполнить некую часть работы. Я говорю вам правду…

— Правду! — неприятный резкий смех звучал совсем не как её шёпот. — Что есть правда в наши дни. Какие у вас доказательства?

— Никаких. За исключением парашюта, запутавшегося в ваших деревьях.

— Так…

Лоренс почувствовал, что первая враждебность частично ушла, что она сейчас рассматривает ситуацию со всех сторон.

— И что вы намереваетесь делать? — спросила она через мгновенье.

— Откровенно говоря, не знаю. Я планировал приземлиться в поле, откуда мог бы добраться до цели. А вместо этого приземлился здесь, а там часовой у ворот. Возможно, стена…

— Через неё не перебраться. У них там провод под высоким напряжением вдоль гребня. Как только посветлеет, они найдут парашют — и что тогда? Не думаете же вы, что они не обыщут каждый дюйм на земле и в доме. Это опорный пункт, они были уверены в его безопасности. Подорвать эту уверенность значит пробудить их худшие черты характера. За голову капитана назначена награда, на него было уже три покушения. Сюда не допускают никого, за кого они полностью не ручаются и о ком не навели справки…

— А вы? А Петер?

— Не тешьте себя надеждой, что я встревожена вашим упоминанием о Петере. Вы на самом деле ничего о нём не знаете. Но ничего хорошего нет и в том, что вы споткнулись о план, слишком хорошо разработанный и слишком далеко зашедший, чтобы быть отброшенным. Нам придётся задержать вас при себе и вывести отсюда, хотите вы этого или нет. Но сейчас оставайтесь здесь. На этот этаж никто не ходит, кроме Кати и меня. Временно, — она снова изучала его лицо, — мы должны будем довериться друг другу. Вы согласны?

Он кивнул. Несмотря на её грубое платье, юноша был теперь уверен, что она не простая служанка.

— Юффру, как я могу поступить иначе?

— Теперь, где этот парашют, возможно, его удастся укрыть…

— Я оставил его запутавшимся в каком-то высоком дереве и потом шёл вдоль стены, через пруд, к дорожке.

— Тогда он на дубах на западе. Оставайтесь здесь и не открывайте дверь никому, кто не постучит дважды, подряд. Я посмотрю, что можно устроить.

И она ушла, забрав с собой и оружие и свечу. Лоренс ощупью пробрался через комнату и положил засов на место. Потом нащупал раскладушку и рывком распахнул ставень на окне над нею. Поднимался предрассветный ветер, но небо было ещё тёмным. Он присел на комковатый матрас, недоумевая, в какую путаницу завели его импульсивные действия.