Глава 10
Средневековая космология

Римская империя была разрушена в течение ста лет после того памятного года (375 г. н. э.), когда гунны вторглись в Европу через естественные врата между Каспийским морем и Уральскими горами и в безудержном марше прогнали готские и германские народы перед собой через большинство провинций Римской империи. В 476 году последний номинальный император Запада был свергнут варварским вождем; завоеватели разделили между собой часть Европы, образовывавшую Западную империю; повсюду царили разорение и опустошение. Казалось, наступил конец всякой цивилизации, ведь завоеватели остались совершенно не затронуты ни древней культурой Азии, ни какими бы то ни было знаниями из того, чему они могли бы научиться от своих новых подданных. В какой-то степени их дикое государство, конечно, было смягчено христианской религией, которую они постепенно переняли; но большинство их учителей, к несчастью, не испытывали ни капли сочувствия ни к чему исходившему из языческого мира греков и римлян; и только умирающей неоплатонической школе и языческим комментаторам, таким как Макробий и Симпликий и автор-энциклопедист Марциан Капелла, выпало на долю еще недолго поддерживать жизнь в традициях прошлого.

Но еще до того, как внешний враг пошел в наступление на Римскую империю, на греческую мысль уже обрушился свирепый натиск внутреннего врага. Главы церкви настаивали на узколобом, буквальном толковании каждого слога из Писания и с ужасом и презрением отвергали все, что нельзя было с ним примирить. Таким образом некоторые Отцы Церкви способствовали тому, что варварам удалось на тысячу лет повернуть время вспять, и прошли столетия, прежде чем человечество смогло хоть в какой-то мере исправить последствия их пагубных усилий и мысль начала освобождаться от оков, заключивших ее в дни, когда близился распад Древнего мира. Ни в одной другой отрасли знаний желание уничтожить все плоды греческой науки не проявилось столь ярко, как в отношении доктрин о форме Земли и движении планет. Перелистывая труды некоторых Отцов Церкви, нетрудно вообразить себе, что читаешь рассуждения каких-нибудь вавилонских жрецов, записанные за несколько тысяч лет до христианской эры; идеи точно те же, с той лишь разницей, что древневавилонский жрец не имел способов установить истину и не стал бы отвергать ее, если бы установил в результате астрономических наблюдений.

Сначала последователи апостолов не проявляли вражды к науке. Епископ Римский Климент I в своем послании к коринфянам, написанном около 96 года н. э., мимоходом упоминает об антиподах, живущих в части Земли, к которой никто от нас не может дойти и из которой никто не может дойти до нас; в начале той же главы он использует выражение, часто встречающееся в классических сочинениях, что «Солнце, Луна и танцующие звезды (ἀστέρων τε χοποί)по Божьему велению кружат в согласии, не уклоняясь от назначенных им пределов». В Александрии, где вожди христиан были знакомы с философскими рассуждениями Филона и неоплатоников, вполне естественно, что они не испытывали желания противопоставлять себя науке. Климент Александрийский (около 200 г. до н. э.), начинавший жизнь язычником, фактически первым взглянул на скинию и ее убранство как на аллегорическое представление всего мира, но это не сбило его с пути и не заставило отмести знания, полученные от греков. В южной части алтаря помещается лампада, показывающая движение семи планет, а средний светильник и три ответвления по обе ее стороны означают Солнце, проливающее свет на планеты. Золотые фигуры, каждая из которых имеет по шесть крыльев, изображают или Большую и Малую Медведицу, или, что более вероятно (по его мнению), два полушария, а ковчег, как он считает, обозначает Восьмерицу и умопостигаемый космос или Бога («Строматы», кн. 5, VI). Это стремление найти в Писании аллегорию дошло до крайности у Оригена (185—254), который был так же связан с александрийской школой мысли, и ему таким образом удалось избавиться от всего, что нельзя было привести в соответствие с языческим знанием, например с отделением воды, которая под твердью, от воды, которая над твердью, упомянутым в Книге Бытия, которое, по его мысли, обозначает, что мы должны отделить наш дух от бездны мрака, где обитает Враг со своими ангелами (гомилия на Бытие).

Однако подобного рода поучения пришлись не по вкусу тем, кто не хотел иметь ничего общего с чем бы то ни было из дохристианского мира и для кого даже «добродетели язычников суть блестящие пороки». Типичным представителем таких людей был Лактанций, первый и наихудший из противников шарообразности Земли, чьи семь книг о «Божественных установлениях» написаны, по-видимому, между 302 и 323 годами н. э. В третьей книге, озаглавленной «О ложной мудрости философов», 24-я глава посвящена насмешкам над доктриной шарообразной формы Земли и существования антиподов. Здесь нет необходимости вдаваться в подробности его рас-суждений об абсурдности веры в то, что существуют люди, ходящие вверх ногами, и в места, где дождь, град и снег падают вверх, и чудо света – висячие сады – меркнет по сравнению с полями, морями, городами и горами, висящими, по мнению философов, без всякой опоры. Он отметает аргумент мыслителей о том, что тяжелые тела стремятся к центру Земли, как недостойный даже серьезного рассмотрения, и прибавляет, что легко мог бы доказать множеством аргументов, что невозможно для небес быть ниже Земли, но не станет, так как почти подошел к концу своей книги и ему достаточно было перечислить лишь некоторые ложные доводы, из которых вполне можно себе представить качество остальных.

Более умеренных взглядов придерживался Василий, прозванный Великим, который написал пространное сочинение о шести днях творения около 360 года. Он не обрушивается с яростью на воззрения философов, как Лактанций; видимо, Василий был знаком с трудами Аристотеля и в целом выражался с известной мерой сдержанности и осторожности. Так, он знает, что существуют звезды около южного небесного полюса, невидимые для нас, и прекрасно понимает, что лето и зима зависят от движения Солнца по северной и южной половине зодиака («Беседы на Шестоднев», I, 4). Рассуждая о двух «великих светильниках», он говорит, что в действительности они имеют огромный размер, так как их видимая величина не изменяется, из какой части Земли на них ни смотреть; никто не находится ближе к Солнцу или дальше от него, будь то во время восхода, зенита или заката; а кроме того, Солнце освещает всю землю, в то время как остальные звезды дают лишь слабый свет (VI, 9—10). Но, даже зная о годовом движении Солнца, он не поддерживает мнение о сферической форме небес и не отрицает, что существует более одного неба; для этого Бытие слишком четко говорит о верхних водах; и Василий выдвигает идею, общую для святоотеческих писателей, что эти воды помещались над твердью, чтобы охлаждать ее и не давать миру сгореть в небесном огне (III, 3). Что касается формы Земли, то он говорит, что многие спорили, является ли Земля шаром, или цилиндром, или диском, или, может быть, она вогнутая в середине; но Моисей ничего не говорит ни об этом, ни об окружности Земли величиной в 180 000 стадиев, ни о чем-либо ином, чего нам знать не обязательно (IX, 1). Василий, видимо, был слишком здравомыслящим человеком, чтобы отрицать результаты научных изысканий, но и слишком робким, чтобы открыто выступить за них, так что в лучшем случае он всего лишь упоминает их без комментариев или старается показать, что христианин может разделять их, не опасаясь за свою веру. Однако, за исключением идеи о верхних водах, его, пожалуй, можно отнести к сравнительно непредвзято мыслящим людям.

Безжалостно буквальное толкование Писания с особым упорством продвигали главы сирийской церкви, которые слыхом не слыхивали ни о какой космогонии или системе мироздания, кроме описанной в Книге Бытие. Современник

Василия Кирилл Иерусалимский придает большое значение необходимости веры в реальное существование сверхнебесных вод («Катехизис», IX), а младший современник Василия Севериан, епископ Гавальский, выступает еще громче и подробнее в своих шести беседах о сотворении мира, где объясняет космологическую систему, кратко изложенную в первой главе Бытия. В первый день Бог сотворил небо, не то, что мы видим, но то, что располагается над ним, и в целом конструкция образует двухэтажное здание с крышей посередине и водой над ней. Как ангел есть бестелесный дух, так верхнее небо есть нематериальный огонь, а нижний огонь – материальный и по особому Божьему установлению посылает свой свет и тепло к нам вниз, а не вверх, как другие огни (I, 4). Нижнее небо было сотворено на второй день; это прозрачная застывшая вода, предназначенная для того, чтобы противостоять пламени Солнца и Луны и бессчетных звезд, быть полным огня и все же не растаять и не сгореть, по каковой причине снаружи предусмотрена вода. Эта вода пригодится в последний день, когда пойдет на то, чтобы потушить Солнце, Луну и звезды (II, 3—4). Небеса представляют собой не сферу, а шатер или кущу; «Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис., 40: 22); Писание говорит, что у него есть верх, которого нет у сферы, а также написано: «Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор» (Быт., 19: 23). Земля плоская, и Солнце ночью проходит не под ней, а через северные части, как бы скрытые стеной, и Севериан цитирует: «И заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит» (Еккл., 1:5). Когда Солнце смещается на юг, дни становятся короче и наступает зима, так как Солнцу требуется больше времени на его ночное путешествие (III, 5).

Начиная с тех времен форма мира в виде скинии стала общепризнанной среди святоотеческих авторов; так, Диодор, епископ Тарсийский (умер в 394 г.), который в своей книге «Против фатализма» выступает против тех атеистов, кто верит в геоцентрическую систему; он показывает, что Писание говорит нам, что есть два сотворенных неба, одно из которых пребывает вместе с Землей, а другое находится выше, и второе образует крышу, а первое образует крышу для Земли, но пол для верхнего неба. Небо имеет форму не сферы, но шатра или свода. Того же мнения придерживался и епископ Феодор Мопсуестийский из Киликии (умер около 428 г.), но его сочинение утеряно, и мы знаем лишь из насмешек более позднего автора Филопона, что он проповедовал теорию скинии и утверждал, что все звезды приводятся в движение ангелами. Примерно в то же время святой Иероним (комментарий к Иезекиилю, гл. 1 и 5) объясняет, что Иерусалим – пуп земли, и яростно обрушивается на тех, кто повторяет «глупую мудрость философов» и воображает, будто херувимы изображают два полушария, наше и антиподов.

В западной церкви в то время, видимо, преобладали несколько более разумные взгляды. Амвросий Медиоланский (умер в 397 г.) говорит, что для нас не имеет смысла знать что-либо о свойствах или положении Земли или состоит ли небо из четырех или пяти элементов («Шестоднев», I, 6); но все же он неоднократно говорит о небе как о сфере. Загнанный в угол вопросом, как может быть вода вне сферы, он несколько вяло высказывает догадку, что дом может быть круглым внутри и квадратным снаружи (II, 3), или же спрашивает, почему вода не может висеть в пространстве так же, как и тяжелая Земля, притом что ее предназначение, очевидно, состоит в том, чтобы не дать верхним областям сгореть в пламени эфира (II). Вполне естественно, что Августин (354—430), которого можно считать учеником Амвросия, выражается с такой же умеренностью, как и подобает человеку, который в юности изучал Платона и святого Павла. Касательно антиподов он говорит, что нет никаких исторических свидетельств их существования, но люди просто заключают, что противоположная сторона Земли, подвешенной в выпуклости неба, не может быть лишена жителей. Но даже если Земля является шаром, из этого не следует, что другая ее часть находится над водой или, даже если это так, что она населена; и слишком абсурдно воображать, будто люди с нашей стороны могли бы по безбрежному океану перебраться на другую или что тамошние жители могли произойти от Адама («О граде Божьем», кн. XVI, 9). В отношении небес Августин, как и его предшественники, был по рукам и ногам связан этой злополучной водой над твердью. Он говорит, что те, кто защищает существование этой воды, указывают, что Сатурн – наиболее холодная планета, хотя следовало бы ожидать, что он намного горячее Солнца, так как ежедневно проходит по гораздо более протяженной орбите, но Сатурн охлаждается водой над ним. Вода может находиться в состоянии пара, но в любом случае мы не должны сомневаться в том, что она есть, ибо авторитет Писания превышает способности человеческого разума («О Книге Бытия буквально», кн. II, 5). Он посвящает отдельную главу («О Бытии») форме небес, но не связывает себя никакими окончательными выводами, хотя, кажется, считает, что верящие в шарообразную форму мира не могут объяснить слов Писания о небесах. Но так или иначе, Августин, в отличие от Лактанция, не относился к греческой науке с презрением невежды; складывается впечатление, что ему хотелось уступить ей всякий раз, когда Писание не тянуло его в другую сторону, и во времена фанатизма и невежества это заслуживает уважения.

Итак, мы видим, что Отцы Церкви не все одинаково далеко заходили в своем осуждении греческой астрономии и что никто из них не потрудился подробно изложить систему, которая могла бы занять место ненавистных им учений языческих философов. Этот труд взял на себя человек, не занимавший высокого церковного поста, но много путешествовавший по суше и по морю и, может быть, поэтому настроенный более либерально в своих взглядах, нежели священнослужитель, не имевший такого преимущества. Он известен под именем Косма, прозванный Индикоплов, то есть плававший в Индию. Его книга «Христианская топография» содержит несколько фрагментов, проливающих свет на его биографию и дающих нам возможность установить дату ее написания. Вероятно, он был родом из Александрии и в первой части жизни занимался торговлей. Он сам говорит нам (пожалуй, без нужды), что был «невежествен в научных знаниях язычников», хотя, с другой стороны, ссылается на теорию эпициклов и тем самым лишает себя оправдания в своих глупых понятиях – оправдания, на которое он мог бы претендовать, будь он полным невеждой в александрийской науке. Косма Индикоплов путешествовал по Средиземному и Красному морям и Персидскому заливу, а однажды даже осмелился заплыть в страшный океан, по которому «невозможно плавать по причине многочисленных течений и плотных туманов, которые он посылает вверх, заслоняя лучи солнца, а также по причине его обширности». Одна из самых интересных частей его книги – та, где он описывает свои путешествия в Абиссинию и соседние страны. Так как он должен был достичь мест в пределах десяти градусов от экватора, это весьма удивительно, что ему удавалось закрывать глаза на факт шарообразной формы Земли. Его работа по «Христианской топографии» первоначально состояла из пяти книг, к которым затем прибавилось еще семь, чтобы разъяснить еще несколько моментов; по всей видимости, она была написана между 535 и 547 годами, так как события, случившиеся в эти годы, упоминаются в тексте как происходящие в то время, как автор о них пишет.

Первая книга направлена против тех, кто, желая исповедовать христианство, верит и воображает, подобно язычникам, что небеса имеют шаровидную форму. Косме кажется, что ему удалось разделаться с суточным движением небес тем доводом, что, судя по внешнему виду Млечного Пути, небо должно состоять более чем из одного элемента и, следовательно, должно совершать движение либо вверх, либо вниз, но ничего подобного никто никогда не наблюдал. Затем он задается вопросом, почему планеты иногда стоят на месте и даже возвращаются обратно. «Возможно, в ответ они приведут в причину те невидимые эпициклы, которые они воображают себе в виде повозок, на которых, по их утверждению, уносятся планеты. Но это измышление им не поможет, ибо тогда мы спросим: почему они нуждаются в повозках? Не потому ли, что они не способны двигаться сами? Если так, то почему вы утверждаете, что они обладают душой, и притом даже душой божественной? Или они все же они способны двигаться сами? Сама идея кажется мне смехотворной. И почему нет эпициклов у Луны и Солнца? Разве они того недостойны по причине низшего положения? Но так не могут говорить люди в здравом уме. Может быть, из-за недостатка пригодного материала Создатель не смог соорудить для них повозки? Пусть кара за этакое богохульство падет на ваши собственные головы».

Предполагаемое положение Земли в центре Вселенной в глазах Космы совершенно абсурдно, ведь Земля настолько невыразимо тяжела, что может упокоиться разве что на самом дне Вселенной. Тут же он выдает обычные низкопробные аргументы против существования антиподов, однако считает, что эти «бабьи сказки» не заслуживают многословных рассуждений. В примечании к своей четвертой книге он спрашивает, на какое из восьми или девяти небес (небесных сфер) язычников вознесся Христос и на какое надеются вознестись сами христиане? «Если та сфера, которая имеет движение, заставляет остальные вращаться вместе с собою с востока на запад, откуда берется движение семи планет в обратную сторону? Сферы ли это вращаются в обратную сторону или сами звезды? Если сферы, как они в одно и то же время могут двигаться и на запад, и на восток? А если звезды, то как они прокладывают свой путь сквозь небесные тела?» После этого Косма цитирует разные отрывки из Писания, дабы окончательно сокрушить тех христиан, которые желают слушать греческих философов («никто не может служить двум господам»), и напоследок спрашивает, как шаровидная Земля, расположенная в центре мира, могла возникнуть из воды на третий день творения и как она могла быть затоплена во времена Ноя.

Сам Косма придерживается мнения, что форму Вселенной можно узнать, изучая устройство скинии, которую Моисей построил в пустыне. Мы видели, что Севериан и другие уже высказывались о том, что Земля похожа формой на скинию, но Косма в подробностях развил их предположение и указал, что Моисей провозглашает внешнюю скинию образом видимого мира, в то время как Послание к евреям, объясняя устройство внутренней скинии, той, которая скрыта завесой, заявляет, что это образ Царства Небесного, а завеса – это твердь, делящая мир на две части, верхнюю и нижнюю. Стол хлебов предложения с его волнистым окаймлением обозначает Землю, окруженную океаном, а вторая внешняя граница, расположенная за первой, – другую Землю за океаном, при этом все остальные предметы, находящиеся в скинии, тоже имеют космографическое значение. Так как стол поставлен вдоль с востока на запад, мы узнаем, что Земля представляет собой плоский прямоугольник, длина которого вдвое больше ширины, и простирается длинной стороной с востока на запад. Океан, опоясывающий нашу землю, в свою очередь окружен другой землей, где помещался Рай и где жил человек до потопа, пока ковчег не доставил Ноя с его семьей и животными на нашу землю, а прежняя с тех пор стала недоступна вследствие невозможности переплыть океан. Стены неба представляют собой четыре перпендикулярные плоскости, соединенные с краями заокеанской земли, ее крыша в форме полуцилиндра опирается на северную и южную стены, и всю конструкцию в целом Косма уподобил своду бани, хотя на современный взгляд все это больше похоже на дорожный сундук с полукруглой крышкой. Конструкция разделена на два этажа твердью, которая образует пол для верхнего и потолок для нижнего этажа, причем нижняя часть – это обитель ангелов и людей до Судного дня, а верхняя – будущее жилище блаженных.

Земля, подножие Господа, находится в нижней части конструкции, а Солнце, Луна и звезды не прикреплены к бокам или крыше, но увлекаются в своем ходе под твердью ангелами, которые должны выполнять эту работу до последнего дня. Восход и заход Солнца требует особого объяснения. Конечно, Солнце не может проходить под землей, поэтому Косме пришлось предположить (вместе с Северианом), что ночью оно скрывается на севере. Цитируя тот же отрывок из Екклесиаста, Косма утверждает, что Земля на севере и западе гораздо выше, чем на юге и востоке, и хорошо известно, что корабли, ходящие на север и запад, называются копушами, потому что они поднимаются вверх и поэтому плывут медленнее, а возвращаясь, спускаются с высоты вниз и потому плывут быстрее. Тигр и Евфрат, текущие на юг, несут свои воды гораздо быстрее, чем Нил, который «бежит, можно сказать, вверх». На севере возвышается огромная конусообразная гора, за которой Солнце проходит ночью, и, поскольку Солнце во время этого прохода находится ближе или дальше от горы, нам соответственно кажется, будто оно проходит ближе к ее вершине или ближе к основанию; в первом случае ночи короткие и наступает лето, во втором ночи долгие и наступает зима. Ангелы перемещают все остальные небесные тела аналогичным образом по орбитам и проводят их за северной, возвышенной частью Земли, а затмения происходят оттого, что «оборот и ход светил совершается с небольшим наклоном».

Когда Косма закончил свои пять книг, его спросили, как Солнце может скрываться за северной частью Земли, если оно во много раз больше Земли? Поэтому он посвятил шестую книгу доказательству того, что Солнце на самом деле довольно мало, и нигде он не доказывает свою полную неспособность рассуждать о самых простых фактах так же убедительно, как в ней. Основываясь на том, что во время летнего солнцестояния тень человека в Антиохии или на Родосе (начало шестого климата Птолемея) на пол фута короче, чем в Византии (чуть дальше начала седьмого), он пришел к выводу, что Солнце «имеет размер двух климатов». Если в Мероэ человек не отбрасывает тени, в Сиене (на один климат дальше к северу) он отбрасывает тень на полфута к северу, а в Эфиопии (на один климат дальше к югу) – на пол фута к югу, то, следовательно, диаметр Солнца составляет два климата!

Такова была знаменитая система мира Космы Индикоплова. Он не был одним из глав церкви (даже неясно, был ли он православным или несторианином), и его книга, по всей видимости, никогда не пользовалась большим авторитетом. Самим фактом написания, так сказать, учебника на эту тему он приобрел определенную дурную известность; но хотя нельзя отрицать, что ему удалось проявить немалую оригинальность в выворачивании бесчисленного множества отрывков из Писания, которыми напичкана его книга, для доказательства собственных утверждений, все же в действительности такую же систему мироздания обозначили Отцы Церкви еще за двести лет до того. Это подтверждает и сам Косма, который в своей десятой книге приводит ряд цитат из святоотеческих писателей, особенно из Севериана. На бедного Коему обрушилось немало насмешек, но справедливости ради их следовало бы адресовать его предшественникам, которые злоупотребили авторитетом своего положения в церкви и своими литературными талантами ради распространения идей, которые в Греции были отброшены еще за восемьсот лет до того. Но за что Косма действительно заслуживает порицания, так это за то, что во время своих путешествий не заметил, что Земля – это шар.

Фанатики, мечтавшие искоренить, словно вредные сорняки, весь пышный цвет греческой науки, были, однако, не единственными на этом поле. Некоторые авторы даже тогда изучали труды греческих философов и не боялись принимать по крайней мере отдельные из их доктрин. Среди таких авторов был Иоанн Филопон, грамматик из Александрии, живший, по-видимому, примерно в конце VI века и написавший толкования на несколько сочинений Аристотеля, а также ряд трактатов, в которых выказал замечательную свободу мысли, чем, естественно, заработал себе репутацию еретика и в более поздние времена, разумеется, отправился бы на костер. В своей книге «О сотворении мира» он выступает против злоупотребления библейскими цитатами у Феодора Мопсуестийского, доказывающего, что небо не шаровидно (III, 10) или что звезды двигают ангелы, назначенные для выполнения этой задачи; и спрашивает, почему Бог не наделил звезды какой-либо движущей силой. Он заходит даже так далеко, что сравнивает эту силу со стремлением всех тел, тяжелых и легких, падать на землю. Однако в силу такой недостаточной ортодоксальности взгляды Филопона не могли оказать на его современников сколько-нибудь заметного влияния, и гораздо большую роль сыграло то, что очень толковые идеи об устройстве мира выразил человек, занимающий высокое положение в западной церкви, – епископ Севильский Исидор. Он родился около 570 года и стал епископом Севильи уже в 601 году, вероятно благодаря высоким связям своей семьи, но вскоре широко прославился ученостью и красноречием и дважды председательствовал на церковных соборах. Умер Исидор в 636 году. Среди его многочисленных сочинений есть один энциклопедический труд – Etymologiarum libri хх, в начале которого он перечисляет семь свободных искусств: грамматику, риторику, диалектику (тривиум) и арифметику, музыку, геометрию, астрономию (квадривиум), которые еще задолго до дней Исидора считались охватывающими все человеческие знания. Этот труд называется «Этимологии» (иногда «Начала»), потому что Исидор в основном объясняет значение слова или выражения исходя из его предполагаемого происхождения. Имея дело с рискованными темами, такими как форма мира и Земли, он сам не делает безапелляционных заявлений, а цитирует «философов», учивших тому или иному, но и не порицает их. При этом он неоднократно упоминает (например, XIII, 5; III, 31—32), что, согласно их учениям, небеса являются сферой, вращающейся вокруг своей оси, в центре которой находится Земля. Точно так же он трактует и шаровидную форму Земли, говоря в главе об Африке (XIV, 5, «О Ливии», 17): «Но, помимо трех частей шара (Азия, Европа, Африка), есть четвертая на юге за океаном, которая вследствие жара Солнца нам неизвестна и на окраинах которой, как говорят истории, живут антиподы». Существование четвертого континента часто постулировали географы древности, некоторые из них даже предполагали наличие двух других ойкумен в Западном полушарии, на севере и на юге от экватора; и весьма похвально, что Исидор не стал, как его предшественники, неистовствовать о греховности мнения, что на противоположной стороне Земли могут жить люди.

Исидор также написал трактат поменьше – «О природе вещей», где более подробно изложил некоторые темы, затронутые в большей работе, и здесь мы видим, что он занимает место посередине между «философами» и фанатичными Отцами Церкви. Небо – это сфера, которая совершает оборот за сутки (гл. XII), и, хотя Амвросий в своем «Шестодневе» говорит, что, по мнению философов, существует семь небес у семи планет, все же человеку в своей суетности не следует рассуждать об их числе. Огненную природу неба Господь Создатель умерил водами, чтобы пламя верхнего огня не сожгло нижележащие элементы. Поэтому он назвал круг нижнего неба твердью, поскольку оно поддерживает верхние воды (гл. XIII). Луна намного меньше Солнца (гл. XVI) и расположена ближе всего к нам; порядок планет таков: Луна, Меркурий, Венера, Солнце и т. д., они завершают свои круги за 8, 23, 9, 19, 15, 22 и 30 лет! Звезды (неподвижные) движутся вместе с миром, а не так, что они движутся, в то время как мир стоит (гл. XII). Какая странная смесь истины и заблуждений.

Но хотя такие просвещенные мыслители, как Филопон и Исидор, могли разделять некоторые учения Античности, представления о космографии вроде тех, что у Космы Индикоплова, продолжали процветать. Примерно в VII веке мы встречаем космографию, которую приписывают некоему Этику из Истрии. Это якобы сокращенный перевод греческого оригинала, написанного священником по имени Иероним; однако нам ничего не известно ни о предполагаемом авторе, ни о переводчике, который, весьма вероятно, сам и составил книгу. Он говорит поразительные вещи об Александре Македонском, Гоге и Магоге, кентаврах и минотаврах и людях с собачьими головами; на самом деле вся его книга читается как бред сумасшедшего. Но так как в Средние века она пользовалась значительным авторитетом, мы не можем вычеркнуть ее из нашего обзора космологических представлений того времени. Земля, конечно, плоская, Солнце тоже (оно называется столом – mensa solis), и каждое утро оно проходит через врата на востоке, чтобы осветить весь мир, а вечером проходит через врата на западе, чтобы за ночь вернуться к исходной точке через юг (!), скрытое тем временем густым туманом, который закрывает его от нас, но позволяет части его света падать на Луну и звезды. Под Землей находится пучина великих вод. Небеса раскинуты над Землей, как оболочка, и окружают Солнце, Луну и звезды, все они свободно перемещаются и отделены им от шести верхних небес, обители небесного воинства.

Другой географ конца VII века, «анонимный географ из Равенны», сочинение которого в основном носит статистический характер, смотрит на мир практически так же, как святоотеческие авторы. На западе мир ограничен океаном, на востоке – бескрайней пустыней, которая даже Александра Македонского заставила повернуть назад. Солнце освещает весь мир одновременно. На севере, за океаном, возвышаются большие горы, помещенные туда Богом как завеса, за которой скрываются Солнце и Луна. Некоторые отрицают существование этих гор и спрашивают, видел ли их кто-нибудь вообще, однако совершенно понятно, что Творец сделал их недоступными, чтобы человечество ничего о них не узнало.

Это, однако, последний достойный упоминания автор, который упорно отказывался следовать здравому смыслу. Несомненно, на протяжении всего Средневековья оставались священнослужители, считавшие идею шарообразности Земли кощунством, и даже среди тех, кто ее признавал, очень немногие имели смелость открыто заявить, что нет ничего немыслимого в предположении, что на другой стороне шара тоже могут жить люди. Но в тишине и покое монастырей задолго до равеннского географа устоялась практика изучения древних латинских авторов, и геоцентрическая система медленно, но неуклонно начала занимать свое прежнее место в разряде общепринятых фактов. Следующая после Исидора выдающаяся фигура среди авторов Средневековья – Беда Достопочтенный, который следовал за своим предшественником во взглядах о мире. Беда родился около 673 года на севере Англии и провел большую часть жизни в двух тамошних монастырях, куда их основатели привезли из Рима значительное количество книг, и он с умом воспользовался ими при подготовке своих многочисленных трудов. Так высока была репутация, которую он этими трудами приобрел, что через много лет после его смерти (и даже четыре или пять столетий спустя) появлялись поддельные трактаты, которые подсовывались читателям под видом сочинений великого английского монаха, которого потомки удостоили прозвищем Достопочтенный в знак своего восхищения. Однако отделить ложные трактаты от подлинных можно довольно просто, тем более что Беда за четыре года до смерти (случившейся около 735 года) составил список своих сочинений и приложил его к своей знаменитой «Церковной истории».

К числу не вызывающих сомнения сочинений Беды относится трактат De natura rerum, «О природе вещей», который в параграфе 51 рассуждает о звездах, Земле и ее областях, громе, землетрясениях и тому подобном. Содержание взято из Плиния, часто почти дословно; там прямо сказано и о шарообразной форме Земли, и о порядке семи планет, кружащих вокруг нее, о том, что Солнце гораздо больше Земли, и тому подобных фактах. Но Беда, конечно, не мог исключить из книги злополучную воду вокруг небес и привычное объяснение ее существования (гл. VII), хотя Плиний об этом не упоминает и Беда говорит, что небо является сферой. В другой, гораздо более пространной книге Беда рассуждает о хронологии (De temporum ratione, «Об исчислении времени») и показывает хорошее знание годового движения Солнца и других основных небесных явлений. Относительно поясов Земли (гл. XXXIV) он говорит, что лишь два из них могут быть населены, а с баснями об антиподах нельзя согласиться, так как никто никогда не слышал и не читал ни о ком, кто бы пересек жаркий пояс и обнаружил, что человеческие существа обитают и за его пределами.

Стоило проявлять очень большую осторожность, говоря об антиподах, и это подтверждает тот факт, что ирландскому священнику VIII века Фергилю, более известному под именем Вергилия Зальцбургского, грозила по этой причине гибель. Сначала он был настоятелем монастыря Ахабо (в нынешнем графстве Лиишь) и отправился в Святую землю около 745 года, но не доехал дальше Зальцбурга, где стал настоятелем собора Святого Петра. В 748 году у него возник конфликт с Бонифацием, главой миссионерских церквей Германии, насчет действительности крещения, которое совершает священник, не знающий латыни, и Бонифаций, докладывая об этом римскому папе (Захарии), воспользовался шансом пожаловаться на Вергилия, который в своих лекциях учил, что существует «другой мир и другие люди под землей». Захарий ответил, что Бонифаций должен созвать собор и отлучить Вергилия от церкви, если он действительно учил такому. Неизвестно, были ли какие-то меры приняты против Вергилия, но так или иначе он не мог быть осужден по обвинению в ереси, раз в 767 году стал епископом Зальцбурга (когда и Бонифаций, и Захарий были давно мертвы) и руководил этой епархией до самой смерти в 784 или 785 году. Труды его не сохранились, и мы ничего не знаем о его учениях, за исключением приведенных выше слов из ответа папы, к которому в одном варианте добавляется, что у другого мира под нашим есть свое Солнце и Луна. Но это, вероятно, незначительная поправка, сделанная каким-то переписчиком, чтобы подчеркнуть скандальную ересь Вергилия, и у нас нет никаких сомнений, что Вергилий просто учил о существовании антиподов. И в конце концов, нет ничего такого уж удивительного в том, что ирландский монах знал о шарообразной форме Земли. Помимо того, что многие ирландские монастыри были центрами культуры и образования, где в то время, когда непроглядный мрак покрывал большую часть континента и в меньшей степени Англии, изучались изобразительное искусство и классическая литература; вдобавок самоотверженные миссионеры еще до Вергилия распространили свет христианства вплоть до самых северных Оркнейских островов, а биограф святого Колумбы Адамнан лично общался с Аркульфом, который совершил паломничество в Святую землю. Непреложный факт шарообразности Земли, утверждаемый греческими и римскими писателями, со всей ясностью следует из сравнения заметок этих путешественников, чей опыт распространялся на 25 градусов широты. В последующем столетии мы находим еще одного знаменитого ирландца – Дикуила, который в 825 году закончил свой географический сборник Liber de mensura orbis terrae, «Книга об измерении круга земель». Хотя он ничего не говорит о форме Земли, он рассказывает об ирландских миссионерах, которые за тридцать лет до того побывали на острове Туле (здесь это, вне всяких сомнений, означает Исландию), где видели Солнце, едва скрытое в полночь в середине лета, как будто немного зашедшее за холмы, так что ночью было почти так же светло, как в разгар дня, «и я полагаю, что во время зимнего солнцестояния и сопутствующие дни Солнце на Туле поднимается лишь на очень короткое время, когда в середине Земли стоит полдень». Следовательно, Дикуил должен был ясно понимать явления «наклонной сферы».

Как бы опасно ни было заявлять о том, что в недоступной части Земли обитают человеческие существа – существа, которые не могли считаться потомками Адама и искупленными смертью Христа, мысль о неизбежном противостоянии религии и светского образования быстро теряла популярность, и к тому времени среди образованных людей стало довольно обычным признавать, что Земля является шаром. Тем не менее некоторые предпочитали умалчивать об этом, например аббат Фульдский и затем архиепископ Майнцский Рабан Мавр (умер в 856 г.), который, хотя и сделал немало для поощрения изучения классических трудов, в своей энциклопедической работе De universo, «О Вселенной», говорит лишь, что Земля находится в центре мира (XII, 1). Обитаемые земли, говорит он, называются orbis «от округлости круга, потому что они подобны колесу» (XII, 2); но он считает необходимым предположить, что они имеют квадратную форму, поскольку Писание говорит о четырех углах, и ему приходится выкручиваться, чтобы объяснить, почему горизонт круглый. Однако он ссылается на четвертую книгу Евклида и, по-видимому, считает, что ситуацию можно спасти квадратом, вписанным в круг. Однако его утверждение, что у неба есть две двери, восточная и западная, в которые входит Солнце (IX, 5), выглядит так, как если бы он фактически разделял точку зрения святоотеческих авторов. Но когда на папский престол под именем Сильвестр II взошел выдающийся математик Герберт Реймский (в 999 г., умер в 1003 г.), последователи Лактанция остались не у дел. Пример Беды, который открыто учил о шарообразности Земли, принес свои плоды, как и, разумеется, пример папы, знакомого с научными трудами древних, который в молодости конструировал небесные и земные глобусы как наглядные пособия для лекций по астрономии и имел обыкновение обменивать их на рукописи латинских классиков. Человечество продолжало расширять свой кругозор путем распространения географических знаний благодаря сношениям с арабами в Испании, с одной стороны, и путешествиям и приключениям жителей Севера – с другой. Адам Бременский (около 1076 г.), чья хроника представляет большую важность для изучения истории его эпохи, не имеет ничего общего с сочинениями Космы или анонимного равеннского географа; он прекрасно понимает причину неравной продолжительности дня и ночи на разных широтах и выказывает себя способным учеником Беды Достопочтенного. Карты того периода также отмечают значительный шаг вперед.

Помимо обычных карт в виде колеса или карт Т и О, называемых так благодаря их форме в виде вписанной в круг буквы Т (Азия находится над горизонтальной чертой Т, а вертикальная черта изображает Средиземное море), мы встречаем и более сложные. Они в большинстве основаны на построениях Беата, испанского священника, жившего в конце VIII века; на них Африка не доходит до экватора и нет никаких признаков антиподов, но при этом и ничего противоречащего округлости Земли; и шаг за шагом, по мере того как составители карт все лучше разбирались в древних трудах по географии, они делали все более смелые попытки в изображении Земли.

Примерно с IX века можно считать, что шарообразность Земли и геоцентрическая система планетных движений снова заняли то место, которые они занимали у философов Греции со времен Платона. Труды этих философов еще не были известны на Западе, где после V века греческий язык был неизвестен; однако сочинения Плиния, Халкидия, Макробия и Марциана Капеллы предоставили немало информации тем, кто их читал, и со времен Карла Великого (768—814) римская литература быстро приобретала все большую известность. У нас есть две работы неизвестной даты создания, основанные на этих трудах. Они подписаны именем Беды Достопочтенного, но, безусловно, появились гораздо позже и не включены в современное издание его сочинений. Одна из них озаглавлена «Книга об устройстве мира небесного и земного», и едва ли кто-либо мог подумать, что она действительно написана Бедой, ведь автор цитирует его и несколько раз ссылается на хроники Карла Великого, так что в любом случае она не могла быть написана прежде 814 года. У автора неплохие общие знания в вопросе небесных феноменов, насколько их можно было почерпнуть из книг вышеупомянутых авторов, но не более того. Шарообразность Земли он доказывает разной продолжительностью дня на разных широтах, а также тем, что небесные явления происходят неодновременно в разных местностях. Он говорит, что Платон вслед за египтянами помещал орбиту Солнца сразу за орбитой Луны, но сам, видимо, придерживается мнения, что Венера и Меркурий иногда проходят над Солнцем, а иногда под ним, так как в истории Карла написано, что Меркурий в течение девяти дней был виден как пятнышко на Солнце, хотя из-за облачности не удалось заметить ни вступления Солнца в его тень, ни выступления оттуда. Когда Венера и Меркурий находятся ниже Солнца, они видны днем, и автор предполагает, что звезда, которую видели на похоронах Цезаря, была Венерой. Также приводятся пределы планет по широте. Автор выказывает некоторую независимость от своих авторитетов, так как добавляет щедрую горсть астрологии, а затем еще больше, излагая разнообразные теории того времени о неизбежных «наднебесных водах». Одна из них состоит в том, что на внешней поверхности неба есть углубления, в которых может находиться вода (как на поверхности Земли), и, несмотря на быстрое вращение небес, она не вытекает, так же как вода остается в сосуде, если его быстро вертеть! Другая заключается в том, что эта вода всего лишь пар, подобный облакам; третья в том, что она заморожена по причине большой удаленности от Солнца, главного источника тепла, и что Сатурн называют самым холодным светилом, потому что он ближе всего к воде. Но вода удерживается там просто силой Бога для остужения небес, а выше располагаются духовные небеса, где обитают ангельские чины.

Другая работа, которую прежде причисляли к сочинениям Беды, называется Περὶ διδάξεων sive elementorum philosophiae libri IV. Ее приписывали Вильгельму Конхезию, норманну первой половины XII века, и в любом случае она не могла быть написана намного раньше, так как в ней проявилась свобода мысли, невозможная в дни Беды. Это особенно верно в отношении вопроса, существует ли вода выше эфира. Цитируя отрывок из Книги Бытия о воде над твердью, автор говорит, что он идет против здравого смысла, ведь если это лед, то он тяжел и тогда ему следовало бы находиться на Земле, а если вода, то, находясь рядом с огнем, она либо потушила бы его, либо испарилась бы от огня, ведь мы не предполагаем между ними никакой границы. Воздух называется твердью, потому что он укрепляет земные вещи и управляет ими, а над ним помещается вода в виде облаков, которые отличаются от воды, находящейся ниже воздуха. «Хотя мы склонны думать, что это сказано более аллегорически, нежели буквально». Обращаясь к планетам, автор показывает знакомство с различными взглядами на местоположение солнечной орбиты. Он отвергает идею, что Солнце помещено сразу за Луной с той целью, чтобы жар и сухость Солнца противодействовали холоду и влажности Луны, которые в противном случае могли бы стать чрезмерными по причине близости к Земле. А также и идею, что Солнце должно находиться рядом с Луной, потому что Луна им освещается. Но так как Солнце, Венера и Меркурий обходят зодиак почти за один и тот же период, их орбиты должны быть практически равны по размеру и не содержаться одна внутри другой, а пересекаться друг с другом. Солнце в восемь раз больше Земли. Воздух достигает Луны; выше находится эфир или огонь, настолько тонкий, что может гореть, только если смешается с чем-то влажным и плотным; а Солнце и звезды состоят не из одного огня, но и из других элементов, хотя огонь среди них главный. Во всем этом нет ничего нового.

Что же касается Земли, то, по словам автора, она находится в середине, как желток в яйце, а вокруг нее вода, как белок вокруг желтка; вокруг воды воздух, как пленка вокруг белка, и, наконец, снаружи огонь, как скорлупа. Два пояса с умеренным климатом обитаемы, но мы полагаем, что лишь один населен людьми. «Но так как философы рассуждают о жителях обоих поясов, но не потому, что они существуют, а потому, что могут существовать, мы изложим то, что считаем существующим, исходя из наших философских книг». Пояс, в котором мы живем, состоит из двух частей, одну населяем мы, а другую – наши антиподы, подобным же образом и другой обитаемый пояс состоит из двух частей, из которых верхняя относится к нашим anthei, а нижняя – к их антиподам. Таким образом, у нас и наших антиподов лето и зима наступают одновременно, но, когда у нас день, у них ночь. Другими словами, автор придерживается старинной идеи о четырех ойкуменах, но использует слово «антиподы» в непривычном смысле, имея в виду людей, живущих в нашем полушарии, но в 180° от нас по долготе.

Примерно в то же время появляется Imago mundi, «Изображение мира» Гонория Августодунского, своего рода краткая энциклопедия первой половины XII века. Космографическая часть заимствована у Плиния, но с необходимыми добавлениями, чтобы удовлетворить вкус средневековых читателей. Как полагается, упомянуты две небесные двери, хоть они и не вписываются в геоцентрическую систему мира. Верхнее небо называется твердью; оно имеет форму шара, со всех сторон украшено круглыми огненными звездами, за его пределами вода в виде облаков, выше ее духовное небо, неизвестное человеку, где расположены девять уровней ангельских обителей. Там находится Рай Раев, куда восходят души святых, и это то самое небо, которое было создано вначале вместе с землей. В центре земли находится ад, описанный довольно подробно. Где находится чистилище, автор, похоже, не знает.

Сочинение Гонория нашло нескольких подражателей в прозе и стихах, среди вторых мы встречаем Image du monde («Образ мира»), написанный в 1245 году неким Омоном (иначе неизвестным), который упоминает среди своих источников Гонория и Вильгельма Конхезия. В книге излагаются подобные же идеи. Птолемей, царь Египта, изобрел часы и различные инструменты и написал несколько книг, одна из которых называется «Альмагест». Существует два неба, хрустальное и эмпирей; в последнем обитают ангелы, и из него были изгнаны демоны. Дети по причине своей невинности способны расслышать небесную музыку. Воздух неба называется эфиром, из него образованы тела ангелов. О системе планет автор ничего не говорит.

Склонность к энциклопедическим сочинениям особо заметно проявилась в XIII веке, на что в большой степени повлияло знакомство с трудами Аристотеля, которые наконец-то начали распространяться в западных странах. Примерно в середине XII века во Францию из Испании пришли арабские переводы Аристотеля, а вместе с ними и комментарии Александра и Симпликия и произведения других греческих философов. Им требовался перевод на латинский язык; и хотя переводы оказались не очень точными, пройдя через сирийский и арабский языки, прежде чем облачиться в латынь, все же им удалось открыть перед восхищенным миром сокровищницу греческой мысли. Сначала церковь была враждебна к этому движению, что было естественной реакцией на массу мистических, псевдонеоплатонических и арабских рассуждений, ввозимых под прикрытием трактатов Аристотеля; и на Парижском соборе, состоявшемся в 1209 году, было объявлено, что в Париже не разрешается ни публично, ни в частном порядке читать книги Аристотеля по натурфилософии и комментарии к ним. В 1215 году запрет был подтвержден в статутах Парижского университета. Но мало-помалу страхи церкви сошли на нет, так что в 1254 году вышли официальные предписания о том, сколько часов следует уделять объяснению физических трактатов Аристотеля; и с тех пор аристотелевская натурфилософия почти на четыре столетия твердо обосновалась в Парижском университете, да и в любом другом учебном заведении. Свежие переводы были сделаны еще раньше по приказу императора Фридриха II; вскоре появились и другие, сделанные непосредственно с греческого оригинала, по просьбе Альберта Великого (1193—1280) и его ученика Фомы Аквинского (1227—1274), и вскоре Аристотель стал признанным союзником богословов. Альберт и Фома своими трудами значительно способствовали распространению знаний об античной науке, как и колоссальная энциклопедия Винсента из Бове (Speculum naturale, «Зерцало природное», завершенная в 1256 году), сыгравшая в этом процессе большую роль.

Наиболее представительным писателем среди схоластов является Фома Аквинский, и среди его трудов есть один особый, о котором мы не можем здесь не упомянуть. Это комментарий к книге Аристотеля «О небе», и он написан в духе, который свидетельствует об огромном шаге от тьмы к свету, сделанном незадолго до того. Хотя Аквинат глубоко убежден, что откровение – гораздо более важный источник знаний, чем разум человека, он все же считает и то и другое двумя различными и отдельными путями к истине; и поэтому в разъяснении Аристотеля он никогда не тревожится из-за расхождений между доктринами античного автора и Библии, но предполагает, что в конечном счете они оба исходят из одного источника. Его толкования читать очень интересно, они гораздо яснее, чем у Симпликия, с которым Фома Аквинский хорошо знаком и часто цитирует его наряду с трудами Платона, Птолемея и прочих. Везде, где необходимо, он указывает, что философы после Аристотеля придерживались иных взглядов, например в замене гомоцентрических сфер эпициклами или в отношении движения сферы звезд, которую Аристотель считает наивысшей, тогда как более поздние астрономы утверждают, что сфера неподвижных звезд обладает некоторым собственным движением (то есть прецессией), по каковой причине они помещают над ней другую сферу, которой приписывают первое движение. Говоря, что Земля находится в покое в центре мира, он цитирует доводы Птолемея в пользу этого постулата.

Здесь можно упомянуть и другого, гораздо более скромного писателя, так как его небольшой «Трактат о сфере» оставался главным учебником по элементарной астрономии в течение почти четырех веков. Мы почти ничего не знаем о жизни Иоанна Сакробоско, или Иоанна из Святого Леса, за исключением того, что он умер в Париже в 1256 году. Он цитирует Птолемея и Аль-Фергани (последний был переведен в середине XII века) и описывает экванты, деференты и эпициклы, будучи первым европейским писателем Средних веков, который хотя бы вкратце изложил птолемеевскую систему движения планет. После долгого и безмятежного царствования Плиния и Марциана Капеллы Птолемей наконец-то начал снова выдвигаться на первый план.

Но подавляющее большинство схоластов не выходило за пределы Аристотеля, который считался альфой и омегой мудрости и образования. Был, однако, один человек, которого роль простого раба Аристотеля устраивала не больше, чем александрийских мыслителей. Роджер Бэкон (1214– 1294) в своем Opus Majus, «Большом труде», показывает детальное знакомство с литературой греков и арабов. Однако в противовес общей тенденции предыдущей тысячи лет он не считает достаточным написать многословные комментарии к сочинениям древних авторитетов: он способен мыслить самостоятельно, и он особо подчеркивает важность опыта, так как именно опыт дает единственный шанс вывести науку из младенческого состояния, в котором она до сих пор пребывает, и Бэкон полностью это осознает. Доктора богословия вслед за античными писателями тоже размышляли об опыте как о единственном безопасном путеводителе в видимом мире. Но это начиналось и заканчивалось одними разговорами; они не открыли ни одного нового факта в натурфилософии, не определили значения ни одной астрономической константы. Роджер Бэкон был человеком иного склада, и, если бы он жил в более благоприятные времена, он, несомненно, открыл бы новую эру в истории науки, а не оставался бы лишь гласом вопиющего в пустыне, чей замечательный труд пролежал в рукописи почти пятьсот лет, прежде чем был напечатан. Его целью было реформировать философию природы, лишив ее слепого поклонения авторитетам и утвердив важность математических исследований. Поскольку он был всего лишь бедным преследуемым ученым, у него не было способов осуществить свои замыслы; но его трактат о перспективе показывает, на что он был способен и что мог бы совершить, если бы ходил в любимчиках церкви, а в ее пленниках. В своих общих представлениях о Вселенной он следовал за Птолемеем, и поэтому мы здесь лишь коротко упомянем об одном или двух его тезисах. Бэкон отмечает, что Земля – лишь незначительная точка в центре огромного неба; согласно Аль-Фергани, наименьшая звезда больше Земли, звезда шестой величины в 18 раз больше, звезда первой величины – в 107, а Солнце – в 170 раз больше (по объему). Птолемей показал, что путешествие звезды по небу (то есть прецессия) занимает 36 000 лет, в то время как человек может обойти вокруг Земли менее чем за три года. Любопытно, что в главе, посвященной географии, он довольно подробно рассматривает вопрос о том, насколько большая часть Земли покрыта морем, и на основе высказываний Аристотеля, Сенеки и Птолемея приходит к выводу, что океан между восточным побережьем Азии и Европы не очень широк. Эту часть сочинения Бэкона почти буквально переписал кардинал Петр д’Альи в своем Imago mundi, «Изображении мира» (написанном в 1410 г., впервые напечатанном в 1490 г.), без каких-либо ссылок на Бэкона; его цитировал Колумб в своем письме с Эспаньолы двум испанским монархам в 1498 году, и оно, видимо, произвело на него очень сильное впечатление. Приятно думать, что гонимый английский монах, к тому времени уже двести лет пролежавший в могиле, смог протянуть ему крепкую руку помощи в расширении горизонтов человечества.

Читателя Роджера Бэкона не может не поразить огромное различие между ним и Отцами Церкви. В то время как они не щадили сил, стараясь оправдать самое буквальное толкование Библии до последней буквы, Роджер Бэкон бесстрашно указывает на трудности в разных отрывках Ветхого Завета и настоятельно подчеркивает, что единственный способ преодолеть их – это тщательное изучение науки, чего Отцы Церкви сделать не сумели. В качестве примеров он приводит первую главу Бытия, Солнце, остановившееся по просьбе Иисуса Навина, и солнечную тень, возвратившуюся на десять ступеней, по которым она сходила (Ис., 38: 8), а также утверждение святого Иеронима (толкование на Исаию), что в Орионе двадцать две звезды, девять из которых третьей, девять – четвертой, а остальные – пятой величины, что не согласуется с восьмой книгой «Альмагеста».

Но хотя труды Птолемея были знакомы немногим просвещенным людям, таким как Фома Аквинский и Роджер Бэкон, они, разумеется, оставались совершенно неизвестны даже самым выдающимся людям XIII века. Этот факт хорошо виден на примере космографических идей Данте, чья «Божественная комедия» выражает преобладавшие в его время (около 1300 г.) взгляды на устройство мира. Вообще говоря, довольно рискованно делать выводы о состоянии научных знаний эпохи по астрономическим намекам в поэзии, но в случае Данте это вполне допустимо, ведь в «Комедии», как и в других своих произведениях, он выказывает прекрасное знакомство с доступными на тот момент данными. Он был учеником Брунетто Латини, который во время пребывания во Франции с 1260 примерно до 1267 года заразился господствовавшей там энциклопедической манией и составил свой знаменитый труд Li livres dou tresor на северофранцузском языке. Как и все остальные книги такого рода, это просто компиляция сведений из классических и средневековых источников, астрономическая часть которой весьма бедна. Хотя Данте, безусловно, изучал устройство мира глубже, чем Брунетто, ни одно из его произведений не свидетельствует о каком-либо знакомстве с «Синтаксисом» Птолемея, зато больше всего он преуспел в изучении Аристотеля (с комментариями Фомы Аквинского), Плиния и особенно Аль-Фергани. Он начал писать энциклопедический труд Convito, то есть «Пир», который должен был включить в себя четырнадцать книг, но закончил, однако, лишь четыре. В нем Данте более систематически изложил свои космологические идеи, приправленные доброй порцией астрологии и прочих фантазий.

В величественной поэме Данте Ад представляет собой воронкообразную пропасть, достигающую центра Земли. На ее склонах концентрическими кругами постепенно уменьшающегося диаметра расположены места наказания грешников, так что наихудшие из них находятся ближе к вершине перевернутого конуса, где в самом центре земного шара пребывает Люцифер. Когда Данте и его проводник Вергилий проходят дно пропасти и продолжают свой путь прямо, Данте оглядывается и видит Люцифера вверх ногами, и проводник поясняет ему, что теперь они начали свое восхождение на другую сторону Земли. Чистилище – это большая конусообразная гора, возвышающаяся над безбрежным океаном в точке, диаметрально противоположной Иерусалиму в самой середине суши. Пройдя через семь уступов горы и достигнув земного рая на вершине, поэт наконец получает позволение подняться сквозь небесные сферы. Их, конечно, десять числом, во-первых, небо Луны (до которого доходит голубой воздух), затем небеса Меркурия, Венеры (до которой достигает тень Земли), Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна. В каждом из этих небес Данте являются души, хотя и не пребывающие там постоянно, по-видимому, чтобы проиллюстрировать ему постепенно возрастающую славу, которой они признаны достойными, и указать на свои прежние характеры и темпераменты, находившиеся под преобладающим влиянием одной из семи планет. Восьмое небо – сфера неподвижных звезд, девятое – сфера Перводвигателя, скорость которого практически не поддается осмыслению по причине страстного желания каждой его части соединиться с самым божественным, успокоительным небом – десятым, то есть Эмпиреем, жилищем Божества. Девять сфер приводятся в движение тремя триадами ангельских существ (интеллектов), Серафимы управляют Перводвигателем, Херувимы – неподвижными звездами, Престолы – сферой Сатурна, и так далее вплоть до сферы Луны, за которую отвечают ангелы. В одиннадцатой песне «Чистилища» (108) содержится явный намек на прецессию равноденствий, или, как в то время считалось, прецессию сферы неподвижных звезд: «…и то, как звездный кружится чертог». Мы встречаем лишь одну краткую отсылку к эпициклам, иначе же говорится, что планеты просто движутся в плоскости эклиптики. Любопытно прочесть о движении Солнца, что оно идет по спирали, как в старину говорил в «Тимее» Платон. Еще одного старого знакомого мы встречаем в утверждении, что сфера Луны движется медленнее всего.

Данте на протяжении всей своей жизни продолжал питать глубокий интерес к космографии. В 1320 году, за год до смерти, он прочел лекцию «О воде и суще», дабы опровергнуть мнение, порой встречавшееся в Средние века и даже позже, что вода и суша не образуют части одного и того же земного шара, а Земля состоит из сферы суши и сферы воды с несовпадающими центрами.

На этом можно закончить наш обзор средневековой космологии. Данте умер в 1321 году, почти через тысячу лет после того, как император Константин сделал христианство государственной религией Римской империи. Это был долгий период полного застоя, к концу которого человечество с точки зрения культуры оказалось ровно в том же месте, что и в самом начале, и даже, может быть, отступило назад, так как греческая наука, философия и поэзия были еще очень мало известны на Западе, поэтому невозможно было и помыслить о серьезной попытке продолжить строительство здания на заложенном ими фундаменте. На протяжении многих веков люди вяло пережевывали первую главу Бытия; затем неохотно стали прислушиваться к компиляторам вроде Плиния и Марциана Капеллы; наконец, они открыли Аристотеля и почти сразу же возвели его на пьедестал, как непогрешимый светоч.

Но на Востоке свет, когда-то сиявший из Греции, не гас на такой долгий срок. Его пламя поддерживал тот самый народ, которому, казалось бы, суждено было растоптать всякую цивилизацию, как когда-то гунны сделали в Европе; и первый импульс, в итоге пробудивший Запад, пришел от арабов. Теперь нам предстоит повернуть назад и узнать, как восточные народы воспользовались сокровищницей мысли, которую они обрели в странах, оказавшихся под их владычеством.