Глава одиннадцатая
Крыло Скарабеев
Хозяева мертвых, сиречь некроманты, живут точно собаки, безродные псы, нарушающие законы Шестерых, преступающие через чужие жизни, наделяющие жизнью то, что уже мертво. Они против мира, что есть у нас благодаря великим волшебникам и желают лишь хаоса и власти, и юг захвачен ими. Их цель – превратить Единое королевство в кладбище и повелевать костями. Они не помогают людям, не имеют сострадания, не ощущают любовь и никогда не сомневаются в том, что делают. Нет более мерзких существ, чем они.
Почтенный Даус, профессор Каренского университета. 125 год до начала Катаклизма
Она находилась в маленьком ромбовидном дворике, окруженном со всех сторон высокими стенами. За спиной была решетка, которую Кария закрыла, стоило лишь девушке войти на территорию крыла Скарабеев.
Через тридцать шагов двор заканчивался проемом, ведущим к…
Впрочем, Шерон не знала, куда он ведет, и не спешила проверять. Прежде чем бросать в море камень и тревожить уин, стоит подготовить гарпун.
Одна из ее игральных костей, точно собака, сторожила проем, другая не отставала от девушки, каталась за ней, словно привязанная, чем, наверное, будоражила зрителей.
А зрители присутствовали. Шерон знала, что на стенах находятся солдаты и они (возможно, вместе с дамами, что ее сюда привели) наблюдают за каждым движением указывающей.
Ее жизнь оказалась предопределена с самого рождения. Как и большинство женщин Нимада, она должна была растить детей, прясть шерсть, ездить на осенние ярмарки, чинить сети, приводить дом в порядок к долгим темным зимам и ждать мужа, ушедшего на промысел в море.
Девочка готовилась к этому. Ее готовили. Мать, пока не ушла на ту сторону, оставив с отцом. И он тоже старался, нашел Аушу, тогда еще совсем не старую и здоровую, согласившуюся заботиться о ребенке.
Но все изменилось, когда в Шерон проснулся дар и за ней пришел Йозеф.
Она научилась писать, читать и благодаря книгам узнала о целом мире. Учитель рассказал о правилах, что действуют ночью, и том, как войти в дом с синими фонарями и выйти из него живой. А еще он тренировал ее память, заставлял заучивать целыми страницами порой совершенно странные и абсолютно ненужные вещи (которые потом не раз и не два спасали ей жизнь во время ночных дежурств на пустых, увитых дождем улицах Нимада).
Теперь Шерон была как никогда благодарна наставнику за все его старания. За то, что в ней жил опыт указывающих, накопленный и бережно сохраненный поколениями, существовавшими до нее.
Сейчас она держала в уме сложную схему, одну из тех «странных вещей», что когда-то Йозеф убедил ее запомнить.
– Это важно, – сказал он, заваривая горький девясил и рассеянно помешивая ложкой в котелке, поглядывая, как девочка-подросток склонила голову над старой, пожелтевшей бумагой.
– Клара сказала, что столь сложные конструкции не использовались на Летосе уже сотни лет. Мы ловим заблудившихся не позднее трех-четырех дней с момента их появления. Обычно раньше. А это… это же для тех, кто существует в мире живых долгие годы.
– Клара… – вздохнул старик. – Вечно она портит молодежь тем, что изучать некоторые вещи не надо, потому что они не пригодятся. Ты уже входила в дома с синим огнем, Шерон. И должна понимать, что не всегда все получается так, как задумано. Зимой, когда дороги закрыты, на дальних фермах может случиться что угодно, и мы обычно узнаем об этом к поздней весне. Пока людям везет, но следует учитывать и плохой исход. Даже если этот опыт не пригодится тебе, возможно, он спасет жизнь тому, кто станет твоим учеником. Так что смотри внимательно, а потом зарисуй.
– А если я допущу ошибку? – Она знала, что Йозеф не терпит, когда она ошибалась.
– Если так случится, ты нарисуешь ее еще раз. И еще. Пока не запомнишь.
И девочка запомнила, хотя для этого потребовалось почти пять месяцев. Но даже сейчас, спустя годы, Шерон прекрасно знала, что следует делать.
Заходя в клетку со львом, как назвал это место Ярел, она потребовала дать ей гвозди и молоток. Теперь у нее был целый холщовый мешок с гвоздями, которые во многих местах проткнули ткань, торчали из нее, напоминая странного уродливого ежа.
Девушка вбивала их в землю, между мелких потрескавшихся плиток, которыми был выложен двор. Ей даже не понадобилось натягивать нитки, размечать территорию на квадраты, чтобы не ошибиться с правильным переносом схемы в реальный мир. На глазомер Шерон никогда не жаловалась и соблюдала все нужные расстояния между «маяками».
Ей понадобился час времени и семьсот сорок девять гвоздей, чтобы завершить работу. Достав стилос из сумки, девушка коснулась начальной точки всей сложной конструкции, и металл отозвался тихим звоном. Но едва он стих, «гостья» герцога разочарованно нахмурилась.
Она ошиблась.
Пришлось вытащить и забить гвоздь снова, чуть глубже и левее прежнего места.
Теперь звук не пропал, металл продолжал издавать его, словно поющий без устали соловей. Она ударила стилосом по следующему, третьему, четвертому, двадцатому, сотому, пока весь двор не заполнила сложная мелодия, точно кто-то провел ловкими пальцами по множеству струн, которые продолжали рождать мелодию даже после того, как музыкант ушел.
Слабее. Громче. Слабее. Громче. Металлическое дыхание, пульсация стального сердца множества сотканных в единое целое.
Ее беспокоило то, что она узнала от карифцев.
Девять погибших от зубов заблудившегося. Вместе с ним – десять. Прорва. Она никогда не сталкивалась с таким количеством.
Заблудившиеся умны, умнее волков. Они могут прятаться, выжидать, отступать и искать возможность напасть в самый неожиданный момент, порой из засады. Единственное, что играет ей на руку, они никогда не действуют сообща, в стае. Если только не окажутся рядом, тогда бросятся на нее одновременно.
Сейчас больше всего ее заботило время. Слишком долгий срок прошел, и здесь, скрытые от чужих глаз, никем не потревоженные, они могли сильно измениться. Вне всякого сомнения, ей придется столкнуться не только с обычными заблудившимися, но и теми, кто успел подвергнуться Перерождению.
– Ну, приступим, – выпрямляясь, сказала костям девушка, и те оказались возле ее ног, готовые следовать, защищать и помогать своей хозяйке.
Казалось, что это место заброшено столько же веков, сколько и Талорис. Все растения в саду погибли, бассейны пересохли, их частично засыпало песком после накрывавшего город ирифи. Песка было так много, что он проник в коридоры и комнаты, ссыпался с перил и ступеней, скрывал бурые пятна крови, но не мог обмануть Шерон, которая чувствовала смерть, случившуюся здесь.
Люди умирали страшно, их раздирали волчьими зубами, и холодок их страданий щекотал ей позвоночник, заставляя кожу покрываться мурашками. Она старалась не думать, что эти мурашки и этот холодок вызывают в ней странное удовольствие, словно она наслаждалась чужой гибелью. Именно от подобного предостерегал Мильвио.
Толстый слой белой пыли лежал на мебели, покрывал разбросанные свитки, упавшие бутылки, порванные занавеси, выбитые, лежащие на полу двери, ступени, расколотые цветочные горшки. На стенах осталась копоть от давних пожаров из-за перевернутых курительниц. Кое-где огонь поглотил целые залы, вместе с мебелью, а одна лестница, прогорев, обвалилась, отрезав подъем на третий этаж. Зато уцелели витражи, и солнце, проникая через них, насыщало безрадостное место хоть какими-то красками.
Крыло Скарабеев больше напоминало крепость в сердце дворца, отрезанную от основной части отвесными гладкими стенами, решетками, опорными башнями и мостами, сейчас разведенными. Ни один из заблудившихся никогда бы отсюда не выбрался, если, конечно, не отрастил крылья.
Три пятиэтажных здания, соединенных между собой крытыми переходами, дворы-колодцы, странные тупики-площадки для уединения в маленьких беседках, павильоны со стеклянными потолками и…
Никого из живых.
…Она знала об опасности, но все равно не рассчитывала на столь «теплый» прием.
Двенадцать заблудившихся меньше чем за час.
Один из них едва не разорвал ей горло, упав с потолочных балок на плечи. Она убила его, ребенка, которого, по словам проклятого Ярела, здесь быть не должно.
Шерон поверила ему и теперь понимала, что все ее расчеты оказались не верны. Та сторона влияет на детей иначе, чем на взрослых. А эти дети, в свою очередь, влияют на других мертвых.
Они точно дрожжи, вызывающие Перерождение, ускоряющие его. И заставляющие таких созданий впадать в глубокую спячку, порой на долгие годы, до тех пор пока не появится нечто новое, куда более опасное, чем просто тварь с волчьими зубами.
Йозеф учил ее, что, если случится нечто подобное, ребенка следует отправлять на ту сторону самым последним, иначе все те, кто дремлют, пробудятся мгновенно. Но у нее не оставалось выбора, и, сбросив его со спины, Шерон окутала маленькое тельце белым светом, отправляя на ту сторону.
Плечи горели от глубоких царапин, а девушка бежала вперед, как можно дальше от места, где убила это существо, слыша, как нечто большое ломает стену, ворочается и пытается выбраться из своей берлоги.
Шерон обманули. Легко и без малейших сомнений. Назвали куда меньшую цифру погибших, не упомянули детей… Заблудившихся не десять и даже не пятнадцать. Она чувствовала их, выходящих из спячки во всех зданиях, на всех этажах. Двадцать, а может, и тридцать.
Девять чудовищ или тридцать – для жителей Небесного замка, да и для многих в Эльвате, подобные «мелочи» недостойны внимания, если рисковать придется не им. Указывающая подумала, что слишком доверяет словам людей по старой привычке, хотя Лавиани предупреждала ее, и предупреждала не раз, что на материке иные законы и правила. Иное отношение, казалось бы, к понятным и верным вещам.
Уроженец Летоса знает, что его ложь указывающей – может стоить ей жизни, если она войдет в дом, где скрываются заблудившиеся, не догадываясь, что там ждет. И он никогда не солжет, стараясь защитить и спасти ее – как она спасает его и его дом. Новым же «друзьям» совершенно все равно, что с ней случится. По сути, если называть вещи своими именами, Шерон отправили на смерть, руководствуясь лишь равнодушным расчетом: «получится убить мертвых – замечательно, а нет – так одним погибшим больше, одним меньше – никто не станет по ней плакать».
Возможности любого указывающего не беспредельны. В Нимаде долгие годы никто одновременно не сталкивался больше чем с четырьмя заблудившимися. Она же убила уже двенадцать и чувствовала слабую тянущую боль в позвоночнике. Силы заканчивались, а те, кто жил в крыле Скарабеев – нет. Ей следовало уйти и отдохнуть, но Шерон отчего-то не сомневалась, что, когда она вернется назад, решетка окажется заперта, а слова Яс останутся лишь словами.
Не в правилах Шерон было отступать, пускай сейчас она и испытывала страх перед неизбежной неудачей. Йозеф учил ее иному: никогда не бросать работу и доводить дело до конца. Этим она и собиралась заняться. Указывающая перестанет уважать себя, предаст доверие учителя, если попытается все бросить.
…То, что пробудилось, сейчас шло по ее следу, с трудом протискиваясь в тесном пространстве, высекая из камней пыль острыми плечами и гребнистой головой – и нагнало ее в зале, полном зеркал и пыли.
Дробитель костей.
Он сильно отличался от того, с которым девушка сражалась в день, когда познакомилась с Тэо и Лавиани. Там была переходная форма, «молодая особь», здесь же на нее вылетело матерое чудовище, о подобных она читала лишь в книгах.
Слишком крупный, с вытянутым лошадиным черепом, в котором едва угадывались человеческие черты, массивными плечами и широкими ладонями, раскалывающими одним ударом мраморные плиты.
И снова Шерон поняла, что ей лгали. Подобное Перерождение занимало не четыре года. Гораздо дольше, больше десятилетия, но им проще было соврать, чем признать правду, не дав ей возможности подготовиться к встрече со столь опасным противником.
Для своих габаритов чудовище двигалось на удивление проворно и быстро. Указывающая тут же отступила в дальний коридор, свистом заставляя кости не лезть в прямую схватку, отойти, чтобы они не тратили ее силы в бою.
Дробитель бросился следом, буквально ввинчиваясь в слишком узкое для него помещение. Шерон, развернувшись, швырнула в него белым светом, но тот стек с бронированного корпуса, точно вода, затрещал молниями по полу и растаял.
В принципе она этого и ожидала. То, что подходило против заблудившегося, не было достаточным для измененных. Однако она все равно атаковала еще, видя, что на этот раз сорвавшийся с руки свет – бледный и совершенно слабый.
Ее дар стремительно истощался.
Девушка юркнула в ближайшую дверь, пробежала через зал, оказалась в следующем, из которого лестница вела на третий этаж. Спустилась по ней, прыгая сразу через несколько ступеней, а над ней грохотало и гремело, пока дробитель крушил стены в тщетной попытке добраться до человека.
У Шерон кружилась голова, появилась тошнота, боль отдавалась в позвонках при каждом шаге. Любая сила имеет свой предел, а она потратила слишком много, сражаясь с заблудившимися. Ей срочно был нужен отдых.
– Найдите убежище! – приказала она костям, и те понеслись по коридору, заглядывая в каждое помещение.
Наверху внезапно все стихло, и это ей совсем не понравилось. Она знала, что начинается игра в кошки-мышки. Кости метались по полу из стороны в сторону, укатывались далеко вперед, возвращались, проводя ее через незнакомые помещения, показывая безопасную дорогу. Некоторые двери оказались заперты, и сейчас у нее не было времени подбирать ключи из связки, что ей дали.
Шерон знала, что дробитель не отступит. Будет искать ее, пока не найдет, даже если это займет и день, и два. В прямом столкновении, особенно если подпустить его к себе слишком близко, это станет смертельной ошибкой.
Ученица Йозефа осторожно кралась, стараясь не шуметь, наступать на песок, глушащий шаги, озиралась по сторонам, отмечая каждую тень, каждый закоулок, где могла скрываться угроза, мучительно размышляя, как решить задачу и победить эту тварь.
Самый простой способ – заманить на гвозди, в ловушку, подготовленную специально для того, кто прошел Перерождение. Проблема лишь в том, что второй раз за день создать такую же она не сможет, а ей теперь следует учитывать – здесь за долгие годы мог появиться не только дробитель, но кое-кто похуже.
Куда сложнее – победить его в бою. Единственный способ схватки – наносить одиночные удары, затем отступать, а потом снова атаковать. Он не должен схватить ее, не должен загнать в тупик, ей не должны мешать другие заблудившиеся. Очень много факторов, играющих против нее. Подобное можно проворачивать, если ты полон мощи, бить дробителя светом, пока его надежный панцирь не лопнет.
Кости впереди резко скакнули вверх, точно испуганные зайцы, стукнулись друг о друга, высекая вспышку и предупреждая – за мгновение до того, как из-за угла на нее прыгнул заблудившийся.
Он вытянулся в воздухе в одну линию, как охотящийся карифский кот, но свет «ослепил» его и прыжок вышел неточным, достаточно неточным для того, чтобы Шерон проворно упала, по инерции скользя на гладком полу, а страшное существо пролетело над ней.
Этого заблудившегося тоже затронуло Перерождение – ему было тяжело стоять ровно, поэтому, приземлившись, он развернулся на четырех руко-лапах, подобравшись для нового прыжка.
Указывающая не смогла вызвать сияние на предплечье, дар истощился как никогда прежде, так что пришлось швырнуть стилос. Она промахнулась, а затем потолок над заблудившимся лопнул, и сверху рухнуло огромное грузное тело, подминая его под себя.
Шерон не собиралась смотреть, что случится дальше и сочла за лучшее бежать прочь. На ходу сунула руку в сумку, во внутренний карман, достала рыбьи косточки, широкие и плоские. Воткнула первую между дверным косяком и стеной, заметив, что та сразу же начала тлеть. Подскочила к окну, распахнула тяжелую раму, выбравшись на карниз, оглядела улицу.
Довольно быстро смеркалось, в дальней части маленькой площади, там, где под высохшими персиковыми деревьями стояла красивая беседка, мелькнул стремительный темный силуэт. А потом еще один. И еще…
Вся территория кишела тварями.
Дробитель между тем вошел в раж, круша все, до чего дотягивались его лапы, но рыбья кость не давала ему почуять девушку.
Шерон свесилась с карниза, разжала пальцы, приземляясь на камни, благо высота позволяла, вытянула руку, ловя упавшие на ладонь игральные кубики, и метнулась в соседний корпус. Она нашла укромный уголок на первом этаже, перед этим едва не врезавшись в спину невысокой заблудившейся, лишь чудом не заметившей ее.
Спряталась в комнате, между кроватью и выбитой дверью, воткнув в косяк еще рыбью косточку, скрывая свое существование от тварей, пробужденных той стороной.
Дробитель искал ее. Она слышала тяжелые шаги на улице, затем он вырвал одно дерево, швырнув его в стену, надеясь спугнуть ее, заставить себя обнаружить. И затих, но указывающая знала, что враг где-то близко, просто выжидает, возможно, даже под окном комнаты, в которой ей приходилось прятаться.
Шерон потерла лицо ладонями, пытаясь собраться с мыслями. Заблудившихся оставалось слишком много, и между ею и ими была лишь рыбья косточка, которая медленно тлела, уменьшаясь в размерах. Разорванная когтями рубашка пропиталась кровью, и девушка сняла ее, быстро растянув шнуровку, поставила на пол два маленьких пузырька из сумки.
Эти целебные настойки она сделала сама по старым рецептам Нимада. Первая – из лишайника с больших камней на вересковых пустошах возле древнего замка. Пробка у пузырька давно присохла, и указывающей пришлось приложить усилие, чтобы вытащить ее, чувствуя на коже редкие капельки крови, стекающие вдоль позвоночника к пояснице.
Вторую, из луговых трав, она собрала во время путешествия по Накуну вместе с «Радостным миром», и Лавиани, понюхав сбор, одобрительно кивнула.
– Интересное сочетание, девочка. Никогда бы не подумала, что оно эффективно от ран.
– Не от ран. От той стороны, что может оказаться в них.
– Надеюсь, никому из нас такое не пригодится.
Сейчас ей казалось, тот разговор происходил не год назад, а в прошлую эпоху, так давно это было.
Когти заблудившихся опасны, так что Шерон не мешкала. Опрокинула себе на плечи обе настойки и уткнулась лицом в колени, стараясь не издавать никаких звуков. Боль была обжигающей, в царапины точно углей напихали, и она не видела, как над ее спиной мерцает мягкий белый свет, раскрывающийся точно огромные стрекозиные крылья. Лишь через несколько долгих минут боль пошла на убыль.
Щеки намокли от слез. Дрожащими пальцами она нашарила в сумке перламутровую коробочку размером не больше золотой марки, открутила крышку и, взяв щепотку пудры из перемолотой белой водоросли, посыпала на царапины.
Все. Теперь, если там и был яд, он ее не убьет. И та сторона не проникнет в ее кости.
Она сняла с шеи платок, сложила вдвое, приложила к царапинам, вновь надела порванную рубаху.
– Ну же, – тихо сказала Шерон, глядя на свое левое запястье. – Давай. Не время для слабости!
Но свет не вернулся.
Она покосилась на рыбью косточку – от нее осталась лишь половина. Есть еще одна, а когда кончатся все, будет очень плохо.
Шерон понимала, что, по сути, она обречена. Мертва. Скоро заблудившиеся обнаружат укрытие, и без способностей, без стилоса, без всего того, что делает ее указывающей, она не сможет им противостоять.
Было страшно от этой беспомощности, а еще в ней просыпалась злость. На то, что ей не сказали правду. Шерон не желала умирать, она была нужна слишком многим. Найли, Мильвио, Лавиани, Нимаду. И ее работа все еще оставалась не сделана, а поэтому решение, которое в другое время вызвало бы у нее сомнение, колебание, оторопь и даже отвращение – далось легко.
К Скованному это все! К шауттам правила! Видят Шестеро, ей не оставили иного выбора. Знай о том, что здесь случилось, сколько погибло, сколько времени прошло, она бы отказалась помогать, убедила их, чтобы отправили просьбу на Летос, и тогда несколько указывающих смогли бы справиться с задачей, которую пыталась решить она одна и… потерпела поражение.
Но теперь Шерон, точно дикая кошка, вцепилась когтями в возможность – и собиралась исполнить задуманное.
Сначала она планировала вернуть потерянный стилос. За месяцы жизни по соседству с кладбищем Шерон научилась воздвигать между собой и мертвыми непроницаемую плотину, за что стоило благодарить Мильвио. Она освоила умение «не видеть» тех, кто лежал в могилах, «забывать» о них и том голоде, что дремал в ее желудке и порой ночами заставлял сжимать зубы так, что, когда девушка просыпалась, у нее болели челюсти.
Несколько раз глубоко вздохнув, словно перед затяжным нырком на глубину, она разрушила собственноручно созданную плотину и потянулась невидимыми пальцами, обшаривая ярд за ярдом в поисках помощника.
Покойники в крыле Скарабея присутствовали. Она чувствовала по меньшей мере четырех, хотя, по словам Ярела (которым не стоило доверять), их должно было быть как минимум двенадцать. Шерон знала, почему ощущает меньше – Перерождение захватило мертвую плоть, используя ее. Остались лишь те, кто был не пригоден, не найден или же… тому, кто изменился, больше не требовались чужие останки.
Ее «пальцы» наконец-то нащупали первого мертвого. Совсем близко, всего лишь на этаж выше того места, где она пряталась. Он был «острым» точно пустынная колючка, с тысячью «шипов», торчащих в разные стороны. Пришлось взять его «ладонями», а затем сжать что есть силы и, не удержавшись, громко (слишком громко для этого места!) вскрикнуть, когда «шипы» пронзили ее сознание.
На голову натянули плотный мешок, Шерон обволокла вязкая темнота, в которой алой ниткой в такт биению сердца пульсировала боль, пробуждая нечеловеческий голод. А затем появилось второе зрение. Одна часть ее «я» сидела в комнате и смотрела на тлеющую рыбью косточку, когда другая взирала на мир чужими глазами.
Она распахнула чужой рот в беззвучном крике все еще не стихающей боли, попыталась встать, но получалось плохо. Указывающая больше года не касалась этой стороны своей силы и так же легко, как в Шой-ри-Тэйране, управлять у нее не вышло. А еще ученица Йозефа никак не могла понять, почему все пространство вокруг перетянуто толстыми стальными прутами.
Наконец девушка догадалась, что находится в гигантской куполообразной клетке. Пришлось сопоставить размеры комнаты, окон и мебели, чтобы осознать, что она такое.
Птица. Певчая птица, умершая от голода во дворце.
Подобное тельце, да еще и запертое, совершенно бесполезно, так что Шерон вырвала из себя эту чужую не-жизнь, потянулась дальше. За соседний корпус, в сад, где ее ждал кто-то еще.
На этот раз темнота длилась куда меньше. Мумифицированные на солнце останки несчастного, чьи ноги были придавлены рухнувшей гранитной стелой.
«Защищай меня», – мысленно сказала ему Шерон, но, к ее удивлению, он не отреагировал так, как прежде делали другие. Зрение то появлялось, то гасло, отчего в желудке пульсировали горячие волны, и девушка, не удержавшись, сплюнула слюну, так ей хотелось есть. Слуга же двигался медленно и сонно.
Она понимала, почему так тяжело сохранять контроль над чужим телом – в отличие от прошлых раз, этот умер уже давно и теперь «пробуждался». Все, что Шерон сейчас делала, казалось ей отвратительным, насмешкой над законами Шестерых, а это тоже нарушало связь между ними, так что она постаралась забыть о том, что правильно, и продолжила подчинять чужое тело, словно наездник одичавшего коня.
Он не мог выбраться из-под стелы, и пришлось отдать ему новый приказ:
– Ешь!
И мертвый, неестественно вывернувшись, начал перегрызать собственные ноги, чтобы обрести свободу.
Контролируя его, Шерон попыталась нащупать еще одного, на крыше. Но с разочарованием отступила уже через несколько минут. Скелет. Девушка могла вселиться в эти кости, но не могла заставить их двигаться. Ее жалкого опыта на подобное не хватало.
Не важно, есть еще один, самый дальний, которого она едва-едва ощущала. Она никак не могла зацепиться за него, тыкаясь из стороны в сторону точно слепая. Наконец нащупала женщину, в тайном ходе, о котором говорила Кария. Несчастная спряталась от заблудившихся, но не смогла выбраться, оказавшись в ловушке.
Еще одна голодная смерть.
Когда Шерон подняла ее, пришлось поломать голову, чтобы найти замаскированный рычаг, открывавший панель выхода. Он обнаружился под самым потолком, практически утопленный в стену. А затем, выбравшись, она оказалась нос к носу с заблудившимся.
Мертвые не интересуют тех, на кого охотилась указывающая. Так что ее служанка спокойно начала выполнять то, что ей приказали – искать дробителя.
Первый мертвый разобрался с ногами и теперь на руках со всей поспешностью полз туда, где Шерон оставила стилос. Косточка почти перестала тлеть, вынуждая использовать последнюю, лежавшую в сумке.
Шерон тяжело было сосредотачиваться из-за тройного разделения зрения. Приходилось одновременно контролировать двоих, да еще и игральные кости, которые теперь указывающая накачивала своей новой силой, так что их грани медленно начали насыщаться белым светом.
Долгих десять минут понадобилось женщине, чтобы обнаружить затаившегося хищника. Дробитель массивной статуей сидел в узком проходе между двух корпусов, из которого просматривалась площадь и все выходы. Он был умен, как умен опытный зверь, терпеливо подстерегающий спрятавшуюся жертву, знающий, что рано или поздно ей придется выйти из укрытия.
Когда переродившийся увидел силуэт мертвой, то встрепенулся, реагируя на движение, чуть приподнялся, но, поняв, что перед ним не та, кого он ждал, вновь застыл. Чтобы его не тревожить, Шерон заставила умершую сесть на корточки и не шевелиться. Пока ей нужно лишь наблюдать за ним.
Безногий тем временем забрался по лестнице на второй этаж и рылся среди обломков рухнувшего потолка. Стилос был где-то там, и девушка заставляла слугу поторапливаться. Наконец мертвые пальцы нащупали оружие в серой пыли, под кусками штукатурки.
– Спешите, – сказала она, и игральные кости покатились прочь.
Безногий полз в нужном направлении, отчаянно работая руками и держа стилос в зубах. Она все время контролировала его в пространстве, чтобы вывести к нужной точке.
От косточки оставалась четверть, следовало торопиться.
Кубики подкатились к мертвой женщине, и та взяла их в руку, сжимая в кулак, отчего плоть на ее пальцах тоже начала насыщаться белым светом. Это не укрылось от внимания дробителя, и тот поднялся, пытаясь понять, что происходит.
Оживший труп не казался ему опасным, но белый свет вызывал тревогу. В нем была новая сила Шерон, и она передавала ее служанке, вливая до того шаткого предела, когда мертвая оболочка едва могла удерживать в себе столько мощи.
Указывающая упала на пол, выгибаясь дугой, ногтями впиваясь в собственные ладони, потому что мертвая теперь была точно большая ядовитая змея, схваченная за хвост и пытавшаяся то ли вырваться, то ли укусить охотницу. И Шерон чувствовала, как «хвост» выскальзывает из рук, а зубастая пасть почти дотянулась до лица.
Девушка теряла контроль над своей служанкой, а потому не мешкала и бросила ее вперед, навстречу дробителю. Мертвая уже вся сияла белым светом, и плоть ее таяла с каждым шагом.
Дробитель сам себя загнал в ловушку, коридор оказался слишком узок, позади твари стена, и избежать встречи с сияющим телом не было никакой возможности.
Бег, прыжок, крепкие объятия мертвых рук, оплетающих чудовищную голову.
Шерон шевельнула мизинцем, высвобождая силу, заключенную в марионетке. На мгновение ночь стала белой, даже сквозь сомкнутые веки, даже через чужие глаза. Загремел тяжелый гром, ударивший в стороны, сминая ближайшие к нему преграды, руша колонны, карнизы и выбивая каменную крошку из поверхностей.
И девушка бросила в атаку Безногого.
Он ждал на втором этаже, возле выбитого теперь окна, и, получив приказ, встрепенулся. Перевалившись через подоконник, рухнул на загривок оглушенного дробителя, с которого свет сжег всю его броню.
«Руками» Шерон Безногий воткнул стилос в незащищенную спину врага, и тот тысячью белых искорок рассыпался по крылу Скарабея.
Она немного жалела, что мертвая погибла при взрыве, с ней бы вся охота продвигалась гораздо быстрее. Теперь же приходилось перемещаться ползком, это тратило драгоценные минуты и съедало силы.
Конечно же все прошло бы куда легче, если бы Шерон осмелилась дать Безногому чуть больше воли, а не держала его на коротком поводке.
Но она боялась, что потеряет над ним контроль, а тело оказалось слишком хрупким для неопытного некроманта, чтобы затем обуздать его во второй раз. Совершенно незаметно для себя ученица Йозефа стала Безногим, ощутила его руки, его сводящий с ума нечеловеческий голод и ненависть, которую он испытывал к той, что пробудила его, подчинила себе.
Он был псом, опасным и диким, который с удовольствием бы разорвал ее на части, если бы магия дала ему такую возможность. Шерон – Безногий хотела убить себя, но могла лишь ползти и делать то, что приказывают.
Игральные кости сейчас стали ее ищейками. Они вели за собой, показывая мертвому правильное направление. Кубики находили чудовищ, а Шерон руками Безногого отправляла их на ту сторону, втыкая стилос в созданий, которые никак не реагировали на мертвеца, считая его не больше чем предметом.
Приходилось признать, что в данной ситуации она нашла относительно легкий способ решения проблемы, хотя и чувствовала, что лихорадка, так долго спавшая, вновь начинает пробуждаться. Побочный эффект дара некромантов, и не было на свете того, кто бы мог научить ее справляться с этой болезнью.
Девушке потребовалось два часа, чтобы найти и разобраться с оставшимися заблудившимися в крыле Скарабеев.
Сорок два создания – гораздо больше, чем когда-либо убивали указывающие за одну охоту.
Когда все закончилось, она осторожно поднялась, выйдя из укрытия. Ученицу Йозефа пошатывало, голова кружилась, и она увидела себя зрением Безногого, ждавшего за углом.
Очень уставшая, как будто высохшая, ее бил слабый озноб, одежда порвана, в бурых пятнах, испачкана песком. Скулы стали острее, темные торчащие в разные стороны волосы поседели от серой пыли, на губах и подбородке уже успела засохнуть кровь, и Шерон даже не заметила, когда в носу лопнул сосуд. Но хуже всего выглядели глаза – без зрачков и радужки, горящие белым светом и совершенно жуткие. Пожалуй, указывающая сама бы испугалась себя в иной ситуации.
Безногий, приподнявшись на локте, протянул истлевшую руку, отдавая стилос. Он выполнил то, что от него требовалось, больше был не нужен, но указывающая не спешила разрывать с ним связь. Ей следовало убедиться, что все действительно закончилось.
– Защищай меня, – сказала она, чуть «отпуская» контроль, давая ему возможность действовать самостоятельно и вполне осмысленно для той задачи, что ему назначила.
Он полз впереди, неприятно шелестя сухой плотью, порой скрежеща на камнях, когда касался их открывшимися костями. Чудовищный кладбищенский паук, находиться рядом с которым неприятно и хотелось только одного – заставить его замереть и больше уже никогда не просыпаться.
– Шестеро, к чему я пришла, – тихо прошептала Шерон.
Они вышли в горячую южную ночь, под бесконечный перезвон цикад и мерцание звезд. Девушка глубоко вдохнула и постояла несколько минут, прислушиваясь к умиротворяющим звукам, никак не сочетающимся с теми, кто несколько лет жил в этой части дворца.
Теплая ночь в середине месяца Меча, а на ее родине сейчас холодная золотая осень, море безумствует и норовит постучать в двери прибрежных домов. В данный момент герцогство Кариф и герцогство Летос были похожи лишь одним – и там и там появлялись заблудившиеся.
До арки она добралась без приключений, никто не думал нападать из мрака. Кости ждали здесь и с нетерпением, точно маленькая собачонка, попросились на руки. Она подняла их с земли, ощущая тепло, сохранившееся на гладких поверхностях.
– Спасибо.
Скатила в карман сумки, приказала Безногому оставаться на месте, вошла во дворик, где все так же перекликалась металлическая многоголосица вбитых ею гвоздей. Бросив взгляд через закрытую решетку, она увидела синие отблески пламени и с разочарованием закрыла глаза на несколько долгих мгновений.
Где-то скрывался еще один (или не один). Тот, кого она не учла и кого не смогли найти кости.
– Шерон! – окликнули с высоких стен, и она узнала голос Карии, удивляясь, что та все еще ждет ее. – Все в порядке?
Как забавно после той лжи, что кто-то интересуется посланной на смерть.
– Да! – крикнула она в ответ. – Мне нужна вода!
Практически мгновенно спустили флягу на веревке, и она напилась, полностью ее опустошив.
– Будь осторожна! – предупредила Кария.
Стрекот цикад в крыле Скарабеев больше не казался Шерон умиротворяющим, он скорее раздражал, мешал и скрывал те звуки, которые стоило бы слышать.
– Найди мне его, – сказала она, и Безногий тут же «ожил», пришел в движение.
Началась долгая охота.
Рассвет стремительно растекался по небу, точно розовое молоко. Шерон сидела на бортике пересохшего бассейна, уже дважды проваливаясь в скоротечный, тревожный сон, неспособная справиться с усталостью и лихорадкой.
Она никого не нашла и подозревала, что тот, кто прятался, играл с ней в кошки-мышки. Он оказался слишком хитер, и выманить его из логова не получалось.
– На что ты надеешься? – спросила Шерон, за неимением лучшего собеседника обращаясь к Безногому. – Что я сдамся? Оставлю все как есть и уйду? Понимаю тебя. Ты спал много лет, менялся, иначе бы не был столь умен, и вот пришла та, кто может тебя остановить. Неприятно. Но жизнь не самая приятная вещь, мой друг, и я упорнее тебя. И опытнее. Рано или поздно мы встретимся, как бы ты этого ни страшился.
Она направилась к подвалу, хотя уже проверила его. Вниз вела распахнутая настежь дубовая дверь, и прежде, чем начать спуск, девушка несколько раз провела ладонью по засову, оставляя на нем свой невидимый отпечаток.
Подвал, прохладный и темный, представлял из себя череду каменных мешков с покатыми сводами, отдельными камерами для хранения продуктов и хмельных напитков. Шерон по пути подхватила за изогнутую ручку один из глиняных сосудов с вином, сбила с него сургучную печать, вылила часть прямо на пол, а затем кинула в горлышко игральные кости, утопив их в напитке.
Внутренне она ликовала, так как к ней возвращалась та сторона дара, что была частью указывающей, а не некроманта. С каждой минутой у нее появлялось все больше возможностей закончить эту сложную работу.
На всякий случай, хоть и не рассчитывая на это, девушка проверила каждый закуток, по пути «запечатывая» стилосом проходы и коридоры, рисуя им черту, преодолев которую заблудивший выдаст себя. Ушла в самую дальнюю часть подземелья, туда, где люди обрушили своды, чтобы чудовища не прорвались на новую территорию. А когда вернулась назад, дрожа точно от приступа малярии, дверь наружу оказалась закрыта и не поддавалась.
– Попался! – сказала Шерон.
Он понимал, как действует засов, Перерождение научило его думать, рассказало, как запереть ее. Но не смогло предостеречь мертвого от того, чтобы он не коснулся его и не подцепил метку, оставленную указывающей, которая к тому же заранее подготовилась, чтобы выбраться из ловушки.
Безногий, все это время недвижимо лежавший на улице, пересек площадь и, спустившись к подвалу, отодвинул засов, выпуская ее.
Снаружи уже светило яркое солнце, оно поднялось над крышами заброшенной части дворца. Шерон, которую пробирал озноб, радовалась теплу, хотя оно и неспособно было выгнать последствия применения темной магии из ее костей. Указывающая подошла к ближайшему кустарнику, давно умершему от жары, сломала длинную колючую ветку и почувствовала, как та дрогнула, указывая правильное направление.
Они представляли собой странное и жутковатое зрелище: оживший мертвец без ног и растрепанная усталая девушка, размахивающая веткой, словно желая поймать ею ветер, а в другой руке держащая кувшин с вином.
Ей оставалось лишь радоваться, что внутренние части крыла Скарабеев не просматривались с внешних крепостных стен. Иначе, скорее всего, она бы не вышла за его территорию. Вряд ли люди герцога позволили бы жить настоящему некроманту.
Ветка билась в ее пальцах, точно удочка, на которую поймали палтуса, тянула вперед нетерпеливой охотничьей собакой – уже знакомыми коридорами, в зал в виде сердца, с высокими, очень высокими окнами, теперь разбитыми, отчего весь пол засыпало мелкими стеклянными осколками, раньше цветными, а сейчас красно-серыми, занесенными песком.
Шерон остановилась на входе. Нахмурилась.
Зал был пуст.
Совершенно.
В нем отсутствовала мебель, и заблудившемуся негде спрятаться. Она даже изучила огромную люстру под потолком, но там никого не нашлось. Груда тряпок в углу, в которых с трудом угадывались некогда дорогие ткани, тоже не могли его скрывать, слишком запыленные и нетронутые. Девушка поискала на песке следы, но не обнаружила их. Заблудившегося не должно быть здесь, если только он не умеет летать.
Шерон сделала шаг, ветка выгнулась дугой, сухо треснув, точно птичья косточка, сломалась, а охотница остановилась как вкопанная.
Ее магия не могла врать, ошибаться. Заблудившийся находился здесь. Но она не видела его.
– Вперед, – негромко произнесла она, отправляя Безногого на разведку и следя, как он исследует зал, продвигаясь все ближе и ближе к разбитым окнам.
Внезапно мертвый задел нечто, и воздух «поплыл», точно мираж в раскаленный полдень. Шерон, не колеблясь, что есть силы швырнула винный кувшин. Он разбился о невидимую преграду, лопнул маленьким белым солнцем. Игральные кубики, выпав из светила, ударили в то, что появилось из пустоты.
Создание оказалось настолько необычным, что девушка не могла поверить своим глазам. Больше всего оно напоминало насекомое-палочника. Серо-коричневое, долговязое и нелепо изломанное, высотой почти в шесть ярдов, с невероятно длинными и тонкими лапами, упиравшимися в стены, отчего тварь висела, не касаясь пола.
Ничего хотя бы отдаленно напоминающее человека в ней не осталось, Перерождение и чужие тела создали из заблудившегося кошмар наяву, куда более приемлемый для той стороны, но не для этого мира.
Такого не было ни в одной из книг, по которым она училась, это было нечто новое, а может, настолько забытое старое, что о нем не осталось никаких свидетельств со времен Катаклизма.
Поняв, что замечен, он гигантским тараканом рухнул вниз, соскальзывая со стен, и его передние конечности, состоящие сплошь из острых костей, размолотили Безногого точными ударами.
Мертвый оставался «жив», но теперь совершенно бесполезен, и Шерон разорвала с ним контакт, искренне радуясь, что пиявка, сосущая из нее силы, жизнь, магию и вызывающая голод, наконец-то отвалилась.
Белый свет с ее руки устремился в «палочника», однако тот, несмотря на свои размеры, проворно уклонился, «пробежав» часть пространства по стене, цепляясь за нее шипастыми ногами, и атаковал Шерон четырьмя быстрыми выпадами острых лап, словно это были копья. Настолько стремительными, что она не смогла отследить движения.
Ее спасли игральные кости, создавшие между хозяйкой и врагом щит из белых искр, принявших на себя всю силу удара. Тот прогнулся, выдержал, отбрасывая указывающую в коридор.
Она не устояла на ногах, хотя ударилась не больно и тут же вскочила, понимая, что это существо куда более сильное, чем дробитель. Шерон не стала драться, нападать, показывать все, на что способна. Заставила свечение на запястье «тлеть», зачерпнув самую толику силы и кинув в Перерождение, просовывавшее проворные лапы в дверной проем.
«Обожгла», но скорее обидно, давая ему понять, что он опасался зря и прятался тоже зря. Что охотница совсем не опасна, слишком слаба и с ней можно легко разделаться. Колоссальный удар шипастой руки насквозь пробил стену, чуть не задев Шерон, и она бросилась бежать.
Он едва не прикончил ее, выбравшись через стрельчатые окна, забравшись на крышу по дальней стене и спрыгнув с высоты пятого этажа, желая раздавить своим весом.
Стилос ушел в землю, делая мощенную плиткой площадь вязкой для существ той стороны, превращаясь в белое болото, покрытое хлопьями плесени. Перерождение, быстро перебирая лапами, постаралось выскочить с ненадежной поверхности, но лишь еще сильнее увязло. И тут же, подавшись вперед, выбросило суставчатые руки, пытаясь зацепить девушку, но не дотянулось буквально ярд.
Шерон с удовольствием швырнула свет, все такой же слабый, ему в морду, чем, кажется, порядком разозлила, во всяком случае, «таракан» начал биться активнее, а затем догадался воткнуть острые лапы в землю за пределы «лужи» и теперь вытягивал себя на твердую поверхность, не отрывая взгляда от ненавистной указывающей.
Кости прыгнули ей в ладони прямо на бегу, Шерон ворвалась в маленький двор, наполненный металлической мелодией, сложила руки домиком, дуя на кубики, поднесенные к губам. Времени оставалось слишком мало, так что она отступила еще дальше, к самой решетке.
«Палочник» появился в узком проеме, с трудом протиснулся, высекая панцирем каменную крошку и отчаянно работая суставчатыми ногами, чтобы протолкнуть свое тело.
Шерон дождалась, когда он почти пролезет – так чтобы уж точно не смог отступить, и ударила в него всей мощью своего света. Перерождение с тлеющей мордой вывалилось во двор и сверху, на стенах, раздались крики, а после в него полетели стрелы.
– Идиоты! – выругалась Шерон, шарахаясь в сторону, так как испуганные лучники лупили вниз, кажется не целясь, и едва не убили ее. На что им было совершенно плевать.
Прежде чем она пробудила силу гвоздей, заблудившийся разгадал ее уловку и сиганул на стену, а затем ловко и быстро начал взбираться вверх, несмотря на усиливающийся обстрел. Указывающая перестала быть ему интересна и стала слишком опасна, чтобы тратить на нее время.
Вот он уже оказался возле бойниц, взмах лапами – и первый человек с воплем упал вниз, во двор, ломая кости и плеская кровью на камни. За ним последовало еще одно тело, разрубленное пополам, вдавливая гвозди.
Мелодия металла взвизгнула, словно ножовка, и оборвалась на высокой ноте, насыщая крыло Скарабея криками ужаса. Долгая работа Шерон, тщательно подготовленная ловушка, оказалась разрушена, и времени, чтобы восстановить ее, не оставалось.
Она ударила светом, метя в суставчатые ноги, и Перерождение, не удержавшись на вертикальной поверхности, рухнуло, увлекая следом за собой еще одного солдата.
Шерон не мешкала, она слишком хотела жить, поэтому подняла всех погибших щелчком пальцев, и это оказалось куда легче и проще, чем справиться с одним Безногим. Сейчас ей было не до того, чтобы думать о последствиях своего поступка, двор слишком мал, она не могла увернуться от молниеносных атак противника.
Все трое мертвых клещами вцепились в ее врага, отвлекая на себя, и Шерон, сжимая в кулаках кости, ударила своей силой – раз за разом поливая «палочника» светом, но тот лишь крутился, точно обезумевшая лошадь, врезаясь в стены, а указывающая не могла к нему подойти, потому что сверху точно дождь продолжали сыпаться стрелы, теперь подожженные, не причинявшие твари никакого вреда, но способные убить девушку, стоило ей лишь отойти от решетки.
Добраться до него вплотную, воспользоваться стилосом, не представлялось возможным, а свет лишь наносил раны и приводил ее противника в неистовство. Но она все равно продолжала атаковать его раз за разом, чувствуя, что в носу снова лопнул сосуд, кровь заливает подбородок и шею, силы истощаются и мир плывет перед глазами, шатается…
Ее окликнули, и Шерон, которой почудился голос Мильвио, вздрогнула, потянулась к нему, уже практически ничего не видя. Пальцы коснулись чего-то знакомого. Бодрящего холодного горного потока, живущего в Небесном дворце. Он предлагал помощь, силу, поддержку, хотел быть вместе, дружить, если надо – служить, прося лишь не оставлять его, и она понимая, что это ее последний шанс, ведь Перерождение уже нависло над указывающей, собираясь нанести последний удар.
И тогда Шерон пропустила эту силу через себя.
Мгновенно захлебнувшись в ней, утонув, улетев к краю пропасти, рухнув с нее хрустальным водопадом и воспрянув мощью, которой у нее никогда не было.
Она закричала, и крик, неслышимый другим, оборвался вместе с ее личностью, с ее прошлым.
Когти «палочника» застыли в дюйме от лица девушки, неспособные преодолеть оставшееся расстояние из-за невидимой преграды, и Шерон сломала их движением брови, не прилагая к этому никаких усилий. Белый свет из ее руки превратился в луч, ударил в грудь заблудившемуся, разнося его искрами, а затем затопил весь двор, плавя камень, ставшие бесполезными гвозди, решетку за спиной и сжигая ее одежду.
Когда свет погас, указывающая осознала себя. Вернулась в этот мир и разжала кулаки, высыпая на теплые, дымящиеся камни мелкую белую пыль.
Все, что осталось от игральных костей, не переживших ту мощь, что выпустила Шерон. Она смотрела на то, что было когда-то подарком Йозефа, и не ощущала ничего, кроме тяжелой обволакивающей усталости.
– Простите меня, – прошептала девушка разбитыми губами. – Простите…
