ГЛАВА 23
Карнохельм выглядел непривычно тихим и безлюдным, ночь выдалась бурной для города.
Прислужницы из башни тоже зевали и посмеивались. Одна Тофу, похоже, поднялась как обычно — до зари, и была по-прежнему строга. А заметив меня, что-то пробурчала себе под нос и отправила собирать шишки. Зачем они ей понадобились, я не знала, но оставив в комнате риара сверток с одеждой и хрустального хёгга, послушно прихватила корзину и пресную лепешку, чтобы утолить голод, да пошла к деревьям.
Под широкими игольчатыми лапами снега не было, лишь ароматный наст. Звуки сюда почти не долетали, было тихо. Лишь у стволов сидели совы, рассматривая меня умными круглыми глазами.
«У твоей птицы сломаны крылья», — прозвучало в голове, и я вздрогнула. Показалось, что кто-то смотрит на меня из-за деревьев, но, обернувшись, я увидела лишь очередную сову.
— Кыш отсюда! — пробормотала я, на что птица насмешливо склонила голову набок. Старая вёльда сказала, что я смогла разорвать путы и освободить ястреба Трин. Я и сама помню, как на миг словно стала хищной птицей, увидела себя ее глазами. Но как у меня это получилось?
Протянула руку, глядя на сову.
— Иди сюда! Приказываю! Слушайся! Быстро!
Пернатая склонила голову на другой бок, с интересом рассматривая наглую девицу. То есть меня.
— У меня есть еда, — пообещала я, поняв, что никакой внутренней силы не ощущаю. — Будешь?
Птица не двинулась.
— Ясно, ты предпочитаешь вкусных мышей. Или что ты ешь на обед. А я сошла с ума, раз поверила сумасшедшей вёльде. Нет у меня никаких способностей.
Сова тяжело упала с ветки и улетела. Я покачала головой — ну вот, еще одно разочарование. Нашла, во что верить!
Сильная рука закрыла мой рот, заглушив испуганный крик.
— Тише, не бойся, это я, Гудрет, — прошептал за спиной ильх. Развернул меня, и я увидела блестящие темные глаза и сжатые губы.
— Гудрет! Но почему ты в городе? Да еще и рядом с башней! Ты должен был уйти!
— Я не уйду без тебя,— глухо произнес парень. Глянул тревожно и потащил меня за колючий можжевельник.
— Но это опасно! — прошипела я, продираясь сквозь куст. Благо Гудрет придержал для меня ветки. — Если тебя увидит…
— Риар Карнохельма? — ильх с такой ненавистью это выплюнул, что я поежилась. И заметив это, Гудрет отчаянно взъерошил волосы. И глянул на меня мрачно и решительно. Растрепанный, исхудавший и грязный, с уставшим лицом, но блеском в глазах!
— Ты спасла меня, Энни! Там, на скале. Я бы упал, если бы ты не вытащила. Моя жизнь принадлежит тебе, и я буду за тебя бороться! Мой дед узнал хёгга из Карнохельма, и я бросился следом в тот же день! Я плыл на трех хёггкарах, а после шел через горы! Я спал на земле и ел, что придется, а когда все же нашел тебя, то понял, что все сделал верно! Ты моя нареченная, Энни, и я не отступлюсь. Пойдем со мной, лирин! Я знаю, как пройти перевал, а на другой стороне гор можно сесть на хёггкар. Мы вернемся в Варисфольд, в наш дом! Прошу, пойдем со мной!
Он выдохнул и коснулся моей руки. Нерешительно. И смотрел так, словно видел перед собой самую красивую девушку на земле.
Я глянула на темную стену башни, которая виднелась сквозь колючие заросли. Гудрет только что озвучил мою давнюю мечту. Разве не этого я хотела, отправляясь на фьорды? Вот же он — мой жених, добрый булочник. Зовет в прекрасный Варисфольд, в наш дом. Подальше от Карнохельма со всеми его загадками. И разве не должна я с радостью последовать за Гудретом?
Увы. Я совершенно не хотела следовать за ним. И уезжать из Карнохельма я тоже не хотела. Сияющий Варисфольд, бесспорно, прекрасен, но здесь я обрела свой дом. А самое главное — себя.
Проблема в том, что я изменилась. Кажется, именно здесь я неожиданно встретила самого важного человека в своей жизни. И что бы ни думал Гудрет, этот человек — я сама. Я впервые начала понимать себя, и хотела узнать больше о новой Энни.
Да и вообще… я вовсе не хочу замуж! По крайней мере — за доброго парня Гудрета.
Вот только вряд ли я смогу объяснить это ильху.
Его темные глаза стали совсем черными, рот скривился.
— Это из-за него, — выдохнул он. — Проклятый риар! Если бы я только мог вызвать его на поединок и убить! Но никто не выстоит против хёгга!
— Мне жаль, — смущенно пробормотала я. — Тебе и правда лучше уйти.
— Жаль? — Гудрет коротко и зло рассмеялся. — Ты делаешь глупость, Энни. Большую глупость. Ночью я поговорил с ильхами. Скажи, почему риар не назвал тебя своей лирин? В городе тебя считают чужачкой и прислужницей. И недовольны, что новый риар в такую важную ночь выбрал именно тебя. Он должен был позвать за собой кого-то из местных дев. Никто не знает о наречении, Энни. Никто.
— Это неважно…
— Это очень важно, — грубо оборвал Гудрет. — У нас свои законы, Энни. Молодая дева принадлежит семье или мужу, они защищают ее. А если дева осталась одна… Она принадлежит всем. Любому, кто захочет, понимаешь? Ты не сможешь себя защитить, ты просто чужачка!
Перед глазами вдруг встали лица ильхов на площади. Тогда меня спасла Гунхильд, но кто спасет в следующий раз?
— Если ты лирин, то за прошлую ночь риар должен заплатить тебе откуп, — процедил Гудрет. Слова давались ему с трудом. — А если просто дева на одну ночь, то хватит и подарка.
Например, фигурки из старого сундука…
Я тряхнула головой, отбрасывая паутину домыслов и подозрений. Я не хотела думать о том, что говорил Гудрет!
Гудрет заметил мои сомнения.
— Есть еще кое-что, Энни. Хёггкар из Карнохельма должен был отбыть несколько дней назад. И путь его лежал в Варисфольд. В трюме тухнет дичь и рыба, которые жители отправили на продажу. Но хёггкар стоит. Это приказ нового риара. На трех мостах стража получила приказ не выпускать из города дев. Проверять каждую. Все дело в тебе. Риар не хочет, чтобы ты сбежала. Он только притворяется, что у тебя есть выбор. А сам стережет свою добычу!
Что? Я не верила своим ушам. И не знала, как относиться к словам парня. Рагнвальд соврал мне? И намеренно задержал корабль? Но почему?
— Ты нужна ему. Не знаю, зачем, — устало произнес Гудрет.
— Может, я ему дорога? — тихо произнесла я.
— А может, дело в Билтвейде? — и он нахмурился, увидев мой непонимающий взгляд. Голос его стал глуше, ильх нервно оглянулся. — Билтвейд, Энни! Древний обычай. Такой же древний, как пекло Горлохума. Это… жертвоприношение.
— Снова будут резать животных? — меня передёрнуло, стоило вспомнить помост, заваленный тушами.
Гудрет сглотнул.
— В Билтвейд в жертву приносят людей, Энни. Юных дев.
— Что?
Кажется, все внутри меня похолодело. Я приняла странные обычаи фьордов, смирилась с ними. Но это? Теперь понятно, почему так мрачнеют ильхи, стоит произнести загадочное слово — Билтвейд. И почему в их взглядах вспыхивает злость и обреченность.
— Для Билтвейда риары частенько воровали чужих дев или дикарок, ведь никто не хочет отдавать своих. В ночь перед жертвой дева становится утехой. К ней приходят ильхи, чтобы отдать… часть себя и подарок для хёггов. А после ее отдают на растерзание.
— Я не верю… — беспомощно прошептала я, мотая головой. Нет, это не может быть правдой. Это ведь… ужасно! Тофу знала? Конечно, знала… Но не сказала мне. И прошлой ночью придержала чашу с жертвенным вином, чтобы я выпила. Она могла прогнать меня с площади, но не сделала это. Хотела, чтобы я осталась.
Почему?
Горло сдавило страхом и непониманием. Глупая Энни! Я поверила, что обрела дом и почти семью? Гудрет прав. Я лишь чужачка. Я ничего не понимаю, бреду на ощупь и верю добрым словам. Верю, что не обидят. Словно собака, которую раз за разом отбрасывают сапогом, а она снова подползает!
— Не верю, — повторила я.
— Я говорю тебе правду. Я ведь не риар Карнохельма, — язвительно добавил Гудрет. — Я выл от ужаса, когда понял, куда тебя утащил хёгг. И бросился следом с тот же день. Нам надо уходить, Энни. Сейчас же!
Перед глазами замелькали картины вчерашней ночи. Кровь, что лилась рекой. Лихорадочный блеск в глазах ильхов. Черепа животных… Дикость Рагнвальда… Фьорды прекрасны, но так жестоки.
— Ты моя лирин, я буду защищать тебя! — жарко прошептал Гудрет. И снова осторожно коснулся моей руки. — Тебе понравится в моем доме! Он стоит возле источника. И каждое утро я буду печь для тебя булочки и пироги. Я буду любить и почитать тебя, Энни! Со мной тебе будет хорошо. Забудь Карнохельм, это ужасное место!
Я молчала. Дом, выпечка… Разве не об этом я мечтала? Гудрет озвучил все, о чем я грезила. Да и сам он хорош. Мне бы обрадоваться, но почему-то я ощущаю лишь отчаяние и грусть.
— Это все Зов и кровь в вине, — яростно выдохнул ильх. — Они привязывают тебя к Карнохельму. К камням, деревьям, воде. Ко всему. Нельзя пить жертвенную кровь, нельзя давать руку риару!
— Я не знала… — обхватила руками колени. Боги, что же мне делать?
«Уходи, еще есть иной путь…. — сказала в голове старая вёльда. — В Карнохельме тебя выберет смерть!»
Неужели в словах старухи есть правда? Зачем я Рагнвальду? Ведь он ни разу не сказал мне о чувствах. Даже о том, что я ему нравлюсь. И о Билтвейде тоже не сказал, и о корабле. Ему надо научиться управлять хёггом, может, в этом причина. А что же дальше? Риар принадлежит всем, каждую ночь к нему будет приходить новая дева. Так рассказывала Тофу, и я ужасалась. Рагнвальд никому не сказал, что я его нареченная. Говорил, что отпустит. А сам выставил стражу на трех мостах…
Моя голова шла кругом. Я не понимала, кому и во что верить. И все же…
— Я не могу уйти с тобой, — прошептала я. — Не могу. Я должна… разобраться.
Несколько томительных минут ильх молчал. Потом тяжело вздохнул.
— Что ж… Значит, так. Я уйду. Проводишь меня, Энни?
Я кивнула. Не в силах смотреть ильху в глаза. К моему удивлению, он двинулся в сторону Нирхёльда.
— На мостах стоит стража, мало ли, какой приказ отдал риар, — хмуро пояснил Гудрет. — Лучше пройти здесь.
И снова я ступила на висячий мост. Но на этот раз страха перед бездной не было. Внутри меня тоже раскрылась пропасть, и она была страшнее. Оказавшись на разрушенном мосту, я глянула в сторону дома Рагнвальда и отвернулась.
— Кажется, пора прощаться, Гудрет.
Он постоял, рассматривая меня. Потом дернул веревку на своем мешке, вытащил кожаный бурдюк.
— Ты бледная, Энни. Выпей, здесь травы и мед. Это придаст тебе сил.
Я глотнула ароматный горячий напиток — раз, другой. Ильх придержал бурдюк, когда я хотела отстраниться. И внутри кольнуло дурное предчувствие. Так же сделала ночью Тофу…
— Тебе пора идти…
Он склонил голову. И я почему-то удивилась, какие темные у Гудрета глаза. Совсем не похожи на колючую синеву… Совсем другие.
— Я дал клятву, Энни, — тихо сказал он. — Я не брошу тебя, хоть ты и не понимаешь опасности. Ты чужая здесь, я должен о тебе позаботиться. И мы уйдем вместе.
Что?
— Карнохельм еще спит, сегодня всем не до тебя. А ночью продолжит праздновать. Другой возможности не будет. Риар сейчас с воинами, он не хватится тебя до утра.
Я заторможено кивнула, плохо понимая, что говорит ильх. Мысли в голове разбегались…
— Идем же, — шептал Гудрет. — Идем скорее!
Он тянул меня и тянул, к самому краю пропасти. Но даже когда начал спускаться по скользким уступам скалы, я снова не испугалась.
— Уйти можно только с этой стороны, — ильх глянул в сторону башни.
Я тоже, но глаза затянуло туманом.
— Я так странно себя чувствую… — пробормотала растеряно. Язык казался распухшим и сухим. — Надо взять плащ…
— Нет времени! — Гудрет тревожно прислушался и помог мне спуститься. Вдоль скалы тянулась узкая полоса гнилых досок. Когда-то это тоже был мост, до того, как соорудили каменный. Сейчас деревянный настил местами сгнил, но по нему все еще можно было пройти. И почему-то мне было совсем не страшно идти по нему, лишь странно. Голова ощущались как воздушный шарик — легкой-легкой. Кажется, что дунь ветер сильнее — и улетит.
— Скорее, лирин! Надо дойти до перевала! Там мы сядем на хёггкар.
Гудрет тянул и тянул меня за собой, я шла. Деревянный парапет закончился, и мы снова поднялись по скользким каменным ступеням. А потом вышли на склон горы. Гудрет вздохнул с облегчением, ступив на твердую землю.
Мне было все равно.
На ветви засохшего дерева сидела сова. Нет, две совы. И обе таращились на меня. Та, что слева, сорвалась с ветки и пролетела мимо, почти мазнув меня крылом.
— Пошла! — отмахнулся от птицы Гудрет.
Я нахмурилась. Но подумать здраво не получалось. А ильх все шел и шел, тащил меня за собой. Склон закончился, мы спустились по камням к воде. Здесь поток вливался в узкую щель холодным ручьем. Стены густо заросли мхом и какими-то кустарниками. Идти было трудно. Платье цеплялось за острые камни, а туфли давно промокли. Холодно…
— Потерпи! — сказал Гудрет. — Другого пути нет!
Я промолчала. Над ущельем вились птицы. Совы. И это было странно. Разве сова не ночная птица? Хотя… света становилось все меньше. Но когда закончился этот день? Ведь было ранее утро? Совсем недавно я кружила вокруг Рагнвальда, пытаясь уколоть его ножом. Или это было давно? Сколько прошло времени?
Мы стояли в ущелье, освещенном лишь налитой полной луной. Впереди темным блюдцем лежало озеро. Вода в нем казалась густой смолой. Холодный ветер обдувал лицо, но здесь, у земли, было довольно тепло. Между камнями стелился пар. Где-то совсем рядом бил горячий источник.
Длинные голубые тени касались скал и редких деревьев. И я понятия не имела, как мы сюда попали. И насколько далеко от города успели уйти. Но судя по тому, что на небе звезды, а тело ломит от усталости — далеко.
— Надо перейти озеро, пройдем по краю, — оборвал мои размышления Гудрет. Искоса глянул на меня и принялся раздеваться. Стянул свою безрукавку и рубаху, разулся. Штаны, подумав, лишь закатал.
— Тебе лучше снять ботинки и верхнее платье, Энни. Я понесу их, чтобы не намокли.
Я потерла лоб, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Горло пересохло, но пить их бурдюка Гудрета я точно больше не стану!
— Платье, Энни, — прошептал ильх. — Его надо снять. Ты слышишь?
Я неловко потянула завязки у горла, стянула ткань, оставшись в тонком нижнем платье. Поежилась от ветра. Гудрет резко отвел взгляд, но позже, чем надо. Я разулась и отдала сверток с одеждой парню. Он сложил все в мешок, поднял повыше. И повернулся к озеру.
— Гудрет, — внезапно дошло до меня. — А откуда ты знаешь дорогу? Разве ты уже был в Карнохельме?
Ильх покосился на меня. Мы ступили в озеро, и я поморщилась, ощутив мягкий ил под ступнями. Вода плескалась сначала у щиколоток, потом у бедер, но выше не поднималась, хотя мы дошли почти до середины озерца. Верно, оно действительно было совсем мелким. От воды мне полегчало, я даже зачерпнула горсть и плеснула в лицо.
— Мне рассказал один человек. Она хотела помочь.
— Она? — дурное предчувствие сжало сердце. Да и хмельной туман отступал, освобождая разум. — С кем ты говорил этой ночью, Гудрет?
— С молодой вёльдой, — глухо произнес парень. — Она сама подошла ко мне и многое рассказала. Она хотела помочь.
— Помочь? — я резко остановилась. Мысли понеслись галопом, словно застоявшиеся кони. — Гудрет! Чем ты опоил меня?
— Это для твоего блага! — выдохнул ильх. — Мед и травы, они не причинят тебе вреда! Они помогли, как и сказала та вёльда!
— С кем ты говорил ночью?
— Она не назвалась.
— Трин! — выдохнула я. — Ты говорил с вёльдой Трин!
Задрала голову, всматриваясь в небо. Над озером кружил ястреб.
Конечно, Трин видела, как Рагнвальд увел меня прошлой ночью. И это точно не понравилось деве. Только вёльда умна и не стала противиться воле нового риара. Она задумала что-то другое.
— Что-то не так, — выдохнула я, озираясь. — Здесь что-то не так. Если бы из Карнохельма был выход через Нирхёльд, там тоже стояла бы стража. Рагнвальд не дурак, Гудрет! Значит, нет здесь никого выхода, Трин тебя обманула. Это не дорога через перевал. Это…
Внутри озера что-то булькнуло, на поверхность поднялся пузырь воздуха.
— Это ловушка! — с яростью произнесла я.
Из-за камней на берегу выскользнула длинная тень. Горбоволк! И еще один! Великие перворожденные!
Гудрет выхватил свой топор.
— Не бойся, звери не сунутся в воду! — крикнул он. — Надо перейти озеро…
И тут послышался звук. Чуть слышные удары и всплески, складывающиеся в мелодию. Бум-пхх-бум! Чем-то это напоминало ритм, который я слышала на площади Карнохельма. Звук то нарастал, то гас. Может, это стучит о скалы ветка? Или вода ударяет о камень? Я попятилась, и моей ноги что-то коснулось. Под водой. Мягкое. Словно кто-то рукой провел. От ужаса у меня встали дыбом все волоски на теле! Еще несколько пузырьков надулось на смолянистой глади озера.
— Гудрет, — сипло прошептала я. — Там что-то есть! В воде!
Ильх застыл, всматриваясь в глубину. Вокруг него весело надувались пузырьки, словно под водой кто-то играл с парнем. Я до боли в глазах всматривалась в черноту, и на миг мне показалось, что вижу длинный силуэт, покачивающийся внизу. Может, это затонувшая коряга или водоросли?
Волков на берегу стало больше. Хищники стояли совершенно молча, словно… ждали! Но чего?
В небе кружил ястреб.
И мое дурное предчувствие било во все колокола!
— Гудрет, — прошептала я. — Эй, ты куда?
Но ильх не отозвался. Опустив голову, он пошел к середине озера. Туда, где чернота была непроницаемой. Вокруг парня кружились пузырьки, и теперь я явно видела длинные силуэты в глубине. Неужели это змеи? Ужас какой!
Хотелось заорать и с воплем броситься на берег. Но там поджидали волки! Что-то снова задело мою лодыжку.
— Гудрет!
Но ильх снова не отреагировал, даже головы не поднял. Он так и брел, загребая ил ногами и опустив руки. Мешок с нашей одеждой волочился по воде и уже намок. Пузырьки вокруг него собирались в цепочки, окружали. Вот-вот станут реальной цепью, утащат!
Я сжала до хруста зубы и двинулась за парнем. Моих босых ног уже явно что-то касалось, но идти не мешало. Схватила ильха за руку.
— Гудрет!
Ильх смотрел в воду и меня, кажется, не замечал. Я дернула парня за волосы, и он оскалился, зарычал. Темные глаза были совершенно пустыми. Ужаснувшись, я шарахнулась в сторону, поскользнулась и рухнула в воду. Вскочила, стряхивая ил и ряску. И увидела спину Гудрета. Тот, как ни в чем не бывало, шел дальше, волоча за веревку мешок. Нечто гибкое, словно лиана, и черное вдруг ударило ильха по руке, и мешок исчез в недрах озера.
Но ильх этого не заметил.
Странный стук-всплеск нарастал.
С отчаянием я глянула в сторону берега и снова бросилась за парнем. Схватила его за руку.
— Гудрет, очнись! Да что с тобой?
Он снова оскалился, отмахнулся. Выдохнув, я ударила пекаря по лицу. Сильно. Его голова дернулась, и взгляд стал осмысленным.
— Энни? Что… Ох, перворожденные! Ламхгин!
— Что?
Гудрет выхватил свой топор, с ужасом глядя под ноги.
— Ламхгин! Озерный ламхгин! Он зачаровывает странников и тянет в омут! Беги на берег!
— Там горбоволки!
Ильх отчетливо застонал.
Змеи кружили вокруг нас, задевая скользкими телами и пуская пузырьки.
— Надо добежать до другого берега! Гудрет, ну же! Бежим!
— Не выйдет, — снова застонал ильх. Он тряс головой, словно в уши ему затекла вода. И даже в свете луны я видела, как побелело лицо.
Свист-треск смолк. В двух шагах от нас надулся огромный пузырь. Лопнул с шипением. И на нас бросились жуткие озерные твари! Я закричала от ужаса и неожиданности, когда из воды показалось плоское лентовидное тело. Навершие-голова не имело глаз, лишь пасть с рядом мелких зубов! Тварь впилась в руку Гудрета, ильх рубанул топором, отбросил тело. И тут же на нас напали сразу десяток! И все это совершенно беззвучно — ужасные твари нападали молча и потому казались не живыми созданиями, а чернильными порождениями ночи.
— Прости, Энни, — закричал ильх, снова вскидывая топор.
Но я почти не услышала. Гладкое лентовидное тело обвило мои ноги, и я рухнула в озеро, рот и нос заполнились густой илистой водой. Глаза я открыла от ужаса и в проблесках света увидела совсем рядом омут. Черную дыру, в которой ворочалось что-то живое и ужасное. И именно к этому неведомому существу тянули меня скользкие «ленты».
* * *
— Альд, эй? Да слушаешь ли ты вообще? Смотри, эта пещера точно подойдет для ловушки!
Рагнвальд перевел взгляд на желтую бумагу с грубым рисунком углем. Верн по прозвищу Толстая Шея, как и многие в Карнохельме, не знал букв. Но зато умел рисовать и обладал отменным зрением и памятью. Его наброски всегда отличались точностью.
Остальные склонились, снова и снова обсуждая пещеры вокруг Карнохельма. В одной было слишком тесно, в другой — лежало озеро, до третьей трудно добраться… Был бы рядом Бенгт, он смог бы договориться со скалами. Но брата здесь нет. А сами ильхи хоть и ладили с камнями, но не настолько, чтобы за короткое время создать пещеру. Здесь нужна сила хёгга, а не просто людей, рожденных от Зова.
Поэтому надо найти пещеру уже существующую.
А Рагнвальд уже час смотрит на угольные линии и не видит их. Он потер грудь. Что-то там давило и ныло, мешая думать. И хёгг ярился, рвался в зримый мир. Сильнее, чем ночью на помосте. Злее. Рагнвальд с трудом сдерживал зверя и внутри все болело.
— Эй, ты что! — воины вдруг шарахнулись в стороны.
Рагнвальд глянул вниз. Угольный рисунок местности покрылся ледяной коркой, ползущей от его пальцев. Ильх вскинул голову и увидел страх в глазах друзей. Тех, с кем он не раз шел в бой, с кем стоял спина к спине. Гуннар безотчетно схватился за нож, но, поймав взгляд риара, тяжело сглотнул и медленно сунул клинок обратно в кожаный чехол.
— Прости… случайно вышло, — глухо пробормотал он, отступая.
Пергамент, скованный стужей, треснул и рассыпался кусками. Верн хмыкнул.
— В этой пещере пол заливает подземными водами, — сказал Рагнвальд. — Уголь там намокнет и погаснет. Надо найти другую, выше и суше. Гуннар, собери своих людей, раздели на четыре части и отправь каждый отряд в разные стороны. Кимлет, осмотри скалы возле озера. Сквин, поговори со старым Биргом, он как никто знает горы.
Рагнвальд осмотрел притихших ильхов.
— Туман скоро развеется. Я чувствую, как истончается лед, скоро проснутся водопады.
Он не стал упоминать, что слышит и шепот тающего льда. Его прощальный шепот. Об этом говорить воинам Карнохельма точно не стоит!
— Сколько у нас времени?
— Немного, но есть. Мы должны успеть.
Воины вразнобой кивнули и потянулись к двери. Рагнвальд снова потер грудь. Да что с ним?
Одна из прислужниц споро начала собирать пустые кружки и кувшины. Дева кидала на нового риара взгляды, и не понять, чего в них было больше — любопытства, интереса или страха.
— Где Энни? — одёрнул ее ильх.
— Чужачка с красными волосами? — дева пожала плечами. — Я ее не видела. Может, помогает Тофу или на кухне.
— Найди ее.
Прислужница кивнула и убежала, а Рагнвальд нахмурился. Дева из мертвых земель — это последнее, о чем он должен думать. Его голову должны занимать пещеры, дикая стая, Билтвейд и Карнохельм. А вовсе не распухшие губы девы, ее тело, укрытое пологом пара и стоны удовольствия. Нет, вовсе не это должно занимать мысли риара!
Прислужница вернулась, таща за собой перепуганную девочку. И боль в груди Рагнвальд усилилась.
— Скажи риару то, что говорила мне! — прислужница слегка встряхнула девчонку. — Ты видела чужачку у моста?
— Да, она шла в Нирхёльд.
— Зачем? — нахмурился риар.
Девчонка пожала плечами.
— С ней был молодой ильх. Я не узнала его со спины. Но это точно не воин из нашей башни.
Боль вернулась и вгрызлась в ребра, перемалывая их.
— Как он выглядел?
— Я не рассмотрела, — заныла девочка, испуганно таращась на беловолосого риара. — Они были далеко. Я лишь заметила, что у ильха безрукавка из овечьей кожи и топор в руке. Я удивилась, что они идут в Нирхёльд, но потом меня окликнула Вирденга, и я ушла.
— Когда это было?
— Так еще до обеда!
Утром. А сейчас солнце уже закатилось за горы!
— Дева шла сама? Она не была связана?
— Нет, веревок я не видела. Я лишь удивилась, что они идут к этому мосту, кто же ходит в Нирхёльд? Никто из наших туда и ногой не ступает! Да и что там можно делать, развалины одни!
Делать там можно много чего. Но девочке об этом знать пока рано.
Видимо, лицо у Рагнвальд стало совсем страшным, потому что обе — и прислужница, и мелкая помощница — испуганно попятились, а вторая еще и заверещала:
— Я больше ничего не видела, мой риар! Правда-правда! Не отдавайте меня ледяному хёггу! Не трогайте меня, перворожденными молю!
Рагнвальд сжал зубы, чтобы не выругаться в голос. Кинул девочке мелкую монету, и та, поймав ее на лету, сбежала. Прислужница унеслась следом. И неудивительно — вокруг молодого риара серебром блестел иней. От грязных сапог ползли, словно щупальца, льдистые дорожки. И ветер заползал в узкие окна башни, выл под потолком, сбивал со стола кружки.
Рагнвальд потер лицо, пытаясь успокоиться. Но стало лишь хуже. Ветер уже кричал о беде.
Энни нет в башне. И даже в Карнохельме. Она ушла с чужаком, с пришлым, которого надо было убить, не слушая женских глупостей.
Он хлопнул дверью, выбегая из башни. С площади Карнохельма тянуло жаром костров, над которыми запекались туши, ветер послушно приносил запах мяса и вина, голоса и смех. Какой-то воин шарахнулся в сторону, увидев Рагнвальда, схватился за меч. И пробормотав извинения, сбежал. Но риар его даже не заметил. Он, словно зверь, втягивал воздух, пытаясь уловить тонкий запах. Легкий аромат чужачки вился лентой вдоль серых стен башни и сосен, а потом улетал к мосту. Значит, девочка не ошиблась, Энни прошла в Нирхёльд. Рагнвальд оказался там через две минуты, припал к земле, втягивая запахи. На влажном дерне остались отпечатки следов. Несколько его собственных, оставленных утром. Несколько легких, девичьих. И тяжелые следы чужака.
Судя по рисунку шагов, Энни шла сама. Ее не тащили и не волокли, и поступь ее была легкой.
Она ушла добровольно.
Ушла. С другим ильхом.
«Вернуть… Забрать… убить чужака!» — пришло изнутри. Не мысль и не слова — чувство.
И Рагнвальд согласился.
Оскалившись, Рагнвальд зарычал. Ярость уже ломала и крушила внутреннюю клетку. И хёгг ярился, вырываясь на свободу. Ветра скалили зубы и больно кусали за руки. Ветра тоже злились, закручивались вихрями, ломали кладку старого моста. И наверху уже тоже выла стихия, просясь под крыло.
«Быстрее… Быстрее…» — шептал тающий на склонах лёд.
Рагнвальд выпрямился, сжал загривок разбушевавшегося ветра. Он знал — ему не под силу догнать беглецов. Но это сможет сделать зверь. Хёгг.
И впервые Рагнвальд не сопротивлялся его приходу. Он хотел этого.
Сумерки окутывали скалы и Карнохельм, город праздновал появление нового риара. Рагнвальд выпрямился и впервые призвал своего хёгга. И удивился, насколько легко это происходит, когда не сопротивляешься.
Миг — и на разрушенном мосту уже нет человека, лишь раскрывающий крылья потомок Улехёгга. Он встрепенулся и рывком сорвался в черное небо, без усилий устремляясь к звездам.
Но в этот раз Рагнвальд не был выкинут в незримый мир. Он был здесь — в мягком полотне облаков, в сиянии света, в вечном холоде высоты. Его наполнил восторг — дикий, яростный, такой же первобытный, как сами фьорды. Стужа, убивающая его человеческое тело, сейчас казалась дивным источников, плещущимся внутри. Холод больше не протыкал иглами, он обнимал почти нежно, даря наслаждение. Ветра неслись рядом, подгоняя. Быстрее, быстрее, еще быстрее! И чем выше поднимали огромные крылья, тем ярче становились ощущения. Выше, яростнее, мощнее! Я — стужа. Я — извечное сияние. Я — звон! Я — сильнее всех, я быстрее всех! Я способен ощутить под брюхом звезды, способен заморозить луну! И всех тварей, что бегают внизу, хоть на четырех ногах, хоть на двух! Я — сила. Морозная, жуткая, ледяная сила! Под моей шкурой звенит холод и воют ветра!
И это так невыносимо хорошо, что даже сравнить не с чем. Разве что…
Чужая купель, чужой дом и чужая дева. И наслаждение, сравнимое с полетом.
Сознание вернулось толчком. И ледяной хёгг болезненно зарычал, камнем падая с небес. Крылья сложились куполом, облака оцарапали брюхо. Но у самых скал Рагнвальд снова раскрыл крылья и взмыл, лишь прочертив когтями на граните глубокие борозды. Он встряхнулся всем своим огромным телом, зорко всмотрелся в угасающую линию света. Втянул горный воздух. И уверенно направился в сторону ущелья.
Дева ушла туда. Он не позволит ей уйти. Он вернет деву и разорвет пришлого вора, который покусился на его собственность. Оторвет ему голову, раздерет живот и выпустит внутренности! А деву накажет. Чтобы и думать не смела…
Хёгг согласно урчал, одобряя кровавый план.
