Тень Сталина
Сталин как личность, как индивидуум вряд ли может быть предметом большого интереса. Мелкий, рябой, с полупарализованной рукой, средних способностей, так и не сумевший избавиться от акцента, в общении – хамоват и пошл. Попадись он нам в компании, мы, скорее всего, не обратили бы на него внимания, в лучшем случае – поморщились бы и поинтересовались у хозяина, зачем его пригласили. Сталин не был злым гением – он был тем самым видом злой посредственности, которой, в силу своих беспринципности, хитрости, ограниченности мышления, не позволяющих вовремя ужаснуться самому себе или потерять интерес к «делу жизни», иногда везет оказаться на вершине цунами социальных потрясений и, став отражением чаяний сломанного общества, закрепиться на этой вершине, пока волна не спадет. А иногда она не спадает долго. Сталин (как и Гитлер) оказался в нужное время в нужном месте и выиграл конкурентную борьбу в своей банке с пауками во многом именно благодаря тому, что другие пауки (а были они в большой своей доле поумнее Сталина) слишком поздно стали принимать его всерьез. Выиграв, он стал олицетворением самых мерзких процессов, шедших в построссийском обществе, их лидером и их иконой – хотя если бы победу одержал не он, возможно, эти процессы были бы еще страшнее: во власти после большевистского переворота все были как на подбор. Сталинское время, таким образом, называется сталинским по случаю (так уж получилось), а могло бы называться по-другому, и кто знает, каким бы оно было. Но оно вызывает ужас – у одних (и у меня в том числе) он выражается в омерзении и гневе, у других (и таких немало) – в восхищении.
Но Сталин никем как личность и не рассматривается. Он давно уже мифический герой. Для одних – грозный бог языческого культа (культа зла и силы, порождающих «добро», культа успешного восстания против обидевшего бога – диалектической антитезы стандартной гуманитарной религии), демиург обделенных, которые, будучи ничем, благодаря ему могут самым легким способом «стать всем» (правда, плата за это обычная – жизнь), для других – дьявол, Амалек, вечно истребляемый силой добра и вечно возрождающийся демон, чья сила держится на страхе, боли и подлости людского рода.
Для России начала XXI века Сталин – это универсальное мерило, способ быстро отделить «своих» от «чужих» – тех, с кем можно договориться, от тех, с кем нельзя. В мифе о Сталине и в отношении к правде о нем можно увидеть все аспекты нынешних проблем и надежд. В официальном отношении к Сталину как в зеркале отразилась половинчатость достижений революции 1991 года и легкость процесса реставрации, идущего сейчас – в году 2018-м.
Поэтому писать про нас, про власть, про Россию и не говорить о Сталине невозможно. Тем более что мне часто задавали и задают про него вопросы. Конечно, это не «неприличные» вопросы типа «Не был ли Сталин героем – спасителем отечества?» и «Не оболгала ли его мировая еврейская закулиса?» – мне такие вопросы задавать бессмысленно. Но вот пример вопроса более хитрого (я реально получил его от читателя): «…Я прочитал про Сталина. И возник вопрос. Сталин кроме поругания и забвения больше ничего не заслуживает? Его можно рассматривать только как кровавого тирана и экономические, индустриальные успехи не важны?» Вопрос этот, как и тысячи ему подобных, базируется на одном мифе, не соответствующем действительности, и на одной парадигме, не соответствующей моему образу мышления. Этот вопрос предполагает, что (1) в сталинское время у страны были существенные успехи в экономике; (2) успехи страны в экономике (политике, войне, науке, культуре и прочее) можно оплачивать человеческой несвободой, страданиями, жизнью.
И тут уж я был вынужден высказаться. Надо сказать, что мой пост в Facebook неожиданно стал самым популярным (и таким и остается) – только его перепечатка в «Снобе» набрала полмиллиона просмотров и несколько десятков тысяч перепостов. Мне много раз говорили про этот пост впоследствии. Показательна и вот какая история: один мой хороший знакомый подошел ко мне со словами: «Спасибо за пост про Сталина, я так с тобой согласен! Увы, многие мои друзья считают Сталина гением и отличным руководителем страны, я не знаю даже, как их разубедить». Я, помню, злобно ответил, что надо не учиться разубеждать, а учиться выбирать друзей. Я и сегодня так считаю. Мы можем спорить по самым разным поводам – но отношение к Сталину для меня определяет, можно ли иметь дело с человеком.
Вот этот пост, опубликованный 20 мая 2015 года.
Кто бы вы ни были – любитель частных самолетов и гоночных машин, носитель длинных волос и завсегдатай публичных выступлений, как автор вопроса, или кто-то другой – вам наверняка будет понятнее, если вы сможете попробовать на вкус, что такое сталинское время и как выглядели «экономические вопросы» в фокусе вашей собственной жизни. Рассказываю, читайте.
Вы уже десяток лет, после голодного студенчества, когда одну шинель вам приходилось носить 5 зим, а ботинки (тоже одни) латал знакомый сапожник «за так», работаете инженером в КБ в Москве. На дворе расцвет СССР, вы недавно смогли с женой и дочкой переехать из холодного угла избы ее родителей в районе нынешней улицы Свободы в отдельную комнату 9 квадратных метров в доме-малоэтажке на Соколе (правда, у вас на 18 комнат один туалет и кран, из которого течет ржавая холодная вода, но по сравнению с промерзающим углом это роскошь).
Жена работает учителем в школе, дочь – в яслях (вам повезло), двух зарплат с шестидневной работы вам хватает на скромную еду и типовую одежду. Иногда к празднику вы можете даже подарить что-то жене, например «вечную» ручку. Жену вы любите и балуете: она молодая (родилась в канун революции), уже «новый человек», нежная и добрая. Зря вы ее балуете – не знает она, что можно, а что нельзя. Лучше бы били, как большинство ваших бывших соседей по деревне ее родителей!
Как-то в школе на педсовете, на разборе, почему не все учителя в достаточной степени доносят до классов справедливость и своевременность расправы с предателями и изменниками, она не только не выступает с сообщением о всеобщей радости, но даже тихо говорит своей многолетней подруге и коллеге: «Как этому вообще можно радоваться: какие бы они ни были, они же люди!» Говорит она это тихо, но доносов будет написано целых три, один – от подруги.
Жену вашу возьмут через неделю, в час ночи. Будут спокойны и вежливы, вы на два голоса будете кричать, что это ошибка, и они будут уверять: конечно, ошибка, но у нас приказ, мы довезем до места, там разберутся и сразу отпустят. Утром вы начнете пытаться выяснять, а ваши друзья на вопрос, как выяснить, будут уходить от разговора – и сразу от вас, при следующей встрече вас просто не замечая.
Наконец, вы дорветесь до нужного кабинета, но вместо ответов вам начнут задавать вопросы и покажут признательные показания: ваша жена была членом троцкистской группы, связанной с японской разведкой. Цель – развращать школьников и опорочивать советскую власть. На листе с показаниями будет ее подпись, дрожащая и слабая, в углу две капли крови. От вас будут требовать дать косвенные улики: «Не могла же она не говорить с вами на эти темы? С кем из подозрительных лиц она встречалась?» Вы будете кричать: «Этого не может быть, я знаю ее! Это провокация контрреволюционеров! Я буду жаловаться вплоть до товарища Сталина!» «Ну хорошо, – скажут вам. – Вы сами решаете, помогать органам или нет. Идите».
Впрочем, возможно, что вид крови вызовет у вас приступ тошноты, к голове прильет, станет жарко, руки похолодеют и начнут мелко дрожать, а в груди появится мерзкое чувство тоски. Вы сгорбитесь и неожиданно услышите свой голос, говорящий: «Да, да, да, конечно, теперь я понимаю, да, она говорила мне не раз, но я думал что это она от доброты, но я, знаете ли, я всегда ей твердо говорил…» «Пишите», – подвинет вам карандаш «начальник». И вы напишете.
Но это неважно, потому что в обоих случаях за вами придут через 4 дня – 4 дня, в течение которых вас не будут замечать коллеги и знакомые, и даже родители жены не пустят на порог. Вы пройдете все стадии – возмущения и страха, после первых побоев – ужаса и возмущения. Когда вы усвоите, что бить вас будут дважды в день – в камере «по-народному», отбивая почки, ломая нос и разбивая лицо, а на допросе «по-советски», выбивая печень, разрывая диафрагму, ломая пальцы, раздавливая половые органы, – вы сживетесь с ужасом, и никаких других чувств у вас больше не будет. Вы даже не будете помнить, что у вас были дочь (и где она?) и жена.
Вам повезет. Вы быстро подпишете все, что надо. Еще шесть человек возьмут на основании ваших показаний, лишь одного из них вы знаете – это тот коллега, который отказался с вами здороваться. Когда вы будете подписывать показания на него, только на этот миг в вас проснутся человеческие чувства: вы будете испытывать злорадное удовлетворение. Чудо будет в том, что вас обвинят всего лишь в недонесении (либо следователям приятно сочинять сложные истории, либо есть разнарядка на разные статьи). Вы отправитесь в лагерь, просидев 5 лет, попадете на фронт, в первом же бою вас ранят в руку (она так никогда и не выздоровеет до конца), и поэтому на фронт не вернетесь – вас отправят в ваше КБ.
Бить вас в лагере (чуть вернемся назад) будут еще много и часто, зубы будут выбиты, нос свернут навсегда, пальцы, которые умели играть на гитаре, больше никогда не смогут даже нормально держать ручку. Вы никогда уже не сможете спокойно смотреть на еду и будете запасать под подушкой черные корки, будете пожизненно прихрамывать, никогда не сумеете спать дольше 4 часов и станете вскакивать от каждого шороха, а звук машины за окном ночью будет вызывать у вас сердечный приступ.
Вы попытаетесь найти дочь, но не найдете: ее отправили в специальный детдом для детей врагов народа, дальше война, и следы теряются. Архивы бы помогли, но они закрыты.
Вы никогда не узнаете, что сталось с вашей женой, но я вам расскажу – я же все знаю. Вашу жену доставили в приемник и сразу там, не дожидаясь допроса, изнасиловали находившиеся в том же приемнике уголовники. Их было шестеро, у них было два часа, охрана не торопилась, а следователь запаздывал – много работы. Она сопротивлялась примерно минуты 3, пока ей не выбили 5 зубов и не сломали 2 пальца. Вот почему ей было трудно подписывать признание. Но кровь на бумаге была от разорванного уха (разбитый нос уже не кровоточил после пятичасового допроса). Ухо ей разорвали на допросе – следователь, не дожидаясь ответа, будет ли она признаваться, ударил ее несколько раз подстаканником по голове (на самом деле он злился, что чай холодный, работы до черта, и девка красивая и в теле, почему сволоте уголовной можно, а ему, офицеру, нет?!). Она тоже быстро все признала и подписывала все, что скажут, один раз только заколебалась – когда подписывала показания на вас. Но ей сказали, что поместят ее в мужскую камеру, и она подписала.
Ее тоже быстро отправили в лагерь. Но она была менее гибкой – вы быстро научились прислуживать блатным и воровать пайку, когда никто не видит, а она все пыталась защищать других от издевательств, за что ее ненавидели и блатные, и забитые доходяги. Как-то примерно через год, когда она сказала что-то типа «Нельзя же так бить человека!», кто-то из блатных баб придумал: «Ах нельзя? Ну так мы должны тренироваться, чтобы правильно научиться – даешь, б***, ДОСААФ!» Ее раздели и били, показывая друг другу, кто как умеет, а «политических» заставили оценивать удары по десятибалльной шкале. Каждый удар вызывал оживленные споры среди жюри, ведь надо было отдать кому-то предпочтение, а проигравший мог обидеться. Никто не заметил, когда она умерла: упала быстро, били лежащую. Заметившая сказала: «Сука, сдохла, так неинтересно. Шабаш всем!»
Вы прожили еще 15 лет после войны, умерли в 50 лет от инсульта. Жили все это время, конечно, не в своей старой комнате на Соколе, а в полукомнате, которую вам выделил Минсредмаш (за картонной перегородкой жила семья из 4 человек, дверь была одна, но и туалет уже всего на семь комнат). Половину этого времени вы получали большинство товаров (а нужно-то вам было всего ничего) по карточкам и талонам. Вы так и не успели купить радиоприемник и слушали радиоточку, которая была на половине соседей, но почти всегда включена. Когда у вас отказала левая половина, вас уже через шесть часов вывезли в больницу и положили на матрас в коридоре. К вам не подходили, так как признали безнадежным. Вы умирали в своей моче и экскрементах еще около суток, но это было ничто по сравнению с лагерем – это было так же хорошо, как отправка на фронт, как ранение, как узнать, что рука не будет работать, как верить в то, что ваша жена умерла и не мучается (до 1956-го вы только верили, а не знали).
Я хочу, чтобы вы знали: все, что с вами случилось, нельзя рассматривать в отрыве от экономических и индустриальных вопросов. Ибо есть еще те, кто верит, что Россия стала экономически сильной если не за счет ваших небольших неприятностей, то по крайней мере одновременно с ними.
Ну что ж. Давайте не будем в отрыве. Россия в это же время пережила чудовищный голод (до 8 млн жертв, до 3 млн умерших напрямую от голода) – единственная в Европе. Россия распродала фантастические запасы драгоценностей и предметов искусства. Россия содержала в голоде, холоде и болезнях своих граждан – все время до войны и 20 лет после. Для чего? Для того чтобы суметь выпускать только и исключительно танки, пушки, военные самолеты и автомобили, обмундирование и сапоги. Россия ни тогда, ни после не смогла произвести ни одного стоящего потребительского товара, ни одной своей технологии (даже ракеты и ядерную бомбу украли). Правда, груды танков не спасли СССР от вдвое меньшего по численности и вооруженности врага, который пропахал всю европейскую часть, пока мы перевооружались американскими подачками и ели американскую тушенку.
Цена страха Европы перед коммунизмом, цена сталинской стратегии «ледокола», цена коллаборационизма перед войной – 26 млн жизней. Цена репрессий – не менее 3 млн трупов и 6 млн вернувшихся из лагерей. Цена раскулачиваний и «вредительских-расхитительских» законов – еще 4 млн Треть страны. Зачем? Чтобы сперва за счет Запада начать делать плохую сталь и старые танки, а потом уставить свои заводы трофейными станками и работать на них до XXI века? Чтобы безнадежно отстать в сельском хозяйстве (генетика – буржуазная лженаука) и кибернетике (продажная девка империализма)? Чтобы до 1990-х годов не изжить бараки, до 1980-х не избавиться от господства коммуналок? Чтобы телевизор через 30 лет после войны стоил полугодовую зарплату кандидата наук, автомобиль – 5 лет работы, квартира (кооператив!) – 20 лет работы, если позволят, и где дадут – там дадут?
СССР родился нищей страной, был нищей страной при Сталине и умер нищей страной. Диктатуры богатыми не бывают (если это не Сингапур).
Нам нужна десталинизация. Это чудовище и спустя 60 лет после смерти продолжает тянуться к нам своими лапами – через тех, у кого нет воображения. Надеюсь, у вас оно есть, и вы сможете представить себе: ребенок наконец-то уснул, и вы с женой посидели у лампы, на которую накинут платок, стоящей на стуле. Она говорила вам что-то о том, как это жестоко – не только наказывать предателей (ну конечно, иначе никак, я же понимаю), но еще и радоваться казням, это же средневековье какое-то, я же учитель истории, я же знаю… Вы еще сказали ей: «Смотри, договоришься!» – и смеялись. Вы легли за полночь и еще не заснули, когда услышали шум машины под окном. Машин в то время ездило мало, но мало ли что за дела у людей в городе – вы не придали этому значения…
