Книга: James S. A. Corey - Tiamat's Wrath (The Expance 8) / Джеймс Кори - Гнев Тиамат (Экспансия 8)
Назад: Глава 33: Алекс
Дальше: Глава 35: Наоми

Глава 34: Элви

Элви проснулась почти задыхаясь.
– Эй, эй... Кошмар приснился? – спросил Фаиз, придвигаясь ближе. Он положил руку ей на спину, и от его касания сон немного развеялся. Она подалась назад, прижимаясь плотней.
– Хуже. Знаешь, такой сон, когда у тебя большой доклад, о котором ты забыл, и должен притворяться, что восемь месяцев работал над тем, о чём вообще не имеешь понятия.
– Cреди плохих снов этот – твой фаворит.
– Только обычно после пробуждения оказывается, что всё не так плохо, – сказала она, разглаживая волосы. – Отдала бы три пальца и глаз, чтобы мне пришлось переживать только за сорванный доклад.
Он завозился, и тепло его тела, двигающегося рядом с ней, было так знакомо.
– Как твой живот? – спросил он. А когда она не ответила, добавил: – Тебе нужно кушать, дорогуша.
– Я ела. Поем. Просто...
– Я знаю.
Она потянулась за тростью, но когда встала, переместила больше веса на больную ногу. Боль казалась правильной. Она сходила в ванную, потом стала натягивать одежду. Снаружи было ещё темно, не считая освещения Государственного здания, городских огней, и строительных платформ, мерцающих на фоне звёзд.
– Возвращайся в постель, – позвал Фаиз. – Ещё слишком рано.
– Я всё равно уже не засну. Пойду в университет. Кто рано встаёт, тому бог даёт.
– Тебе надо отдыхать.
– Отдохни за меня, – сказала она, целуя его в щеку, а потом в шею. Они замерли так на мгновение.
Когда Фаиз заговорил, из его голоса пропала обычная лёгкость.
– Я найду способ вытащить нас из всего этого, если смогу.
– Из всего этого?
– Из той части, где тебя окружают психопаты и политики. Украдём маленький корабль, отправимся в захолустную колонию, и проведем остаток жизни, пытаясь заставить огурцы расти в ядовитой среде. Это будет здорово.
– Это был бы рай, – согласилась она. – Поспи ещё немного. Я вернусь, как только смогу.
Ночью в Государственном здании было почти приятно. Видимо, из-за тишины – казалось, что это свобода. Охранников было не меньше, чем дронов наблюдения. Просто тысячелетия человеческой эволюции заставляли её поверить, что всё, происходящее во тьме, – скрыто, сакрально и особенно. Сунув руки в карманы, она пошла к столовой. Там обязательно что-нибудь найдётся – как минимум, кофе и подслащённый рис. Сейчас в ней в любом случае не удержится что-то большее.
Работа у Кортазара изнуряла. Лаборатория располагала несколькими неплохими программами для интерпретации контекста. Они помогали разобраться в заметках Кортазара, сформулированных с позиции наноинформатики – в сложно-мнимой потере данных, функциях Деринера, неявных множителях, – переводя их в понятия экзобиологии, такие как «функциональная регуляция устойчивых генов». Она не представляла, как любая из этих терминологий поможет растолковать суть проблемы адмиралу Трехо, но если уж она однажды смогла объяснить студентам конвергентную эволюцию, то и тут, наверное, что-нибудь придумает.
В столовой тоже было светло и тихо. При входе ей кивнул какой-то служащий. Или охранник. Без разницы. Элви взяла себе чашку чая, – от кофейного аппарата несло чем-то слишком кислым и агрессивным, когда она проходила мимо, – и бублик, с маслом и желе. Она не хотела идти в загон, или частную лабораторию Кортазара. Не хотела провести ещё один день с Карой и Заном. Не хотела оставаться и здесь. Но больше всего не хотела делать то, что должна. Рассказывать Трехо о Кортазаре.
Она хотела доказательств. Метафорического дымящегося пистолета в его заметках. Она перебрала всё, что смогла найти о трансфигурации Дуарте – её термин, не их! – в надежде найти что-то, что явно покажет: Кортазар не позволил бы Терезе пойти по стопам отца, он даже не собирался. Но там ничего не было. Либо он никогда не доверял такие мысли записям, либо вычистил их достаточно тщательно, чтобы она не сумела ничего найти.
В её ручном терминале имелась напоминалка. Программа предупреждала Элви о начале различных собраний, но там была и функция оповещения о том, что некая группа людей уже собралась вместе. Элви назначила фиктивную встречу с Кортазаром и Терезой на неопределенное время. И теперь, каждый раз, когда они оказывались в непосредственной близости, ей приходило уведомление, и будет приходить, пока один из них не обнаружит запись о встрече в своём графике, и не удалит её. Она была почти уверена, что её неожиданное появление в медицинском крыле – единственное, что помешало Кортазару продвинуть вперёд работу с Терезой.
И под словом «работа» она подразумевала вивисекцию.
Она дожевала бублик, запила его остатками чая. До рассвета ещё часы, и если тянуть, мужество её оставит. Она прибрала за собой, потянулась до боли в ногах, и подошла к служащему.
– Чем я могу вам помочь, мэм?
– Мне нужно поговорить с адмиралом Трехо.

 

* * *

 

Когда она добралась до кабинета Трехо, тот уже оделся. Ярко-зелёные глаза опухли от недосыпания, а рубашка выглядела мятой, ношеной слишком много дней подряд. На столе валялась кучка использованных одноразовых дисплеев – осколки потока важных отчётов изнутри системы, и из всех систем за её пределами. Он улыбался тёплой, хорошо отработанной, и, вероятно, совершенно неискренней улыбкой.
Элви тяжко трудилась, её вымотал весь этот калейдоскоп с обезумевшим императором, ученым-убийцей и монстрами – уничтожителями цивилизаций, сожравшими её команду, и откусившими кусок от неё самой. Но было довольно неудобно думать, что Трехо находится под ещё большим давлением, чем она.
– Доктор, – сказал Трехо. – Рано же вы встаёте.
– Как и вы.
Он указал на стул.
– Я наоборот припозднился. Координация с другими системами прошла... сложно. Я делегирую всё, что могу, но верховный консул не спит, а быть и им, и мной... очень утомляет.
– Когда вы в последний раз спали?
– Всю ночь? Честно говоря, чтобы ответить, мне потребуется немного посчитать.
Элви села, сложила на коленях руки. Тревога шипела и искрила в груди, как фейерверк. «Сон» казался словом из неизвестного языка. Никто из них уже не знал, что значит этот термин.
– Я могу вам чем-то помочь, доктор Окойе? – напомнил о себе Трехо. Элви поняла, что на мгновение отвлеклась.
– У меня нет веских доказательств, – сказала она, – но я думаю, что доктор Кортазар хочет нанести вред дочери высокого консула. Или даже убить.
Трехо вздохнул и опустил взгляд. Элви собралась. Она сама знала, насколько тонок аргумент. Даже появление Холдена с прямыми обвинениями не могло добавить веса её словам. Наоборот, то, что она прислушалась к преступнику, лишь подорвало бы её собственный статус, а не прибавило авторитета. Но Элви глубоко верила, что это правда. И готовилась воткнуть флаг, и защищать свою позицию до последнего, до тех пор, пока Трехо не воспримет её всерьёз.
Она ожидала услышать «какие доказательства у вас есть?» или «что заставило вас так думать?» или «а зачем ему это делать?». Но вместо этого адмирал лишь потянул шею, пока та не щёлкнула, и спросил:
– В состоянии высокого консула что-нибудь изменилось?
– Нет, насколько я заметила, – ответила она. – Но...
– Что мы можем сделать, чтобы привести его в чувство?
– Я не знаю. Честно говоря, не знаю даже, возможно ли это вообще.
– То, что с ним сделали изначально, – сказал Трехо. Его голос скрипел. От разочарования, или страха. Или от гнева. – Почему нельзя это обратить?
– По той же причине, по которой нельзя достать молоко из кофе, или собрать обратно яйцо. Физика полна вещей, которые работают только в одном направлении. Вот одна из них.
– Регенерация. Если мы восстановим его центральную нервную систему так же, как лечим травмы головы?
Элви смутилась. Она представляла несколько версий этого разговора, но ни одна не предполагала игнорирования её страхов, и перевода темы. Она не знала, как себя вести.
– Ну, хм... всё не совсем так. Клетки в его мозгу не повреждены. Кортазар изменил способ их функционирования. А восстановление тканей – это поиск повреждённых областей, и стимулирование роста новых клеток.
– Если мы намеренно повредим его мозг, и накачаем здоровыми клеточными линиями, он отрастёт?
– Простите?
– Сожжём его гиппокамп, и регенерируем его. Потом затылочную долю, или что там ещё. Переберём по частям его мозг, убьём то, что есть, и заменим свежей тканью, которая функционирует как нормальная человеческая. И так его восстановим. Это сработает?
– Я... я не знаю, – ответила Элви. – Это парадокс «корабля Тесея». Если заменить все части целого, останется ли оно тем же целым? Это из области философии. Но даже без парадокса, восстановление центральной нервной системы – очень сложная работа. Надо консультироваться с докторами медицинских наук. С врачами. А я биолог.
– Кортазар проконсультировался.
– Кортазар глубоко ущербен этически, – возразила Элви. – Я почти уверена, что он использовал Дуарте в качестве подопытного животного, чтобы обойти тонкие моменты, и выработать методику собственного лечения в будущем, и думаю, Терезой он планирует пожертвовать тоже. Это я и пытаюсь вам сказать.
– А что насчёт тех, кто атаковал пространство колец? Можем ли мы однозначно понять, представляют ли они постоянную угрозу или нет? Если я отправлю другой корабль на место «Медины», его сожрут? Или мы в безопасности, пока не взрываем нейтронные звёзды?
Элви не собиралась смеяться. Так само вышло. Профессиональная маска Трехо соскользнула лишь на миг, и под ней она увидела ярость и отчаяние.
– Как я могу это знать? – спросила она громче, чем ей хотелось, но она уже не сдерживалась. – Я не знаю, кто они, или как сожрали корабли, которые уже сожрали. Где наши отчеты? Где данные? Без них я не могу выдать ничего, кроме спекуляций. И какое отношение это имеет к Терезе Дуарте?
Трехо сдвинулся к столу, вызвал какое-то окно, и перекинул его на ручной терминал Элви. Она посмотрела на изображение, и узнала «Сердце Бури». Самый знаковый лаконианский корабль из существующих, в гиперреальном качестве съемки через телескоп с усиленной, стабилизированной и улучшенной оптикой. Вокруг «Бури» зажглось несколько блестящих искр.
– Был бой? – спросила она, а изображение внезапно стало настолько белым, что даже на маленький экран было больно смотреть.
– Это уже известно Солнечной системе. И станет известно всей империи. «Буря» уничтожена. Террористическая ячейка сепаратистов похитила секретную технологию Лаконии и использовала её против нас. Теперь у меня остался лишь один «магнетар», и тринадцать с лишним сотен врат, которые надо держать под контролем, а единственное место, где мы можем эффективно справиться с задачей, преследуется… – Он указал на ногу Элви. Какая бы там херня ни откусила часть её бедра.
– Понимаю... – сказала она.
– Мы не можем удержать ретрансляторы. Каждый раз, когда я их отправляю, какой-то камнемёт тут же их сбивает. Террористы обмениваются сообщениями через кольца, пользуясь технологическим эквивалентом консервных банок и жевательной резинки, а я не могу их остановить. Разместив флот в пространстве колец, я буду контролировать всё, потому что там критическая позиция. Ключевая точка. А если нельзя обеспечить там безопасность, о контроле над империей можно забыть.
– Если только не… – начала Элви, но Трехо уже несло. Слова вырывались из него как лавина. И раз она стронулась, её уже нельзя было остановить.
– Каждый – каждый! – на каждом корабле, станции и планете будет ждать ответного шага высокого консула. А он сейчас – вон, двумя коридорами дальше, машет руками, как чёртов студент в первом галлюциногенном трипе. Правительства существуют в уверенности. Не в свободе. Не в праведности. Не в силе. Существуют потому, что люди верят в их суть. И не задают вопросов. А Лакония сейчас заглядывает в жерло огромного количества вопросов, на которые мы не можем ответить.
К концу своей речи он почти кричал. Резко, пронзительно. А Элви внезапно и ярко вспомнила время своего юношества на Кархуле. Управляющий бакалейной лавки, в которую они с отцом ходили каждую неделю, узнал, что арендная плата выросла, и ему придется переезжать или закрываться. У него был точно такой же тон, тот же вид человека, побеждённого обстоятельствами, тот же гнев перед лицом непримиримой реальности. Было что-то странно утешительное в мысли, что проблемы скромного бакалейщика и самого влиятельного человека в галактической империи могут быть так фундаментально схожи. Не думая, она потянулась и взяла Трехо за руку. Он отдернул её, словно Элви его обожгла.
Трехо потребовалась пара длинных, нервных вздохов, чтобы восстановить самообладание. И когда он заговорил, он снова стал сам собой.
– Ваша проблема, доктор Окойе, в том, что вы считаете вопрос, стоящий непосредственно перед вами, самым неотложным. Вы ошибаетесь. Кем бы ни был Паоло Кортазар, – а у меня нет иллюзий на его счёт, – он незаменим.
Повисшая пауза растянулась в неловкое молчание. Элви чувствовала, что смотрит в пропасть, хотя раньше даже не понимала, что стоит на её краю.
– Вы говорите мне, что не видите в этом ничего страшного?
– Я постараюсь защитить девушку, – сказал Трехо. – Сделаю всё, что от меня зависит, чтобы эти двое не оставались наедине.
– Но если он придет сюда с её головой подмышкой, вы пожмёте плечами, и пустите это на самотёк?
Трехо развел руками.
– Если он пообещает исправить весь этот пиздец, пожертвовав ею, я сам дам ему нож. Это мой долг. Я офицер Лаконии... Как, впрочем, и вы.
В комнате стало душно. Элви никак не могла отдышаться. Но Трехо либо не видел её страданий, либо сознательно не замечал.
– Ваша задача, доктор Окойе, послужить второй точкой зрения, и предоставить свой опыт в помощь доктору Кортазару. В этой задаче вы с ним партнёры. И разногласий между вами не будет. Сочтёте ли вы это трудным, или неприятным, мне плевать. Мы находимся в критической точке истории, и вам придётся принять это.
– Она же ребёнок...
– Я согласен, что будет лучше, если она выживет. И сделаю всё, что смогу, – сказал Трехо. – Но между нами не может быть никакого недопонимания относительно наших приоритетов. Чем раньше вы с Кортазаром найдете способ вытащить обратно сливки из этого кофе, тем быстрее она будет в безопасности. Всё, что мешает исцелению Уинстона Дуарте – ваш враг. Всё, что помогает – друг. Надеюсь, теперь вам всё ясно?
Её «я ухожу в оставку» так и застряло в глубине горла. Она чувствовала эти слова почти физически. Знала их форму. И знала, что Трехо не даст ей уйти. Оттуда, куда она забралась, не уходят.
– Ясно, как божий день, – ответила она. – Кристально.
– Спасибо, что уделили время, доктор. Для вас моя дверь всегда открыта.
Ей показалось, что это такой ёрнический способ попросить её уйти.
Она поднялась, вышла в зал, затем в широкий вестибюль, и шагнула в темноту сада. Предвещая рассвет, на востоке гасли самые тусклые из звёзд. В воздухе пахло жжёной корицей. Наступило время спаривания для маленького наземного животного Лаконии, похожего на личинку. А на Земле запели бы птицы. Она долго стояла там, глубоко вдыхая.
Она десятилетиями занималась полевыми исследованиями, путешествуя по новым мирам со своими пакетами для образцов, и испытательными комплектами. Наверное, единственная из живущих, наблюдавшая столько вариаций развития жизни. Столько бесчисленных эволюционных решений под разными звёздами, созданных – более или менее – в ответ на одно и то же давление. Глаза – в каждом из миров, ведь способность воспринимать свет давала большую вероятность выживания. Рот рядом с органами чувств, потому что способные видеть, что ешь, справлялись лучше остальных. Во имя науки, она, вероятно, убила и вскрыла больше представителей отдельных видов, чем кто-либо в истории. И всё же не воспринимала себя как убийцу. Как соучастницу убийства. Как монстра.
На горизонте в небо поднялся шлейф, который выглядел почти как дым, но на самом деле состоял из миллионов крошечных зеленых червячков, взмывающих ввысь, и опускающихся обратно. Они мерцали всё ярче, во всей своей биолюминесцентной красе. Природа прекрасна везде, во всех проявлениях. И жестока. Элви не знала, почему продолжала надеяться, что человечество окажется другим. Зачем притворялась, что не скована теми же правилами, что действуют для горных львов и ос-паразитов. Кровь, на зубах и когтях, на каждом уровне. В Библии даже ангелы убивали детей человеческих, когда Бог просил их об этом.
Рой на горизонте заканчивал «шоу спаривающегося кластера», их свет гас, их тела серели. Облака роя поглощали розовый и красный, – цвет рассвета любой кислородной планеты, – чтобы выборочно рассеять его на более мягкие оттенки. Запах корицы усилился.
– Удачи, маленькие личинки, – сказала она. – Надеюсь, хоть у вас всё получится.
Она направилась обратно в Государственное Здание, и сквозь него к другой стороне комплекса, к ожидающей машине. Села, не обменявшись шуткой с водителем, и они двинулись в сторону большого города, где свет выключался только с восходом солнца. Высотки, улицы, склады и театры – всё это напоминало ей огромный улей.
В университете она прогулялась от парковки до загона пешком. Кортазар сидел на скамейке возле куба без окон, с чашкой кофе в руке, и кукурузным кексом на колене.
Он улыбнулся подходящей Элви.
– Прекрасное утро, не находите? – спросил он.
Тёмные глаза. Смуглая щека, с линией пёстро-белой щетины там, где он не сбривал её. Он выглядел как какой-то профессор химии, а не монстр.
– Нам пора приступать к работе, – сказала Элви.

 

Переведено: Kee

 

Назад: Глава 33: Алекс
Дальше: Глава 35: Наоми