– У вас была возможность поговорить с семьей? – спросил полковник Нэйпир с медиатронной столешницы. Он был в своем кабинете в Шанхайской Атлантиде, Хакворт сидел в пабе в Атлантиде Ванкуверской.

Нэйпир был из тех мужчин, которых годы только красят – сейчас он выглядел куда более осанисто и представительно. Когда его образ материализовался на медиатроне, Хакворт в первое мгновение растерялся, потом вспомнил свое отражение в зеркале. Вымывшись и подровняв бороду, которую решил оставить, он обнаружил, что заметно возмужал, хотя тщетно ломал голову, с какой стати.

– Решил прежде выяснить, что к чему. И потом… – Он смолк. Ему трудно было поддерживать обычный темп разговора.

– Да? – Нэйпир был само терпение.

– Я говорил с Фионой сегодня утром.

– После того, как вышли из туннеля?

– Нет. До. До того как… проснулся, или что там.

Нэйпир слегка опешил. Он поиграл желваками, взял чашку с чаем и рассеянно взглянул в окно на Новый Чжусин. Хакворт, по другую сторону Тихого океана, ограничился тем, что уставился в кружку и принялся созерцать темные пивные глубины.

В мозгу, доской от разбитого корабля сквозь толщу зеленой воды, всплыл образ: руки доктора в бежевых перчатках ловят синий блестящий снаряд, за ним тянется толстый шнур, он разворачивается, нет, расцветает младенцем.

– Почему я об этом подумал? – сказал он.

Нэйпир, видимо, не понял, к чему это относится.

– Фиона и Гвендолен сейчас в Атлантиде Сиэтлской – от вас это полчаса на метро, – сказал он.

– Разумеется! Они живут… то есть мы живем… в Сиэтле. Я знал.

Он вспомнил: Фиона гуляет по заснеженной кальдере какого-то вулкана.

– Если вам кажется, что вы недавно с нею общались – что, боюсь, совершенно исключено, – то это происходило через Букварь. Мы не смогли сломать шифр сигналов, поступающих из пещеры Барабанщиков, но, судя по анализу информационных потоков, вы много рактировали в эти десять лет.

– Десять лет?!

– Да. Вы уже должны были сообразить это по многим признакам.

– По ощущению – десять. По всему, что произошло, – тоже. Но инженерному полушарию трудно это охватить.

– Мы ума не можем приложить, почему доктор Икс отправил вас отбывать срок заключения к Барабанщикам, – сказал Нэйпир. – Нам представлялось, что именно ваше, как вы выразились, инженерное полушарие и должно его привлекать – вы знаете, в Поднебесной чертовски мало инженеров.

– Я что-то разрабатывал, – сказал Хакворт.

В мозгу замелькали образы нанотехнологических систем, восхитительно изящных и компактных. Такую конфетку он мог сделать, только если бы очень долго и сосредоточенно думал. В тюрьме, например…

– Что именно? – произнес Нэйпир неожиданно резким голосом.

– Не помню, – сказал наконец Хакворт, беспомощно встряхивая головой.

Атомы и связи перед мысленным взором вытеснило жирное бурое семя, словно нарисованное Магриттом. Оно висело в пустом воздухе и с одной стороны раздваивалось, как ягодицы, с другой заканчивалось острым как бы соском.

– Так что, черт возьми, произошло?

– До того как вы покинули Шанхай, доктор Икс подсоединил вас к МС, верно?

– Да.

– Он сказал, что именно вам вводит?

– Думаю, это были какие-то гемокулы.

– Перед отъездом из Шанхая мы взяли у вас кровь на анализ.

– Как?

– Есть способы, – сказал полковник Нэйпир. – Мы также провели полное исследование одной вашей пещерной знакомой и нашли в ее мозгу несколько миллионов нанозитов.

– Несколько миллионов?

– Очень маленьких, – успокоил Нэйпир. – Они вводятся через кровь и циркулируют в ней, пока не окажутся в идущих к мозгу капиллярах. Тогда они пересекают барьер кровь – мозг и цепляются к ближайшему аксону. Эти энзиты разговаривают друг с другом посредством видимого света.

– Значит, пока я был один, мои энзиты разговаривали между собой, – сказал Хакворт, – а как только оказался среди людей с такой же штукой в мозгу…

– Зиту не важно, в чьем он мозгу. Они все разговаривают друг с другом, образуя сеть. Соберите нескольких Барабанщиков в темной комнате – и получите гештальт-общество.

– Однако интерфейс между нанозитами и самим мозгом…

– Согласен. Несколько миллионов нанозитов, сидящих на случайных нейронах – слабоватый интерфейс для такой сложной системы, как человеческий мозг, – сказал Нэйпир. – Мы не утверждаем, что у вас с ними был общий мозг.

– Так что именно у меня с ними было общего? – спросил Хакворт.

– Еда. Воздух. Компания. Секреторные жидкости. Возможно, эмоции или общее эмоциональное состояние. Возможно, больше.

– И это все, что я делал десять лет?

– Вы много что делали, – сказал Нэйпир, – но бессознательно. Как сомнамбула. Когда мы взяли биопсию у вашей приятельницы, мы это поняли – поняли, что вы действуете не по своей воле, – и сконструировали противонанозиты, которые отыскали бы и уничтожили нанозиты в вашем мозгу. Мы под наркозом ввели их Барабанщице и выпустили ее обратно. Когда вы с ней переспали… ну, дальше понятно.

– Большое спасибо за информацию, полковник Нэйпир, хотя она и повергла меня в еще большее замешательство. Чего, по-вашему, хотела от меня Поднебесная?

– Доктор Икс вам что-нибудь сказал?

– Искать Алхимика.

Полковник Нэйпир чуть не подпрыгнул.

– Десять лет назад?

– Да. Этими самыми словами.

Нэйпир довольно долго теребил усы.

– Очень странно, – сказал он наконец. – Мы впервые услышали об этой теневой фигуре тому лет пять и до сих пор знаем о нем самую малость: что это некий чудо-артифекс, работающий в сговоре с доктором Икс.

– Есть ли еще сведения…

– Ничего такого, что я мог бы вам открыть, – сказал Нэйпир, видимо, чувствуя, что и без того открыл слишком много. – Если найдете, сообщите нам. Да, Хакворт… тактично этого не скажешь. Вы знаете, что жена с вами развелась?

– Да, – тихо сказал Хакворт. – Кажется, знаю.

Но осознал он это лишь сейчас.

– Она замечательно сносила ваше долгое отсутствие, – сказал Нэйпир, – но в какой-то момент стало ясно, что вы, как все Барабанщики, вступаете в огромное число половых связей.

– Откуда она узнала?

– Мы ей сказали.

– Простите?

– Я упомянул раньше, что мы нашли нанозиты в вашей крови. Эти гемокулы нарочно сконструированы так, чтобы распространяться через секреторные жидкости.

– Откуда вам это известно?

Впервые с начала разговора Нэйпир потерял терпение.

– Ради бога, Хакворт, мы знаем, что делаем. У этих частиц две функции: распространяться через секреторные жидкости и взаимодействовать друг с другом. Как только мы это поняли, нам ничего не оставалось, кроме как известить вашу жену.

– Конечно. Вы были совершенно правы. И, кстати, спасибо, – сказал Хакворт. – Вполне можно понять чувства Гвен по поводу обмена секреторными жидкостями с тысячами Барабанщиков.

– Не казните себя, – сказал Нэйпир. – Мы посылали туда исследователей.

– Неужели?

– Да. Барабанщики не возражают. Исследователи сообщают, что те ведут себя как во сне. «Слабо определенные границы личности» – так, если я не ошибаюсь, это формулировалось. В таком случае, вы совсем не обязательно преступили мораль – ваш мозг вам не принадлежал.

– Вы говорите, гемокулы взаимодействуют друг с другом?

– Каждая содержит стерженьковую логику и немного памяти, – сказал Нэйпир. – Когда две такие встречаются in vivo или in vitro, они стыкуются и, видимо, обмениваются данными. Иногда после этого они расходятся. Иногда остаются сцепленными и производят вычисления – мы заключаем это по тому, что стерженьковые логические элементы излучают тепло. Потом расстыковываются. Иногда обе отправляются своей дорогой, иногда одна умирает. Но одна обязательно остается.

Значение последних слов не ускользнуло от Хакворта.

– Барабанщики вступают в половые сношения только друг с другом?

– Таким же был и наш первый вопрос, – сказал Нэйпир. – Ответ: нет. Они вступают в половые сношения со множеством других людей. Даже держат бордели в Ванкувере. Обслуживают в основном публику из метро и аэропорта. Несколько лет назад у них вышли трения с обычными борделями, поскольку они практически не берут денег. Они подняли цены, просто чтобы не связываться. Но деньги им не нужны – за каким чертом им деньги?