У меня не получается заснуть. Я переодеваюсь в купальник и яркий шелковый халат, купленный во время поездки на Косумель. Достаю из ящика полотенце и тихо выхожу из коттеджа. Заставляю себя не смотреть на камеру. Не хочу видеть, что красный огонек зажегся, не хочу осознавать, что за мной следят. Я быстро прохожу мимо, отвернувшись, притворяясь, что не знаю, что она там находится. А вдруг кто-то наблюдает?

Я иду к озеру и рассматриваю другие кабинки. Я не вижу камер ни там, ни на столбах, которые освещают путь в сердце лагеря, ни на деревьях.

Я пытаюсь не волноваться.

Достигнув озера, кладу полотенце на берег, снимаю с себя халат и залезаю в воду. Озеро холодное, свежее. Совсем не похоже на подогреваемый бассейн около моего дома, в котором я плаваю каждое утро. Полуночное озеро намного темнее. Я зашла только по колено, но уже едва вижу свои ноги, которые кажутся зеленоватыми. Я набираю воды в ладони, и мне попадаются обрывки водорослей.

Я делаю глубокий вдох и ныряю, гребу изо всех сил и расправляю руки. Выбираюсь на поверхность, только когда у меня начинает болеть грудная клетка. Плыву по озеру. Туман висит над его поверхностью, и я разрезаю его на части. Прочь от меня уплывает напуганный желтый окунь.

Я останавливаюсь, достигнув середины озера – до берега мне где-то метров четыреста. Понятия не имею, глубоко ли здесь. Метров десять? Тридцать? Я думаю о том, что раньше здесь была долина. Суша. Здесь были деревья, камни и животные. Они никуда не делись. Деревья сгнили. Камни покрылись водорослями. Трупы животных обглоданы рыбой. Теперь это скелеты.

Не самые веселые мысли.

Я думаю о том, что мне рассказала Кейси. О деревне на дне озера, мертвые жители которой до сих пор лежат в своих кроватях.

Мне становится совсем неуютно.

Гребя на месте, я разворачиваюсь к лагерю. В это время он тих и спокоен. Его омывает розоватый свет восходящего солнца, уже показавшегося из-за гор на востоке. Ничего не происходит. Вот только на пристани кто-то стоит и смотрит на меня.

Даже с такого расстояния я вижу, что это Бекка Шонфельд. Я узнаю яркий шарф на ее шее и различаю, что она поднимает к глазам камеру.

Бекка остается на пристани, а я плыву к берегу. Я пытаюсь не стесняться, хотя над водой разносится стаккато щелчков затвора. Я гребу сильнее, увеличиваю скорость. Если Бекка собирается смотреть, то вот ей достойное зрелище.

Это еще один урок, преподанный мне озером.

Я встаю на ноги в нескольких метрах от берега и бреду остаток пути. Бекка слезла с пристани и сейчас стоит совсем близко, знаками прося остановиться. Я удовлетворяю ее просьбу и останавливаюсь по голень в воде. Она делает еще несколько снимков.

– Извини, – говорит она, закончив. – Такой прекрасный свет, я не устояла. Красивый рассвет.

Она держит камеру передо мной, пролистывая снимки, пока я вытираюсь. Последний ей нравится, она говорит:

– Этот оставляем.

На фотографии я уже поднялась над гладью воды. Я мокрая, а сзади горит восход. Я думаю, Бекка хотела снять что-то суровое и мощное. Женщина победила стихию, теперь она хочет завоевать сушу. Но мне кажется, что я выгляжу потерянной. Будто проснулась в воде и не поняла, как туда попала. Я начинаю стесняться и быстро закутываюсь в халат.

– Удали, пожалуйста.

– Но снимок просто отличный.

– Хорошо. Тогда обещай мне, что он не окажется на обложке «Нэшнл Джеографик».

Мы садимся на траву и смотрим на воду. Она идеально отражает розово-оранжевое небо, и между ними трудно провести границу. Бекка оказалась права: рассвет прекрасен.

– Так ты художница, – говорит она. – Я читала про твою выставку.

– А я видела твои фотографии.

Мы говорим очевидное и неловко замолкаем. Я поправляю рукава халата, Бекка крутит в руках ремень камеры. Мы обе смотрим на восход. Теперь в нем есть несколько золотых полос.

– Не могу поверить, что я снова здесь, – говорит Бекка. – Не могу поверить, что ты здесь.

– Мы вернулись в лагерь «Соловей», это правда.

– Извини, что я так повела себя вчера. Я увидела тебя в столовой и испугалась. Не знаю почему.

– Зато я знаю. Ты увидела меня и вспомнила кучу вещей, которых вспоминать не хотела.

– Ты права.

– Со мной то же самое, – признаю я. – Почти безостановочно. Куда ни посмотрю – везде воспоминания.

– Подозреваю, тебя заманила сюда Френни.

Я киваю, хотя это не совсем правда.

– Я выступила добровольцем. Я знала, что Френни попросит меня приехать. Она как-то узнала, что я возвращаюсь в Нью-Йорк, и пригласила меня на обед. Она заговорила про лагерь, и я все поняла. Я сразу согласилась.

– А меня пришлось убеждать.

– Последние три года я живу на чемоданах. Остаться где-то на полтора месяца? Отличная мысль. – Бекка растягивается на траве, словно доказывая свою расслаб-ленность. – Мне даже все равно, что я живу с тремя подростками. Дело того стоит, особенно, если я расскажу им про фотографию и покажу пару приемов. Да и вообще, мне нужен отпуск. На работе я насмотрелась на всякое.

Она приподнимает подбородок и закрывает глаза. Я понимаю, что за ней тоже гонится неведомое. Просто она приехала в лагерь «Соловей», чтобы забыть. Я – чтобы вспомнить.

– Вчера я хотела кое-что у тебя спросить.

– Дай угадаю, – говорит Бекка. – Про то лето?

Я вежливо киваю:

– Ты много помнишь?

– Про отдых или…

Она не заканчивает фразу. Такое впечатление, что она боится последнего слова. Я нет.

– Про исчезновение. Ты заметила что-нибудь странное накануне? Или с утра?

Меня настигает воспоминание. Плохое. Я стою у озера и рассказываю Френни, что девочки пропали. Вокруг собираются остальные. Бекка наблюдает из толпы через объектив и безостановочно снимает.

– Я помню тебя, – говорит она. – Ты была в истерике и напугана.

– А еще что-нибудь?

– Нет. – Она отвечает слишком быстро, ее голос забирается слишком высоко, он похож на чириканье. – Ничего.

– А ты хорошо знала девочек из моего коттеджа?

– Эллисон, Натали и Вивиан?

– Да, – отвечаю я. – Вы же были тут за год до этого. Я думала, что ты их знаешь.

– Нет, это не так.

– И даже Вивиан? Вы разве не дружили?

Я вспоминаю предупреждение. «Не дури. Со временем она на тебя окрысится».

– Ну, я знала ее, – говорит Бекка. – Но ее все знали. И у всех было о ней сложившееся мнение.

– Какое?

– Честно? Что она была сукой.

Ее тон меня ошарашивает. Бекка говорит так жестко, что я не могу придумать вежливой реакции. Бекка все видит и говорит:

– Извини. Это злые слова.

– И правда, – тихо отзываюсь я.

Я ожидаю, что Бекка сдаст назад или извинится. Вместо этого она расправляет плечи, смотрит на меня и произносит еще серьезнее:

– Ну же, Эмма. Не притворяйся. Со мной это делать необязательно. Вивиан не стала хорошей автоматически, потому что с ней случилось нечто ужасное. Тебе-то должно быть это ясно.

Она встает и стирает грязь с шорт, а потом медленно отправляется к лагерю, не оглядываясь. Я остаюсь на месте и созерцаю две правды, поведанных мне Беккой.

Первое. Она права. Вивиан была плохим человеком, и исчезновение этого не меняет.

Второе. Бекка помнит куда больше, чем говорит.

Пляж в лагере «Соловей» был сделан из песка и гальки, специально насыпанных на берег несколько десятилетий назад. Крутым его было назвать трудно, удобным – еще труднее. Даже два полотенца не заглушали неприятные ощущения, лежать все равно приходилось на камнях. Я ухмыльнулась и решила терпеть, глядя на то, как девочки толпами заходят в воду.

Мы все переоделись в купальники, но плавать пошли только Натали и Эллисон. Натали плавала как настоящий спортсмен, гребла длинно и размашисто. Она быстро достигала буйков, соваться за которые было запрещено. Эллисон все делала напоказ. Она кувыркалась в воде как синхронистка.

Я осталась на берегу. Я очень нервничала, мой купальник был слитный и скромный. Вивиан сидела сзади и мазала мне плечи кремом от загара. Он пах тошнотворно сладко – кокосом.

– Ты такая хорошенькая, что тебя должны запретить. Законодательно.

– А мне так не кажется.

– Но это правда, – сказала Вивиан. – Тебе мама об этом не говорит?

– Мама не обращает на меня внимания. И папа тоже.

Вивиан сочувственно кашлянула.

– Ну прям как мои двое. Я удивлена, что не погибла в младенчестве по недосмотру. Но мы с сестрой научились стоять за себя. Она объяснила мне, что я красивая. А я объясню тебе.

– Да я некрасивая.

– Нет, красивая, – настояла Вивиан. – А через пару лет будешь вообще. Я такое замечаю. У тебя дома есть парень?

Я покачала головой, вспоминая, что никто на меня не обращает внимания. Я поздно стала расти. До сих пор плоская как доска. А кто смотрит на доски?

– Все изменится, – сказала Вивиан. – Ты заполучишь красавчика вроде Тео.

Она показала на спасательную вышку, стоявшую неподалеку. На ней сидел Тео в красных шортах. На шее у него висел свисток. На груди вились волосы. Я смотрела на него и старалась не думать о душевой. Это было довольно сложно, потому что, если честно, я практически не отводила от Тео глаз.

А в душевой я подглядывала. Я хотела его. Я могла думать только об одном.

– Почему вы не купаетесь? – крикнул он нам.

– Просто так, – отозвалась Вивиан.

– Я не умею плавать, – сказала я.

По лицу Тео расползлась улыбка:

– Вот это совпадение. Я как раз собирался кого-нибудь научить!

Он спрыгнул с вышки, схватил меня за руку и повел к воде. Я даже пикнуть не успела. Я на мгновение затормозила, когда мои ноги коснулись скользких камней. Я испугалась, что упаду. Вода выглядела грязной, и я заволновалась еще сильнее. У самой поверхности плавали кусочки ила. Что-то коснулось моей лодыжки, и я отскочила.

Тео сжал мою руку:

– Спокойно. Водоросли еще никого не убили.

Он повел меня в озеро. Вода поглощала мое тело кусками. Сначала до колен. Потом до бедер. Потом до талии. Она была холодная, и у меня перехватило дыхание. Впрочем, возможно, я зря винила воду. Я смотрела на широкие плечи Тео, сверкающие под июньским солнцем, и его улыбку. Он почти засмеялся, когда я зашла еще глубже уже по своей инициативе.

– Эм, отлично, – сказал он. – Ты просто молодец. Но ты должна расслабиться. Вода тебе не враг. Пусть она тебя держит.

Он вдруг оказался у меня за спиной – и подхватил меня на руки. Одна обнимала мою спину, вторая поддерживала колени. Я почувствовала, что от его прикосновений у меня горит кожа.

– Закрой глаза, – сказал он.

Я подчинилась. Тео опускал меня все ниже. Наконец я перестала чувствовать его руки. Я открыла глаза – а он стоял рядом. Я плыла сама. Вода меня держала.

Тео ухмыльнулся:

– Дорогуша, ты научилась.

В этом момент над озером раздался шум. Плеск. Крики. Тревога. Паника. Девчонки вдалеке начали визжать и хлопать ладонями по поверхности. Они были похожи на уток, неспособных взлететь. За ними я увидела пару рук, которые опускались под воду. Они изо всех сил махали, а с пальцев лилась вода. Из озера на мгновение появилась голова – и тут же исчезла.

Вивиан.

Тео быстро поплыл к ней. Я ушла под воду и достигла дна. Потом начала грести, подгоняемая инстинктом, и наконец, вынырнула. Продолжила молотить руками и ногами – и вдруг поплыла.

Я посмотрела на Вивиан – та все еще тонула – потом на Натали и Эллисон. Они замерли на месте, пораженные и бледные. Я смотрела, как они следят глазами за Тео. Тот добрался до Вивиан и обхватил ее за талию, а потом поплыл к берегу, не останавливаясь, пока оба они не оказались на пляже, усеянном галькой.

Вивиан закашлялась, и из нее вылилась куча воды. По багровым щекам бежали слезы.

– Я-я-я не понимаю, что случилось, – сказала она, задыхаясь. – Я вдруг погрузилась и не смогла всплыть. Я думала, что умру.

– Если бы не я, ты бы утонула, – сказал Тео устало и сердито. – Господи, Вив, я думал, ты умеешь плавать.

Вивиан села и потрясла головой, не в силах остановиться:

– Я хотела попробовать, я же видела, как ты учишь Эмму. Выглядело все очень просто.

В нескольких метрах от них стояла Бекка. Она была в купальнике, но все равно не расставалась с камерой. Она сделала фотографию Вивиан, распростертой на пляже, а потом повернулась к озеру и нашла меня глазами в толпе шокированных купальщиц. Она улыбнулась и сказала одними губами три слова. Несмотря ни на что, я поняла смысл.

«Я же говорила».