Глава 75

Итак, я не беременна, – сказала Джессика. – И никогда не была беременна, разве что в мыслях.

Бен посмотрел на нее с дивана, взял пульт и выключил «Top Gear».

– Ладно, – сказал он.

Она подошла и села рядом, положив руку ему на колено; некоторое время они сидели молча, все было ясно и без слов.

Будь она беременна, они бы и дальше продолжали жить вместе. Любви между ними оставалось достаточно, чтобы сделать это ради ребенка.

Но она не была беременна, а их любви не хватило бы на то, чтобы попробовать еще раз, или на что угодно другое, кроме неизбежного миролюбивого развода.

В доме пахло имбирем, жженым сахаром и маслом. Кармел к возвращению дочерей готовила их любимую еду.

Она услышала звук машины на подъездной дорожке и подошла к двери.

Дверцы машины распахнулись, и из нее выскочили четыре девочки. Они задушили ее в своих объятиях. Кармел зарывалась носом в их волосы, тыкалась в их руки. Они прижались к матери и тут же начали бороться за нее, словно за любимую мягкую игрушку.

Лиззи получила удар локтем в глаз и завопила. Лулу закричала на Алли: «Я тоже хочу обнять мамочку! Ты ее всю себе забрала!» Сэди ухватила Кармел за волосы и потащила, отчего та чуть не вскрикнула от боли.

– Дайте же матери подняться! – воскликнул Джоэл. Он всегда терпеть не мог их сражений. – Да бога ради!

Кармел с трудом поднялась на ноги.

Лулу решительно сказала:

– Я тебя больше никогда не оставлю, мама.

– Лулу! – рявкнул Джоэл. – Не будь такой неблагодарной. Ты вернулась из путешествия, которое запомнишь на всю жизнь.

– Не сердись на нее, – произнесла Соня. – Мы все устали.

Глядя на то, как новая подружка ее бывшего мужа критикует его, Кармел вспомнила эйфорию, которую пережила, выпив коктейль с наркотиком.

– Заходите в дом, девочки, – сказала Кармел. – Вас ждет угощение.

Девочки бросились в дом.

– Прекрасно выглядите, – произнесла Соня, у которой лицо после смены часовых поясов было серое и усталое.

– Спасибо, – отозвалась Кармел. – Я хорошо отдохнула.

– Похудели? – спросила Соня.

– Не знаю, – ответила Кармел. Она и вправду не знала. Это больше не казалось таким уж важным.

– Не понимаю, в чем дело, но вид у вас какой-то преображенный, правда, – дружески сказала Соня. – Кожа, волосы – все прекрасно выглядит.

«Черт побери, я теперь стану твоей подружкой, да?!» – подумала Кармел.

Она поняла, что Джоэл не заметил в ней никаких перемен. Если ты меняешь внешность, то не для мужчин, а для других женщин, потому что именно они внимательно наблюдают друг за другом, оценивают состояние кожи, сравнивают со своей; они, как и ты, нелепо одержимы внешностью, попали в эту карусель, с которой не могут или не хотят спрыгнуть. Да будь она наманикюренной фотомоделью, помешанной на фитнесе, Джоэл все равно ушел бы от нее. Отсутствие привлекательности не играло никакой роли. Он оставил ее не ради кого-то лучшего, а ради кого-то нового.

– В самолете на пути домой мы сидели рядом с туалетом, – сказал Джоэл. – Дверь хлопала – бух-бух-бух – всю ночь. Я глаз не сомкнул.

– Это ужасно, – посочувствовала Кармел.

– Да уж, – вздохнул Джоэл. – Пытался добиться, чтобы нас пересадили, но безрезультатно.

– Я тут подумала. Было бы неплохо, если бы ты смог иногда развозить девчонок на всякие послешкольные занятия, – сказала она. – В прошлом году я совсем измучилась, пытаясь все делать сама, а еще я хочу продолжать делать те упражнения, которые уже начала.

– Конечно, – кивнула Соня. – Мы разделим родительские обязанности!

– У меня во рту какая-то гадость, – пробормотал Джоэл. – Думаю, это обезвоживание.

– Пришлите мне их расписание, – сказала Соня. – Мы все организуем. Или, если хотите, можем встретиться за кофе и все обговорить. – Она явно нервничала, словно перешла за грань допустимого.

– Отлично, – сказала Кармел.

– Я сама себе хозяйка, так что у меня расписание гибкое. – В голосе Сони слышался энтузиазм. – И с удовольствием буду в любое время возить их в школу танцев. Я всегда мечтала иметь маленькую девочку, причесывать ее перед занятиями, и, ну вы знаете, у меня не может быть своих детей, так что я никогда…

– Вы не можете иметь детей? – оборвала ее Кармел.

– Извините. Я думала, вы знаете. – Соня скосила глаза на Джоэла, который был занят – ковырял пальцем у себя во рту.

– Я не знала, – развела руками Кармел. – Очень жаль.

– Ничего, я с этим смирилась, – улыбнулась Соня, еще раз кинув взгляд на Джоэла, и Кармел поняла, что та совсем не смирилась, но ее бездетность вполне устраивает Джоэла. – Поэтому я буду рада помочь со школой танцев, если вы, конечно, не хотите взять это на себя.

– Я буду рада, если вы станете возить их в школу танцев, – заверила Кармел; она была не из балетных мамочек и так и не выучилась делать прическу «балетный пучок», чтобы дочери или их учительница, мисс Эмбер, были довольны.

– Правда? – Соня хлопнула в ладоши, словно получила самый драгоценный подарок, и счастливая благодарность в ее глазах ничуть не тронула Кармел.

Девочек не смутит появление почти что родственницы, а Кармел избавится от всего, что связано с балетом. Соня понравится мисс Эмбер. Соня добровольно будет делать им прически и наносить грим перед концертами. И Кармел навсегда избавится от этой тягомотины.

Сегодня же она попросит Лулу, чтобы та никогда в жизни не поправляла тех, кто скажет, что она похожа на мамочку, когда будет с Соней.

– Я поищу лучшие приложения «общий календарь».

Соня достала телефон и отстучала заметку на память.

Кармел ощутила еще один приступ эйфории. Может, мужа она и потеряла, зато обрела жену. Эффективную, энергичную жену. Шикарная сделка. Завидный апгрейд.

Она станет несчастной Соней, когда лет через десять Джоэл решит, что готов к следующему апгрейду.

– Мы можем поговорить о танцах в другой раз? – поинтересовался Джоэл. – Сейчас у меня одно в голове: добраться до дому и принять душ. – Он сделал движение в сторону машины.

– Мы должны попрощаться с девочками! – сказала Соня.

– Да, конечно, – вздохнул Джоэл.

Похоже, их отдых затянулся, подумала Кармел.

– Что у вас было? Палеодиета? – прошептала Соня на ухо Кармел. – Пять – два? Восемнадцать – шесть?

– Лечебный пансионат, – ответила Кармел. – Очень кайфовое место. Оно изменило мою жизнь.

– Ты тяжело дышишь, – сказала Джо своей подруге Фрэнсис.

– Я делала отжимания, – отозвалась Фрэнсис. Она лежала лицом вниз на полу в гостиной, прижав телефон к уху. – Между прочим, при отжимании работают все мышцы тела.

– Раньше ты не отжималась, – глумливо сказала Джо. – Боже мой, неужели я застала тебя in flagrante delicto?

Только бывший редактор мог и произнести, и написать «in flagrante delictо».

– Я, видимо, должна быть польщена тем, что, по твоим понятиям, в одиннадцать утра я могу заниматься сексом, а не отжиманиями. – Фрэнсис села, скрестив ноги.

В «Транквиллум-хаусе» она потеряла три килограмма, а вернувшись домой, тут же их набрала. Но она пыталась делать побольше физических упражнений, контролировать дыхание, есть меньше шоколада, пить меньше вина. Чувствовала она себя неплохо. Белки глаз определенно стали белее – так ей сказала ее подружка Эллен, которая была потрясена, услышав о похождениях Фрэнсис.

«Когда я тебе говорила, что они используют нетрадиционный подход, то имела в виду их особую кухню! – воскликнула она. – Я не имела в виду ЛСД!» Она задумалась и добавила, что была бы не прочь попробовать что-то подобное.

– Как твоя пенсионная жизнь? – спросила Фрэнсис у Джо.

– Я возвращаюсь на работу, – сказала Джо. – Работать легче. Все считают, что мне целый день нечем заняться. Мои родственники полагают, что я должна взять на себя всю ответственность за престарелых родителей. Мои дети считают, что я должна заняться их детьми. Я люблю внуков, но детский сад был изобретен не с бухты-барахты.

– Я всегда говорила, что ты слишком рано уходишь, – заметила Фрэнсис, пытаясь одновременно дотянуться коленом до носа. Растяжка была очень важна.

– Я открываю собственное издательство, – сообщила Джо.

– Правда? – Фрэнсис села прямо. Маленькая искорка надежды. – Поздравляю!

– Я, естественно, прочла твой новый роман, и он, естественно, мне понравился, – сказала Джо. – Прежде чем я сделаю тебе предложение, хочу спросить, что ты думаешь насчет небольшого кровопролития? Потенциально даже убийства. Всего одного.

– Убийства! – сказала Фрэнсис. – Не знаю, готова ли я.

– Ах, Фрэнсис, в твоем старом романтическом сердце еще найдется место для какой-нибудь кровавой драмы.

– Правда? – спросила Фрэнсис.

Она прищурилась. Может, и так.

Ларс и не думал произносить эти слова.

После его возвращения маленький темноволосый мальчик с карими глазами и чумазым лицом все время возвращался к нему, когда он засыпал, и Ларс тут же, к своему раздражению, просыпался все с той же мыслью в голове, словно его каждый раз посещало новое откровение: мальчик вовсе не хотел показывать ему что-то страшное из прошлого. Он хотел показать ему что-то замечательное из его будущего.

Да что за ерунда! – повторял он себе. Ничего я не другой. Все дело в наркотиках. Я принимал наркотики и прежде. Это была галлюцинация, а никакое не откровение.

Но вот теперь Рэй стоял в кладовке и убирал оттуда всяческую бакалею, все эти белковые коктейли, и Ларс услышал вдруг срывающиеся со своих губ слова: «Я вот все думал о ребенке».

Он увидел, что рука Рэя остановилась. Консервная банка с томатами замерла в воздухе. Рэй не сказал ни слова. Он не шелохнулся, не повернулся.

– Может, стоит попробовать, – сказал Ларс. – Может быть.

Он чувствовал подступающую к горлу тошноту. Если Рэй сейчас повернется к нему, если обнимет его, если посмотрит на него с любовью, радостью и требовательностью в глазах, то Ларса определенно стошнит.

Но Рэй слишком хорошо его знал.

Он не повернулся. Он медленно поставил банку с томатами на полку.

– Хорошо, – ответил Рэй, словно ему было все равно.

– Мы поговорим об этом позже, – сказал Ларс, твердо ударив костяшками пальцев по гранитной столешнице – так сильно, что ему стало больно.

– Ладно, – согласился Рэй.

Немного позднее, когда Ларс вернулся в дом, чтобы взять солнцезащитные очки и сказать, что отправляется в магазин, он услышал – ошибиться было невозможно, – как мужчина ростом шесть футов скачет вверх-вниз и визжит в телефон (предположительно своей сестре): «Боже мой, боже мой, ты просто не поверишь тому, что я тебе скажу!»

Ларс остановился на секунду, замер с очками в руке, улыбнулся, а потом вышел наружу.

По телевизору показывали документальный фильм по истории австралийского футбола. Фрэнсис смотрела от начала до конца. Фильм и в самом деле зачаровывал.

Она позвонила Тони:

– Я только что целый час смотрела телефильм про твой спорт.

– Фрэнсис? – Судя по его голосу, он запыхался. – Я тут отжимался.

– Я уже десять раз подряд могу, – гордо заявила Фрэнсис. – А ты?

– Сто, – сказал Тони.

– Хвастаешься, – улыбнулась Фрэнсис.

Наполеон сидел в приемной психотерапевта, адрес которого ему дал его лечащий врач. Он записался на прием в первый же день после возвращения, шесть недель назад, – это была ближайшая возможность. «В этой стране психиатрический кризис», – подумал он.

После возвращения из «Транквиллум-хауса» его жизнь текла, как и раньше: он преподавал, готовил, разговаривал с женой и дочерью, бегал со своей спортивной группой. Его удивляло, что все относятся к нему так, будто он прежний. Бывает, что уши закладывает после полета, вот только у него все чувства были приглушены, не только слух. Его голос словно эхом отдавался в ушах. Небо лишилось цвета. Он не делал ничего, кроме самого необходимого, потому что любое усилие его изматывало. Он засыпал, как только появлялась возможность. А когда вставал по утрам, то ему казалось, будто он связан по рукам и ногам – с таким трудом давалось каждое движение.

– Все в порядке? – спрашивала иногда Хизер.

– Все хорошо, – отвечал Наполеон.

После дней, проведенных в «Транквиллум-хаусе», Хизер тоже изменилась. Не то чтобы она стала счастливее, но спокойнее – точно. Она записалась в кружок тайцзи в парке неподалеку от их дома. Она там была единственной моложе семидесяти. Хизер была из тех женщин, которые не заводят подруг, но в свою пожилую группу она почему-то вписалась.

– Мне с ними смешно, – говорила Хизер. – И они от меня ничего не требуют.

– Да что ты такое говоришь! – вмешивалась в разговор Зои. – Им много чего от тебя надо.

Так оно и было. Хизер тратила немало времени, развозя своих новых друзей от одного доктора к другому и покупая для них лекарства.

У Зои появилась работа на неполную ставку. Она казалась полностью поглощенной своими делами по университетской программе. Наполеон внимательно наблюдал за ней, но знал: опасаться нечего, она была в порядке. Как-то утром, примерно через неделю после возвращения из пансионата, он остановился у двери ванной и услышал прекрасный звук, какого не слышал три года, – его дочь, фальшивя, пела под душем.

– Мистер Маркони? – сказала невысокая блондинка, немного напоминавшая ему Фрэнсис Уэлти. – Меня зовут Эллисон.

Она провела его в кабинет, указала на стул у кофейного столика, на котором лежала книга о планировке сада и коробка салфеток с запахом алоэ.

Наполеон не стал тратить время на пустые слова. Времени у него не было.

Он рассказал ей про Зака. Рассказал про наркотики, которые принимал в «Транквиллум-хаусе», про то, что с тех пор борется с состоянием, которое называет депрессией. Он сказал, что его врач прописал антидепрессанты, что ему, вероятно, и в самом деле требуются антидепрессанты, но иногда трудно выбрать правильную дозировку, это не точная наука, он понимал и принимал это во внимание; он провел исследование, ему известны названия всех брендов, все побочные эффекты, он составил сводную таблицу, если ее интересует, он может показать, и он знал, что иногда в начальный период пациенты не чувствуют улучшения, напротив, им становится только хуже, у них появляются суицидальные мысли, и он понимает это, потому что встречал людей, которые тоже потеряли члена семьи, и, может быть, его сын имел такую же чувствительность, он этого не знал, но он был уверен, что эти люди в пансионате преследовали благие цели, и, вполне вероятно, его депрессия наступила бы в любом случае. Но он чувствовал, что он, вероятно, единственный из всех, кто находился в той комнате, кому категорически, ни в коем случае нельзя было давать коктейль с наркотиком.

А потом Наполеон, устав до изнеможения, сказал:

– Эллисон, я в ужасе оттого, что я…

Она не стала просить его закончить предложение.

Она протянула руку над кофейным столиком и прикоснулась пальцами к его руке:

– Мы теперь одна команда, Наполеон. Вы и я – мы команда, мы разработаем стратегию, и мы справимся с этим. Договорились? – В ее взгляде читалась убежденность и сила старого футбольного тренера. – Мы справимся с этим. Мы победим.

Фрэнсис и Тони отправились на прогулку, находясь в разных штатах, разделенные расстоянием в девятьсот километров.

У них вошло в привычку составлять друг другу компанию, отправляясь на прогулку каждый по своим окрестностям.

Поначалу они ходили, прижимая телефоны к уху, но потом Мими, дочь Тони, сказала, что им лучше пользоваться наушниками, и теперь после разговора у них больше не болели уши, и они даже могли удлинить совместные прогулки.

– Ты уже дошла до своего крутого склона? – спросил Тони.

– Дошла, – ответила Фрэнсис. – Но ты послушай мое дыхание! Никакой одышки.

– Ты просто первоклассная спортсменка, – сказал Тони. – Уже убила кого-нибудь?

– Да, – ответила Фрэнсис. – Вчера. Впервые убила своего героя. Но он, безусловно, заслужил это.

– Тебе понравилось? Привет, Медведь.

Медведем был шоколадного окраса лабрадор, которого Тони нередко встречал на прогулках. Тони не знал настоящего имени Медведя, но всегда его приветствовал.

Тони рассказал Фрэнсис о предстоящей поездке в Голландию, куда он отправлялся повидать сына и внуков.

– Я никогда не была в Голландии, – сказала Фрэнсис.

– Правда? – спросил Тони. – А я только раз. Надеюсь, там будет не так холодно, как в прошлый мой приезд.

– Я никогда не была в Голландии, – повторила Фрэнсис.

Наступила долгая пауза. Фрэнсис остановилась на кромке тротуара, улыбнулась даме в соломенной шляпе, поливавшей цветы у себя в саду.

– Ты хочешь со мной в Голландию, Фрэнсис? – спросил Тони.

– Да, – ответила Фрэнсис. – Хочу.

Их первый поцелуй состоялся в зале ожидания авиакомпании «Куантас».

Хизер сидела на краю своей кровати, втирая лосьон в сухую кожу ног, а Наполеон поставил будильник телефона, чтобы проснуться утром вовремя.

Он посещал психотерапевта и, кажется, шел на поправку, но о том, что происходило на этих сессиях, помалкивал.

Она проследила взглядом, как он положил телефон на прикроватный столик.

– Я думаю, тебе нужно накричать на меня, – сказала Хизер.

– Что? – Он испуганно посмотрел на нее. – Нет, не нужно.

– После пансионата мы так больше толком и не поговорили об этом – о лекарстве от астмы.

– Я написал письма, дело стало публичным.

Конечно, Наполеон сделал то, что полагалось сделать. Он нашел нужные контакты через доктора Чэн. Он все задокументировал. В его намерения не входила подача судебных исков, но он предпринимал необходимые усилия, чтобы дело получило огласку. Он писал властям, в фармацевтические компании: «Мой сын Закари Маркони покончил жизнь самоубийством, после того как ему было прописано…»

– Я знаю, – сказала Хизер. – Но ты ни словом не обмолвился о том… что сделала я.

– Ты не виновата в смерти Зака.

– Я не хочу, чтобы ты винил меня, – возразила Хизер. – Но я чувствую, что у тебя есть основания злиться на меня. Есть основания злиться на Зои тоже, но ты не должен кричать на Зои…

– Нет, я не хочу кричать на Зои! – Одна эта мысль привела его в ужас.

– Но на меня ты можешь кричать. Если хочешь.

Она посмотрела на него: он стоял у кровати, его лоб сморщился, как от боли, словно в это мгновение он ударился о камень.

– Категорически нет, – произнес он громким учительским голосом. – Это смешно. Это ничего не дает. Ты потеряла сына.

– Может быть, мне нужно, чтобы ты на меня злился.

– Тебе этого не нужно, – сказал Наполеон. – Это… неправильно. – Он отвернулся от нее. – Прекрати!

– Пожалуйста. – Она забралась на кровать, чтобы заглянуть в его глаза. – Наполеон? – Она вспомнила дом, в котором выросла, где никто никогда не кричал, не смеялся и не плакал, не проявлял никаких эмоций и желаний – разве что выпить чашечку чая. – Прошу тебя.

– Прекрати эти глупости, – сказал он сквозь сжатые зубы. – Пожалуйста.

– Накричи на меня.

– Нет, – ответил он. – Не буду. Что ты попросишь еще? Ударить тебя?

– Ты бы меня никогда не ударил, проживи мы еще хоть миллион лет. Но я твоя жена, и ты можешь сердиться на меня.

Она вдруг словно увидела, как ярость наполнила каждую клеточку его тела – от головы до пят. Хлынула краской ему в лицо. Вызвала дрожь во всем теле.

– Хизер, ты должна была проверить эти долбаные побочные эффекты! Ты это хочешь от меня услышать?

Его голос звучал все громче, набрав такую силу, какой прежде никогда не бывало, громче, чем в тот раз, когда девятилетний Зак – возраст достаточный, чтобы что-то смыслить, – выскочил на дорогу чуть не под колеса машины в погоне за мячом, который ему было велено оставить. И Наполеон тогда закричал «СТОЙ!» так громко, что все на той парковке просто замерли.

Сердце Хизер забилось как сумасшедшее, когда Наполеон завел руки за ее плечи, словно собирался хорошенько встряхнуть ее, но так и не прикоснулся к ней.

– Ну, теперь ты довольна? Ты этого хотела? Да, я злюсь, потому что, когда я спросил тебя о побочных эффектах лекарства, которое ты собиралась дать моему ребенку, ты должна была проверить это.

– Должна была, – тихо повторила она.

Он схватил телефон с прикроватного столика:

– А я не должен был нажимать кнопку «разбудить позже» на этом долбаном будильнике! – Он швырнул телефон о стену.

На пол посыпались осколки стекла.

Время словно замерло, они молчали. Она видела, как поднимается и опускается его грудь. Видела, как ярость оставляет его.

Он сел на кровать спиной к ней, закрыл лицо руками, заговорил хриплым несчастным голосом, в котором остались только боль и сожаление, голосом едва ли громче шепота:

– И наша дочь должна была сказать нам, что с братом что-то происходит.

– Должна была сказать, – снова согласилась Хизер и прижалась щекой к его спине.

Он сказал что-то еще, но она не расслышала.

– Что?

– И это все, что мы знаем, – повторил он.

– Да, – согласилась Хизер.

– И этого никогда не будет достаточно, – сказал Наполеон.

– Да, – согласилась Хизер. – Не будет.

В ту ночь Хизер проспала спокойно и без сновидений семь часов подряд – такого не случалось с ней со дня смерти Зака, а когда проснулась, то поняла, что невидимое непреодолимое пространство, разделявшее ее и Наполеона последние три года, исчезло, словно его никогда и не было. Она в своей жизни не всегда принимала хорошие решения, но, согласившись на вежливое приглашение неуклюжего высокого парня-ботаника посмотреть нашумевший фильм «Танцы с волками», она поступила правильно.

Когда ты занимаешься сексом, ты не должен думать о своих детях. Сексуальные действия между родителями происходят за закрытыми дверями. И все же тем утром, когда Наполеон так нежно обнял ее, она подумала о своей семье из четырех человек. О двух своих детях. О мальчике, который никогда не станет мужчиной, и о девочке, которая теперь превратилась в женщину. О мощных потоках любви, которые всегда будут течь между ними: мужем и женой, отцом и сыном, братом и сестрой. Столько любви родилось только оттого, что она ответила согласием на приглашение в кино.

А потом она ни о чем не думала, потому что тот парень-ботаник еще не забыл, как заниматься любовью.

Бен и его мать столько раз представляли, как это произойдет, что считали себя готовыми к этому. Однако, когда это действительно случилось, выяснилось, что готовы они не были.

Люси умерла от передозировки во время одного из своих благополучных периодов – такие вещи происходят у наркоманов часто. Только-только все начали думать, что, может, в этот раз лечение подействовало. Люси пошла на курсы дизайна интерьеров. Она возила своих детей в школу. Пришла на родительское собрание к старшему сыну, а такого с ней еще никогда не случалось. Она смотрела в будущее.

Нашла ее мать. Она сказала, что у Люси был странно-умиротворенный вид, как у маленькой девочки, которая легла вздремнуть, или у тридцатилетней женщины, которая отказалась от бесконечной борьбы за жизнь.

Поначалу Бен хотел позвонить Джессике. Между ними сохранились хорошие отношения, хотя его до сих пор передергивало, когда он вспоминал про тот пост, что она разместила в «Инстаграме», объявляя об их разводе, словно они были какими-то знаменитостями, обязанными сообщить обществу истинную историю, прежде чем медиа начнут трепать их имена. Она написала: «Мы навсегда останемся лучшими друзьями, но мы пришли к мнению, что настало время для мирного развода».

Сейчас Джессика проходила кастинг на участие в новом сезоне реалити-шоу «Холостяк». Она сказала, что хочет сниматься не столько для того, чтобы найти любовь, – она сомневается, что найдет ее, – сколько потому, что это будет здорово для ее имиджа и гарантирует еще тысячи подписчиков в «Инстаграме». Он никак не мог насмеяться, узнав, что она была специальным представителем на множестве благотворительных мероприятий, а ее аккаунт в «Инстаграме» забит фотографиями с гламурных ланчей, балов и завтраков, которые «имели честь» организовывать ее новые друзья.

Бен вернулся на работу к Питу. Ребята поначалу не давали ему покоя («Бабки закончились, приятель?»), но в конечном счете сдались и забыли, что он богат. Бен сохранил свою машину и хороший дом, но немало денег он вложил и в фонд, основанный его матерью для помощи семьям наркоманов.

Ларс помог им разделить имущество и деньги без скандалов и судебных разбирательств. Это было их единственным приобретением после пребывания в «Транквиллум-хаусе» – знакомство с выдающимся семейным адвокатом.

Бен не стал сразу же звонить Джессике, чтобы сообщить ей о Люси. Ему невыносимо было думать, что он услышит голос, в котором нет и нотки удивления. И поэтому набрал номер Зои. Они подружились в Интернете, иногда отправляли друг другу эсэмэски, но по телефону никогда не разговаривали.

– Привет, Бен, – весело отозвалась она. – Как дела?

– Я звоню… – Он вдруг обнаружил, что не может говорить. Бен попытался сделать вдох.

Ее тон изменился.

– Что – сестра? – спросила она. – Люси?

Она приехала на похороны. Он рыскал глазами – искал ее в толпе.