Глава 63

Гости «Транквиллум-хауса» стояли сгрудившись в центре комнаты и перешептывались, опустив головы, словно кучка курильщиков, которых выгнали из офиса на улицу в холодный день. Ларс чувствовал едкий запах пота и затхлое дыхание. Бен и Джессика держались за руки. Кармел и Фрэнсис грызли ногти. Тони с настойчивостью дергал себя за нижнюю губу, словно мог каким-то образом придать рту нужную форму для правильных ответов, а Зои массировала живот, уставившись на собственные носки под пристальными взглядами родителей.

– Я уверена, что с Яо все в порядке, как вы думаете? А Далила? Маша никогда бы не смогла причинить кому-нибудь вред, – сказала Фрэнсис. – Ни за что на свете. Она считает себя целителем.

Ларс видел, что Фрэнсис пытается убедить себя. Чем дольше они тут торчали, тем примитивнее – во всех отношениях – становилась она. Ее красная помада исчезла, светлые волосы, прежде собранные в задорный хвостик по моде 1995 года, теперь прилипли к голове. Ларс симпатизировал Фрэнсис, но, находись он в камере смертников и будь у него возможность выбора, взял бы себе другого адвоката. Он вообще вряд ли выбрал кого-нибудь из этой пестрой компании. Впрочем, он даже не знал, имеет ли это какое-то значение. Маша, так или иначе, поступит так, как сочтет нужным.

– Мы должны сделать вид, будто согласны с этим безумием, – предложил Ларс.

– Я не возражаю, – отозвался Наполеон. – Мы должны подыгрывать ей и воспользоваться первой же возможностью, чтобы выбраться отсюда.

– Я в нее верила, – вздохнула Кармел. – Верила во все это. – Она жестом обвела комнату. – Думала, что преображаюсь…

– Значит, я защищаю вас, – взволнованно сказала Фрэнсис Ларсу. – Нам нужно поговорить. Боже мой, я все отдала бы за авторучку.

– Предположительно я защищаю вас, Фрэнсис, в этой нелепой… игре, – вздохнула Хизер. – Так что, я думаю, нам тоже нужно поговорить.

– Хорошо, да, но дайте я сначала поговорю с моим клиентом. – Фрэнсис часто дышала; она приложила руку к груди, пытаясь успокоиться, и Ларс улыбнулся. Она из того типа людей, которые будут играть в шарады с очаровательной серьезностью и неумением, словно речь идет о жизни и смерти, а теперь, когда речь и в самом деле идет о жизни и смерти (да нет, конечно!), ей грозит гипервентиляция.

– Давайте поговорим, Фрэнсис, – успокаивающим голосом сказал Ларс. – А потом вы убедите Хизер в том, что должны продолжать жить.

– Жалкое зрелище, – произнесла Хизер, они начали разделяться на пары.

– Нас нечетное число, – сказал Наполеон. – Так что я подожду своей очереди. – Он еще больше понизил голос. – Продолжу пока искать способ выбраться отсюда.

Наполеон отошел в сторону, засунув руки в карманы шортов.

Ларс и Фрэнсис уединились в уголке.

– Так. – Фрэнсис села, скрестив ноги перед Ларсом. Она нахмурилась так, что брови сошлись над переносицей. – Расскажите все о своей жизни. О ваших связях, вашей семье…

– Скажите ей, что я филантроп, много делаю для округа, волонтерская работа…

– Правда? – прервала его Фрэнсис.

– Вы же пишете выдумки! – воскликнул Ларс. – Так давайте займемся сочинительством. На самом деле не имеет значения, что вы скажете, если мы внешне будем согласны проделать это упражнение.

Фрэнсис отрицательно покачала головой:

– Эта женщина, возможно, помешалась, но она за милю чувствует ложь. Я согласна на это упражнение и буду делать его надлежащим образом. Рассказывайте все, Ларс, и немедленно. Я не шучу.

Ларс застонал. Он провел пятерней по волосам.

– Я помогаю женщинам, – сказал он. – Я всего лишь представляю женщин в бракоразводных процессах.

– Правда? И почему такая избирательность? – спросила Фрэнсис.

– Клиентки сами находят меня через сарафанное радио, – сказал Ларс. – Этот тип женщин принадлежит к одному кругу. Они все знакомы, вместе играют в теннис.

– Значит, вы представляете только богатых женщин? – спросила Фрэнсис.

– Я делаю это не ради любви, – ответил Ларс. – Я зарабатываю неплохие деньги. Заодно добиваюсь того, чтобы некоторые люди платили справедливую цену за свои грехи.

Фрэнсис постучала ногтем большого пальца по зубам, словно воображаемой авторучкой:

– Вы состоите в отношениях?

– Да. Мы вместе уже пятнадцать лет. Его зовут Рэй, и он, вероятно, предпочел бы, чтобы меня не «приговаривали к смерти».

Его вдруг охватила тоска по дому и Рэю, по музыке, по шкворчанию чеснока на сковородке, по воскресным утрам. Оздоровительные курорты ему надоели. Когда он выберется отсюда, то непременно отправится с Рэем в путешествие – в гастрономический тур по Европе. Рэй стал слишком тощим. Глаза больше лица. И эта его одержимость велосипедной ездой. Ноги двигаются с такой скоростью, что пропадают из вида; он мчится вверх-вниз по холмам Сиднея, все быстрее и быстрее, пытается вызвать приток эндорфинов во всем теле, забыть, что состоит в отношениях, в которых отдает больше, чем получает.

– Он хороший человек. – Ларс с удивлением обнаружил, что у него слезы наворачиваются на глаза, потому что ему пришло в голову: если он умрет, Рэя тут же перехватят, как товар повышенного спроса в супермаркете, и кто-то другой легко влюбится в него и будет любить так, как он того заслуживает.

– Бедняга Рэй, – пробормотала Фрэнсис, словно прочтя мысли Ларса.

– Вы почему так сказали?

– Ой, потому что вы такой красавец! В юности я ненадолго влюбилась в красивого мужчину, и это был сплошной ужас, а вы… – она показала на него, – такой вздорный.

– Это как-то обидно, – сказал Ларс.

В отношении тех, кто выглядел как он, существовало немало предубеждений. Люди и представить себе не могли сколько.

– Да, хорошо, давайте дальше, – сказала Фрэнсис. – Значит… детей нет?

– Нет, – ответил Ларс. – Рэй хочет детей. Я – нет.

– Я тоже никогда не хотела детей, – сказала Фрэнсис.

Ларс вспомнил мать Рэя на тридцатипятилетии сына в прошлом месяце. Она, как обычно, «перебрала» шампанского, то есть выпила два бокала. «Почему ты не позволяешь ему взять одного ребенка, Ларс? Всего одного малюсенького ребеночка? Тебе и пальцем шевелить не придется, это я обещаю».

– И психоделическая терапия помогла вам достичь какого-то прозрения относительно вашей жизни? – спросила Фрэнсис. – Маше, вероятно, понравится, если упомянуть об этом.

Ларс задумался о прошедшей ночи. Некоторые ее фрагменты были весьма эффектными. В какой-то момент он понял, что может видеть музыку, исходящую из наушников. Она походила на волны всех цветов радуги. Он разговаривал с Машей, но никакого прозрения не заметил. Он пространно рассказывал ей про цвета музыки и чувствовал, что она, вероятно, скучает. Ему это казалось оскорбительным, потому что говорил он очень красноречиво и возвышенно.

Кажется, Ларс ничего не сказал Маше о маленьком мальчике, который постоянно появлялся в его галлюцинациях прошлой ночью. Ее бы это заинтересовало.

Он знал, что темноволосый мальчуган с грязной физиономией, хватавший Ларса за руку, появлялся для того, чтобы напомнить Ларсу о чем-то значительном и травмирующем из его детства, об одном из таких ранних воспоминаний, которые так любят выуживать из тебя психотерапевты.

Он отказался пойти с маленьким Ларсом. «Я занят, – повторял он, лежа на берегу и наслаждаясь цветами музыки. – Попроси кого-нибудь другого».

В какой-то момент у него завязался разговор с Далилой, отнюдь не целительный, скорее бессмысленный треп. Ему все время чудилось, что легкий морской ветерок треплет его волосы, пока они болтают.

Далила сказала тогда: «Вы похожи на меня, Ларс. Вам на все наплевать, правда? Вам просто все равно».

В этот момент у нее в руке, кажется, появилась сигарета. Да нет, определенно нет.

«Что вы имеете в виду?» – лениво спросил Ларс.

«Вы понимаете, что я имею в виду», – ответила Далила, словно знала Ларса лучше, чем он сам.

Фрэнсис быстрым движением ударила костяшками пальцев по щекам.

– Прекратите себя бить, – сказал Ларс.

Фрэнсис уронила руку:

– Я прежде никого не защищала в суде.

– Это не суд, – возразил Ларс. – Это просто дурацкая игра.

Он посмотрел на предположительно беременную Джессику.

– Скажите Маше, что мы с партнером собираемся взять ребенка, – небрежно бросил он.

– Мы не можем лгать! – Фрэнсис явно злилась на него.

Бедная женщина!

Выражение ее лица напомнило ему Рэя в те моменты, когда Ларс делал что-нибудь, чтобы раздразнить его. Сжатые губы. Смиренно ссутуленные плечи. Разочарованные глаза.

Он вспомнил озорное лицо мальчишки из видения прошлой ночи и, вздрогнув, понял, что это был вовсе не он в детстве. У ребенка были карие глаза. Глаза Рэя. У Рэя, его сестры и матери одинаковые глаза. Глаза, которые вызывали у Ларса желание закрыть свои собственные из-за всей этой пугающей любви, и доверия, и преданности.

– Скажите Маше, что, если я умру, я подам на нее в суд за умышленное причинение смерти, – сказал Ларс. – И выиграю. Я вам гарантирую, что выиграю.

– Что? – Фрэнсис нахмурилась. – Это полная бессмыслица!

– Тут все полная бессмыслица, – сказал Ларс. – Абсолютно все.

Он снова увидел темноволосого мальчика с карими глазами, почувствовал, как тот тянет его за руку, и снова услышал его настойчивый голос: «Я должен тебе что-то показать».