Вольфман

Молодой король Станхенга остановился, чтобы перевести дыхание и набраться сил. Недуг настиг его три осени назад. Тело подводило Вольфмана, голова кружилась, дышать было трудно. Если он начинал болеть, боги смерти из всех религий выстраивались в очередь, чтобы первыми принять его в свою обитель.

Но он не умирал.

Вигман Барлотомей никогда не говорил, что сын – его обуза, хотя Вольфман знал об этом и иногда хотел облегчить жизнь отцу. Но смелости не хватало. Он думал о матери, которая говорила, что умрет, если с ним что-нибудь случится, и шагнуть в пропасть становилось в разы сложнее. Вольфман привык к тому, что от него ничего не требуют и что его единственная цель – это проснуться следующим утром, но теперь на его плечах лежали все беды Станхенга и проклятье Вудстоуна. Ему приходилось иметь дело с тем, о чем он раньше и не слыхивал, и с каждым разом его попытки проигнорировать болезнь с крахом проваливались. Вольфман хотел принести в этот мир что-то особенное, хотел отомстить за отца и уничтожить Алмана Многолетнего, но сил оставалось все меньше. Как он мог противостоять судьбе? Кем он был в борьбе с течением времени? Он отчаянно искал противоядие, но болезнь пожирала его.

В Вудстоуне королевская кровь считалась чистейшей. Ни одна женщина не могла стать частью королевской династии, если она хотя бы косвенно к ней не принадлежала. Потому поговаривали, что все Барлотомеи – отчасти родственники, и именно поэтому их род настигали болезни, недуги и другая хворь.

Станхенг был невероятно большим городом, покой которого охраняли две статуи, Алмана и Вигмана Барлотомеев, высеченные из серого камня. Люди собирались снести одну из них, но не могли сойтись во мнении, какую именно – статую предателя или статую мертвеца. Вольфман склонялся к первому варианту.

Булыжная дорога пролегала по извилистым улицам. На шумном рынке продавали еду, а у основания величественного каменного замка располагались кузницы и гончарные мастерские, где ковались лучшие мечи Вудстоуна и создавалась красивейшая посуда Калахара. Вольфман любил выйти на площадь перед замком, чтобы полюбоваться простором родного города. Каменный замок находился на возвышении, откуда виднелись даже вековые деревья Арбора. А по обратную сторону, скрытые за холмами и туманами, расстилались Опаленные руины Халассана – земли огненных людей.

Вольфман тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, и продолжил медленно спускаться вниз по широкой винтовой лестнице. Внизу его, как всегда, ждала мать. Вольфман хотел было возмутиться, почему она не послала за ним прислугу, ведь спускаться одному было крайне трудно, но злость тут же угасла. У него было полно более важных проблем.

– Ее нашли на дороге, – сказала Милена, как только Вольфман оказался рядом. На ней было золотистое платье, расшитое знаменитыми вудстоунскими колосьями.

– Как она?

– Напугана. Летающие люди убили ее родного брата. Боюсь, эта весть придется Атоллу Полуночному не по вкусу. Ты должен быть готов к тому, что он передумает.

– Не передумает. Иначе его сын погиб напрасно. – Вольфман взял матушку под руку. – Ты уверена, что это были люди из Дамнума?

– Так сказал Догмар.

– А что насчет наших воинов?

– Мертвы. – Милена поджала тонкие губы и вздернула подбородок. – Мы отправили за ней молодого командира. Мы совершили ошибку.

– Я не думал, что воры из Долины Ветров доберутся до севера нашей страны.

– Впредь будем рассматривать все варианты. Даже невозможные. Как бы эта девочка не нарушила наших планов, Вольфман. Она подавлена.

– Она не просто гостья, она будущая королева Станхенга, и ей придется позабыть о боли, чтобы помочь своему народу. – Вольфман поморщился, чувствуя, как тяжелеют от усталости ноги, и вздохнул. – Я поговорю с ней.

– Попробуй. Только будь заботлив и внимателен. Попытайся понять ее, и тогда тебе не придется притворяться, что ты разделяешь ее страх. – Милена погладила сына по руке. – Возможно, тебя она послушает. В конце концов, вы оба потеряли близких людей.

– Но я не видел, как Алман убил отца.

Вольфман наморщил вспотевший лоб. Он пытался представить себе эту сцену, но у него не получалось. Дядя Алман, член семьи, великий король и… убийца? Абсурд. Он рассказывал ему о королевстве, учил сидеть в седле. Вольфман любил его, и было еще больнее от того, что эта вера оказалась бессмысленной.

– Ты не видел смерти Вигмана, но она видела смерть Фьорда. – Милена расправила плечи и прошептала: – Это или сломает ее, или закалит.

Вольфман вошел в покои Эльбы, даже не постучавшись. Ему казалось, она не захочет с ним разговаривать, а ему нужно было посмотреть в лицо будущей жене. Как бы сильно она ни страдала, им предстояло сразиться бок о бок с несправедливостью и ложью этого мира, и было бы лучше, если бы она приняла правду, оставив прошлое позади.

За порогом серого коридора находились роскошные покои королевы. Широкие окна, бархатные стулья, софа и атласные подушки. Огромная кровать с шелковым балдахином и шкуры медведей, привезенные с охоты. Если бы Эльба потребовала комнату больше, Вольфман бы незамедлительно согласился, предоставив ей все лучшее, что было в Станхенге. Но хозяева неслучайно выбрали эти покои. Здесь из полукруглого окна можно было видеть озеро у западных ворот замка. Кнуту подумалось, что юной Эльбе придется по душе напоминание о родных землях Эридана.

– Мне жаль, – сказал Вольфман, и девушка, стоящая на коленях в углу комнаты, обернулась. На ней было лиловое облегающее платье с высоким кожаным воротником. Никогда прежде Эльба не носила подобной одежды, и потому выглядела крайне растерянно. Ее волосы ниспадали с плеч, словно гремучие змеи. На белоснежной коже лица были видны багровые кровоподтеки.

– Мое имя…

– Я знаю, кто вы.

Эльба поднялась на ноги. Вольфман прервал ее молитву. Возможно, в молитвах больше не было смысла, но душа возвращалась к родным обычаям. Речная нимфа подошла к окну и окинула взглядом бескрайние просторы Вудстоуна. Руки ее дрожали. Она казалась сбитой с толку, холодной и неприступной, как пограничная стена Станхенга, но в ее глазах было нечто такое, что заставило Вольфмана замереть.

– Как вы себя чувствуете?

Эльба не ответила. Она уставилась в окно, будто высматривая кого-то. Но кого? Вольфман не знал.

После произошедшего в лагере она практически не разговаривала. Наверное, до сих пор не могла принять смерть брата. Говорили, в лагере была и ее младшая сестра, но стражи не нашли ее тела.

– Мы отправили весть вашему отцу, – сообщил Вольфман. Он встал рядом с Эльбой и облокотился о каменный выступ. Голова у него внезапно закружилась, как всегда не вовремя, и Вольфман отвернулся.

Эльба искоса взглянула на него.

– Как только Атолл Полуночный даст ответ, – продолжил он, – я сразу же сообщу. Вы всегда можете прийти ко мне, если вам что-то понадобится. Поймите, вы не гостья.

«Пленница?» – подумала Эльба, но промолчала.

– Это ваш дом.

– У меня больше нет дома.

– Значит, будет.

Вольфман говорил уверенно. Эльбе хотелось ему верить, но внутри была такая боль, что сил на надежду попросту не осталось. Она старалась держаться и не позволяла себе шагнуть в пропасть, манящую ее, но как же велик был соблазн. У нее осталось лишь воспоминание о брате, который лежал в луже собственной крови. У нее осталось лишь воспоминание о крике младшей сестры, исчезающей из шатра. У нее остались только мысли, и они раздирали ее сердце на куски, словно голодные псы. Снова и снова.

– Знаешь, я не хочу, чтобы между нами была только политика, – вполне искренне признался Вольфман, и они посмотрели друг другу в глаза. – Тебе… Эльба, тебе, наверное, страшно. Но так нужно.

Эльба не спорила. Теперь у нее не было выбора. Она обязана была стоять здесь, ведь Фьорд умер за идею воссоединения Эридана и Вудстоуна. Умер, чтобы она оказалась в объятиях чужого человека и восстановила справедливость на землях Калахара.

Неожиданно Вольфман начал кашлять. Он прикрыл ладонью рот и тихо выругался, почувствовав, как отекли ноги. Эльба не должна была видеть его таким, но приступы всегда начинались внезапно. Вольфман откинулся назад, ударился спиной о деревянный столб балдахина и зажмурился.

Пожалуй, только сейчас Эльба заметила, насколько он бледен. Под глазами черные круги, на лбу испарина.

– Что с вами?

– Это… – Вольфман нервно кивнул, – со мной такое случается.

– Вы побледнели. А глаза…

– Испугалась?

Эльба еще раз посмотрела на юное лицо, атласный красный костюм и золотистое сердце, вышитое на груди сверкающими нитями, худые плечи и взмокшие от пота волосы цвета пшеницы.

– Нет.

– Я не смогу унять твою боль, но я попробую защитить тебя от новой. Мне нужно… – Вольфман запнулся. Он посмотрел на Эльбу огромными светло-зелеными глазами и шагнул вперед. – Нужно лишь, чтобы ты была на моей стороне. Наши народы должны объединиться, должны свергнуть Алмана с трона! И мы с тобой обязаны идти рука об руку как союзники, а не враги. Понимаешь?

Эльба коротко кивнула, а Вольфман расправил плечи.

– Эльба, мы сделаем мир лучше.

Она не поверила ему.

Мир не хотел становиться лучше, мир хотел, чтобы люди играли по его правилам.

Вольфман был болен, очень болен, и Эльба неожиданно осознала, что совсем скоро на ее плечи ляжет непосильная ноша, из-за которой привычное перестанет казаться привычным, а сложное превратится в неисполнимое. Она собиралась не просто стать женой Вольфмана Барлотомея, она соглашалась присягнуть на верность Вудстоуну и стать его Королевой. Когда отец говорил о болезни Вольфмана, Эльба не представляла, что недуг так скоро заберет его молодость и силы. Сколько у них осталось времени? Год? Месяц?

Эльба не была просто пленницей, она была надеждой этого умирающего юноши, надеждой тех, кто жил у подножия каменного замка и ждал ее у водопадов Эридана. Девушка вдруг отчетливо поняла свое предназначение. Она приехала не на свадьбу, она приехала за своим королевством.

Эльба посмотрела на Вольфмана и поймала его острый взгляд. По всей видимости, он прекрасно понимал, что происходит.

– Я надеюсь, мы узнаем друг друга получше, Эльба, – проговорил он. Его сухие губы изогнулись в подобии ухмылки. – Теперь ты моя, и Вудстоун – твой дом.

Эльба не ответила. Она прикрыла глаза и неожиданно подумала о своем отце. Станет ли она когда-нибудь похожей на него? Сумеет ли поставить интересы народа выше своих? Фьорд умер, потому что она не подавила свою глупость и гордость. Что же станет с целым народом, если она повторит ту же ошибку?

Ей стало страшно, и она стиснула кулаки еще крепче.