53

Мы все вошли внутрь, миновав вывеску в виде арки из изогнутых неоновых букв «Цирк Дю Лонгфорд», – кажется, мне все-таки суждено было стать высокой леди в цирке. А может, я всегда ею была. Мне казалось, что все мы, так или иначе, были уродцами и не такими, как все. Может, старшая школа и была цирком, а ученики – артистами.

Фотограф, одетый в полосатые штаны и высокую шляпу ведущего циркового представления, установил в фойе свое оборудование и уже фотографировал Рен и Тима, когда мы вошли.

– Или ты сядешь, – сказал он Тиму, указав на стоящий рядом стул, – или ей придется встать на коробку, потому что я не могу поймать вас обоих в кадре.

Когда они все-таки сделали фото (с сидящим Тимом и Рен у него на коленях), фотограф позвал следующую пару.

– Не уходи, Рен. Анжела с Дугом только что подъехали, давайте сфотографируемся полной актерской командой, – предложила Лиз.

Мы встали тесной группой. Зак втиснулся между серебристым ламе Рен и слоистым розовым кружевом Лиз, напоминая проказливого Хвостика между эльфом и феей-крестной. Дуг встал между Анжелой и Рен, а мы с Джеем встали позади. Когда фотограф пожаловался на наш рост, Джей слегка согнул ноги в коленях, а я сняла туфли, но Анжела рявкнула на него, чтобы он снял нас по плечи.

Как только фотограф попросил нас сказать: «Старшая школа выдувает сыр!», как внутрь вошла Брук – милое блондинистое совершенство.

– Ой, гляньте-ка, кадр с шоу уродов, – презрительно откомментировала она.

Словно в ответ на ее слова на танцполе загромыхала песня Леди Гаги.

– Детка, мы были рождены такими! – Зак прокричал Брук.

– Вы не все улыбнулись, – пожаловался фотограф.

– Пора поднять наш флаг уродов! – обратился к нам Дуг. – Все готовы? Внимание, мотор, начали!

В едином порыве мы заорали и выставили руки. Лиз держала тиару, Зак свой пояс, а я махала одной из своих трансвеститских туфель. Мы все подпевали Леди Гаге, смеялись, гримасничали и вставали в самые дичайшие позы, какие только могли придумать, пока Брук, неодобрительно нахмурив брови, смотрела на нас, нетерпеливо притопывая своей маленькой ножкой в ожидании, пока ее пригласят занять место перед фотоаппаратом.

В какой-то момент промелькнувшего безумия на меня нашло озарение, по силе сравнимое с небольшим взрывом. Это мы, уродцы, были на своем месте, в своем мире. А не всякие там Брук и прочие с их среднестатистическими формами и ростом, чистой кожей, прямыми волосами и милыми, симпатичными лицами. Это они были в меньшинстве.

Все остальные из нас, большинство из нас, чувствовали себя в какой-то мере изгоями. Каждый из нас был уникальным, отличающимся от других, из-за чего нас считали странными или дефектными те, кто хотел, чтобы мы соответствовали их определению «нормального».

Джей и его сестра смущали и расстраивали своего отца, считавшего, что сыновья должны заниматься игровыми видами спорта, а дочери – носить платья. Зак был отклонением от нормы в семье, считавшей, что встречаться можно только с людьми противоположного пола. Моя мать отличалась от других, и я была аномальным явлением для всех, кто считал: «женственность» должна поставляться лишь в маленьких упаковках. Рен была слишком низкорослой, Лиз слишком полной, Марк слишком серьезным, а Тим недостаточно серьезным. Дуг был слишком большим эстетом для парня, Хлоя слишком мало интересовалась модой для девушки, а Лоретта опровергала любые классификации мужественности и женственности. Мой отец собирался быть отцом в пятьдесят с лишним лет, а Джим – ну, Джим любил Элвиса. И этим все сказано.

Никто из нас не был нормальным. Но «нормальное», как я узнала на уроках математики, было лишь статистической концепцией, средней арифметической выжимкой из разнообразных и интересных пермутаций, сведенных к гипотетической середине, настолько обобщенной, что она не могла ни удивлять, ни оскорблять. И восхищать тоже не могла.

Нормальное было милым. Нормальное было симпатичным. Нормальное было чертовски скучным. Наши различия, наши собственные стили сумасшествия были тем, что делало каждого из нас особенным, уникальным и потрясающим.

Впервые за всю свою жизнь я знала, что я такая, какой и должна быть. Именно здесь, именно в этот момент, среди этой сумасшедшей толпы таких разных ребят я была среди своих.

Мое прозрение прервал фотограф:

– Я больше не буду снимать вас группой, – настоял он. – Подходите по двое для парных снимков. Ваши родители платят за эти снимки, ребята.

Я отступила от группы, улыбаясь от радости, порожденной уверенностью, поселившейся глубоко внутри меня. Потому что – наконец-то – я поняла. Я не хотела быть пятью футами нормальности. Я не хотела иметь ноги обычного размера. Я не хотела быть ни предсказуемой, ни обычной, ни среднестатистической. Я хотела быть исключительной. Дьявол, я уже была исключительной. Пора было насладиться этим.

Когда очередь дошла до меня, я встала, выпрямившись, перед камерой, подняла подбородок и заявила:

– У меня нет партнера, – еще до того, как фотограф успел спросить об этом.

– Может, ты присядешь или снимешь туфли? – спросил он.

– Нет. Я хочу фотографию в полный рост в этом платье, как у всех остальных.

– Но ты не такая, как все остальные.

– Это можно сказать про всех.

Крайне раздраженный, он подвинул свой штатив и перенастроил камеру.

– Ты так усложняешь мою жизнь, дитя, – пробурчал он. – Я недоволен.

– Ой, да ладно, а кто вы тогда? Простак, Чихун, Ворчун, Тихоня, Засоня или Умник? – спросила я, рассмешив Джея и Джессику, стоявших в очереди на съемку после меня.

Пофотографировавшись, я переместилась на танцпол. Я танцевала весь вечер. Танцевала с Заком и Робом. Танцевала с Лиз. Танцевала с шутами и клоунами и даже совсем чуть-чуть с Тимом, который переставлял ноги так быстро, что мне не удалось отдавить ему пальцы. Я танцевала с Хлоей, потом с Хлоей и Робом, а после мы огромной толпой прыгали под музыку так, что пол под нами пружинил, и я была уверена, что мы вот-вот провалимся через него в мир под нами и вокруг нас.

У меня кружилась голова, мне было жарко и душно, так что я выскользнула на улицу на несколько минут, чтобы отправить селфи и сообщение.

Привет, мам. У нас тут так весело: ☺ Я так рада, что пошла. Жаль, что ты не видишь все это потрясающее коллективное безумие! Люблю тебя.

Мне сразу пришел ответ.

Когда я вернулась на танцпол, заиграла медленная мелодия.

– Можно пригласить тебя на танец? – Джей стоял, прислонившись к косяку. Он ждал меня?

– А Джессика не будет против?

– Думаю, она планирует сбежать с диджеем.

Я оглянулась на музыкальный пульт. Джессика и диджей, без сомнения, были поглощены друг другом.

– Ради нашего прошлого? – Джей протянул мне руки, и я скользнула в его объятия.

Он притянул меня к себе и обхватил мою талию своими руками, согрев их теплом обнаженную кожу на моей спине. Я обхватила руками его шею, положила голову ему на плечо и прижалась к нему, пока мы медленно покачивались в такт мелодии – новой версии старой песни о быстрых машинах, о том, как ты чувствуешь, что твое место здесь, что ты способен быть кем-то. Ты и я, леди. Я была на своем месте внутри себя, и, находясь в руках Джея, я тоже была на своем месте.

Мне хотелось знать, есть ли у нас шанс снова быть вместе, теперь, когда между нами больше нет секретов. Ради нашего будущего. Ради новой меня, наконец-то ставшей достаточно уверенной в себе, чтобы полностью довериться и раскрыться в отношениях с этим потрясающим парнем.

Хлоя и Грег проплыли мимо нас в танце. Его глаза были закрыты, он явно наслаждался моментом, а вот для нее наши с Джеем объятия не остались незамеченными, и она одобрительно подняла большие пальцы вверх.

Джей слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза, и я чуть не застонала, лишившись контакта.

– Угадай, что? – спросил он.

Я все еще нравлюсь тебе? Ты догадался, что ты мне все еще нравишься, и все остальное не имеет значения?

– Я сдаюсь, – сказала я.

– Я поступил в Джульярд. – Он сказал это тихо, но с гордостью, и его глаза отливали золотом в тусклом свете.

– Ну, естественно, – сказала я, пользуясь предлогом, чтобы обнять его, чтобы с поздравлением поцеловать в щеку моего золотого мальчика. – Наверно, мне стоит взять у тебя автограф, пока ты не стал слишком знаменит, чтобы помнить меня. Хотя вполне вероятно, что я получу свой «Оскар» раньше тебя.

Он нахмурил лоб, уставившись на меня недоумевающим взглядом.

– За дизайн костюмов, – сказала я.

– Ты поступила? В школу моды в Нью-Йорке? – Он широко улыбнулся, и я еле сдержалась, чтобы не коснуться улыбающихся складочек, развернувшихся веером в уголках его глаз.

– Я получила полную стипендию, – сказала я.

– Так мы оба одновременно будем в Нью-Йорке?

– Ага, но это большой город, – предупредила я.

– Верно. Но я большой мальчик, а ты высокая девочка – мы выделяемся в толпе. Я найду тебя. И если мы снова все не испортим, возможно, нам удастся быть большими и высокими вместе.

– Можно я на минутку вас прерву? – спросила Джессика. Я виновато отстранилась, но Джей не отпустил мою руку.

– Слушай, ничего, если я тебя тут брошу? – обратилась она к Джею. – Мой бывший хочет, чтобы мы снова сошлись, – она кивнула головой в сторону диджея.

– Ну, я могу его понять, – сказал Джей, глядя на меня.

– Почему-то мне кажется, что вы не будете возражать, – сказала она с понимающим взглядом. Она подняла два соединенных пальца и ушла.

– Меня бросили на выпускном, – сказал Джей, придав своему голосу пародийно-обиженный тон.

– Надо было тебе прийти одному, – поддразнила я. – Очень сложно быть брошенным самим собой.

– Я должен был прийти с тобой, – теперь он был серьезен.

Я сглотнула, глядя ему в глаза. Красивая песня закончилась, и заиграла ужасная тынц-тынц музыка в стиле хаус. Посреди шума и движения мы с Джеем стояли, замерев, словно статуи. Чего мы ждали? Разве мы и так не потеряли уже много времени?

– Ты думаешь… нам стоит подождать до Нью-Йорка? – спросила я его. Мне пришлось перекрикивать музыку. – Или мы можем начать прямо сейчас?

Затаив дыхание, слегка шокированная тем, что только что сказала, я уставилась на губы Джея. Они беззвучно выговорили одно слово, медленно, отчетливо:

– Сейчас.

Он прижал меня ко всему своему великолепному росту, и – на глазах у всех, без каких-либо пари, секретов и утаиваний, без чьих-либо сигналов и указаний, кроме наших собственных, – мы поцеловались.

И сразу же вихрь вернулся. Он был таким же, как и раньше, но одновременно и совсем другим. На этот раз он распространялся изнутри меня, по меньшей мере, настолько же, насколько и из Джея. Это был ураган энергии, проносящийся через мое сердце и голову, срывающий паутину моих старых комплексов, самоограничений и детских страхов.

Он рокотал внутри меня, этот новый ветер, словно неудержимая сила, вдувающая в меня новую жизнь. Выдувающая меня в новую жизнь. Я знала, что она донесет меня до Нью-Йорка и за его пределы, приблизит меня к Джею и соединит с ним, усилит страсть нашей любви, вдохновит на свершения в мире театра и моды.

И я знала, что она будет нести меня еще дальше – к месту за пределами разбитого сердца и одиночества, к месту, освобожденному от поражений и побед. Я знала, что она приведет меня ко мне самой и будет крутить в своем водовороте, пока мне не станет комфортно в моем теле. Пока я не стану чувствовать себя в нем как дома.