В столовой Эмер села с Иззи – обедать и трепаться. Эмер приглядывала за тремя своими ученицами, с которыми у нее весь год не ладилось, и сегодня они устроились за обедом вместе. Часто бывает так, что в классе нет ни одного буйного ребенка, иногда один, реже двое, но трое – это более-менее беспрецедентный случай на веку Эмер в маленькой частной школе. Эти же три девчонки плели козни без передышки, настоящая банда трех, и, что ни день, плодили дурацкие неурядицы.

Учеба завершалась, и свою учительницу эти трое доставали все сильнее и не на шутку портили обстановку в классе. Всякий класс в новом году складывался, как пьеса, персонажи которой подобраны судьбой: ведущие герои и героини, злодеи, паяцы. И каждый год пьеса получалась почти одна и та же, различались они лишь мелкими поворотами и уловками. Эмер поражалась, до чего одинаковая даже в этом возрасте жизнь, эта долгоиграющая вселенская трагикомедия “года, когда я выучился читать”. Но на этот раз вселенский помреж по актерскому составу укомплектовал пьесу несуразно, и из-за трех “вещих сестер” съемки перегружало от сплетен, отвлечений и бессмысленных, дурацких казусов.

Сидя за несколько столов от вещих сестер, Эмер видела, что они творят месиво из разной еды, будто еда – образцы красок; дети к такому склонны. Словно ведьмы в мини-котел, они клали в бумажную плошку горчицу, кетчуп, майонез, соль и перец, молоко, йогурт, хлопья, слюни. Подобные омерзительные скопления творятся в столовках начальных школ с незапамятных времен, девочки ими потом рисуют, а мальчишки обычно подначивают друг друга их есть – за какую-нибудь громадную сумму денег, о которой идет горячий торг, что-нибудь около полутора долларов.

В этом году банда трех уже показала этот фокус не раз и не два, но Эмер, заново наблюдая этот бессмысленный расход продуктов, сама того не ведая, достигла предела терпения. Оставив Иззи, она подошла к столу, где сидели девчонки, с мрачным вариантом лица мисс Эмер, какой эти избалованные дети прежде не видели, и сказала, что так обращаться с едой – “грех” и то, что они “наделали”, им придется съесть. Ей хотелось, чтобы они усвоили эту светскую экомораль – и усвоили накрепко. Если Бог в школьной программе почти совсем умер, грех из нее никуда не делся, не делись и кара, и искупление – даже для шести- и семилеток. Дети вяло запротестовали, из уже выработанного чутья, что их систематической самоуверенности не дают ходу, но Эмер подняла плошку со стола, взяла ложку и потребовала, чтобы девочки пожали то, что посеяли. Пусть получат по полной библейской программе на свою задницу.

В разгар этого действа она уже ощутила, что ее праведный гнев несоразмерен обстоятельствам. Вся эта история быстро набрала масштабы притчи, поучительности. Но Эмер не сумела остановиться. Хулиганки сдались и приготовились есть.

– Большую ложку, – повелевала Эмер.

Девочки подчинились – и тут же принялись срыгивать и плакать, потекли сопли и слезы; двух из трех стошнило остатками обеда. Эмер списала и это на потребность троицы в драме. Девчонки продолжали плакать, плеваться и мучиться бесплодной отрыжкой над разноцветным вязким месивом. Эмер удовлетворилась и велела им, все еще икавшим, прибрать за собой и лишь затем макнула палец в плошку, попробовать, что она заставила девчонок съесть, и осознала, что перца и мокроты там гораздо больше, чем ей представлялось. Она сама задавила кашель и почувствовала, как намокают глаза и поднимается желчь.

Тут-то и поняла она, до чего крепко облажалась.