В перегонном кубе Пути

Однако физические изменения, которые происходят с паломником, – ничто по сравнению с его духовным превращением. Когда он приходит в Астурию, этот процесс зашел уже очень глубоко, но еще далек от завершения. Пеший странник провел много часов в одиночестве. Он идет к Великой Тайне, хотя еще лишь предчувствует ее.

Как описать в немногих словах этот медленный процесс? Часть его вообще невозможно выразить словами. Такая недоступная слову часть есть во всех преобразованиях сознания, которые вызваны физическими испытаниями. В этом и состоит принцип всех посвящений. Однако можно разделить этот процесс на несколько больших этапов.

В начале Пути паломник думает очень много. Все знакомые ориентиры исчезли; он движется вперед, но конечный пункт его пути так далек, что кажется недостижимым; окружающее пространство так огромно, что пеший странник чувствует себя посреди него голым. Все это толкает его к особой форме самоанализа, которая возникает лишь под открытым небом. Человек находится наедине с собой. Мысль – единственное из всего окружающего, что ему привычно; она позволяет ему воссоздавать в памяти разговоры и вызывать в памяти воспоминания, близость к которым для него желанна. Странник встречается с самим собой, и при этом ему кажется, что повстречался со старым знакомым. Есть и другая причина для такого поведения: человек брошен в неизвестность, в бесконечную однообразную пустоту и другое, медленное время и поэтому позволяет своей мысли сжаться в комок. Все становится восхитительным и красивым – воспоминания, планы, идеи. Он замечает, что смеется в одиночестве. На его лице возникают странные гримасы, которые не предназначены ни одному человеку, потому что его единственные спутники – деревья и телеграфные столбы. Хорошо известно, что ходьба действует на мысль как коленчатый вал – раскачивает ее, приводит в движение и в обмен получает от нее энергию. Человек идет с той скоростью, с которой движутся его мысли, а когда они мчатся на максимальной скорости, он почти бежит. Я вспоминаю, что первые этапы я прошел с удивительно высокой скоростью. У меня вовсе не было намерения совершать подвиги, но, как справедливо говорит пословица, «от веселья у меня отросли крылья». Эта стадия привыкания коротка, и не нужно забывать насладиться ей, потому что ликование продолжается недолго. Мысль постепенно опускается на землю, как те суда, которые, двигаясь на высокой скорости, приподнимаются над водой, а потом, приблизившись к порту, плавно опускаются на ее поверхность.

Через несколько часов пеший странник начинает осознавать присутствие другого спутника – своего тела. Этот обычно беззвучный инструмент теперь начинает скрипеть. Различные подразделения этой сложной структуры одно за другим шумно напоминают о себе, начинают заявлять о своих правах и в конце концов вопят все одновременно. Первой дает о себе знать пищеварительная система и делает это с помощью хорошо известных средств – голода, жажды, урчания в животе, кишок, которые словно скручиваются и заставляют человека остановиться… Следующими принимаются за дело мышцы. Каким бы видом спорта человек ни занимался, всегда оказывается, что он упражнял не те мышцы, которые ему нужны теперь. Спортсмен, который, начиная Путь, смотрит на него свысока, поскольку бывал в более серьезных испытаниях, первый с удивлением почувствует, что у него болит все тело. Кожа, которая обычно не чувствительна, напомнит страннику о себе во всех местах, где что-то ее натягивает при опухании, натирает, раздражает, протыкает. Потребности и затруднения этих жалких органов поднимаются из глубины тела и в конце концов занимают этажи, предназначенные для благородных обитателей. Они прерывают радостную пляску образов и мечтаний, которой паломник предается вначале.

Тогда паломник отдает себе приказ. Чтобы не обращать внимания на эти просьбы подчиненных, на которые он тем не менее вынужден отвечать практическими мерами, он решает заставить себя думать. Это называется «размышлять».

Это уже усилие, но оно порождает счастье. Странник говорит себе, что до сих пор он довольствовался тем, что приходило ему в голову, а теперь настало время систематически обдумывать серьезные вопросы. У каждого человека есть разное, но всегда слишком большое число сложных и болезненных для него тем. Он носит в себе задачи, решение которых давно откладывает; проекты, которым уделяет слишком мало времени; метафизические вопросы, на которые не имеет мужества дать ответ. И вот начинается период сосредоточенности, когда человек старается думать по команде. У одних людей он длинней, у других короче. Лично я недолго продержался на этой стадии. Паломник быстро обнаруживает, что сохранять ум сосредоточенным во время ходьбы крайне трудно. Нужно отыскивать взглядом указатели для идущих к святому Иакову, стараться не попасть под автомобиль, краем глаза следить за собаками. Эти отвлекающие факторы прибавляются к многочисленным сигналам тревоги, исходящим от тела, – от подошв ваших ног, от изгиба поясницы, на которую давит рюкзак, от черепа, который нагревает солнце, от плеч, в которые врезаются лямки рюкзака. Разумеется, если немного напрячься, идеи в конце концов возникают. Ты начинаешь ясней видеть проблемы, и может даже случиться, что в твоем уме мелькнет решение…

Но стоит тебе, проходя через деревню, подойти к фонтану и наполнить водой флягу или поговорить с прохожим – и все исчезает из ума. Нет ни решения, к которому ты пришел, ни проблемы, которую оно решает, ни даже самой этой темы. На опустевшем поле твоего потрясенного ума остается лишь одна мысль – о мозоли на пятке, которая вызывает жгучую боль, хотя ты считал, что она зажила.

Это поражение мысли быстро доводит человека до настоящей депрессии. В бесплодных судорогах ума паломник то покоряется судьбе, то делает отчаянный рывок, чтобы встряхнуться. Я помню, что однажды утром решил: что бы ни случилось, посвящу целый день похода умственной работе – завершу план романа, который собирался написать.

Этот день я провел в затерянной долине, которая в моем путеводителе была справедливо названа одним из самых диких и красивых пейзажей Страны Басков. Селение, куда я зашел, состояло всего из трех домов, один из которых был баром. Было десять часов утра, когда я вошел в него. Официантка, приводившая зал в порядок к часу завтрака, была восхитительно красива. Она включила звуковую аппаратуру на максимальную громкость, и оглушительные звуки рока заставляли дрожать гранитные перемычки окон. Комната была украшена в самом типичном для ферм Страны Басков стиле – повсюду старое дерево, чеканка по меди, пол из темно-красных шестигранных терракотовых плиток натерт воском. Через дверь была видна гипсовая статуя Богородицы на хорах соседней часовни. Музыка была такой громкой, что создавала в этом мирном уголке атмосферу боя. И децибелы хеви-метала действительно были оружием официантки. Эта девушка, ее красота, ее молодость, ее мечты сражались не на жизнь, а на смерть со старыми стенами, деревенским одиночеством и нежностью религии. Я выпил у стойки стакан кофе, девушка улыбнулась и угостила меня куском пирога, который только что вынула из печи. Конечно, она была благодарна мне за то, что я не попросил ее ослабить звук. В сражении, которое здесь происходило, не было места для тех, кто нейтрален. Нужно было присоединиться к одной из сторон, и я встал на сторону этой девушки. Когда я покинул бар, в моей голове была музыка, а в памяти улыбка девушки. В этой улыбке было почти отчаяние. Я вдруг по-иному увидел эту долину, которая казалась мне раем. Я не дошел до того, чтобы считать ее адом, но понял, что у кого-то может быть желание убежать из нее. Размышляя об этом, я добрел до речки, которую пересекал Путь. Окунув ступни в воду, я с изумлением обнаружил, что ничего не помню из мыслей, которые так трудолюбиво развивал, выполняя свой план на утро. И что еще хуже, я не имел никакого желания вспомнить их.

В тот день, заканчивая очередной этап Пути, я был почти в таком же отчаянии, как официантка из деревенского ресторанчика, но без музыки.

Именно в такой момент глубочайшего отчаяния человека особенно манит возможность найти опору в религиозной стороне паломничества. По правде говоря, странник уже почти забыл о ней. Во всяком случае, так происходит на Северном Пути, по которому идет мало паломников: так мало церковного в общей атмосфере этого маршрута и так редко кто-нибудь разговаривает на религиозные темы.

Но когда первоначальные воспоминания о недавнем прошлом иссякают и попытки подчинить мысль дисциплине с помощью серьезных заданий терпят неудачу – короче говоря, когда уму человека угрожает пустота и вместе с ней триумф скуки и мелких телесных затруднений, религиозная духовность становится спасательным кругом. Над нерелигиозной мыслью она имеет большое преимущество: ее поддерживают многочисленные ссылки на религию, которые можно найти в пейзажах, если только пожелаешь к ним присмотреться. В путеводителе, который странник несет с собой и куда заглядывает перед каждым этапом, подробно перечислены аббатства, соборы, крестные пути, часовни, алтари, которые, словно вехи, стоят вдоль Пути. Человек удивляется, что до сих пор уделял им так мало внимания. И говорит себе, что паломничество, несомненно, таит в себе неожиданные уловки, которыми оно приводит нас к вере. Еще чуть-чуть – и он закричит, что с ним случилось чудо. Именно в этот момент паломник начинает жадно впитывать в себя сведения по истории, которыми раньше пренебрегал. Тысячелетний поток богомольцев, которые шли по этим путям, начинает отпечатывать в его уме свой духовный след. И он радуется этому, даже если при выходе в дорогу эта сторона похода его мало интересовала. Вера не даст ему опуститься до уровня животного, а угрозу такого озверения он чувствует очень ясно. Быть человеком значит знать Бога или, по меньшей мере, искать Его. Зверь гонится за своей добычей, человек идет за спасением своей души. Все вдруг становится ясно.

Это открытие производит желанную и очистительную разрядку в уме странника, который изматывал себя, тратя силы на безрезультатные попытки думать. Внезапно человек понимает, что может, ничего не боясь, прекратить борьбу. Пусть ум пустеет и тело заполняет его своими требованиями, пусть природа навязывает нашему сознанию свои меняющиеся пейзажи и заставляет нас без малейшего протеста терпеть неудобства дождя или укусы жгучего солнца – все это не беда. Ведь теперь человек знает, что через километр или десять церковь предложит нам прохладу своих сводов, утешение, которое дарят ее камни, и таинственное присутствие божества. Верующий вы или нет, вы позволите своему уму окунуться в эту чистую воду. Сверхчувственный мир проявит себя в самом центре вашего существа, и это будет особым родом крещения.

Знание, что ты звено в длинной цепи паломников, многие поколения которых проходили по этой дороге в течение долгих лет, которое раньше было виртуальной информацией, в эти минуты становится конкретным и очевидным. Оно превращается в уверенность, которая исходит как от мира, так и от твоего тела и овладевает всем твоим умом. Паломник, который близок к отчаянию, внезапно находит помощь у этой невидимой толпы. Словно души тех, кто проходил там же, где идет он, поддерживают его, ободряют, придают ему мужество и силу.

Со мной это превращение произошло в конце кантабрийского участка Пути, когда я расстался с берегом моря и, углубляясь во внутренние области суши, подходил к Овьедо.