На паромах Кантабрии

Лучше я скажу сразу: Кантабрия мне не понравилась. Верней, я невысоко оценил тот длинный участок Пути, который пересекает Кантабрию (я знаю, что в других местностях этой провинции, ближе к ее центру и особенно вокруг знаменитых гор Пикос-де-Эуропа, природа осталась дикой и великолепной). Но маршрут паломников к святому Иакову, проходящий по этому краю, показался мне однообразным, угнетающим душу и плохо помеченным. Там слишком много участков, проходящих вдоль шоссе, слишком много пустых земельных участков с объявлениями «Продается».

Но вспомним, что паломник – не турист. Он не имеет права ожидать, чтобы его постоянно окружала красота. Если Страна Басков избаловала его своей постоянной красотой, это не причина считать, что он может требовать того же от всех провинций Испании.

Однако на общем фоне горечи и досады, которые остались у меня от перехода по Кантабрии, выделяются несколько прекраснейших минут. В этой провинции есть великолепные города, и Путь позволяет паломнику пройти через некоторые из них. Первый – Ларедо. В него входят сверху, с трудом выбираясь из переплетения автомобильных дорог. Внизу жмутся одна к другой в гармоническом беспорядке красные крыши старого города. Паломник-пешеход спускается к ним. Он делает это осторожно и медленно и поэтому успевает полюбоваться колокольнями, очертаниями улиц и площадями. И наконец, длиннейшие лестницы вводят его в эту красоту.

Он оказывается на торговой улице. Прохожие смотрят на то, как он сходит к ним ниоткуда по последним ступеням лестницы. И он немного смущается, словно участник телеигры, который выходит на ярко освещенную сцену.

Этот старый квартал очарователен, и его одного было бы достаточно. К сожалению, это Кантабрия – курортная местность, уже давно отданная на волю алчности подрядчиков. Огромный пляж, который когда-то был продолжением города и, наверное, долго оставался невероятно поэтичным пустынным местом, стал невыносимо длинным приморским бульваром. На нем выстроились в ряд, словно соревнуясь за первое место в крупномасштабном конкурсе на самый уродливый дом, постройки самых разных стилей – от виллы до сдаваемого в аренду многоквартирного дома с закрытыми ставнями. И пешему страннику становится плохо, когда он проходит вдоль этой огромной армии стен, стоящих по стойке «смирно». Ему кажется, что в некоторые солнечные выходные дни и во время школьных каникул здесь бывает немного оживленнее. На бульваре, который проложен вдоль пляжа, обычно гуляют дети, потому что в некоторых местах можно заметить детские площадки. Но сейчас здесь не было никого – разве что несколько пожилых дам прохаживались с маленькими собачками.

Знаки святого Иакова, расположенные на большом расстоянии друг от друга, хранят на этом приморском бульваре память о давних временах, когда паломники, должно быть, шли вдоль дюн и смотрели на морских птиц, летавших над безлюдным берегом. Но боже мой, до чего длинен этот пляж! Последние дома, которые стоят в самом его конце, еще безобразней, чем остальные. Странник с облегчением расстается с ними и направляется к песчаной косе, которая выдается вперед между морем и рекой. И тут перед ним вдруг открывается клочок дикой природы – широкое устье реки, через которое надо переправляться на пароме. Здесь нет понтона для прохода на это речное судно. Паром разворачивается боком к берегу, и пассажиры взбираются на него по трапу. Все такое же, как в Средние века, только у парома-баркаса появились моторы. Такие минуты редкостной гармонии заставляют забыть все остальное и даже полюбить Кантабрию, по крайней мере на те десять минут, которые занимает переправа. Именно на этом пароме я встретил паломника из Верхней Савойи, который отправился в путь из своего дома за два месяца до этого.

Но счастье оказывается коротким. Вскоре ты обнаруживаешь, что опять шагаешь вдоль автомобильных магистралей. То, что шоссе проходят через озерные пейзажи, не утешает пешехода – даже наоборот. Он находится на одном уровне с водой, что уравнивает его с утками и рыбами, и от этого еще больше возмущается ревом мчащихся на максимальной скорости машин. Тропа, проложенная вдоль магистрали, усыпана мусором, который выбрасывают автомобилисты, – металлическими банками из-под напитков, жирной бумагой, пачками от сигарет. В Кантабрии пеший странник в первый раз осознает, что он тоже отброс. Он движется слишком медленно, и это исключает его из общей жизни. Низкая скорость превращает его в ничего не значащую вещь, которую забрызгивают грязью, оглушают гудком, а при случае могут и раздавить. Недостаточно того, что в Стране Басков ты стал бродягой. Нужно опуститься еще ниже, стать кем-то, кто прокладывает себе путь среди отбросов и вызывает у других презрение. Сказать, что это приятно, было бы преувеличением. Но все же в этом добровольном аскетическом унижении есть доля радости. К очень медленному продвижению вперед по горизонтали в пространстве добавляется другое, тоже поступательное движение – понижение твоего мнения о себе – или, вернее, мнения других о тебе. Слова «величайшее смирение – один из путей гордости» достаточно банальны, но людям не часто случается познать их смысл на собственном опыте. Чем ниже опускается паломник, тем сильней он себя чувствует, и, наконец, он ощущает себя почти непобедимым. Всемогущество всегда близко к полнейшему аскетизму. Именно размышляя об этом, паломник постепенно приближается к истинной тайне Пути; однако ему еще нужно время, чтобы познать ее.

Кантабрия – наша безжалостная госпожа, заставляет нас идти вперед по Пути мудрости. Но она умеет и вознаграждать.

На последних нескольких сотнях метров перед причалом дорога, словно для разнообразия, проходила по лабиринту кварталов, застроенных дачами. Дачи, разумеется, были заперты. В такой обстановке возникает ощущение странности происходящего. Ты начинаешь чувствовать себя как в фильме Роб-Грийе. А то, что ты гонишься за незнакомым загадочным паломником, только добавляет необычности этой сцене.

Когда я, наконец, догнал человека с сумой и смог рассмотреть его вблизи, он удивил меня еще больше. Находясь далеко, я по его силуэту предполагал, что это один из тех, кто, ностальгируя о прошлом, до того старательно навешивает на себя все традиционные аксессуары Пути, что выглядит так, словно переоделся паломником. Но все оказалось совершенно наоборот: одежда этого человека, кроме сумы и палки, была совершенно обычной – джинсы, непромокаемая куртка в стиле 1960-х годов, городские ботинки. Он выглядел так, словно вышел из дома купить сигарет на углу улицы.

Чуть позже мы разместились на носу парома вместе с другими паломниками, которые выглядели как вышедшие на прогулку люди эпохи высоких технологий – с навигационной системой GPS и в башмаках самой модной модели из гортекса (гортекс – название непромокаемой синтетической ткани. – Пер.). Я похвалил человека с сумой за его экипировку, шутливо заметив, что он единственный, кто верен истинной традиции. Именно такой и была заплечная сума в течение многих веков, пока к ней не стали пришивать вторую лямку, в результате чего был придуман рюкзак.

– Ты это называешь сумой? – удивился он, хмуро посмотрел на свою современную дорожную сумку, которая имела ту же форму, что и старинная сума, и добавил: – Честно говоря, я не стал ломать себе голову, а взял то, что нашел дома, и пошел.

Продолжая разговаривать с ним, я понял, что он говорил правду. В противоположность тому, что я себе вообразил, его внешний вид не был выбран намеренно. На самом деле он относился к Пути с такой беззаботностью, что вообще не готовился к походу специально. Таких, как он, я больше никогда не встречал: он просто не понимал, что в этом походе такого особенного. Он действительно вышел из своей квартиры с самыми необходимыми вещами и дорожной сумкой и зашагал по дороге – вот и все.

Но при этом он был очень организованным человеком. Приближаясь к пристани Сантандера, где должны сойти на берег, мы заговорили о том, где собираемся остановиться. Он заказал комнату в пансионе и по прибытии один из всех точно знал, куда пойдет. Но обо всем этом он говорил с полной отрешенностью. Я почувствовал, что передо мной человек неизвестного мне до сих пор типа: паломник – офисный служащий, эффективно действующий, практичный, серьезный и компетентный. Спросить бы, что он делает здесь! Но я уже достаточно усвоил культуру паломников и знал, что такой вопрос не задают.

Единственным предметом, который не подходил к его гладкой внешности, была палка. Когда я увидел ее вблизи, оказалось, что это не посох; еще меньше она была похожа на раздвигающуюся трость, которые были у большинства из нас. Это был простой кол с какого-то поля. Он был из сырого дерева, плохо очищен от коры; конец кола был грубо заострен топором и смазан гудроном. Любопытство оказалось сильней меня, я не выдержал и спросил, для чего ему служит этот предмет.

– На меня напали собаки. Мне пришлось убегать, и этот кол был единственной подходящей для защиты вещью, которую я смог найти.

После этого он просто носил кол с собой и собирался ходить по большому городу, держа в руке это орудие, достойное кроманьонца. Так унаследованный от предков древний страх перед собаками соединил этот забавный предмет из неолита с очень современной холодной сдержанностью человека XXI века в лице этого странного паломника.

Перед тем как отправиться в дорогу, изучая Путь по документальным свидетельствам, я прочел много встревоживших меня рассказов о собаках. Некоторые паломники, вернувшись домой, приносят с собой устрашающие описания своих встреч с этими животными. Я спрашивал себя, как бы я поступил, если бы оказался рядом с теми молоссами, от которых спасались эти люди, по их словам. Повезло мне или я преувеличивал опасность? Во время моего путешествия я часто слышал собачий лай, но, как правило, внешний вид собак был гораздо менее впечатляющим, чем их голос, и в большинстве случаев они находились за решеткой или стеной. Я встретил немало тощих дворняг, смешных шавок и старых псин. Должно быть, все опасные собаки уже сожрали столько паломников, что объелись и умерли от расстройства пищеварения.