Бильбао

Неделя ходьбы – это еще только прогулка. Конечно, это прогулка длинная, трудная и непривычная, но восемь дней длится обычный отпуск. Дальше начинается совершенно новое пространство. Длинная цепь следующих друг за другом дней, непрерывность ваших усилий, накопление усталости – все это превращает путь паломника в ни с чем не сравнимый жизненный опыт. Когда в Бильбао я пересек эту границу, у меня закружилась голова. Я почувствовал сильное искушение прекратить все это. В конце концов, я уже достаточно увидел. Мне казалось, что я понял, что такое паломничество, и от его продолжения мне не будет никакой пользы, а только последуют один за другим одинаковые дни. В моем уме возникла соблазнительная мысль обо всем другом, что я мог бы сделать в освободившееся время. Мои ступни еще не зажили и могли стать предлогом для досрочного возвращения. Я всегда могу вернуться сюда в другой год, лучше подготовленным, и пройти последние отрезки Пути. Так я прошел бы весь маршрут за три или четыре года.

Я снял крошечную комнатку в пансионе в самом сердце Бильбао, чтобы получить в свое распоряжение душ и кровать. За стенами, в переулке, воскресная толпа смеялась и кричала, пока ее не прогнал ливень. Я дремал, утешая себя мыслью о возвращении. Завтра же пойду выяснять, когда отходят поезда во Францию. Я уже представлял себе, как уютно сижу в вагоне, который движется к французской границе. С этой мыслью я уснул.

Но Путь сильней этих демонов-искусителей. Путь ловок и хитер: он позволяет им высказаться, выйти из тени и поверить в победу, а потом вдруг заставляет спящего человека проснуться в поту и сесть на кровати. Путь, словно статуя Командора, стоит рядом, указывает на тебя пальцем, как обвинитель, и говорит: «Что?! Ты хочешь удрать и со стыдом вернуться назад до срока! На самом деле ты трус. Ты боишься. И знаешь чего? Самого себя. Ты сам свой худший враг, который всегда препятствует усилиям. Ты не веришь в себя. А я, святой Иаков, даю тебе единственный в своем роде шанс избавиться от этих помех – бросить вызов самому себе и победить себя».

И тогда ты идешь в ванную комнату, обливаешь лицо прохладной водой и еще раз покоряешься воле Пути.

Именно так произошло со мной и, полагаю, со многими другими. Все же я позволил себе полный день отдыха: вместо того чтобы выйти в путь наутро, остался на целый день в городе, осмотрел его и отоспался.

Испанцы любят делать все вместе одно и то же в одно время, поэтому прогулка по испанским городам состоит из достаточно резких контрастов. В Бильбао, например, Пласа Нуэва (Новая площадь) в центре Каско Вьехо (Старого города) по воскресеньям полна народа. Потом она внезапно пустеет, и туристы остаются одни, как пойманные раки на дне сачка. Лестница, которая позволяет подняться в базилику Богоматери Бегоньи, абсолютно свободна до второй половины дня. Собор Святого Иакова пуст до вечерней мессы, однако в тот час, когда я туда вошел, внутри еще было движение: ходили верующие, пришедшие помолиться, и туристы. Поднимаясь на хоры и любуясь часовнями апсиды, заметил впереди себя двух паломников. Я уже говорил, что пешие странники, останавливаясь на этапах Пути, первым делом разуваются. В городе, который стоит на Пути Святого Иакова, даже если это большой город, человек, гуляющий по улицам, подставив ветру пальцы ног, вероятней всего, окажется паломником. Передо мной были две особи этой породы. Мое внимание усилилось вдвойне, когда, подойдя ближе, я заметил, что это женщины. А проходя мимо них, я оглянулся, и мои последние сомнения исчезли: это действительно были две сестры из автобуса. Узнав меня, они радостно вскрикнули, и мы покинули святой храм в очень веселом настроении. Именно из-за таких случайностей человек начинает верить в чудеса.

Я дошел в их обществе до своего пансиона и вернул им их драгоценный путеводитель. Они заворковали от радости. Я немного позавидовал им: при моей системе мне не могло выпасть такое счастье. Раз я не сохраняю никаких следов прошлого, кто-то должен был бы прийти и сказать мне: «Посмотрите, я нашел вашу память!» Но единственный, кто может совершить это чудо, – я сам. Мне иногда хотелось бы, чтобы кто-нибудь другой освободил меня от этого труда.

Мы пошли отпраздновать это событие на террасу кафе. Нам уже казалось, что мы очень хорошо знаем друг друга. Они рассказали мне немного больше о своей жизни, то есть о своих походах по Пути: я уже говорил, что паломники, как правило, открывают другим только эту часть себя. Мне не пришлось уклоняться от их любопытных расспросов: они тоже спрашивали меня лишь о моем маршруте. На следующее утро они пошли дальше. Должно быть, мы больше никогда не увидимся.

Во второй день пребывания в Бильбао я рассмотрел лицо города-труженика. В час завтрака рестораны были полны служащих в костюмах и при галстуках. Деловой квартал был похож на Восьмой округ Парижа. Я оставил свой рюкзак в пансионе, но в своих вьетнамках и грязных брюках выглядел чужим, как инопланетянин. Однако у больших городов есть одно преимущество: здесь проявляют терпимость ко всему. Паломник как инородное тело, но никто его не замечает, поэтому он может гулять повсюду, как привидение. Но путеводители для идущих в Компостелу все же советуют ему избегать некоторых шикарных улиц, где «паломники для торговцев – нежеланные гости». Я думаю, что, если бы в Париже покрытый грязью пеший странник вроде меня случайно зашел на проспект Монтень и попытался купить себе носки в магазине «Шанель», он тоже был бы там нежеланным.

Я решил не быть столь дерзким и вернулся в гостиницу, побывав во всех необходимых музеях и церквях, но даже не попытавшись купить ничего, кроме полкило яблок у торговавшего фруктами марокканца. Он говорил по-французски, и я спросил его, много ли в Бильбао людей из Северной Африки. Он с отвращением ответил: «Здесь есть кто угодно». Я не стал подвергать себя риску выслушать его жалобы на нелегальную иммиграцию и потому ушел.

Оставшись один в своей комнате, все больше чувствуя себя отдохнувшим и бодрым, я стал изучать маршрут на завтра. Говоря по правде, этот маршрут был последним препятствием, которое мешало мне спокойно покинуть Бильбао.

Описание следующего короткого этапа до города Португалете действительно могло нагнать тоску. В путеводителе было сказано: «Здесь невозможно обойти стороной заброшенные доки, пустыри в промышленных зонах и дома, где вместо рабочих теперь живут самовольные поселенцы». Для того чтобы странник все же не потерял веру, проходя эти четырнадцать километров, было добавлено: «Паломник может чувствовать себя в этой обстановке неуместным или заблудившимся, но ему нечего бояться: это не Бронкс». Это была далеко не идеальная перспектива для того, чтобы снова отправиться в путь после расслабляющего влияния долгой уютной остановки.

И вдобавок ко всему утром в самый момент ухода начался дождь. В этот раз это был не ливень, а обложной дождь – холодный, сильный, непрерывный и долгий. Чтобы протянуть время, я медленно выполнял формальности оплаты у регистрационной стойки. Я вовсе не спешил снова оказаться на улице. И как раз в этот момент консьерж гостиницы сообщил мне информацию, за которую я ухватился, как утопающий за спасательный круг.

Сначала он с мрачным видом спросил:

– Вы едете в Португалете?

Нелепые передвижения паломников совершенно не интересуют жителей тех городов, через которые они проходят. Этот человек задал мне свой вопрос лишь из вежливости – может быть, потому, что только мы двое не спали в этой жалкой гостинице, где еще даже не включили свет. Я неторопливо ответил «да» и, чтобы продлить разговор, спросил у него дорогу.

– Первый поворот направо, потом вниз по ступенькам. Не попадите по ошибке на другую платформу.

– На платформу?

– У нас здесь две линии метро.

Метро! Я мог предположить что угодно, но не существование метро в этом городе. Мне показалось, что само Провидение построило его специально для меня. И поскольку у меня начали вырабатываться рефлексы, характерные для нового состояния, я увидел в существовании этой транспортной системы защищающую заботливую руку святого Иакова.

Нужно знать, что истинный паломник сурово осуждает все бесчестные виды передвижения – автобус, такси, поезд, самолет. Настоящий жаке передвигается только пешком и презирает все остальные способы. Сев в автобус, я нарушил это правило, но у меня было оправдание – кровь на пальцах ног. Теперь же я хорошо отдохнул и не имел никакого предлога, чтобы снова поддаться призыву сирен и сделать уступку современности. Если бы речь шла о поезде, я бы отверг эту возможность. Но это было метро. Я долго жил в Париже и хорошо знаком с этим транспортным средством. Для меня ехать в метро и ехать по городу – одно и то же. Сесть в метро не означает уклониться в сторону от Пути, это значит лишь сменить место выхода из города. Однако мышление паломника отличается от мышления обычного человека. У него есть радости и горести, которых нет у других людей. Он заставляет себя выдерживать нагрузки, превосходящие меру того, что выносит оседлый человек. Точно так же его удовольствия – или, если говорить языком каторжников, сокращения срока, – определяются его личным уголовным кодексом. В случае с метро тот суд, который каждый паломник носит в себе, вынес решение сразу: мне можно воспользоваться этим видом транспорта. На всем Пути я лишь два раза дал себе послабление – когда въехал в Бильбао на автобусе и когда выехал оттуда на метро. И я не жалел об этом.

И вот в тот час, когда баски идут на работу, я сидел на совершенно новой платформе станции метро. В этот момент пришло осознание того, насколько я свыкся со своим новым бродячим состоянием. Раньше я бы подумал, что мне, человеку с рюкзаком и в башмаках, купленных в Гернике, не место среди всех этих сонных и опрятных служащих. Но сейчас было совсем наоборот: я чувствовал себя совершенно свободно, нисколько не стеснялся и рассматривал их костюмы с любопытством и даже легкой жалостью.

Когда я вышел из метро, по-прежнему лил дождь. Знаменитый висячий мост, который привлекает в Португалете туристов и который мне расхвалили две сестры, был скрыт завесой тумана. Я не стал осматривать его и пошел в сторону знаменитых «бидегори», красных дорог. Укрывшись на складе фабрики, производившей промышленные клеи, я вынул из рюкзака непромокаемые брюки, которые надеваются в дождь поверх обычных. Редко выпадает такое счастье – обнаружить, что твое снаряжение приспособлено к требованиям момента. В этом предмете одежды я имел удовольствие чувствовать себя совершенно сухим.

Водяные вихри налетали непрерывно. На этом этапе, последнем, который проходит по Стране Басков, они дали мне возможность увидеть природу в один из ее интимных моментов – без свидетелей, никем не заполненную, расслабленную. Каменистый склон, а затем обустроенные пляжи, которые в ясные дни принимают выехавших на пикник горожан, и зонты, защищающие от солнца, сейчас были холодны как лед, безлюдны, закутаны в волны, как в покрывала. Они были похожи на спящих красавиц, которые пытаются прикрыть свою наготу простынями.

В эти минуты непогоды, под порывами ветра, солеными водяными брызгами и холодным дождем, пеший странник испытывает больше волнения, чем от красок солнечного дня. Редкостное наслаждение – чувствовать себя частью дикой природы, растворяться в ней, сопротивляться ей, зная при этом, что, если она будет настаивать, ты позволишь волнам сбить тебя с ног или порывам ветра унести тебя. Может быть, не все это чувствуют, но порода паломников, продолжающих путь и в плохую погоду, все же существует, и у меня есть дар становиться одним из них.

По уступам этих нависавших над морем утесов я незаметно приближался к границе – покидал Страну Басков и входил в Кантабрию. Последнее зрелище, которое я увидел в Эускади, была вневременная сценка, которую умеет создавать только Путь. Между двумя холмами был виадук, по которому проходила скоростная автострада; ее полотно поддерживали огромные бетонные опоры высотой в несколько десятков метров. Тропа же спускалась по склону и проходила под этой дорогой. Туда не попадал дождь. В этом защищенном месте на тропе беседовали два человека, а между ними стояла лошадь. Один из них был крестьянином, другой – в костюме всадника с широкими кожаными штанами и круглой шляпой. Он спешился и держал лошадь за повод. Я не мог слышать их разговор, но на зеленом фоне мокрых от дождя холмов эта группа казалась сошедшей с картины Мурильо. Я словно был неизвестно в какой стране, но в далеком прошлом, в тех веках, когда лошадь была машиной человека, когда крестьяне возделывали землю, а всадники ее защищали. Иначе говоря, для паломника, который шаг за шагом реконструирует свое Средневековье, эти люди были современниками. И в это же время сверху доносился рев грузовиков, которые проносились на огромной скорости по автостраде высоко над головами двух собеседников, и удары автомобильных осей о стыки монументального моста. Невозможно было представить себе лучшее изображение структуры современного сознания. В нем самый новый слой лежит поверх более ранних, не повреждая, а лишь погребая под собой прошлое, с которым якобы порвал связь.

Всадник сел в седло. Спускаясь по холму дорогой, отмеченной синими ракушками святого Иакова, я видел, как этот человек взбирался на коне по проселочной дороге к ярко-белым домам, окруженным блестевшими от воды высокими деревьями. Счастье путника состоит из таких мгновений. Их никогда не узнают те, кто мчится там, наверху, по шоссе без препятствий – дороге нашего времени.