Глава тридцать третья

Я разряжаю ружье, кидаю его в один угол, патроны в другой. Использую программу Мауры, чтобы позвонить им и сказать: все в порядке, пусть остаются там, где они есть. Бет с вызовом смотрит на меня. Я ставлю стул напротив, теперь мы оба сидим за кухонным столом.

– С какой стати я должен тебя застрелить? – спрашиваю я.

Бет не очень изменилась за прошедшие годы. Я обратил внимание, что женщины из моего класса, которым теперь под тридцать пять, с возрастом лишь похорошели. Не знаю почему, то ли это объясняется зрелостью, то ли уверенностью, то ли чем-то более материальным – посещением фитнес-клубов или подтяжкой кожи на скулах. Я знаю только, что, глядя теперь на Бет, я вполне представляю себе девочку, которая была первой скрипкой в школьном оркестре и получила грант по биологии на вечере выпускников.

– Месть, – невнятно бормочет она.

– Месть за что?

– Чтобы заткнуть нам рты. Скрыть правду. Но это глупо, Нап. За пятнадцать лет мы не сказали ни одного слова. Я никогда ничего не скажу, клянусь тебе.

Не знаю, как вести себя дальше. Сказать, что я здесь вовсе не для того, чтобы ее убить? Заставит ли это ее раскрыться? Или держать в напряжении, чтобы думала: единственный способ остаться живой – это говорить.

– У тебя семья, – начинаю я.

– Два мальчика. Одному восемь, другому шесть.

Бет смотрит на меня с ужасом, она словно трезвеет с каждой секундой. Мне этого не нужно. Мне нужна правда.

– Расскажи мне, что случилось в ту ночь.

– Ты и в самом деле не знаешь?

– Я и в самом деле не знаю.

– Что тебе сказал Лео?

– Ты это о чем?

– Ты в тот день играл в хоккей, верно?

– Верно.

– И перед тем как ты уехал, что сказал тебе Лео?

Этот вопрос удивляет меня. Я пытаюсь мысленно вернуться в тот день. Я в доме. Моя хоккейная сумка собрана. Хоккеист таскает с собой чертову прорву всего: коньки, клюшку, налокотники, наголенные щитки, наплечники, перчатки, нагрудник, ошейник, шлем. Отец в конечном счете составил для меня проверочный список, иначе я приезжал на матч и неизменно говорил что-нибудь вроде: «Я забыл капу».

Где был ты, Лео?

Теперь, возвращаясь к тому дню, я вспоминаю, что тебя не было с нами в прихожей. Когда мы с отцом проверяли по списку, все ли я взял, ты обычно стоял рядом. Потом ты отвозил меня в школу и высаживал у автобуса. Так происходило почти каждый раз.

Мы с отцом проверяли инвентарь по списку. Ты отвозил меня к автобусу.

Но не в тот день. Я уже не помню почему. Но когда мы закончили проверку, отец спросил, где ты. Я, наверное, пожал плечами – не знаю. Потом прошел в нашу спальню – посмотреть, нет ли тебя там. Свет не горел, но ты лежал на верхней койке.

«Ты меня отвезешь?» – спросил я.

«Отец не может тебя отвезти? Я хочу полежать немного», – ответил ты.

И меня отвез отец. Вот так. То были последние слова, которыми мы обменялись. Но тогда мне и в голову ничего такого не пришло. Когда возникла версия о двойном самоубийстве, я на минуту, может, и задумался – не столько над твоими словами, сколько о мрачном настроении, о лежании на койке в темноте, – но не придал этому особого значения. А если и придал, то, как и Оги с его полицейским посещением базы тем вечером, отогнал эту мысль прочь. Я не хотел объяснять твою смерть самоубийством и, должно быть, поэтому заставил себя забыть наш последний разговор. Мы все так устроены. Обращаем внимание лишь на то, что согласуется с нашими представлениями. Мы склонны отвергать то, что нас не устраивает.

– Лео ничего мне не говорил, – отвечаю я теперь Бет.

– Ничего про Дайану? Ничего о его планах на этот вечер?

– Ничего.

Бет наливает немного виски в стакан.

– Ну вот, а я думала, вы были близки.

– Что случилось, Бет?

– Почему это вдруг стало таким важным?

– Не вдруг. Это всегда было важным.

Она поднимает стакан, разглядывает виски.

– Что случилось тогда, Бет?

– Правда тебе не поможет, Нап. Только сделает все еще хуже.

– Мне все равно, – говорю я. – Расскажи.

И она рассказала.

– Я теперь единственная, кто остался в живых? Остальные мертвы. Думаю, мы все пытались как-то реабилитироваться. Рекс стал полицейским. Я – кардиолог, но я по большей части лечу малоимущих. Я открыла клинику, чтобы помогать не слишком обеспеченным людям с болезнями сердца – превентивная медицина, лечение, лекарственное обеспечение, хирургия, если требуется. Люди думают, я такая заботливая и бескорыстная, но на самом деле я делаю добро только потому, что пытаюсь компенсировать то, что сделала тем вечером. – Бет долго молчит, уставившись в стол. Потом продолжает: – Мы все виноваты, но у нас был лидер. Идея принадлежала ему. Он привел план в действие. А остальные – мы были слишком слабы, чтобы сделать что-либо иное, кроме соучастия. В некотором роде это усугубляет нашу вину. Когда мы были подростками, я просто ненавидела подонков. Но знаешь, кого я ненавидела еще больше? – (Я качаю головой.) – Ребят, которые стояли за подонком и с удовольствием наблюдали за его паскудствами. Это были мы.

– И кто же был лидером? – спрашиваю я.

Бет морщится:

– Ты знаешь.

И я знаю. Ты, Лео. Ты был лидером.

– До Лео дошел слух, что Дайана собирается порвать с ним. Она просто ждала, когда этот дурацкий бал останется позади, и с ее стороны это было большой ошибкой. Использовать Лео таким вот образом. Боже мой, я говорю как тинейджер! Так вот, поначалу Лео погрустнел, а потом просто взбесился. Ты знаешь, что твой брат часто баловался наркотиками?

Я чуть киваю.

– Мы все этим грешили, наверное. Но он и в этом лидировал. Лично я думаю, что именно это и вбило клин в отношения между Лео и Дайаной. Лео любил вечеринки. Дайана была дочерью копа, и ей это не нравилось. Как бы то ни было, но Лео разозлился по-настоящему. Он ходил туда-сюда, кричал, что Дайана сука, нужно заставить ее заплатить и все такое. Ты знаешь про Конспиративный клуб?

– Знаю.

– Я, Лео, Рекс, Хэнк и Маура. Он сказал, что Конспиративный клуб отомстит Дайане. Не думаю, что кто-то из нас отнесся к этому серьезно. Мы все собирались встретиться в доме Рекса, но Маура не пришла. Это было странно. Потому что именно она исчезла в ту ночь. Я всегда недоумевала – почему Маура убежала, ведь она не участвовала в этом плане.

Бет опускает голову.

– И что это был за план? – спрашиваю я.

– Каждый имел свое задание. Хэнк достал ЛСД.

Меня это удивляет:

– Вы принимали ЛСД?

– Нет, до той ночи никогда. В этом и состояла часть плана. Хэнк знал кого-то из химического кружка, и ему там приготовили жидкий вариант. За другую часть отвечал Рекс. Он предоставил дом. Мы должны были собраться в его подвале. Мне было велено подсунуть Дайане наркотик.

– ЛСД?

Бет кивает:

– Дайана сама ни за что не стала бы его принимать, но она обожала диетическую колу, и моя роль состояла в том, чтобы подлить ей наркотик туда. Мы все были готовы и ждали, когда Лео отправился за Дайаной.

Я помню, как Оги рассказывал об этом: ему показалось, что Лео на взводе, и Оги хотел бы вернуться в прошлое, чтобы в тот день запретить Дайане выходить из дому.

– И что потом? – спрашиваю я.

– Дайана была слегка насторожена, когда Лео привел ее в подвал к Рексу. Понимаешь, именно поэтому я там и оказалась – еще одно женское лицо. Чтобы она расслабилась. Мы начали с игры в пинг-понг. Посмотрели фильм. И конечно все пили колу. К нашей была подмешана водка. А Дайане подмешали ту бурду, что принес Хэнк. Мы все смеялись, хорошо проводили время, и я почти забыла, зачем мы там собрались. Помню, в какой-то момент я посмотрела на Дайану, а она почти в отключке. Я подумала: может, я слишком много влила ей добавки в колу? Потому что Дайана и в самом деле почти вырубилась. Но все же я решила: ладно, задание выполнено. Все позади.

Бет замолкает, вид у нее потерянный. Я пытаюсь вернуть ее назад к рассказу:

– Но все только начиналось.

– Да, – говорит Бет, – начиналось. – Она смотрит куда-то поверх моего плеча, словно меня нет рядом. И может быть, в этот момент нет и ее. – Не знаю, чья это была идея. Кажется, Рекса. Он работал советником в подростковом лагере. Он нам рассказывал, что ребята по ночам спят так крепко, что иногда ночью ради шутки они уносили спящего вместе с кроватью в лес и там оставляли. Они прятались и начинали хохотать – ждали, когда спящий проснется и они увидят его испуг. Рекс рассказывал нам истории об этом, и они всегда были смешными. Один раз Рекс забрался под кровать и принялся толкать ее снизу, пока парень не проснулся с воплем. В другой раз он засунул руку спящего в теплую воду. От этого парень должен был обмочиться или что-то такое, но парень встал, словно собрался в туалет, и ушел в чащу. И Лео сказал – да, это точно был Лео, – он сказал: «Давайте отнесем Дайану к базе».

Боже, нет…

– В общем, мы так и сделали. Мы все тащили Дайану по той тропе. Я все ждала, что кто-нибудь скажет: «Хватит». Но никто не сказал. За камнями есть полянка, ты ее знаешь. Лео хотел оставить Дайану там, потому что это было их «поцелуйное место». Он все повторял это издевательским тоном: «Поцелуйное место». Потому что Дайана никогда не позволяла ему зайти дальше – так он сам говорил. Ну и мы бросили Дайану там. Да-да, именно так. Бросили, словно мешок с мусором. Я помню, Лео смотрел на нее так… не знаю… словно собирался изнасиловать ее или сделать еще что-нибудь. Но он ничего не сделал. Велел нам спрятаться и подождать. Мы и спрятались. Рекс похихикивал. Хэнк тоже. Но я думаю, они просто нервничали, ждали, как Дайана прореагирует на кислоту. А Лео… он с такой злостью смотрел на нее. Я… я хотела, чтобы все это поскорее закончилось. Тянуло домой. И я сказала: «Может, довольно с нее?» Помню, что я спросила Лео: «Ты уверен, что тебе именно этого хочется?» А у него было такое печальное лицо. Словно… словно он вдруг понял, какую гадость затеял. Я увидела слезу у него на щеке. И я сказала: «Все, Лео, отнесем теперь Дайану домой». Лео кивнул. Он сказал Хэнку и Рексу, чтобы они перестали смеяться. Встал и пошел к Дайане. И тут…

– И что?

– И тут начался настоящий ад, – произносит Бет, слезы текут по ее щекам. – Сначала загорелись эти гигантские прожекторы. Когда они осветили нас, Дайана вдруг вскочила, будто на нее вылили ведро ледяной воды. Она закричала и побежала на них. Лео бросился следом. Рекс, Хэнк и я остались стоять на прежних местах, словно окаменели. Я как сейчас вижу очертания фигуры Дайаны на фоне луча света. Она продолжает кричать. Громче и громче. Начинает срывать с себя одежду. Всю. А потом… Потом я слышу выстрелы. Я вижу… Вижу, как Дайана падает. Лео поворачивается к нам. «Бегите отсюда!» – кричит он. И знаешь, ему не пришлось повторять дважды. Мы побежали. Понеслись сломя голову до самого подвала Рекса. Мы прождали всю ночь в темноте, когда Лео или… Не знаю. Мы все заключили договор. Мы никогда, ни при каких обстоятельствах не скажем никому, что случилось этой ночью. Никогда. Мы сидели там, в подвале, шли часы, а мы все еще надеялись на лучшее. Мы не знали, что случилось. Ни ночью не узнали, ни наутро. Может быть, Дайана в больнице; может, все еще кончится хорошо. А потом… потом мы узнали про Лео и Дайану, про железную дорогу. Эти выродки убили их и выдали все за несчастный случай. Хэнк хотел сказать что-нибудь, обратиться в полицию, но Рекс его остановил. Что мы могли рассказать? Что мы напоили наркотиком дочку шефа полиции, унесли ее в лес, а эти ребята ее застрелили? И вот мы столько лет оставались верны клятве. Мы никогда об этом не говорили. Мы окончили школу. Уехали из города.

Бет продолжает. Теперь она говорит, что живет в страхе и ненавидит себя, свои приступы депрессии, нарушение пищеварения, чувство вины и ужас перед наступающей ночью, ночные кошмары, видение голой Дайаны, сны о ней, попытки предостеречь Дайану в этих снах, догнать и удержать ее, прежде чем она побежит на свет. Бет говорит и говорит, она плачет, молит о прощении, твердит, что заслуживает все те ужасы, которые происходят с ней.

Но я теперь слушаю ее вполуха.

Потому что мысли мои мечутся и ведут по тропе, по которой я никогда не хотел ходить. Помнишь, я говорил, что мы принимаем лишь то, что отвечает нашим представлениям, и отвергаем то, что нас не устраивает. Теперь я пытаюсь не делать этого. Пытаюсь сосредоточиться. Бет предупредила меня. Она сказала, что я не захочу этой правды. Она была права, но в том отношении, которое и представить себе не может. Какая-то часть меня хочет вернуться в прошлое, в тот момент, когда Рейнольдс и Бейтс впервые постучали в мою дверь, – я должен был сразу же сказать им, что я ничего не знаю и пусть все остается как есть. Но сейчас уже слишком поздно. Я не могу отвернуться. И так или иначе, независимо от цены, справедливость восторжествует.

Потому что теперь я знаю. Знаю правду.