Глава двадцать девятая

Мы возвращаемся к машине, и я говорю:

– Моя осталась у клуба.

– Я ее «отзвонила», – сообщает Маура.

– И что это значит?

– Позвонила в клуб, назвала им марку и номера, сказала, что была слишком пьяна, чтобы садиться за руль. Сказала, заберу ее завтра.

Она продумала все.

– Ты не можешь вернуться домой, Нап.

Я этого так или иначе не планировал. Маура заводит двигатель.

– И куда мы едем?

– У меня есть одно безопасное место, – отвечает она.

– Значит, с той ночи… – я даже не знаю, как сказать об этом, – ты была в бегах?

– Да.

– Так почему сейчас, Маура? Почему спустя пятнадцать лет кто-то начинает убивать остальных членов Конспиративного клуба?

– Не знаю.

– Но ты была с Рексом, когда его убили?

Она кивает.

– Я стала успокаиваться в последние три-четыре года. Подумала, зачем я им нужна теперь? Никаких улик у меня нет. База давно закрыта. Никто бы ни одному моему слову не поверил. Я жила впроголодь и пыталась найти… безопасный способ увидеть, что произошло. И тем не менее я рискнула. Однако и Рекс хотел закрыть двери в прошлое не меньше меня. Ему требовалась помощь в его побочном бизнесе.

– Подставлять мужиков за езду в пьяном виде.

– У него были для этого более приличные названия.

Мы сворачиваем с Эйзенхауэр-парквей близ стейк-хауса Джима Джонстона.

– Я видел запись с камеры наблюдения в ночь убийства Рекса, – говорю я.

– Этот тип был стопроцентным профессионалом.

– Но тебе все же удалось уйти.

– Может быть.

– И что это значит?

– Когда я увидела, что Рекс мертв, то сразу поняла: они нас нашли, очередь за мной. Ты все знаешь. Я была там в ту ночь. И решила, что их настоящая цель – я. Но может, они узнали про весь Конспиративный клуб. В этом была логика. И потому, когда Рекс упал, я действовала быстро. Но на меня уже был наставлен пистолет. Я перепрыгнула на водительское сиденье, завела машину и понеслась как сумасшедшая…

– А дальше?

– Как я сказала, он был профессионалом. – Маура пожимает плечами. – Как получилось, что он меня не убил?

– Ты думаешь, он тебя отпустил?

Мы паркуемся у невзрачного мотеля в Ист-Ориндже, где можно переночевать, не предъявляя документов. Маура остановилась не здесь. Объясняет: это старый трюк. Она паркуется у такого мотеля, и, если полиция или кто другой замечает автомобиль и начинает поиск, ее тут нет. Она сняла комнату в четверти мили отсюда по дороге. Машина угнанная, объясняет Маура. Если она почувствует опасность, то просто бросит ее и угонит другую.

– Сейчас я меняю место каждые два дня.

Мы входим в снятую ею комнату и садимся на кровать.

– Я хочу рассказать тебе остальное, – начинает Маура.

Она рассказывает, а я смотрю на нее. Ощущение дежавю у меня нет. Я не тинейджер, который занимался с ней любовью в лесу. Я пытаюсь не потеряться в ее глазах, но в ее глазах – все: история, «что, если», скользящие двери. В ее глазах я вижу тебя, Лео. Я вижу жизнь, которой жил тогда, по которой всегда тосковал.

Маура рассказывает мне о своей жизни с той ночи, когда убили тебя. Больно слышать о том, какой была ее жизнь, но я слушаю не прерывая. Мои чувства не поддаются определению. Я словно превратился в обнаженное нервное окончание. Она заканчивает рассказ в три часа.

– Нам нужно отдохнуть, – говорит она.

Я киваю. Маура идет в ванную и принимает душ. Выходит в махровом халате, ее волосы завернуты в полотенце. Лунный свет проливается на нее точно так, как нужно, и я думаю, что никогда не видел ничего великолепнее. Я ухожу в ванную, раздеваюсь, принимаю душ. Когда выхожу, у меня на поясе полотенце. Свет в комнате выключен, остался только ночник на прикроватном столике. Маура стоит там. Полотенце исчезло с ее влажных волос. На ней все еще халат. Она смотрит на меня. Все притворства остались позади. Я подхожу к ней. Мы оба знаем это. Но никто ничего не говорит. Я обнимаю ее, целую со всей страстью. Маура отвечает мне, ее язык проникает в мой рот. Она стаскивает с меня полотенце. Я распахиваю на ней халат.

Это совсем не то, что я чувствовал раньше. Это жажда, разрыв кожи, терзание, исцеление. Жестко и с любовью. Грубо и ласково. Танец и атака. Хищно, напряженно, яростно и почти до невыносимости нежно.

Когда все заканчивается, мы в изнеможении лежим на кровати, потрясенные, обессиленные, словно мы уже никогда не будем такими, как прежде. И наверное, не будем. Наконец Маура оживает, кладет голову мне на грудь, руку на живот. Мы не говорим. Мы смотрим в потолок, пока наши глаза не закрываются.

Моя последняя мысль, перед тем как я проваливаюсь в сон, примитивна: «Не покидай меня. Не покидай меня больше никогда».