Глава одиннадцатая
Рейнольдс звонит мне утром:
– Я нашла адвоката, специализирующегося на разводах. Того, который нанял Рекса.
– Отлично.
– Не очень. Его зовут Саймон Фрейзер. Он крупная шишка в партнерской фирме «Элб, Барош энд Фрейзер».
– Ты разговаривала с ним?
– О да!
– Он наверняка сам напрашивался на сотрудничество.
– Ты иронизируешь. Мистер Фрейзер отказался разговаривать со мной, сославшись на адвокатскую тайну и последующий результат работы в ее рамках.
Я морщу лоб.
– Он так и сказал – «в ее рамках»?
– Да.
– За одно это мы должны его арестовать.
– Если бы мы писали законы, – поправляет Рейнольдс. – Я думала вернуться к его клиентам, посмотреть, будут ли они ссылаться на адвокатскую тайну.
– Ты говоришь о женах, которых он представлял?
– Да.
– Пустая трата времени, – качаю я головой. – Эти женщины выигрывали суды об опеке частично благодаря подставам Рекса. Они не призна́ются в этом. Их бывшие мужья могут использовать это беззаконное поведение как повод для повторного слушания дела.
– Есть предложения? – спрашивает Рейнольдс.
– Можно нанести Саймону Фрейзеру визит.
– Я думаю, и это будет пустая трата времени.
– Я могу сходить к нему один.
– Нет, не думаю, что это хорошая идея.
– Тогда вместе. Это твоя юрисдикция, так что ты можешь играть свою роль полицейского…
– … А ты заинтересованного гражданина?
– Я родился для этой роли.
– И когда?
– Мне придется сделать пару остановок по пути, но буду у тебя до ланча.
– Пришли эсэмэску, когда будешь подъезжать.
Я отключаюсь, принимаю душ, одеваюсь. Проверяю часы. Дэвид Рейнив говорил, что Хэнк начинает свою прогулку по Тропе каждое утро ровно в восемь тридцать. Я останавливаюсь на учительской парковке, откуда Тропа хорошо видна. Сейчас восемь пятнадцать. Я кручу ручку настройки радиоприемника, нахожу Говарда Стерна и останавливаюсь на нем. Уже восемь тридцать. Я не свожу глаз с Тропинки. Никого.
Где Хэнк?
В девять я сдаюсь и направляюсь к моей второй остановке.
Приют, которым руководит Элли, поставляет еду главным образом в неблагополучные семьи, это старый викторианский особняк на тихой улочке в Морристауне. Здесь прячутся женщины, подвергшиеся насилию, пока мы не придумаем для них следующего шага, – они обычно получают что-нибудь получше, но вряд ли кто-то мог бы счесть это пределом желаний.
Большие победы здесь можно по пальцам пересчитать. В этом вся трагедия. Элли говорит: это все равно что вычерпывать океан столовой ложкой. И все же она без устали заходит в этот океан день за днем, час за часом, и, хотя ей не по силам победить дьявола, обитающего в сердце мужчины, Элли дает ему достойное сражение.
– Бет Лэшли взяла фамилию мужа, – говорит мне Элли. – Теперь она доктор Бет Флетчер, кардиолог в Энн-Арбор.
– И как ты это узнала?
– Это оказалось труднее, чем предполагалось.
– И что это значит?
– Я связывалась со всеми ее близкими друзьями из школы. Никто из них не поддерживает с ней контакта, что меня немало удивило. Ведь она была такая общительная. Я связалась с ее родителями. Сказала им, что мне нужен адрес Бет для встреч одноклассников и всякого такого.
– И что они ответили?
– Они не дали мне адреса. Просили переслать им все, что я хочу ей сообщить.
Не знаю, что и подумать. Но мне это не нравится.
– И как же ты ее нашла?
– Через Эллен Мейджер. Ты ее помнишь?
– Она на год младше, – припоминаю я. – Но кажется, мы с ней были в одном математическом кружке.
– Да, она самая. Так вот, она училась в Райсовском университете в Хьюстоне.
– Ясно.
– Как и Бет Лэшли. И я попросила ее позвонить в офис выпускников Райса и запросить информацию о Бет – ей, выпускнице, могут и дать.
Должен признать, это гениально.
– Ей дали электронный адрес на фамилию Флетчер в медицинском центре в Мичигане. Я немного погуглила и нашла остальное. Вот ее номер на работе.
Элли вручает мне лист бумаги.
Я беру его так, словно телефонный номер даст мне наводку.
Элли делает шаг назад.
– Как твои поиски Хэнка? – спрашивает она.
– Неважно.
– Заговор сопротивляется.
– Да.
– Марша хотела тебя увидеть.
– Иду.
Я целую Элли в щеку. Прежде чем идти в кабинет Марши Стейн, коллеги Элли, я сворачиваю налево и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Тут самодеятельно оборудована территория для дневного пребывания детей. Я заглядываю внутрь и вижу младшую дочку Бренды – трудится над раскраской. Иду дальше по коридору. Дверь ее спальни открыта. Я негромко стучу, заглядываю в маленькую комнату. На кровати лежат два раскрытых чемодана. Увидев меня, Бренда бросается ко мне, обвивает руками. Прежде она никогда этого не делала.
Бренда ничего не говорит. Я ничего не говорю.
Она разжимает руки, поднимает на меня глаза, чуть кивает. Я в ответ тоже едва заметно киваю ей.
Мы по-прежнему ничего не говорим.
Когда я выхожу в коридор, там меня ждет Марша Стейн.
– Привет, Нап.
Когда нам было восемь и девять, Марша приходила к нам как тинейджер-бебиситтер. Помнишь, Лео? Она была стройная и красивая – танцовщица, певица, звезда в постановке любой школы. Мы в нее, конечно, влюбились, но в нее все влюблялись. Больше всего нам нравилось помогать ей репетировать. Мы читали вслух текст роли. Когда Марша училась в школе предпоследний год, отец повел нас на постановку «Скрипача на крыше», где она играла красавицу Годл. В выпускном классе Марша завершила свою театральную карьеру, исполнив главную роль в «Мейме». Ты, мой брат, играл роль племянника Мейма, которая в программке называлась «молодой Патрик». Мы с отцом ходили на спектакль четыре раза, и Марше каждый раз аплодировали стоя.
В те дни у нее был красавчик-бойфренд по имени Дин, он водил черный «транс-ам» и всегда, невзирая на погоду, носил университетскую спортивную куртку – зеленую с белыми рукавами. Марша и Дин были «Парой класса» в выпускном альбоме вестбриджской школы. Они поженились через год после окончания. А вскоре Дин начал бить жену. Жестоко. Ее правая глазница до сих пор вмята. Лицо стало асимметричным, попросту кривым. А нос после многих лет избиений – слишком плоским.
Через десять лет Марша нашла наконец в себе мужество сбежать. Она часто говорит женщинам, пострадавшим от семейного насилия: «Вы слишком долго собираетесь с духом, но никогда не бывает слишком поздно». Марша объединила усилия с другим «ребенком», у которого она бебиситтерствовала в те времена, – с Элли, и они вместе организовали этот приют.
Элли – генеральный директор. Марша предпочитает оставаться в тени. Теперь у них один приют и четыре временных дома вроде этого. Еще у них есть три места, адреса которых по понятным причинам совершенно не известны обществу. У них очень хорошая система безопасности, но иногда и я вношу свою лепту.
Я целую Маршу в щеку. Она больше не красавица. Она не стара – ей немного за сорок. Когда жизнь выколачивают из тех, кто светит ярче других, они со временем восстанавливаются, но тот свет не возвращается в полной мере. Кстати, Марша до сих пор любит играть. В самодеятельном вестбриджском театре в мае премьера «Скрипача». Марша играет бабушку Цейтл.
Она отводит меня в сторону:
– Странное дело…
– Что?
– Я рассказываю тебе об этом чудовище Трее, и он вдруг оказывается в больнице.
Я молчу.
– Несколько месяцев назад я рассказала тебе о том, что бойфренд Ванды подверг сексуальному насилию ее четырехлетнюю дочь. И он вдруг…
– Марша, я спешу, – говорю я, чтобы остановить ее, а она смотрит на меня. – Ты можешь, конечно, перестать рассказывать мне о своих проблемах. Но это тебе решать.
– Я сначала молюсь, – сообщает она.
– Вот и хорошо.
– Но молитва не помогает. И тогда я иду к тебе.
– Может быть, ты смотришь на это неправильно? – замечаю я.
– Это как?
– Вероятно, я – просто ответ на твои молитвы, – пожимаю плечами я.
Я беру ее лицо обеими руками и еще раз целую в щеку. А потом спешу прочь, прежде чем она успеет сказать что-то еще. Ты, вероятно, недоумеваешь, как я, коп, поклявшийся служить закону, оправдываю то, что я сделал с Треем. Никак. Я лицемерю. Мы все лицемеры. Я и в самом деле верю в верховенство закона, и я не ахти какой поклонник самосуда. Но я по-другому смотрю на то, что иногда делаю. Я смотрю на это так, будто мир – это бар и там в углу я вижу человека, который жестоко избивает женщину, издевается над ней, смеется, просит дать ему еще один последний шанс, как Люси, не дающая Чарли Брауну ударить по мячику, а пообещав ей эту надежду, снова жестоко бьет ее по лицу. Я смотрю на это, как если бы я зашел в дом какой-нибудь знакомой и увидел, что ее бойфренд пытается изнасиловать ее четырехлетнюю дочь.
Твоя кровь кипит? Разве время и расстояние могут ее охладить?
И я вмешиваюсь. Я прекращаю это. У меня нет иллюзий. Я нарушаю закон, и, если меня поймают, я понесу наказание. Признаю, это не лучшее оправдание, но мне все равно.
Я беру курс на запад, к границе с Пенсильванией. Конечно, велика вероятность того, что Саймона Фрейзера не будет в его офисе. Если так, то я посещу его дома, или где он там еще находится. Я могу его упустить. Он может отказаться от встречи со мной. Такова работа детектива. Ты продолжаешь делать свое дело, даже если то, что делаешь, кажется бесполезной тратой времени и энергии.
Я еду и думаю о тебе. Вот в чем моя проблема. Ни одно из воспоминаний моих первых восемнадцати лет жизни не обходится без тебя. Мы с тобой делили материнское чрево, потом делили одну спальню. Да не было ничего, что бы мы с тобой не делили. Я говорил тебе обо всем. Обо всем! Ничего от тебя не утаивал. Мне не было стыдно, ничто меня не смущало, потому что я знал: что бы я ни сказал тебе, ты все равно будешь меня любить. Для всех остальных существует что-то вроде фасада. Без этого не обойтись. Но у нас с тобой не было никаких фасадов.
Я ничего – ничего! – не скрывал от тебя. Но иногда я спрашиваю себя: а ты?
У тебя были секреты от меня, Лео?
Час спустя, все еще в дороге, я звоню в кабинет доктору Бет Флетчер, урожденной Лэшли. Я называю себя секретарю и прошу соединить меня с доктором Флетчер. Женщина говорит, что доктора сейчас нет, говорит тем усталым, обессиленным голосом, каким говорят только секретари докторов; она спрашивает, что мне нужно.
– Я ее старый школьный приятель. – Я сообщаю ей свое имя и номер мобильного телефона. Потом, добавляя в голос как можно больше – насколько у меня это получается – волнения, произношу: – Мне необходимо поговорить с доктором Флетчер.
Секретарша невозмутимым голосом отвечает:
– Я оставлю ей сообщение.
– И еще: я – полицейский.
В ответ – молчание.
– Прошу вас, свяжитесь с доктором Флетчер и скажите ей, что это важно.
Секретарша вешает трубку, ничего мне не пообещав.
Я звоню Оги. Он отвечает на первый же звонок:
– Да.
– Я знаю, вы не хотите в этом участвовать, – начинаю я.
Он молчит.
– Но не могли бы вы сказать вашим патрульным, чтобы они поглядывали – не увидят ли где Хэнка?
– Нет проблем, – отвечает Оги. – Он каждый день гуляет одним и тем же маршрутом.
– Сегодня утром не гулял.
Я сообщаю Оги о моей неудачной засаде на Тропе. Рассказываю о своем посещении баскетбольной площадки прошлым вечером. Оги некоторое время молчит, потом говорит:
– Ты знаешь, что Хэнк… мм… болен?
– Знаю.
– Так что, по-твоему, он может тебе сказать?
– Черт меня возьми, если я знаю! – отвечаю я.
Снова пауза. У меня возникает искушение извиниться – я вдруг откапываю то, что Оги с таким трудом пытался забыть, но я не в настроении говорить банальности и сомневаюсь, что Оги хотел бы их услышать.
– Я попрошу ребят сообщить мне, если они его увидят.
– Спасибо, – благодарю я, но он уже повесил трубку.
Офис адвокатской фирмы «Элб, Барош энд Фрейзер» расположен в ничем не примечательной стеклянной высотке среди других ничем не примечательных стеклянных высоток в квартале, который носит юмористическое, как я полагаю, название «Кампус кантри-клуба». Я останавливаюсь на парковке по размерам больше, чем какое-нибудь европейское княжество, и вижу Рейнольдс, которая ждет меня у дверей. На ней блейзер на зеленой водолазке.
– Саймон Фрейзер здесь, – говорит она.
– Откуда ты знаешь?
– После звонка тебе я установила наблюдение за этим местом. Я заметила, как он вошел, но не видела, чтобы он выходил, его машина все еще здесь. На основании этих наблюдений я сделала вывод, что Саймон Фрейзер все еще здесь.
– Высокий класс! – одобряю я.
– Пусть мое полицейское мастерство не угнетает тебя.
Холл бесцветный и холодный, как логово мистера Фриза. Здесь размещены несколько адвокатских контор и инвестиционных фирм. И даже один из коммерческих псевдоколледжей. Мы на лифте поднимаемся на шестой этаж. У худощавого парнишки в приемной двухдневная щетина, модные очки и гарнитура с микрофоном. Он поднимает палец, умоляя дать ему секунду.
Затем произносит:
– Чем могу вам помочь?
Рейнольдс достает свой значок.
– Нам нужен Саймон Фрейзер.
– Вам назначено?
Несколько мгновений мне кажется, что Рейнольдс сейчас рявкнет: «Этот значок – мое назначение», что, признаюсь, разочаровало бы меня. Но она говорит «нет», и мы, мол, будем чрезвычайно признательны мистеру Фрейзеру, если он уделит нам минуту. Тогда паренек нажимает кнопку и шепчет в микрофон. Потом просит нас присесть. Мы садимся. Журналов здесь нет, только глянцевые фирменные брошюры. Я беру одну и нахожу там фотографию и биографию Саймона Фрейзера. Он с ног до головы пенсильванский паренек. Ходил в местную школу, потом переехал в западную часть штата, получил звание бакалавра искусств в Питсбургском университете, затем перебрался в дальнюю, восточную, часть штата, где получил юридическую степень в университете Пенсильвании в Филадельфии. Он является «признанным в национальном масштабе практикующим юристом». У меня в глазах мутит от скуки, когда я читаю о том, как он председательствовал тут и там, разработал то и это, участвовал в том и этом советах директоров, получил такую и такую награду за успехи в избранной им области деятельности.
Высокая женщина в серой юбке в обтяжку неторопливо выходит нам навстречу.
– Пожалуйста, сюда.
Мы идем за ней по коридору в конференц-зал с одной стеклянной стеной и с тем, что, как я предполагаю, должно быть захватывающим видом на парковку и, если посмотреть еще дальше, на рестораны «Уэндис» и «Олив гарден». В комнате стоит длинный стол, а в его центре один из тех спикерфонов, что похожи на тарантула.
Мы с Рейнольдс томимся в ожидании пятнадцать минут, наконец женщина возвращается.
– Лейтенант Рейнольдс.
– Да.
– Вас ждет вызов по третьей линии.
Высокая женщина выходит. Рейнольдс, нахмурившись, смотрит на меня. Она прикладывает палец к губам, показывая, что я должен помалкивать, нажимает кнопку спикерфона.
– Рейнольдс, – произносит она.
Отзывается мужской голос:
– Стейси?
– Да.
– Какого черты ты делаешь в офисе Саймона Фрейзера, Стейси?
– Я работаю по делу, капитан.
– И что это за дело?
– Убийство полицейского Рекса Кантона.
– Которое было передано в округ, и потому мы теперь его не расследуем.
Я этого не знал.
– Я прорабатываю новую версию, – отвечает ему Рейнольдс.
– Нет, Стейси, ты не версию прорабатываешь. Ты беспокоишь известного гражданина, который дружит по меньшей мере с двумя местными судьями. Оба судьи позвонили мне и сообщили, что один из моих лейтенантов не дает покоя практикующему адвокату, который уже сослался на адвокатскую тайну.
Рейнольдс смотрит на меня взглядом: «Видишь, с чем мне приходится иметь дело?» Я киваю – да, вижу.
– Мне нужно продолжать, Стейси?
– Нет, капитан. Я поняла. Ухожу.
– Да, и мне сказали, что ты не одна. Кто там с тобой?
– Счастливо. – Рейнольдс отсоединяется.
Словно по сигналу в дверях появляется высокая женщина, чтобы проводить нас. Мы поднимаемся и идем за ней по коридору. Когда доходим до лифта, Рейнольдс произносит:
– Извини, что заставила тебя проделать весь этот путь.
– Да, – киваю я. – Жаль.
Мы выходим.
– Я, пожалуй, поеду в отделение, – говорит Рейнольдс. – Нужно поговорить с моим капитаном.
– Хорошая идея.
Мы пожимаем друг другу руки. Она поворачивается и идет прочь, но вдруг останавливается.
– Ты сразу назад, в Вестбридж? – спрашивает она.
– Может, поем сначала, – пожимаю плечами я. – Как у вас «Олив гарден»?
– А ты как думаешь?
Я не иду в «Олив гарден».
На парковке есть площадка для зарезервированных мест. Я нахожу табличку, на которой написано: «Зарезервировано для Саймона Фрейзера, эск.», на этом месте сейчас стоит сверкающая красная «тесла». Я хмурюсь, но стараюсь не выступать судьей. Место слева, которое обычно зарезервировано для «Бенджамина Бароша, эск.», пустует.
Хорошо.
Я возвращаюсь к моей машине. По дороге мне попадается человек лет сорока, он курит сигарету. На нем деловой костюм, на пальце обручальное кольцо, по какой-то причине кольцо привлекает мое внимание.
– Пожалуйста, не курите, – говорю я ему.
Человек смотрит на меня тем взглядом – смесь недоумения и раздражения, – который я всегда вижу после этих слов.
– Что?
– У вас есть близкие, вы им, конечно, дороги, – продолжаю я. – Я не хочу, чтобы вы заболели и умерли.
– Не суйтесь в чужие дела! – рявкает он, кидает окурок на землю, словно тот его оскорбил, и устремляется внутрь здания.
Но у меня появляется мысль: «Кто знает – может, это будет его последняя в жизни сигарета».
А еще кто-то считает, что я не оптимист!
Я проверяю вход. Саймона Фрейзера здесь нет. Я быстро сажусь в свою машину и переезжаю на место Бароша, почти прижимаюсь к правому борту «теслы». Саймон Фрейзер никак не сможет втиснуться между двумя машинам и дойти до двери, уж не говоря о том, чтобы ее открыть.
Я жду. Я умею ждать. Ожидание меня не беспокоит. Наблюдения мне не нужно вести – быстро он не сможет сесть в свою машину – и потому я достаю роман, который купил, откидываю назад свое кресло и начинаю читать.
Долго ждать мне не приходится.
В 12:15 в зеркале заднего вида я вижу Саймона Фрейзера – он выходит из здания. Я засовываю закладку между страницами 312 и 313 и кладу книгу на пассажирское сиденье. Я жду. Саймон оживленно разговаривает по телефону. Он подходит к машине. Свободной рукой вытаскивает из кармана ключ с пультом. Слышу негромкий «бип-бип» отпирающейся дверцы. Я жду еще немного.
Когда он резко останавливается, я знаю: он оценил парковочную ситуацию. Слышу его сказанное вполголоса: «Какого черта?!»
Я подношу телефон к уху и делаю вид, что разговариваю с кем-то. Другой рукой держу ручку двери.
– Эй… эй вы!
Я игнорирую Саймона Фрейзера и прижимаю телефон к уху. Это выводит его из себя. Он подходит к моему окну, стучит по стеклу своим университетским перстнем.
– Эй, вы не имеете права стоять здесь!
Я поворачиваю к нему голову и показываю на телефон – типа я занят. Его лицо краснеет. Саймон Фрейзер стучит сильнее, теперь перстнем школы. Я перехватываю ручку двери.
– Слушай, ты, говн…
Я распахиваю дверцу, ударяя ею ему в лицо. Саймон Фрейзер падает на спину. Его телефон вылетает у него из руки и ударяется об асфальт. Не знаю, разбился он или нет. Я выхожу из машины, прежде чем он успевает прийти в себя, и говорю:
– Я ждал вас, Саймон.
Саймон Фрезер осторожно подносит руки к лицу, словно проверяя, в порядке ли оно.
– Крови нет, – говорю я. – Пока.
– Это угроза?
– Да, возможно. – Я протягиваю руку, чтобы помочь ему подняться. – Позвольте помочь.
Он смотрит на мою протянутую руку, словно я держу в ней кусок говна. Я улыбаюсь ему. Смотрю на него сумасшедшими глазами типа: «Мне на все насрать». Он чуть отодвигается в сторону.
– Я здесь, чтобы спасти вашу карьеру, Саймон.
– Кто вы?
– Нап Дюма.
Я устроил это спектакль не столько для того чтобы воздействовать на него физически, сколько чтобы ошеломить, дезориентировать. Этот человек, привычный к тому, что он всегда владеет ситуацией, к четким границам и правилам, к тому, что его проблемы растворяются по телефонному звонку нужному человеку. Он не привык к конфликтам, которые развиваются не по заведенному шаблону, к тому, что рычаги управления не в его руках, и если я сыграю правильно, то смогу этим воспользоваться.
– Я… я вызываю полицию.
– Нет нужды, – развожу я руками. – Я коп. Чем могу вам помочь?
– Вы полицейский?
– Да.
Его лицо становится еще краснее.
– Я лишу вас значка.
– За незаконную парковку?
– За нападение.
– Дверцей машины? Это был несчастный случай, прошу прощения. Но я не против, давайте позовем сюда побольше полицейских. Вы позаботитесь о том, чтобы лишить меня значка за открытие дверцы. А я… – я указываю большим пальцем себе в грудь, – позабочусь о том, чтобы лишить вас адвокатского статуса.
Саймон Фрейзер все еще на земле. Я стою над ним, практически лишая его возможности подняться без моей помощи. Это довольно распространенная силовая игра. Я снова протягиваю руку. Если он попытается предпринять что-нибудь – на данном этапе это возможно, – то я готов. Он берет меня за руку, и я поднимаю его.
Фрейзер отряхивается.
– Я ухожу, – сообщает он.
Он подходит к своему телефону, поднимает его, стряхивает пыль, словно с маленькой собачки. Я со своего места вижу, что экран растрескался. Теперь, когда нас разделяет некоторое расстояние, он злобно смотрит на меня:
– Расходы за весь ущерб будете нести вы!
– Не-а, – улыбаюсь я ему в ответ.
Саймон смотрит на свою машину, но моя все еще блокирует его дверцу. Я вижу, что он взвешивает все за и против варианта, при котором он проберется на водительское место с пассажирского и уедет.
– Вы мне скажете то, что мне необходимо знать, – говорю я, – и все это останется между нами.
– А если не скажу?
– Я уничтожу вашу карьеру, – пожимаю плечами я.
– Думаете, у вас получится? – ухмыляется он.
– Если откровенно, то полной уверенности у меня нет. Но я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Терять мне нечего, Саймон. Мне все равно, если вы, – я делаю знак кавычек пальцами, – «лишите меня значка». Я не женат. У меня нет никакого социального положения. Короче, я повторяю: мне нечего терять. – Я делаю шаг в его сторону. – А что касается вас, то у вас есть семья, репутация и то, что в газетах называют, – опять кавычки пальцами, – «положение в обществе».
– Вам меня не запугать.
– Я уже сделал это. Да, и если мне вдруг по какой-то причине не удастся уничтожить вашу репутацию, я в один прекрасный день приду и надеру вам задницу. Все проще простого. Старая школа.
Он с ужасом смотрит на меня.
– Мой брат погиб, Саймон. Вы, вероятно, стоите между мной и его убийцами. – Я делаю еще шаг в его сторону. – Разве я похож на человека, который может позволить, чтобы вам это сошло с рук?
Он откашливается:
– Если это имеет какое-то отношение к работе полицейского Рекса Кантона на нашу фирму…
– Вообще-то говоря, имеет.
– …то я не могу вам помочь. Как я уже объяснял, эта работа связана с адвокатской тайной.
– Но не в том случае, когда работа, за которую вы ему платили, является преступлением, Саймон.
Молчание.
– Никогда не слышали о подставе?
Снова кашель, на сей раз менее уверенный.
– Что за ерунду вы несете?
– Вы нанимали полицейского Рекса Кантона для того, чтобы он пятнал репутацию разведенных мужей в пользу ваших клиенток.
Саймон переходит на адвокатский голос:
– Во-первых, работа полицейского Кантона не подпадает под эту категорию. Во-вторых, проверка прошлого противной стороны в процессе не является ни незаконной, ни неэтичной.
– Он не проводил проверок, Саймон.
– У вас нет никаких доказательств.
– Можете не сомневаться – есть. Пит Корвик, Рэнди О’Тул, Ник Вейсс. Вам эти имена ничего не говорят?
Молчание.
– Язык прикусили, адвокат?
И опять молчание.
– По странному стечению обстоятельств случилось так, что полицейский Рекс Кантон арестовывал всех троих за езду в пьяном виде. И по странному стечению обстоятельств ваша фирма защищала интересы всех жен этих арестованных водителей в слушаниях об опеке, – усмехаюсь я.
– Это не доказательство преступления, – пытается возразить он.
– Мм… Вы думаете, пресса будет придерживаться того же мнения?
– Если эти необоснованные обвинения попадут в прессу…
– Вы лишите меня значка, я знаю. Слушайте, я задам вам два вопроса. Если вы честно на них ответите, то ваш короткий кошмар в моем лице закончится. Если не ответите, я обращусь в газеты и Американскую юридическую ассоциацию. А еще раствитчу свой пост в «Фейсбуке», в котором напишу о том, что мне известно. Или как там говорит современная молодежь? Справедливо?
Саймон Фрейзер не сказал еще, что согласен, но по его ссутулившимся плечам я понимаю, что добил его.
– Вот мой первый вопрос: что вы знаете о женщине, работавшей с Рексом на этих подставах?
– Ничего. – Ответил он мгновенно.
– Вы знаете, что Рекс Кантон использовал женщину, которая провоцировала клиентов на выпивку?
– Мужчины в барах флиртуют с женщинами, – пожимает плечами Саймон Фрейзер. Он теперь пытается вернуть себе лоск прежней самоуверенности. – Закон безразличен к причинам, из-за чего они пьют, закон интересуется только количеством выпитого.
– Так кто она?
– Понятия не имею, – отвечает он, и я слышу в его словах искренность. – Неужели вы и в самом деле считаете, что кто-либо в моей фирме, а в особенности я, пожелал бы знать такие подробности?
Верно. Шансов на успех с этим вопросом было мало, но попробовать стоило.
– Второй вопрос.
– Последний вопрос! – возражает он.
– Кто нанял вашу фирму для подставы в ту ночь, когда убили Рекса Кантона?
Саймон Фрейзер медлит с ответом. Обдумывает его. Я не подгоняю. Краска сошла с его лица, теперь оно приобрело серый оттенок.
– Вы подразумеваете, что работа полицейского Кантона на нашу фирму привела к его убийству?
– Более чем подразумеваю.
– И у вас есть доказательства?
– Убийца прилетал именно для этого. Он взял напрокат машину и отправился в этот бар. Он делал вид, что напивается вместе с помощницей Рекса. Он дождался, когда полицейский Кантон остановит его. И тогда убил его выстрелом из пистолета.
Эта информация, кажется, ошеломляет его.
– Это была ловушка, Саймон. Простая и откровенная.
Не следовало доводить до этого – вынуждать меня ошиваться на парковке, угрожать ему. Думаю, Фрейзер наконец понимает это. Он теперь ошеломлен сильнее, чем когда дверца машины опрокинула его на задницу.
– Я назову вам имя.
– Хорошо.
– Я посмотрю ведомости после ланча, – взглянув на часы, говорит он. – Сейчас я опаздываю на встречу с клиентом.
– Саймон!
Он смотрит на меня.
– Пропустите ланч. Назовите мне имя сейчас.
Я гоню мысли о Мауре.
Делаю это по нескольким причинам. Самая очевидная, конечно, в том, что мне нужно сосредоточиться на текущем деле. Эмоции тут не помогут. Меня явно привлекает к этому делу личная заинтересованность – ты, Маура, – но я не могу позволить, чтобы это занимало мои мозговые клетки или искажало мои мысли.
Есть шанс, хотя и небольшой, что на все это имеется резонный ответ, и когда мы с Маурой снова увидим друг друга… Когда я думаю об этом мгновении, мои мысли уносит туда, где им быть не следует. В будущее… Долгие прогулки, во время которых мы держимся за руки, долгие ночи под одеялами, а потом дети, и покраска задней террасы, и тренерство в Вестбриджской малой лиге… Конечно, я понимаю, как глупо все это выглядит, и я никому бы не решился рассказать об этом, и опять ты видишь, что́ я потерял без тебя в своей жизни.
Ведь это безумие, что я говорю с моим мертвым братом, верно?..
Мы сидим в кабинете Саймона Фрейзера. Высокая женщина передает Саймону папку. Он открывает ее, и какая-то тень пробегает по его лицу.
– Что? – спрашиваю я.
– Я в последний месяц не пользовался услугами Рекса Кантона. – Саймон Фрейзер смотрит на меня, и я вижу облегчение в его взгляде. – Не знаю, кто нанял его, но только не я.
– Может, кто-то другой из вашей фирмы?
Саймон откашливается:
– Сильно сомневаюсь.
– Рекс работал только на вас?
– Я не знаю, но в этой фирме я старший партнер и единственный, кто занимается семейным правом, поэтому…
Он не заканчивает свою мысль, но я понимаю ее. Рекс был здесь его кадром. Никто из других юристов не осмелился бы обратиться к Рексу, не спросив разрешения у Саймона Фрейзера.
Звонит мой мобильник. Идентификатор звонящего: «Вестбриджская полиция». Я извиняюсь и отхожу в сторону.
– Слушаю.
Голос Оги с другого конца произносит:
– Кажется, я знаю, почему мы не можем найти Хэнка.
