Глава 15. Во вред любимым
Однажды Грег Маккрери сидел в нашем подземном бункере-офисе в Куантико, как вдруг от бумаг его оторвал звонок из полиции, входившей в его зону ответственности. Это было одно из тех жутких дел, о которых мы привыкли слышать на каждом углу.
Молодая мать двухлетнего сына взяла свое чадо, вышла из квартиры в жилом комплексе, расположенном в живописной лесопарковой зоне, и отправилась за покупками. Но едва она дошла до машины, как почувствовала в животе колики, развернулась и поспешила в общий туалет внутри дома, у запасного выхода. Она жила в безопасном дружелюбном районе, где все соседи хорошо знали друг друга, и потому без сомнений оставила сына поиграть в салоне машины, строго-настрого наказав никуда не уходить.
Уверен, вы уже догадались, что произошло дальше. В уборной женщина провела без малого час. Когда она наконец смогла выйти, ребенка и след простыл. Пока еще не беспокоясь, мама вышла наружу и оглянулась в поисках сына, полагая, что он решил подышать воздухом, хотя на улице было свежо и прохладно.
Но тут она наткнулась на вязаную варежку, валявшуюся на парковке. О сыне ни слуху ни духу. И только тогда она запаниковала и помчалась домой звонить 911. Обезумев от страха, женщина заявила оператору, что ее ребенка похитили. Полицейские приехали через считаные минуты и стали обыскивать место в поисках зацепок. К тому моменту мать уже впала в истерику.
СМИ с готовностью подхватили историю. Женщина несколько раз выступала на телевидении, умоляя похитителей вернуть сына. Хотя полицейские ей искренне сочувствовали, им пришлось предложить ей пройти тест на полиграфе. Естественно, мать легко с ним справилась. В полиции знали, что при похищении ребенка каждая минута на вес золота, вот почему они тут же связались с Маккрери.
Он ознакомился с составом преступления и прослушал звонок в 911. Кое-что в нем Грегу не понравилось, но тут дело приняло новый оборот: терзаемая страшными муками мать ребенка получила бандероль без обратного адреса и имени отправителя. В ней лежала вторая варежка, пара к той, что нашлась на парковке. И тогда женщина окончательно слетела с катушек.
Но Грег все понял. Он заявил полиции, что мальчик уже давно мертв, а убила его собственная мать.
— Откуда ты знаешь? — не слишком доверяя его словам, спросили копы. — Детей обычно похищают всякие извращенцы. Откуда тебе знать, что это не тот случай?
Грег пояснил свою логику. Во-первых, сам сценарий. Никто так сильно не дрожит за свое чадо, как его мать. Разве она могла надолго оставить малыша без присмотра? Если ей пришлось провести в уборной столько времени, разве она не взяла бы его с собой или не попросила бы кого-нибудь за ним присмотреть? Возможно, все было ровно так, как она сказала, но здравый смысл говорил об обратном.
Оператору 911 она сообщила, что ребенка «похитили». По опыту Грега, родители на подсознательном уровне изо всех сил стараются избежать подобных формулировок. Даже в состоянии истерики мать использовала бы другие слова: «пропал», «исчез», «убежал». Говоря же «похитили», она как бы думает наперед, предугадывая еще не случившиеся события.
Слезные мольбы на телевидении сами по себе ей нельзя инкриминировать, но, увидев их, мы невольно вспоминаем, как Сьюзан Смит из Южной Каролины умоляла вернуть двоих ее сыновей в целости и сохранности. В общем случае родители, которые делают подобные заявления, говорят искренне. Но проблема состоит в том, что среди массы публичных выступлений попадаются и такие, которые делаются для отвода глаз.
Особенно сильно внимание Грега привлекла возвращенная варежка. Обычно детей похищают три категории людей: вымогатели ради выкупа; извращенцы ради сексуального насилия; эмоционально неустойчивые одиночки, отчаянно желающие иметь собственного ребенка. Вымогателю так или иначе придется поддерживать связь с родителями, будь то по телефону или письменно, чтобы донести до них свои требования. Второй и третий тип с родителями не взаимодействуют. Но ни один из трех не станет отправлять подобную бандероль в знак того, что ребенок действительно у них, ведь родители и так это знают. Если факт похищения нужно как-то доказать, то доказательство придет вместе с требованиями. В противном случае оно не будет иметь никакого практического значения.
Так Грег определил, что мамаша пыталась инсценировать похищение, руководствуясь своими представлениями о том, как оно должно выглядеть. К несчастью для нее, она плохо ориентировалась в мире криминальных правил и потому выдала себя с головой.
Очевидно, у нее были причины избавиться от сына, и в процессе она убедила себя в том, что не сделала ничего плохого. Именно поэтому ей удалось обмануть детектор лжи. Но Грегу этого было мало. Он пригласил эксперта ФБР по полиграфу, который повторно протестировал женщину, на сей раз принимая во внимание, что она сама могла совершить преступление. И теперь машина показала совсем другой результат. Под нажимом женщина призналась в убийстве и показала полиции, где спрятала тело.
Ее мотив до безобразия банален. Грег подозревал о нем с самого начала. Из-за ребенка разгульная жизнь совсем юной девушки стала скучной. Она познакомилась с мужчиной, который предложил ей съехаться, но вместе с тем четко дал понять, что ребенку в их совместной жизни места нет.
И вот что самое важное в подобных преступлениях: если бы мать-одиночка не заявляла о пропаже мальчика и полиция сама нашла его тело, Грег все равно пришел бы к тем же самым выводам. Труп ребенка, одетого в зимний комбинезон, мать закопала в лесу, завернув в простыню и надежно упаковав в толстый слой пластиковой пленки. Вымогатель или растлитель не стали бы так напрягаться, чтобы создать телу «комфорт и уют», защитить от внешнего воздействия. В то время как большинство трупов изобилует явными признаками злобы и гнева, а места их захоронений выражают враждебность и презрение убийцы к своей жертве, отличительными чертами данного случая были любовь и чувство вины.
История человечества богата примерами того, как мы поступаем во вред близким и тем, кого должны любить. Когда Алан Берджесс занял пост начальника отдела поведенческого анализа, в первом интервью прессе он сказал: «Насилие не покидает нас с тех давних времен, когда Каин застрелил Авеля». К счастью, журналисты не заметили вольной интерпретации первого в мире орудия убийства.
Семейное насилие фигурировало и в одном из самых громких дел Англии девятнадцатого столетия. В 1860 году инспектор Скотленд-Ярда Джонатан Вичер отправился в городок Фром, что в Сомерсете, для расследования сообщения об убийстве ребенка из зажиточного местного семейства Фрэнсиса Кента. Местная полиция считала, что мальчика убили цыгане. Однако, изучив все обстоятельства дела, Вичер пришел к иному выводу: виновницей была шестнадцатилетняя сводная сестра мальчика Констанция. Из-за общественного положения четы Кентов, а также самой идеи о том, что девочка-подросток могла убить своего еще совсем маленького брата, суд отклонил показания Вичера и снял с Констанции все обвинения.
Из-за широкого общественного резонанса Вичер был вынужден покинуть Скотленд-Ярд. Долгие годы он работал частным образом, пытаясь доказать, что убийство совершила именно юная леди. Но в конце концов нехватка средств и проблемы со здоровьем вынудили его прервать скитания в поисках истины. Он оставил свои попытки всего за год до того, как Констанция сама пришла с повинной. Назначили повторные слушания, и Констанцию Кент приговорили к пожизненному тюремному заключению. Спустя три года вышел знаменитый ныне детектив Уилки Коллинза «Лунный камень», где автор позаимствовал из громкого дела многие сюжетные детали.
Ключ к раскрытию любовного или семейного убийства — это его постановочный характер. Близкий жертве человек не может не принять мер, чтобы отвести подозрения от себя. Один из моих первых опытов на этой стезе — убийство Линды Хэйни Довер в Картерсвилле, штат Джорджия, на следующий день после Рождества 1980 года.
Хотя они с мужем Ларри уже давно разъехались, пара по-прежнему поддерживала сравнительно теплые отношения. Линда, двадцати семи лет от роду, ростом 158 сантиметров и весом 54 килограмма — регулярно захаживала в некогда уютное семейное гнездышко, чтобы навести там порядок. Именно этим она занималась и в пятницу 26 декабря. Тем временем Ларри повел их маленького сына на прогулку в парк.
Они вернулись домой во второй половине дня и не застали Линду. Зато вместо вымытого до блеска дома они застали в спальне настоящий разгром. Простыни и подушки раскиданы как попало, ящики комода наполовину выдвинуты, одежда валяется по всей комнате, а весь ковер усеян красными брызгами, похожими на кровь. Ларри тут же бросился к телефону и вызвал полицию, которая, явившись через несколько минут, буквально перевернула весь дом с ног на голову.
Линду нашли в техническом подполе снаружи дома, по шею завернутую в плед из спальни. Развернув плед, полицейские увидели, что рубашка и лифчик задраны вверх, обнажая грудь, джинсы спущены до коленей, а трусики лишь немного стянуты. На лице были следы сильного удара, на теле — множественные колотые раны, которые, судя по всему, убийца нанес уже после того, как задрал на ней одежду. Похоже, орудием убийства стал нож из открытого ящика на кухне, но его нигде не было видно (в итоге его так и не нашли). Судя по следам на месте преступления, девушку изнасиловали в спальне, после чего перетащили в подпол: капли крови на бедрах свидетельствовали о том, что убийца переносил тело.
Если смотреть по ее прошлому, Линда не была высокорисковой жертвой. Хотя они с Ларри и разошлись, она не имела других отношений. Единственные нестандартные стресс-факторы в данном случае — это период Рождества и то время, когда брак распался.
На основе фотографий с места преступления и информации, полученной от полиции Картерсвилля, я предложил два возможных типа субъектов. Во-первых, это мог быть молодой, неопытный и терзаемый чувством неполноценности одиночка, живший неподалеку и совершивший преступление совершенно случайно, без предварительного плана. Услышав это, полиция отметила, что местные жители уже давно жалуются на некоего хулигана, который не дает покоя всей округе.
Однако преступление изобиловало всякого рода сценическим реквизитом, и потому я озвучил второе предположение: убийца хорошо знал жертву и пытался отвлечь от себя внимание. Единственная ситуация, в которой преступник испытывает необходимость спрятать труп неподалеку, — это так называемое «убийство по личным причинам». Удары по лицу и по шее тоже являются его признаками.
Я считал, что субъект достаточно умен, но имеет лишь школьное образование и работает там, где нужна физическая сила. Он очень быстро выходит из себя, проявлял агрессивное поведение и ранее. У него легко меняется настроение, он не умеет проигрывать, а на момент убийства над ним довлела какая-то проблема — возможно, связанная с деньгами.
В «постановке» наблюдались своя логика и свой порядок. Кто бы ни совершил над Линдой такие зверства, он не хотел оставлять ее тело на всеобщее обозрение, где ее увидят близкие, особенно сын. Вот почему преступник не поленился завернуть тело в плед и спрятать в подпол. Он хотел придать преступлению вид изнасилования, отсюда поднятый лифчик и обнаженные гениталии, хотя признаков изнасилования как такового на теле не обнаружено. Он считал необходимым раздеть жертву, но испытывал некую неловкость, что полиция увидит ее голой, а потому завернул тело в плед.
Я считал, что убийца поначалу будет проявлять активность и интерес к следствию, но, когда его алиби поставят под вопрос, тут же станет заносчивым и агрессивным. После преступления он будет налегать на алкоголь или наркотики или даже ударится в религию. Он мог сменить внешность, работу, место жительства. Я велел полиции искать человека, который обнаруживает резкие изменения в поведении и характере.
— Тот, в кого он превратился сегодня, и кем был до убийства, — это два разных человека, — предупредил я.
Но мне не сказали самого главного. Когда полиция Картерсвилля запросила у меня портрет, они уже предъявили Ларри Брюсу Доверу обвинения в убийстве жены и теперь лишь хотели убедиться, что находятся на верном пути. Я разозлился не на шутку, и тому было несколько причин. Во-первых, я и без того физически не справлялся с нескончаемым потоком дел. Во-вторых, что более важно, Бюро рисковало своей репутацией. К счастью, портрет в точности совпал с подозреваемым. Как я потом объяснял директору и САРу в Атланте, если бы профайл не был настолько точным, опытный адвокат получил бы возможность вызвать меня по повестке в суд в качестве свидетеля защиты и заставил показать, что мое «экспертное» заключение по ряду параметров указывает совсем не на его подзащитного. С тех пор я взял за правило всегда спрашивать у полиции, есть ли у них подозреваемый, хотя по-прежнему предпочитал заранее не знать, кто именно.
Как бы то ни было, на этот раз справедливость восторжествовала. 3 сентября 1981 года Ларри Брюса Довера признали виновным в убийстве Линды Хэйни Довер и приговорили к пожизненному заключению.
Еще одна вариация на тему домашнего убийства с постановкой — дело 1986 года об убийстве Элизабет Джейн Вольсиффер, более известной как Бетти.
Около семи утра субботы 30 августа полицию города Уилкс-Барре, штат Пенсильвания, вызвали к дому № 75 по Берч-стрит, где проживал известный стоматолог со своей семьей. Прибыв на место спустя пять минут, офицеры Дейл Минник и Энтони Джордж увидели, что доктор Эдвард Глен Вольсиффер лежит на полу, пытаясь оправиться от удара по голове и попытки удушения. Рядом стоял его брат Нил. Он жил через дорогу и сразу же после звонка Глена прибежал на выручку. Оглушенный и дезориентированный, хозяин дома сумел вспомнить только номер телефона брата. Последний и вызвал полицию.
Мужчины сказали, что тридцатидвухлетняя жена Глена Бетти и его пятилетняя дочь Даниэль, находятся наверху. Но когда Нил хотел их проведать, у Глена снова начинала кружиться голова, он стонал, и Нилу приходилось остаться с братом. Ни один из них пока не поднимался наверх. Глен боялся, что злоумышленник все еще в доме.
Офицеры Минник и Джордж обыскали здание. Злоумышленника они не нашли, зато нашли мертвую Бетти в главной спальне на втором этаже. Женщина лежала на полу, головой у изножья кровати. Судя по кровоподтекам на шее, высыхающей пене у рта и синюшному цвету лица, ее задушили голыми руками. На простынях виднелись следы крови, но лицо как будто вытерли начисто. На жертве была только ночнушка, да и та задрана до пояса.
Даниэль спала в соседней комнате в целости и невредимости. Проснувшись, она сказала, что ничего не слышала — ни вторжения, ни звуков борьбы, ни криков.
Не обмолвившись об увиденном, Минник и Джордж спустились и спросили доктора Вольсиффера, что же случилось. По словам хозяина дома, его разбудил ни свет ни заря какой-то шум, будто кто-то вломился в дом. Он достал из прикроватного столика пистолет и тихонько пошел посмотреть, решив не будить Бетти.
Выглянув из двери спальни, он увидел крупного мужчину на верхней ступеньке лестницы. Похоже, тот его не заметил. Глен проследовал за грабителем вниз, на первый этаж, но потерял его из виду и стал обыскивать дом в поисках злоумышленника.
Вдруг он почувствовал, как вокруг его шеи обвилась удавка — то ли веревка, то ли еще что, — и чудом успел бросить пистолет и схватиться за нее, прежде чем она затянулась слишком туго. Глен лягнул нападавшего ногой, угодив ему в пах, и хватка ослабла. В ту же секунду ему на голову опустилось что-то тяжелое, и он потерял сознание, не успев даже обернуться. Очнувшись, он тут же позвонил брату.
Судя по внешним признакам — легкой контузии из-за удара по затылку, розоватым отметинам на шее и небольшим царапинам слева на ребрах, — доктор Вольсиффер не получил серьезных травм. Но врачи скорой решили не рисковать и отвезли его в больницу. Там также не обнаружили у пострадавшего ничего страшного, но констатировали кратковременную потерю сознания, на которую и жаловался Глен.
С самого начала полиция с некоторым сомнением отнеслась к рассказу Вольсиффера. Какой же взломщик станет проникать в дом через окно на втором этаже, да еще и средь бела дня? Снаружи и правда стояла старенькая лестница, по которой злоумышленник предположительно забрался в спальню. Но она казалась такой хлипкой, что не выдержала бы и среднестатистического мужчину, к тому же была прислонена к стене ступеньками не в ту сторону. Земля у опор лестницы не просела, как в том случае, если бы кто-то карабкался по ступеням наверх; на алюминиевом стоке, на который опиралась лестница, следов тоже не наблюдалось. Кроме того, ни на ступеньках, ни на крыше дома под окном спальни не нашлось росы или травы. А ведь они неизбежно остались бы, если бы тем утром лестницей воспользовались.
Следы внутри дома тоже противоречили показаниям Глена. Судя по всему, из ценностей ничего не пропало, даже украшения, лежавшие в спальне на самом видном месте. Если нападавший и хотел убивать, то почему он оставил на первом этаже вооруженного мужчину, пусть и без сознания, и ушел на второй этаж разделаться с его женой, причем даже не подумав ее изнасиловать?
Но больше всего смущало другое. Во-первых, если Глена и в самом деле придушили достаточно сильно, чтобы он лишился сознания, то почему спереди на шее не осталось никаких следов? И во-вторых, самое непостижимое: почему ни Глен, ни его брат Нил не поднялись наверх, чтобы убедиться, что с Бетти и Даниэль все в порядке?
Глен все активнее дополнял историю, еще сильнее запутывая следствие. Постепенно он стал припоминать новые подробности образа нападавшего. По словам Вольсиффера, на усатом мужчине были темная водолазка и маска-чулок. Пострадавший путался в показаниях. Сперва он сказал домашним, что у него есть планы на вечер пятницы, а потом якобы говорил со своей женой перед сном. По его словам, супругу он не будил. Он сообщил о пропаже из ящика стола 1300 долларов наличными, но отказался от своих слов, когда полицейские нашли его заначку. Когда офицеры, прибывшие на вызов, пытались с ним поговорить, он будто бы пребывал в полубессознательном состоянии и плохо понимал, что происходит. Однако, когда в больнице ему сообщили о смерти жены, он сразу вспомнил, как офицер вызывал коронера.
По мере расследования Глен Вольсиффер сообщал все новые сведения, все более хитроумно описывая события того утра. В конце концов выяснилось, что нападавших было двое. Он также признался, что имел интрижку со своей бывшей помощницей, но уже год они не общались. Позже он добавил, что за несколько дней до убийства вступал в половую связь с другой женщиной. А вот о нынешних отношениях со своей третьей любовницей рассказывать отказался.
Со слов друзей Бетти Вольсиффер, несмотря на всю свою любовь к мужу и желании сохранить брак, она устала терпеть его выходки, особенно по вечерам пятницы, в последнее время ставшие для него нормой. За пару дней до убийства Бетти рассказала подруге, что собирается «поставить Глену ультиматум», если в грядущую пятницу он снова возьмется за свое.
После самой первой беседы у него дома, а потом и разговора в больнице, по совету своего адвоката Глен отказался сотрудничать с полицией. Тогда копы взялись за его брата Нила. Его рассказ о событиях того утра был не менее странным, чем у Глена. Он отказался проходить тестирование на полиграфе под предлогом того, что якобы наслышан о ненадежности прибора и боится подставиться. Наконец, под непрерывным давлением полиции, родных Бетти и СМИ, призывавших оказать посильную поддержку, Нил согласился дать показания в здании суда. Допрос назначили на октябрь.
Около 10:15 утра, опаздывая на пятнадцать минут к назначенному времени, Нил погиб за рулем своей маленькой «хонды» в лобовом столкновении с грузовиком марки «мэк». Как выяснилось, во время столкновения он ехал от здания суда. Судмедэксперт заключил, что инцидент напоминает попытку самоубийства, хотя, возможно, Нил пропустил нужный поворот и отчаянно пытался нагнать время. Этого мы уже никогда не узнаем наверняка.
Более чем год спустя после убийства полиция Уилкс-Барре собрала целую кучу косвенных улик, указывающих на Глена Вольсиффера, хотя прямых улик, а следственно, и доказательств его вины у них не было. На месте преступления, в спальне, обнаружили его отпечатки пальцев и волосы, но это ничего не доказывало: это как-никак его спальня. Полиция предполагала, что он мог избавиться от удавки и одежды со следами крови в ближайшей речке и лишь потом позвонить брату. У полиции оставалась единственная надежда раскрыть дело: подкрепить косвенные улики мнением эксперта, который показал бы, что это постановочное преступление и совершил его человек, хорошо знакомый с жертвой.
В январе 1988-го полиция Уилкс-Барре обратилась ко мне с просьбой проанализировать это убийство. Изучив материалы, которых к тому моменту накопилось уже несколько томов, я весьма быстро пришел к выводу, что Бетти и в самом деле убил ее близкий знакомый, который после обставил место преступления искусными декорациями. Поскольку в подозреваемом полиция не нуждалась, я не стал, как обычно, составлять его психологический портрет или тыкать пальцем в ее мужа, но постарался вооружить следствие доказательной базой, необходимой для ареста.
Проникновение на выходных среди бела дня в дом, расположенный в таком районе, да еще и с двумя машинами на подъездной дорожке, — это преступление с чрезвычайно высоким риском, а жертва — с низким. Вот почему грабеж был крайне маловероятен.
За все годы наших исследований и консультаций, проведенных в самых разных уголках мира, мы ни разу не видели, чтобы грабитель забирался в дом через окно на втором этаже и тут же спускался на первый, не осмотрев комнаты.
Ничто не указывало на то, что преступник был вооружен, то есть версия намеренного убийства также отпадала. В равной степени не рассматривалась и версия «неудачного изнасилования», коль скоро полиция не обнаружила характерных признаков на теле жертвы. И ни одного даже прозрачного намека на попытку ограбления. Все это существенно уменьшало число возможных мотивов.
Метод убийства — удушение руками — указывает на личный характер убийства. Незнакомцы так обычно не поступают, а особенно те, кто составил план и потрудился вломиться в дом.
Полиция продолжала дотошно и методично собирать материалы по делу. Хотя детективы ни минуты не сомневались насчет того, кто на самом деле убил Бетти, они располагали лишь косвенными уликами, которые могли служить доказательством только на суде. Тем временем Глен Вольсиффер переехал из Вашингтона в Фоллз-Черч, штат Вирджиния, и завел там новую стоматологическую практику. К концу 1989-го полиция подготовила письменные показания на основе моих заключений и получила ордер на арест. 3 ноября 1989 года, спустя тридцать девять месяцев после убийства, Вольсиффер был задержан командой из местных копов, полиции округа и штата в своей клинике в штате Вирджиния.
Во время ареста он сказал: «Все случилось слишком быстро. Я даже не успел опомниться. Происходящее было как в тумане». Впрочем, позже он заявил, что имел в виду нападение на него грабителя(ей), а не убийство жены.
Хотя на тот момент в ряде штатов меня уже признали опытным экспертом по криминальному анализу, защита все равно сочла меня фокусником из-за непривычной методики расследования, и судья в конечном итоге отказал мне в даче показаний. Тем не менее обвинение включило мои доводы в свою позицию и, вкупе с достижениями полиции, сумело добиться обвинительного приговора по статье «умышленное убийство».
В организации постановки Вольсиффер допустил слишком много проколов: это и шаткая, неправильно расположенная лестница, и отсутствие на теле жертвы признаков изнасилования, и нелогичность следов удушения на его шее, и явная незаинтересованность состоянием жены и ребенка. Уже один тот факт, что его дочь, Даниэль, ничего не слышала, вызывал разумные сомнения. Но самый большой прокол — полная бессмыслица в действиях и поведении вымышленного налетчика. Любой человек, собираясь вломиться к кому-нибудь в дом, в первую очередь подумает о том, кто представляет для него самую большую опасность: в данном случае о девяностокилограммовом, ростом под метр девяносто вооруженном хозяине — и лишь потом о слабой, беззащитной женщине.
Следователь всегда должен держать ушки на макушке и следить за подобного рода противоречиями. Наверное, навидавшись всяких ситуаций, мы привыкли смотреть дальше показаний свидетелей и стараемся понять то, о чем нам рассказывает поведение преступника.
В каком-то смысле нас можно назвать актерами, готовящимися сыграть роль. Актер читает сценарий между строк, стараясь проникнуть в самую суть порученной ему сцены.
Один из ярчайших тому примеров — нашумевшее бостонское дело 1989 года, когда неизвестный убил Кэрол Стюарт и нанес тяжелое ранение ее мужу Чарльзу. Происшествие вызвало широкий резонанс и еще до конца расследования едва не раскололо общественность пополам.
Однажды ночью пара возвращалась с семинара по воспитанию внебрачного ребенка. Проезжая через Роксбери, они остановились на светофоре, как вдруг на них напал крупный чернокожий мужчина. Он на месте застрелил тридцатилетнюю Кэрол, которая была беременна, и серьезно ранил двадцатидевятилетнего Чарльза. Чарльз выжил, но перенес тяжелую шестнадцатичасовую операцию на органах брюшной полости. Хотя доктора женской больницы Бригэма отчаянно сражались за жизнь Кэрол, спасти ее не удалось. Благодаря кесареву сечению на свет появился их сын, Кристофер, но он прожил всего несколько недель. Во время громких, широко освещенных в СМИ похорон своей любимой Чарльз все еще восстанавливался после операции.
Полиция немедля принялась за работу, допрашивая каждого чернокожего мужчину, подходившего под описание Чарльза. Наконец он опознал нападавшего.
Однако вскоре после этого завеса тайны над убийством стала приоткрываться. Оказывается, Чарльз просил своего брата Мэтью помочь ему с ограблением. Однако Мэтью, помогая Чарльзу выкидывать мешок с якобы краденым добром, усомнился, что ограбление произошло на самом деле. Когда прокурор округа в итоге предъявил Чарльзу Стюарту обвинения в убийстве, тот совершил самоубийство, сбросившись с моста.
Чернокожее население бесновалось из-за обвинений в свой адрес ровно так же, как после заявления Сьюзан Смит, будто афроамериканец похитил двоих ее детей. Однако в деле Смит обстановку разрядил местный шериф в Южной Каролине. При помощи СМИ и федеральных властей он докопался до правды всего за несколько дней.
К сожалению, дело Стюарта не удалось разрешить столь эффективно, хотя все получилось бы, если бы полиция внимательно проанализировала показания самого Стюарта и сравнила их с обстановкой на месте преступления. Никто не станет ехать так далеко ради постановочного убийства — читай: чтобы так серьезно самого себя подстрелить. Вспомним дело Вольсиффера. Если предполагаемый убийца в первую очередь нападает на менее опасную цель — а в большинстве случаев это женщина, — то тому должна быть некая причина. В любом ограблении преступник в первую очередь попытается обезвредить наиболее опасного противника. Опять же, если он этого не сделал, то и тому должна быть причина. «Сын Сэма» Дэвид Берковиц стрелял сперва в женщин единственно потому, что именно они были его целью, а мужчины просто попадались под горячую руку.
Для нас, как для служителей закона, самая главная проблема в постановочных убийствах состоит в том, что эмоциональная связь с жертвами и выжившими образуется очень быстро. Хочется верить тому, кого явно снедает большое горе. И если так называемая жертва хоть немного владеет актерским мастерством, а место преступления выглядит правдоподобно, то зачастую на этом следствие и останавливается. Мы словно врачи: мы можем сочувствовать нашим пациентам, но легче им от этого не станет.
Что за человек способен на такое?
Сколь бы болезненным ни был порой ответ, нам все равно придется его дать.
