Глава 9. В чужой шкуре
К началу 1980-х я прорабатывал около ста пятидесяти дел в год и был в разъездах примерно столько же дней. Число расследований только росло. Я чувствовал себя персонажем Люсиль Болл из комедии «Я люблю Люси», которая в сценке на кондитерской фабрике старается поглощать конфеты быстрее, чем их подает конвейер: чем больше появлялось работы, тем быстрее мне приходилось бежать, чтобы не отставать. А вот шанс обогнать конвейер, чтобы наконец хоть немного передохнуть, вообще находился на грани фантастики.
Своим трудом мы заработали себе имя, и теперь запросы сыпались на нас, как манна небесная, со всех уголков США и из разных стран мира. Словно сотрудник неотложки, я должен был сортировать дела по степени их важности. В первую очередь я уделял внимание убийствам с изнасилованием, которые могли привести к дальнейшим жертвам.
Если полицейские давали нам «висяк» или дело, где преступник долгое время никак себя не проявлял, я спрашивал их, зачем они вообще к нам обратились. Иногда поймать преступника требовала семья жертвы. Я искренне им сочувствовал, но никак не мог позволить себе тратить бесценное время на анализ, который все равно будет пылиться на полке где-нибудь в полицейском участке, не влияя на дальнейший ход событий.
Интересно заметить географию поступления нераскрытых дел. Еще на заре программы, когда какой-нибудь крупный департамент полиции — скажем, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, — адресовал в Куантико некий запрос, я всегда испытывал определенный скепсис. Иногда речь шла о правомочности, например, кому — копам или ФБР — достанется та или иная видеопленка, кому проводить допрос или привлекать к уголовной ответственности серийных грабителей. А иногда дело попросту перекидывалось между инстанциями, как горячая картошка, потому что вопрос носил политический характер, а местные не хотели подставляться. Всеми этими умозаключениями я руководствовался, принимая решение о том, как ответить на тот или иной запрос, поскольку мог заранее понять, способна ли наша помощь раскрыть дело.
Сперва я готовил заключение в письменном виде. Но количество запросов росло по экспоненте, и времени у меня оставалось все меньше. Теперь, изучая документ, я делал кое-какие пометки, а затем в разговоре с местным следователем — лично или по телефону — пробегал их глазами, на ходу вспоминая суть дела. Обычно копы и сами ревностно записывают все, что я им рассказываю. В тех редких случаях, когда на личной встрече сыщик просто слушал меня, ничего не записывая, я быстро терял терпение и напоминал, что это его расследование, а не мое, и если ему действительно нужна наша помощь, пусть засучит рукава и начнет вкалывать, как и я.
Подобно врачу в клинике, я провел немало таких офисных «приемов» и в точности знал, сколько времени они занимают. Изучив материалы дела, я точно знал, смогу быть полезен или нет, так что старался сразу перейти к сути дела, то есть к анализу места преступления и поведения жертвы. Почему преступник выбрал именно ее среди прочих потенциальных объектов? Как его или ее убили? Из этих двух вопросов можно попытаться дать ответ и на главный вопрос: кто убийца?
Вскоре я убедился в истинности слов Шерлока Холмса: чем обыкновеннее и скучнее преступление, тем меньше поведенческих улик оставляет субъект. Скажем, в случае с банальным ограблением мои услуги почти бесполезны. Такое преступление слишком обыденно, слишком примитивно, а потому круг подозреваемых может расти до бесконечности. Точно так же одно-единственное ножевое или пулевое ранение оставляет более скудную почву для анализа, чем множественные ранения; нападение на улице раскрыть сложнее, чем в помещении; выбор одной «высокорисковой» жертвы, например проститутки, дает куда меньше информации, чем серия жертв.
В первую очередь я пролистывал отчет медицинской экспертизы, чтобы узнать о происхождении и характере ран, причине смерти, наличии сексуального насилия и его типе. Уровень профессионализма судмедэкспертов значительно отличался в разных полицейских юрисдикциях по всей стране. Нам попадались настоящие профессионалы экспертизы, вскрытия и патологоанатомии. Например, когда судмедэкспертом округа Колумбия был доктор Джеймс Люк, мы могли рассчитывать на исчерпывающее, педантичное и точное заключение. Уйдя на пенсию, доктор Люк продолжал давать бесценные консультации для моего отдела в Куантико. И тут же где-нибудь в городках на юге мне попадались коронеры — сотрудники похоронного бюро, чья экспертиза сводилась к тому, что на месте преступления они пинали труп разок-другой и объявляли: «М-да, похоже сдох».
Ознакомившись с выводами по жертве, я читал первичный полицейский отчет. Что увидел первый офицер, прибыв на вызов? Мог ли он сам или его коллеги нарушить порядок вещей на месте преступления? Для меня крайне важно визуализировать ситуацию именно в том виде, в котором ее оставил преступник. Если что-нибудь менялось, об этом я непременно должен узнать. Например, если на лице жертвы лежит подушка, то как она там оказалась? Она уже была там, когда прибыла полиция? Ее положил кто-то из домашних в знак уважения к усопшему? Или по другой причине? И только в последнюю очередь я смотрю на фотографии, чтобы завершить картинку, складывающуюся в голове.
Тогда качество фотографии оставляло желать лучшего. Большинство полицейских отделений все еще делали черно-белые снимки, поэтому я дополнительно запрашивал схематичную зарисовку места преступления со всеми пометками насчет следов и улик. Если следователь желал обратить мое внимание на что-то конкретное, я просил его написать об этом с обратной стороны фотокарточки, чтобы постороннее мнение не повлияло на мое первое впечатление. По той же причине, если следствие склонялось в сторону какого-то конкретного подозреваемого, раньше времени я не желал знать его имени и потому просил прислать список кандидатов в отдельном запечатанном конверте. В своем анализе я стремился к объективности.
Не менее важно было понять, забрал ли преступник что-нибудь у жертвы или с места преступления. Обычно в глаза сразу бросалась пропажа денег, ценностей или украшений, и все это немного приоткрывало завесу тайны над мотивами нападавшего. Исчезновение прочих предметов обнаружить гораздо труднее.
Если офицер или следователь заявлял, что у жертвы ничего не пропало, то я спрашивал: «Откуда вам это известно? Вы хотите сказать, что, если я вытащу лифчик или пару трусиков из ящика вашей жены или подружки, вы это заметите? Потому что если заметите, то вы больной ублюдок». Пропасть могла даже какая-нибудь мелочь, вроде заколки или пряди волос, что едва ли возможно обнаружить. Мне мало того, что место преступления выглядит так, будто все на своих местах. И обычно, когда мы в конце концов изловим преступника и обыщем его логово, нам попадаются самые неожиданные трофеи.
С самого начала было ясно, что многие как в самом Бюро, так и за его пределами не вполне понимают, чем мы занимаемся. На этой мысли я поймал себя еще в 1981-м, когда мы с Бобом Ресслером проводили в Нью-Йорке двухнедельный курс по анализу убийств. Мы выступали перед аудиторией из сотни следователей и детективов, главным образом из полиции Нью-Йорка, но также из разных юрисдикций нью-йоркской агломерации.
Однажды утром я устанавливал в классе громоздкий видеомагнитофон «Сони», какими мы пользовались в те дни. И тут мимо меня проходит явно вымотанный, эмоционально выгоревший следователь с бледным лицом и покрасневшими глазами и спрашивает:
— Значит, ты типа по профайлингу?
— Ага, именно, — отвечаю я, поворачиваясь к корпусу видеомагнитофона: — Кстати, вот тебе машина по составлению портретов.
Он смерил меня скептическим взглядом, каким прожженные детективы обычно награждают подозреваемых, но остался стоять на месте.
— Дай руку, — предложил я, — покажу, как это работает.
Заинтригованный, детектив протянул мне пятерню. Видеомагнитофон обладал весьма широким разъемом для кассет. Я взял следователя за руку, засунул ее в разъем для кассет и стал что-то вертеть и нажимать на корпусе. В это время Ресслер копался в другом конце кабинета, готовя свой материал. Он услышал меня и уже готовился прийти на выручку, если я вдруг схлопочу.
Но сыщик лишь спросил:
— Ну и какой у меня психологический портрет?
Я ответил:
— Дождись начала занятия. Ты все поймешь.
К счастью для меня, на занятии он, видимо, и сам обо всем догадался, когда я объяснял специфику психоанализа, используя видеомагнитофон по прямому предназначению: чтобы показывать! И сыщик не задержался после лекции, чтобы объясниться. Мораль сей басни такова: если бы только составить рабочий портрет было так просто! Нельзя просто сунуть руку (или что-нибудь еще) в некий агрегат и мгновенно проанализировать человека. Долгие годы компьютерщики совместно с работниками правоохранительных органов в поте лица пытались разработать программу, которая воспроизводила бы логический процесс профайлера, но до сих пор особых успехов они не добились.
Собственно говоря, профайлинг и анализ места преступления — это нечто большее, чем сбор фактических данных и проведение подсчетов. Хороший профайлер должен не только оценивать в совокупности широчайший спектр улик и сведений, но и уметь влезть в шкуру как преступника, так и его жертвы.
Он воссоздает в голове место преступления. Он изучает жертву вдоль и поперек, чтобы представить, как она могла реагировать на действия нападавшего. Он встает на ее место и сам мысленно переживает нападение, чем бы агрессор ни угрожал, будь то нож, пистолет, камень, кулаки или что-то еще. Он ощущает страх, который агрессор вселяет в жертву, подходя все ближе. Он чувствует ее боль, когда преступник насилует, избивает и режет ее. Он воочию представляет те пытки, через которые она прошла во имя удовлетворения сексуальных фантазий маньяка. Он испытывает на себе, каково это — кричать в ужасе и агонии, осознавая, что никто не придет на помощь, что преступник не остановится. Он должен знать, каково это на самом деле. Он несет тяжкое бремя, особенно если жертва — ребенок или старик.
Когда режиссер и постановщик фильма «Молчание ягнят» прибыл со своей командой в Куантико на съемки, я пригласил к себе Скотта Гленна, игравшего Джека Кроуфорда — спецагента, образ которого, как говорили, списан с меня самого. Гленн был довольно либеральный малый, твердо уверенный в возможности реабилитации, праве на возмездие, да и вообще в изначальной доброте человеческой души. Я показал ему парочку жутких снимков из числа тех, что приходят к нам каждый день. Я дал ему посмотреть записи, как убийцы пытают своих жертв. Я дал ему послушать голос одной из двух девочек-подростков из Лос-Анджелеса, которых насмерть запытали в фургоне двое искателей острых ощущений, недавно выпущенных на свободу.
Гленн рыдал. Послушав записи, он признался мне:
— Я даже представить себе не мог, что кто-то на такое способен. — Сам отец двух дочерей, интеллигентный и добрый Гленн добавил, что теперь понял, зачем нужна смертная казнь: — То, что я увидел в Куантико, навсегда изменило мое отношение к этим людям.
Не менее сложно вживаться еще и в роль нападавшего, думать, как он, планировать преступление вместе с ним, чтобы понять и прочувствовать его удовлетворение в тот невероятный момент, когда его безумные фантазии претворяются в жизнь и вот он наконец добивается столь желанной абсолютной власти над другим человеком, когда он может доминировать, когда жертва оказывается полностью в его распоряжении. Мне приходится примерять на себя и шкуру убийцы.
Двое мужчин, насмерть запытавших девочек, — это Лоуренс Биттакер и Рой Норрис. Они даже придумали название для своего фургона — «Душегуб». Они познакомились, отбывая срок в мужской колонии штата Калифорния в округе Сан-Луис-Обиспо. Биттакер сидел за разбойное нападение с угрозой применения оружия, Норрис — за изнасилование. Когда они обнаружили, что оба увлекаются доминированием над девушками и причинением им боли, они быстро сошлись. Когда же их обоих выпустили по УДО в 1979-м, парочка поселилась в одном из мотелей Лос-Анджелеса и стала вынашивать зловещий план: они собирались похитить, пытать, изнасиловать и убить по одной девочке каждого года подросткового возраста, то есть от тринадцати до девятнадцати лет. Они успешно осуществили пять убийств, но вот шестой жертве удалось сбежать после изнасилования и заявить в полицию.
Норрис, менее доминантный из них двоих, в конце концов сдулся во время полицейской проверки, дал признательные показания и согласился сдать своего более агрессивного и склонного к садизму партнера Биттакера в обмен на иммунитет от смертной казни. Он показал полиции места, где они прятали трупы. У одной из девочек, уже высохшей до костей под калифорнийским солнцем, из уха торчал нож для колки льда.
Помимо того, сколь трагически оборвались жизни подающих надежды, но еще таких юных девушек, и помимо того, что пытать их мог только сущий извращенец, в данном случае важно отметить несколько иную поведенческую динамику, характерную для парного преступления и следующую из слов Норриса «потехи ради». Обычно один из партнеров более склонен к доминированию, тогда как другой скорее уступает. Как правило, один из них более организован, чем другой. Серийные убийцы — не самые приятные личности, но те из них, кто действует с напарником, поехали окончательно.
К несчастью, сколь бы ужасными ни были Норрис и Биттакер (по правде говоря, Лоуренс Биттакер оказался в числе самых отвратительных и мерзких типов, с которыми я когда либо встречался), они далеко не единственные.
Как и эти двое, Джеймс Рассел Одом и Джеймс Клейтон Лоусон-младший познакомились в тюрьме. В середине 1970-х они на пару отбывали срок за изнасилование в психиатрической лечебнице штата Калифорния в Ата-скадеро. Оглядываясь назад, теперь я назвал бы Рассела Одома психопатом, а Клея Лоусона — скорее шизофреником. В Атаскадеро Клей во всех деталях расписывал Расселу, чем он собирается заняться, выйдя на свободу. А именно: похищением женщин, отрезанием им груди, удалением яичников и втыканием ножей между ног. Он говорил, что черпает вдохновение у Чарльза Мэнсона и его последователей. Лоусон четко дал понять, что половой акт не входит в его планы. Сие действо он не рассматривал в качестве элемента «своей задумки».
А вот для Одома, напротив, соитие еще как было частью задумки. Оказавшись на свободе, он сел за руль своего бирюзового «фольксвагена-жука» 1974 года и направился через всю страну в Колумбию, Южная Каролина, где сантехник Лоусон жил со своими родителями на условно-досрочном. (Как я заметил, серийные убийцы в большинстве своем предпочитают «фольксваген-жук», как и агенты ФБР. Да, тогда мы зарабатывали не очень много.) Одом решил, что, коль скоро их интересы во многом совпадают, они могли бы стать хорошей командой и на пару осуществить «свою задумку».
Через пару дней после приезда Одома парочка отправилась на охоту на «форде-комет» 1974-го, который они позаимствовали у отца Лоусона. Остановившись у круглосуточного магазинчика на федеральном шоссе № 1, они подметили за прилавком симпатичную молодую женщину. Однако вокруг сновало слишком много народу, поэтому они уехали ни с чем и отправились в открытый автокинотеатр на просмотр порнографического фильма.
Я думаю, немаловажно подчеркнуть, что, не видя возможности по-тихому похитить жертву без драки и свидетелей, они ушли, так и не совершив задуманного. Оба — душевнобольные, а Лоусона так и вовсе можно назвать общественно опасным. И все же в условиях, не благоприятствовавших преступлению, они воздержались от его совершения. Их влечение не было настолько непреодолимым, что вынуждало действовать в любом случае. Так что я повторюсь еще раз: по моему мнению, а также исходя из моей практики, сам факт наличия у человека психиатрических отклонений не заставляет его пускаться во все тяжкие. Он всегда принимает осознанное решение, причинять кому-то вред или нет, за исключением разве что тех случаев, когда преступник окончательно спятил и не отдает себе отчета в своих действиях. Разумеется, последних поймать довольно легко. Серийного убийцу — нет.
Следующим вечером после неудачного захода Одом и Лоусон снова отправились в открытый кинотеатр. Сеанс закончился около полуночи, и они опять наведались в магазин. Они зашли внутрь и понабрали всякой мелочи — шоколадное молоко, пачку орешков, маринованные огурчики. В столь поздний час они были единственными посетителями магазина. Наконец, угрожая пистолетом 22-го калибра, Одом схватил девушку-кассира. Лоусон также был вооружен: у него в кармане лежал 32-й. Они похитили девушку и скрылись с места преступления. Позже в магазин вошел другой посетитель и, не застав продавца на месте, вызвал полицию. Осмотревшись, те обнаружили, что ни кассовый аппарат, ни сумочка девушки не тронуты. Ничего ценного не пропало.
А двое тем временем отвезли добычу в укромное местечко. Одом приказал девушке полностью раздеться, а затем стал насиловать ее на заднем сиденье. Лоусон стоял у водительской двери, то и дело поторапливая товарища. Примерно через пять минут Одом кончил, застегнул штаны и выполз из машины, уступив место Лоусону.
Как рассказывал Одом, он отошел немного в сторону, и его стошнило. От девушки надо было избавиться, пусть даже Лоусон и возьмет с нее слово молчать, если они ее отпустят. Примерно через пять минут из машины раздался женский крик: «А-а, горло!» Когда Одом вернулся на место, Лоусон уже успел полоснуть жертву по горлу и теперь вовсю шинковал ее ножом, купленным в ее же магазинчике прошлым вечером.
На следующий день, когда двое товарищей сложили вещи жертвы в две кучки, погрузили их в «фольксваген» и стали искать, где бы от них избавиться, Лоусон признался Одому, что хотел съесть половые органы девушки после ее смерти, но отравился.
Чудовищно изуродованное тело было оставлено буквально на всеобщее обозрение, а убийц нашли и арестовали всего через несколько дней. Опасаясь за свою жизнь, Рассел Одом с готовностью признался в изнасиловании, но отрицал причастность к убийству.
В показаниях, данных полиции, Клей Лоусон заявил, что не вступал с жертвой в половой контакт: «Девку я не насиловал. Я только хотел ее уничтожить». Это сказал человек, который потом жевал мел на судебном заседании.
Их осудили по отдельности. Одом получил пожизненное и еще сорок лет за изнасилование, незаконное владение оружием и причастность к похищению и убийству. По статье «убийство, совершенное с особой жестокостью» Лоусона приговорили к смертной казни на электрическом стуле; приговор приведен в исполнение 18 мая 1976 года.
Как и случай Биттакера и Норриса, их история характеризуется проявлениями смешанного поведения — и, следовательно, поведенческими уликами, — поскольку в убийстве принимали участие две разные личности. Телесные травмы — признак неорганизованного типа личности, тогда как следы семени в вагинальном отверстии жертвы указывают на организованную личность. Дело Одома и Лоусона также входило в программу в Ку-антико. Я как раз думал о нем, когда мне позвонил Джон Ридер, шеф полиции округа Логан, штат Пенсильвания, и по совместительству выпускник Национальной академии. Тогда я только начинал свою карьеру профайлера. Он связался со мной через спецагента резидентуры в Джонстауне Дейла Фрая и сообщил, что им с прокурором округа Блэр Оливером Э. Мэттасом-младшим нужна помощь. Речь шла об изнасиловании, нанесении тяжких телесных повреждений и убийстве девушки по имени Бетти Джейн Шейд.
И вот какие факты по делу мне сообщили.
Около года назад, 29 мая 1979-го, двадцатидвухлетняя Шейд возвращалась домой с работы няней. На часах — примерно 22:15. Спустя четыре дня на незаконной свалке на горе Вопсонок, что близ Алтуны, на ее ужасно изуродованное, но хорошо сохранившееся тело наткнулся мужчина, прогуливавшийся неподалеку. Отрезанные длинные светлые волосы жертвы болтались на дереве. Судмедэксперт округа Чарльз Берки сообщил в местную газету, что это «самая чудовищная смерть, которую он когда-либо видел». У Бетти Джейн Шейд обнаружили множественные колотые раны, следы изнасилования, раздробленную челюсть и массивный отек глаз. Смерть была вызвана мощным ударом по голове. Когда девушка скончалась, убийца исколол ее ножом, отрезал обе груди и рассек область от вагинального отверстия до прямой кишки.
Частично непереваренные остатки пищи в желудке свидетельствовали о том, что Бетти убили вскоре после похищения. Однако тело слишком хорошо сохранилось для трупа, пролежавшего на свалке четыре дня. Типичных признаков — укусов животных, полчища личинок внутри — не наблюдалось. Кроме того, полиция параллельно занималась вопросом нелегальной свалки в районе горы, так что, окажись тело там сразу после убийства, его бы непременно нашли.
Изучив материалы шефа Ридера, я разработал психологический портрет и описал его на весьма продолжительной телеконференции. Во время беседы я старался рассказать полиции о принципах профайлинга и о тех вещах, на которые мы обычно обращаем внимание. По моему мнению, искать следовало белого мужчину от семнадцати до двадцати пяти лет. Впрочем, я тут же оговорился, что если он живет где-то в трущобах у черта на куличках, то может оказаться и старше, коль скоро в таком случае он будет отставать в социальном развитии. Худой, жилистый, одиночка, в школе не блистал, скрытен, возможно, увлекается порнографией. Ну и конечно же, классическое детство: поломанная, неполноценная семья без отца и с властной матерью, склонной к гиперопеке. Возможно, она внушила ему мысль, что все женщины, кроме нее, плохие. Неспособный выстраивать нормальные отношения субъект постарается избегать женщин: ему ведь потребовалось быстро вырубить жертву и лишить ее контроля над ситуацией.
Он также очень хорошо ее знал, поскольку нанес ей тяжелую травму лица. Кипя от злобы, он стремился обезличить объект насилия, уродуя лицо, грудь и гениталии. А вот отрезанные волосы указывают на кое-что другое. С одной стороны, действие тоже укладывается в попытку обезличить девушку, а с другой — по результатам анализа жертвы я узнал, что Шейд, опрятная и педантичная барышня, очень гордилась своими ухоженными и здоровыми волосами. Потому, отрезав их, убийца тем самым стремился ее оскорбить и унизить. Это еще один повод считать, что жертва с убийцей были хорошо знакомы. Однако признаков садизма и пыток до смерти, как в случае с Биттакером и Норрисом, мы не обнаружили. Субъект получал сексуальное удовлетворение не от причинения боли и страданий.
Я не рекомендовал полиции цепляться за образ «сверхкоммуникабельного продавца подержанных автомобилей». Если наш клиент вообще трудился, то скорее уборщиком или разнорабочим. Кто бы ни оставил тело на такой свалке, он однозначно занят в лучшем случае халтурой или деятельностью, связанной с грязью и мусором. Время похищения, ампутация груди, очевидное перемещение тела и повторное посещение свалки — все это говорило о том, что убийца ведет ночной образ жизни. Я предположил, что он мог ходить на кладбище, а то и явился на похороны, стараясь убедить себя в том, что у него с Бетти Джейн «нормальные» отношения, и тогда едва ли от допроса на полиграфе будет толк. Высока вероятность того, что субъект живет где-то между домом девушки и тем местом, откуда она возвращалась в тот день.
Хотя полиция не располагала весомыми основаниями для ареста, у них проходили двое подходящих, по их мнению, подозреваемых. Один из них — ее молодой человек, «жених», как он сам себя назвал, Чарльз Ф. Солт-младший по прозвищу Бутч. Он жил вместе с Шейд. Следовало присмотреться к нему повнимательнее, но полиция скорее думала на другого: мужчину, который нашел тело. В его повествовании обнаружили несколько нестыковок. Он раньше работал машинистом, но теперь уволился по инвалидности. Он уверял, что вышел подышать свежим воздухом, однако наткнулся на тело там, где свежим воздухом и не пахнет. Пожилой свидетель, выгуливавший в тот день собаку, видел, как тот мочится. Мужчина был в совершенно неподходящей для прогулки одежде и к тому же не промок, хотя тогда шел дождь. Он жил в четырех кварталах от дома Бетти Джейн Шейд и неоднократно пытался с ней познакомиться. На допросах в полиции вел себя беспокойно и признался, что боялся заявлять о находке, потому что могли подумать на него самого, — вот вам и типичная отговорка субъекта, действующего упреждающе в попытке повлиять на ход расследования и отвести от себя возможные подозрения. Заядлый курильщик, любитель пива. Без сомнений, достаточно силен для того, чтобы убить человека и самостоятельно избавиться от тела. Ранее уже проявлял антисоциальное поведение. Они с женой в один голос заявили, что в ночь убийства находились дома и смотрели телевизор, но алиби не слишком надежное. Я предупредил полицию, что преступник в подобном случае связался бы со своим юристом и не горел особым желанием помогать расследованию. Как мне сказали, именно так он и поступил: потребовал адвоката и отказался проходить тест на полиграфе.
Звучит многообещающе, не так ли? Однако больше всего мне не давало покоя, что мужчина женат и проживает со своей супругой и двумя детьми. Не похоже на субъекта. Если бы убийство совершил женатый, он бы стремился выплеснуть на женщину всю свою ярость и садизм. Оттягивая неизбежный конец, он бы долго пытал ее, прежде чем убить, а вот после оставил бы труп в покое. Кроме того, мужчине было тридцать, что намного больше моего изначального прогноза.
Солт казался мне более подходящим. Он почти идеально вписывался в портрет. Его родители разошлись, когда Чарли был еще совсем маленьким. Его мать, властная и доминирующая, проявляла активное участие в жизни сына. В двадцать шесть он все еще не знал, как обращаться с противоположным полом. Полиции он сказал, что за всю жизнь занимался сексом всего два раза, оба со зрелой женщиной, да и та подняла его на смех из-за того, у него никак не вставал. Солт уверял, что у них с Бетти Джейн настоящая любовь, они были помолвлены и уже готовились к свадьбе, но это не мешало ей ходить налево и изменять ему с другими мужчинами. Уверен, будь девушка жива, из ее уст мы услышали бы совсем другую историю. На похоронах он заявил, что мечтает выкопать гроб и лечь вместе с ней. А на допросе в полиции безостановочно рыдал, не в силах смириться с потерей любимой.
По словам полицейских, Бутч Солт и его брат Майк работали на мусоровозе.
— Господи Иисусе, это же то, что нужно! — воскликнул я.
У них был доступ на свалку, причина туда заезжать и возможность изучить территорию, а также транспорт для перевозки тела.
Однако, хотя мне нравилась кандидатура Бутча на роль подозреваемого, две вещи меня смущали. Во-первых, как я и предполагал, он представлял собой эдакого мелкого замухрышку, не крупнее самой Шейд. Я сомневался, что ему хватило бы сил перетащить тело или же придать ему позу «лягушки» с разведенными в стороны и согнутыми в коленях ногами, каким мы его и нашли. Во-вторых, следы спермы были обнаружены именно внутри вагинального отверстия жертвы, что указывает на классическое изнасилование. Я бы не удивился семени Бутча на теле, в трусиках или на одежде, но это совсем другое дело. Равно как и Дэвид Берковиц, наш клиент, скорее, онанист, но никак не насильник. Он бы стремился удовлетворить свои сексуальные фантазии без прямого контакта. Нестыковка.
Преступление обнаруживало смесь признаков организованного и неорганизованного убийства, похожего на случай Франсин Элвесон из Нью-Йорка: то же внезапное нападение, обезличивание, изуродованные половые органы. Но убийца Элвесон отрезал жертве только соски, тогда как Шейд лишилась обеих грудей целиком.
Напротив, в нью-йоркском деле Кармайна Калабро нападавший был значительно крупнее своей крохотной жертвы, а потому мог протащить ее пару этажей вверх, где и бросил. Кроме того, эякуляция наступила у него в результате мастурбации.
Держа в уме урок Одома и Лоусона, я находил убийству Шейд только одно разумное объяснение. Я был почти уверен, что они с Бутчем пересеклись где-то в городе, когда девушка возвращалась с работы, повздорили, затем он ее вырубил и отвез в укромное место. Я также считал, что тем ударом преступник мог ее убить, а после отрезать волосы, поиздеваться над бездыханным телом и оставить грудь в качестве трофея. Но девушку изнасиловали между нападением и убийством, и вряд ли неорганизованный, сексуально незрелый, подавленный матерью молодой человек вроде Солта был на такое способен. Я также считал, что он не смог бы самостоятельно перевезти труп.
Вполне логично, что подозрение тут же пало на его брата Майка. Одно и то же детство, одна и та же работа. Некоторое время назад Майк лечился в психиатрической клинике, стоял на учете за проявления социально опасного поведения, отношения выстраивать не умел, проявлял неконтролируемые вспышки агрессии. Главное различие между братьями состояло в том, что Майк был женат, хотя мать держала под колпаком и его. В ночь похищения Бетти Джейн супруга Майка рожала в больнице. Ее роды стали для него мощным стресс-фактором, к тому же он уже долгое время не получал сексуальной разрядки. Все сходится: после нападения Бутч запаниковал и позвал брата, который у него на глазах изнасиловал девушку, а после помог избавиться от тела.
По отношению к Бутчу я советовал полиции действовать мягко и без угроз. К несчастью, его уже несколько раз допрашивали и проводили тестирование на полиграфе. Как я и подозревал, полиграф показал лишь неадекватную эмоциональную реакцию, но никак не ложь. Я считал, что лучше всего сосредоточиться на Майке и популярно объяснить, что лучше ему признаться в соитии с Шейд и помощи Солту в сокрытии тела, потому что в противном случае ему достанется не меньше, чем братцу.
Моя тактика себя оправдала. Полиция арестовала обоих братьев и их сестру Кэти Визингер, утверждавшую, что Бетти Джейн — ее лучшая подруга. По словам Майка, Кэти тоже помогала прятать труп.
Так что же произошло на самом деле? Полагаю, Бутч хотел заняться любовью со своей притягательной и сексуально зрелой возлюбленной, но не смог. Его обида росла до тех пор, пока не вспыхнула от одной искры. Он набросился на Шейд, но потом запаниковал и позвал брата. Но Бутч разозлился еще сильнее, когда увидел, что Майку удалось сделать то, чего хотел он сам. Пылая от злости, спустя четыре дня он изуродовал тело, оставив за собой «последнее слово».
Полиция смогла отыскать одну грудь жертвы, а другую, как сказал Майк, Бутч спрятал. Это меня совсем не удивило, но, где бы она ни находилась, ее так и не нашли.
Чарльз «Бутч» Солт был обвинен по статье «преступление, совершенное с особой жестокостью», а Майка, признавшего свою вину, отправили в психиатрическую лечебницу. Шеф полиции Ридер публично заявил, что наша помощь оказалась неоценимой при проведении расследования и получении показаний преступников. В свою очередь, нам повезло заручиться поддержкой столь важного партнера, как шеф Ридер, который изучал наши техники и понимал особенности взаимодействия между полицией и Куантико.
Совместными усилиями нам удалось поймать убийцу и его подельника еще до того, как появились новые жертвы. Шеф Ридер и его люди стали снова охранять безопасность и покой граждан Логана, штат Пенсильвания. А я вернулся к своим ста пятидесяти с лишним делам, надеясь, что усвоил урок и теперь смогу быстрее влезать в шкуру преступника и его жертвы.
