Петер Рингдал обескураженно смотрел сквозь лобовое стекло автомобиля прямо в снежную метель. Он почти ничего не видел, но все равно надавил на газ. Здесь, в горах, движения субботним вечером, да еще в такую погоду, почти не было.

Он выехал из Тронхейма два часа назад и из сообщений по радио понял, что его машина одной из последних проехала в Доврские горы по трассе Е6, прежде чем ее закрыли из-за ненастья.

В Тронхейме у него был забронирован номер в гостинице, но остаться он никак не мог, сама мысль о банкете казалась невыносимой. Почему? Да потому, что он неудачник и только что проиграл финал чемпионата Норвегии по дзюдо в полулегкой весовой категории. И ладно бы проиграл действительно сильному сопернику, так нет, черт побери, он, считай, сам по-глупому подставил себе подножку. До конца поединка оставалось несколько секунд, и Петер вел в счете: две оценки «юко» против одной «кока», надо было только удержать преимущество. И ведь он контролировал ситуацию, правда! Но потом размечтался о том, как, став чемпионом, будет давать интервью, прикинул, что бы сказать такого остроумного, расслабился на долю секунды и внезапно почувствовал, что летит на пол. Он, правда, упал на меньшую часть спины, так что его сопернику присудили «вадза-ари», а не высшую оценку «иппон», однако, поскольку на этом поединок и закончился, это все равно означало победу.

Петер с силой ударил по рулю.

Потом, в раздевалке, он открыл купленную на свои деньги бутылку шампанского. Кто-то отпустил комментарий по этому поводу, а он ответил, что раз уж в кои-то веки финал чемпионата передают по телевидению в субботу вечером, а не в воскресенье утром, то это надо отметить, так что какого черта? Он умудрился заглотить больше половины бутылки, до того как в раздевалку вошел тренер, отнял у него шампанское и сказал, что очень сожалеет, что Петер нажирается после каждого поединка, вне зависимости от того, проигрывает он или выигрывает. А он тогда ответил, что также сожалеет, что ему достался наставник, который не сумел сделать из него чемпиона. Тут тренер начал нести какой-то философский бред: дескать, само слово «дзюдо» в переводе означает «гибкий путь» и Петеру следует научиться проявлять гибкость – поддаваться сопернику, дать ему приблизиться к себе, а также воспринимать проигрыш со смирением, не думать, будто он самый лучший, помнить о том, что он еще всего два года назад выступал за юниоров и что высокомерие – синоним поражения. А Петер ответил, что все дзюдо – одно сплошное притворство и нечего тут рассуждать о смирении! Соперника надо обмануть, продемонстрировав ему слабость и податливость, заманить в ловушку, а потом безжалостно ударить, как прекрасное распустившееся хищное растение, как лживую проститутку. Это отвратительный, насквозь фальшивый спорт. И Петер вылетел из раздевалки с криками, что на тренировке его больше не увидят. Сколько раз он уже прежде так поступал?

Петер вошел в поворот, огни машины осветили обочины, метра на полтора занесенные снегом, – и это в конце марта. Снег лежал так близко к проезжей части, что казалось, Петер едет по очень узкому туннелю.

Он выехал на прямой участок дороги, поддал газу, больше от злости, чем от спешки. Потому что на банкете он планировал подкатить к Тине. Она тоже поглядывала на него с интересом, Петер это знал. Но светловолосая красотка выиграла золото в легком весе, а чемпионка Норвегии не станет трахаться с лузером, особенно с таким, что на полголовы ниже ее ростом, и она, возможно, думает, что легко смогла бы уложить его на мат. Вот так нынче работает эволюция.

Снег прекратился как по мановению волшебной палочки, и теперь дорога, тянувшаяся между заметенными обочинами, словно длинная черная карандашная линия на белом листе бумаги, купалась в лунном свете. Может, он попал в «глаз» урагана? Нет, блин, это же не тропический ураган, а норвежский, у него нет глаз, только зубы.

Петер посмотрел на спидометр. Он чувствовал, как нарастает усталость: от долгой поездки на машине в Тронхейм после вчерашних занятий в бизнес-школе, от сегодняшних поединков, от выпитого шампанского. Черт, а ведь он придумал несколько действительно смешных шуток, он собирался сказать в интервью, что… Ну и дела!

На дороге стояла она. Тина. Прямо перед ним в свете передних фар: длинные светлые волосы распущены, а над головой мерцает красная звезда. Девушка размахивала руками, словно приветствуя его. Все-таки она его хотела! Петер улыбнулся. Улыбался он до тех пор, пока не понял, что картина существует не в его воображении, и тогда мозг скомандовал ноге нажать на педаль тормоза. Это не Тина, подумал он, этого просто не может быть, Тина на банкете и прямо сейчас танцует с одним из победителей, наверняка полусреднего веса. А нога жала на педаль, потому что ему не померещилось: посреди пустынной дороги, посреди Доврских гор, посреди ночной темноты действительно стояла девушка с красной звездой над головой, настоящая живая девушка со светлыми волосами.

А потом его машина сбила эту девушку.

Раздалось два удара, один из них о крышу, и она исчезла. Это произошло очень быстро. Петер мог возложить вину за случившееся на погодные условия, сказать, что все было не так. Но вот чего он никак не мог отрицать, так это количество алкоголя в крови – его нетрудно измерить в промилле. Он сел за руль пьяным. Он сделал выбор, и в результате погиб человек. Нет, даже не так: он убил человека. Петер Рингдал несколько раз повторил это себе, неизвестно почему: «Я убил человека». А ведь тест на алкоголь непременно сделают, это обычная процедура при автомобильных авариях, повлекших телесные повреждения.

И снова его мозг принялся за расчеты и никак не мог остановиться.

Решив задачу до конца, Петер поднялся и оглядел пустынное, продуваемое ветрами высокогорное плато. Его удивило, насколько все вокруг казалось чужим, а ведь этот пейзаж выглядел совершенно иначе, когда он накануне ехал в противоположном направлении. Сейчас это больше походило на пустыню в какой-то далекой стране, пустыню вроде бы совершенно безлюдную, хотя на самом деле враги могли прятаться в любом месте.

Он подъехал поближе к девушке задним ходом, вынул из сумки свой белый костюм дзюдоиста и разложил его на заднем сиденье. Затем Петер попробовал поднять ее, но не сумел. Он чуть-чуть не выиграл чемпионат Норвегии по дзюдо, однако хрупкая девушка выскальзывала из его захвата. В конце концов он отволок ее к себе в машину и запихал на заднее сиденье. Он включил печку на полную мощность и подъехал к ее автомобилю. «Мазда». Ключ торчал в зажигании. Он достал веревку, вытащил «мазду» из сугроба и припарковал у занесенной снегом обочины в правильном месте, так чтобы другие водители вовремя ее увидели и успели затормозить. Потом он сел в свой автомобиль, развернулся и направился в сторону Тронхейма. Через два километра он подъехал к ответвлению дороги, которое, скорее всего, вело к одному из загородных домов, хорошо видных на плато в хорошую погоду. Петер проехал по этой дороге метров десять и остановился, дальше не стал двигаться, побоявшись застрять в снегу. Он снял куртку и свитер, потому что начал потеть в струях горячего воздуха из печки. Петер посмотрел на часы. Прошло три часа с тех пор, как он выпил почти всю бутылку шампанского крепостью в двенадцать градусов. Он произвел расчеты, в которых поднаторел за последние годы. Алкоголь в граммах делим на собственный вес, умножаем на 0,7. Минус количество часов, умноженных на 0,15. Он пришел к выводу, что в полной безопасности будет только через три часа.

Снова пошел снег. Плотная пелена стеной окружила машину со всех сторон. Миновал еще час. По главной дороге на черепашьей скорости проехала какая-то машина. Интересно, откуда она здесь, ведь, судя по сообщениям радио, Е6 все еще была закрыта.

Петер нашел номер телефона экстренной помощи, который он наберет, когда придет время, когда его организм переработает алкоголь. Он бросил взгляд в зеркало. Разве человек в момент смерти не испражняется? Но в машине ничем не пахло. Может быть, она сходила в туалет прямо перед тем, как отправиться в горы? Повезло ей, повезло ему. Он зевнул. И заснул.

Когда он проснулся, погода была все такой же, а темнота за окном непроглядной.

Петер посмотрел на часы: он проспал полтора часа. Он набрал номер:

– Меня зовут Петер Рингдал, я хочу сообщить об аварии в Доврских горах.

Полицейские сказали, что приедут, как только смогут.

Петер подождал еще немного. Даже если они поедут со стороны Домбоса, дорога займет минимум час. Тогда он переместил труп в багажник и выехал на главную дорогу. Припарковался там и стал ждать. Прошел час. Он открыл сумку и достал фотоаппарат «Никон», который выиграл на турнире в Японии, вышел в непогоду и открыл крышку багажника. Внутри вполне хватало места для маленького тела. Он делал снимки каждый раз, когда ветер немного утихал и в белой пелене появлялся просвет. Петер позаботился о том, чтобы в кадр попали ее часы, которые, как ни странно, не пострадали. А потом он снова захлопнул крышку багажника.

Зачем он сфотографировал девушку?

Чтобы доказать, что она долго пролежала в багажнике, а не в салоне? Или же тому была другая причина, мысль, которую он до сих пор не сумел расшифровать, некое доныне не осознанное ощущение?

Когда он разглядел мигающий свет, маяком горевший на крыше снегоуборочной машины, то полностью отключил печку. Петер понадеялся, что верно решил уравнение – как в отношении себя, так и в отношении ее.

За снегоуборщиком ехали полицейский автомобиль и «скорая помощь». Сотрудники «скорой» мгновенно определили, что девушка в багажнике мертва.

– Смотрите, – сказал Петер, положив руку на лоб девушки. – В ней еще есть немного тепла.

Он заметил, какой взгляд бросила на него женщина-полицейский.

После того как в машине «скорой помощи» у него взяли на анализ кровь, Петера попросили сесть на заднее сиденье полицейского автомобиля.

Он объяснил, как девушка внезапно выскочила прямо из снежного вихря и буквально натолкнулась на его автомобиль.

– Скорее, это вы натолкнулись на нее, – сказала женщина-полицейский, делая в своем блокноте записи.

Петер рассказал о знаке аварийной остановки, о машине, застрявшей в сугробе, о том, что он переставил ее, чтобы никто другой в нее случайно не въехал.

Пожилой полицейский одобрительно кивнул:

– Хорошо, что в такой ситуации ты смог подумать и о других, мой мальчик.

Петер почувствовал что-то в горле. Он попытался прокашляться, но потом понял, что это подступили рыдания. И он проглотил их.

– Трассу Е6 закрыли шесть часов назад, – сказала женщина-полицейский. – Если вы позвонили нам сразу после того, как наехали на девушку, то потратили довольно много времени, чтобы добраться сюда от шлагбаума.

– Мне пришлось несколько раз останавливаться из-за отсутствия видимости, – пояснил Петер.

– Да уж, настоящая весенняя погодка, – пробормотал полицейский.

Петер выглянул в окно. Ветер утих, и снег теперь ложился на дорогу. Они не найдут следов падения девушки. Не найдут следов другой машины, пересекающих ее кровавые следы на асфальте, и не станут разыскивать автомобили, ехавшие через горы в определенный период времени, чтобы допросить их водителей. У них не будет свидетельских показаний человека, утверждающего, что да, он видел припаркованный автомобиль на том участке дороги, и да, у него были те же номерные знаки, что у потерпевшей, но нет, это было за несколько часов до того времени, когда, по утверждению Петера Рингдала, он совершил наезд.

– В общем, ты вывернулся, – заключил Харри.

Он посадил Петера Рингдала на диван, а сам расположился напротив в кресле с высокой спинкой. Правая рука Харри отдыхала у него на груди, но по-прежнему сжимала пистолет.

Рингдал кивнул:

– У меня в крови нашли следы алкоголя, но недостаточно, чтобы привлечь к ответственности. Родители девушки подали на меня заявление в полицию, но я был полностью оправдан.

Харри кивнул. Это совпадало с информацией, которую Кайя обнаружила в базе полиции.

– Повезло тебе, – сухо заметил он.

Рингдал покачал головой:

– Я тоже так думал, но ошибался.

– Вот как?

– Я потом не мог уснуть целых три года. Я хочу сказать, что не спал вообще ни единого часа, ни одной минуты, ни секунды. Те полтора часа, что я проспал там, в горах, оказались последними. Мне ничего не помогало: таблетки сводили с ума и нервировали, алкоголь вгонял в депрессию и озлоблял. Сперва я думал, что боюсь: вдруг какой-нибудь водитель, случайно проезжавший мимо, даст показания, и меня схватят. И я ничего не мог поделать с собой до тех пор, пока не понял, что проблема заключается совсем в другом. У меня возникли мысли о самоубийстве, и я обратился к психологу, рассказав ему другую, придуманную историю, но с таким же содержанием: как я неумышленно стал причиной смерти другого человека. И психолог объяснил: моя проблема в том, что я не отбыл срок. Надо понести наказание. И тогда я придумал, как это сделать. Я перестал пить таблетки, покончил с алкоголем. Начал спать. Излечился, потому что отбыл срок.

– И каким же, интересно, образом?

– Я делал то же, что и ты, Харри. Я старался спасти как можно больше невинных жизней, чтобы компенсировать смерть человека, случившуюся по моей вине.

Харри посмотрел на маленького черноволосого мужчину, сидевшего на диване.

– Я посвятил свою жизнь одному проекту, – произнес Рингдал и взглянул на скульптуру спутника, до которой добрались солнечные лучи, отчего в гостиную теперь попадали яркие отблески. – Придумал будущее, в котором ничья жизнь не окажется бессмысленно загубленной в результате аварии. Я говорю о жизни не только той девушки, но и о своей собственной.

– Самоуправляемые автомобили.

– Вагончики, – поправил Рингдал. – И вовсе не самоуправляемые, они управляются централизованно, через компьютер. Они не могут столкнуться, поскольку изначально выбирают оптимальные скорость и маршрут, исходя из положения других вагончиков; тут все подчиняется логике матрицы и физики, и таким образом устраняется возможность совершения смертельной ошибки человеком, который сидит за рулем.

– А фотографию погибшей девушки…

– …я с самого начала повесил прямо у себя перед глазами, чтобы никогда не забывать, ради чего я все это делаю. Ради чего сношу насмешки журналистов, упреки инвесторов, банкротства и угрозы со стороны автопроизводителей. И почему я до сих пор работаю по ночам, когда не занят в баре, который, как я надеюсь, принесет достаточно средств, чтобы профинансировать мою идею, нанять толковых инженеров, архитекторов и снова вынести свой проект на повестку дня.

– О каких угрозах ты упомянул?

Рингдал пожал плечами:

– Я получал письма с определенным подтекстом. Парочку подбросили прямо под дверь. Формально привлечь авторов не за что, но мне хватило, чтобы обзавестись вот этим. – Он кивнул на пистолет, по-прежнему лежавший на полу.

– Хм… Довольно много пищи для размышлений, Рингдал. Почему я должен тебе верить?

– Потому что я говорю правду.

– А когда это служило основанием?

Рингдал засмеялся:

– Возможно, этому ты тоже не поверишь, но когда ты стоял позади меня, вытянув руку и приставив к моей голове пистолет, то находился в прекрасной позиции для сэойнагэ. Если бы я захотел, ты бы лежал спиной на паркете еще до того, как сообразил, что произошло, обезоруженный, не в силах вдохнуть.

– Так почему же ты этого не сделал?

Рингдал пожал плечами:

– Ты показывал мне фотографию.

– И?..

– Настало время.

– Время для чего?

– Рассказать. Рассказать правду. Всю правду.

– Хорошо. Может, тогда продолжишь каяться?

– В смысле?

– Ты уже сознался в одном убийстве. Как насчет второго?

– Ты о чем?

– Об убийстве Ракели.

Каким-то страусиным движением шеи Рингдал откинул голову назад.

– Ты думаешь, это я убил Ракель?

– Отвечай быстро, не раздумывая: почему твои отпечатки пальцев оказались на голубом стакане, обнаруженном в посудомойке Ракели, где грязная посуда никогда не стояла больше суток? Почему ты не рассказал полиции, что был у нее в доме? И почему вот это лежало в ящике твоего комода? – Харри вынул из кармана куртки красный шарф Ракели и показал его Петеру.

– Все очень просто, – сказал Рингдал. – Объяснение самое элементарное.

– Какое же?

– Она заходила сюда за день до того, как была убита.

– Сюда? Но почему?

– Потому что я ее пригласил. Я хотел уговорить Ракель продолжить работать в «Ревности» председателем правления. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Да, я помню, что ты это говорил. Но еще я знаю, что Ракель никогда бы не заинтересовалась твоим предложением: она помогала в баре только ради меня.

– Да, именно так она и сказала, когда пришла.

– А зачем она вообще пришла?

– Ракель преследовала свои цели. Она хотела уговорить меня купить для бара партию голубых стаканов, которые, как я понял, изготовляет сирийская семья, держащая стеклодувную мастерскую поблизости от Осло. Ракель принесла с собой один стакан в качестве образца, чтобы убедить меня, что это превосходный сосуд для напитков. Но мне он показался тяжеловатым.

Харри представил себе, как Петер Рингдал держит в руках стакан, взвешивает его, потом отдает обратно Ракели, а она везет его домой и ставит в посудомоечную машину. Неиспользованный, но и не чистый.

– А шарф? – спросил Харри, уже зная ответ.

– Он остался лежать на шляпной полке после ее ухода.

– Зачем ты переложил его в комод?

– Шарф пах духами Ракели, а моя постоянная подружка обладает обостренным обонянием и очень ревнива. Она должна была прийти тем же вечером, и мы оба чувствуем себя намного лучше, когда она не подозревает меня в донжуанстве.

Харри постучал пальцами левой руки по подлокотнику.

– Можешь доказать, что Ракель была здесь?

– Ну… – Рингдал почесал висок. – Если ты не слишком елозил по подлокотнику кресла, в котором сидишь, то, думается мне, на нем можно отыскать ее отпечатки. Или на кухонном столе. Нет, подожди-ка! Ее кофейная чашка. Она стоит в посудомойке, я не включаю ее, пока машина не заполнится.

– Хорошо, – кивнул Харри.

– Кроме того, я заезжал в ту стеклодувную мастерскую в Ниттедале. Красивое стекло. Они предложили сделать стаканы немного полегче. С логотипом бара «Ревность». Я заказал две сотни.

– Последний вопрос, – сказал Харри, уже зная ответ и на него тоже. – Почему ты не сообщил полиции о том, что Ракель была у тебя за полтора дня до убийства?

– Честно? Я взвесил все неудобства от перспективы быть замешанным в дело об убийстве и потенциальную пользу от этой информации для полиции. Я ведь уже однажды был подозреваемым, когда моя жена, не сказав никому ни слова, внезапно уехала в Россию, а одна ее подружка здесь, в Осло, подняла тарарам, заявив об исчезновении человека. Андреа нашлась, но нервов мне тогда потрепали немало, уж можешь мне поверить. И я подумал, что если действия Ракели за полтора дня до убийства действительно важны для полиции, то следователи проверят ее телефон, увидят, что она находилась в этом районе, и сложат два и два. Короче, решил, что проявлять инициативу не стоит. Согласен, я думал лишь о собственной шкуре.

Харри кивнул. В наступившей тишине он слышал, как где-то в доме тикают часы, и удивился, что не заметил этого звука в прошлый раз, когда был здесь. Казалось, они ведут обратный отсчет. И он подумал, что, может, так оно и есть: это ходики в его голове отсчитывают последние часы, минуты, секунды. С невероятным усилием Харри поднялся на ноги. Он вынул бумажник, открыл его и заглянул внутрь, а потом достал единственную купюру, пятисотенную, и положил ее на стол.

– Что это?

– За разбитое окно во входной двери, – пояснил Харри.

– Спасибо.

Харри пошел было прочь, но потом остановился, вернулся обратно и задумчиво посмотрел на купюру с изображением Сигрид Унсет.

– Мм… А сдача у тебя есть?

Рингдал рассмеялся:

– Это стоит минимум пять сотен…

– Ты прав, – сказал Харри, забирая купюру. – Потом отдам. Удачи тебе с «Ревностью». Прощай.

Собачий лай становился все тише, а тиканье часов все громче, пока Харри шел по дорожке прочь от дома.