Харри лежал на спине поверх одеяла, почти полностью одетый. Ботинки «Доктор Мартенс» стояли на полу у кровати, куртка висела на стуле. Кайя клубочком свернулась под одеялом, прижавшись к Харри и положив голову на его руку.

– Ты совершенно такой же, – сказала она, проведя рукой по его свитеру. – За прошедшие годы совершенно не изменился. Это несправедливо.

– От меня начинает вонять по́том, – сказал он.

Она уткнулась лицом ему в подмышку и вдохнула:

– Глупости, ты хорошо пахнешь: ты пахнешь Харри.

– Это слева. А проблемы у правой подмышки. Наверное, старею.

Кайя тихо засмеялась:

– Между прочим, исследования показали: то, что старики плохо пахнут, – это миф. По данным японских ученых, пахучее вещество два-ноненаль действительно вырабатывают только организмы людей старше сорока, однако тесты вслепую показали, что запах пота у пожилых лучше, чем у тридцатилетних.

– О господи! – сказал Харри. – Сейчас ты подвела теоретическую основу под тот факт, что я воняю, словно жеребец.

Кайя засмеялась. Мягким смехом, по которому он так скучал. Своим особым смехом.

– Рассказывай, – велела она. – Что там насчет Бора?

Харри получил сигарету и подробно все изложил. Он рассказал, что́ они с Бьёрном обнаружили в загородном доме Бора, о том, как тот внезапно напал на него в гостиной Кайи. Харри поведал ей о пробуждении в заброшенном помещении Е14 и о долгой беседе, которая у них там состоялась. Харри пересказал все более или менее подробно, за исключением того, что Бор предложил себя в качестве палача.

Странно, но Кайя совершенно спокойно восприняла новость о том, что этот человек казнил в Афганистане одного из своих солдат. И не выказала изумления, узнав, что Бор следил за ней – как в Кабуле, так и здесь, в Осло.

– Я думал, ты хоть немного удивишься, – сказал Харри.

Она покачала головой и взяла его сигарету.

– Я никогда не замечала слежки, но порой что-то такое чувствовала. Ты понимаешь, когда Бор узнал, что я потеряла старшего брата, так же как он потерял свою младшую сестру, он начал со мной обращаться как с некоей суррогатной сестрой. Просто мелочи: например, меня охраняли чуточку лучше, чем других, когда я выезжала по работе за пределы зоны безопасности. Я делала вид, что ничего не замечаю. А к слежке человек привыкает.

– Неужели?

– Да, представь себе, – подтвердила она, вставляя сигарету между губами Харри. – Когда я работала в Басре, то там в составе коалиционных сил, дислоцированных вокруг отеля, где жили мы, сотрудники Красного Креста, были в основном англичане. А англичане другие, понимаешь? Американцы работают в открытую и с размахом, они зачищают улицы и используют так называемую snake-procedure при охоте за кем-нибудь. Они идут прямо вперед и буквально взрывают стены, которые мешают их проходу. Они считают, что так быстрее и к тому же в большей мере устрашает, а этот фактор тоже нельзя недооценивать. А вот англичане… – Кайя провела пальцами по его груди, – они крадутся вдоль стен, оставаясь невидимыми. После двадцати ноль-ноль наступал комендантский час, но, случалось, мы выходили на крышу отеля перед баром. Мы никогда их не видели, но, бывало, я замечала пару красных точек на человеке, рядом с которым стояла. А он видел точно такие же на мне. Это такое вежливое напоминание от англичан, что они на посту, а нам надо зайти в помещение. И благодаря этому я чувствовала себя в большей безопасности.

– Хм… – Харри затянулся сигаретой. – И как его звали?

– Кого?

– Того парня, на котором ты видела красные точки.

Кайя улыбнулась, но глаза ее стали грустными.

– Антон. Он работал в МККК – Международном комитете Красного Креста. Люди в большинстве своем об этом не знают, но существуют две организации с похожими названиями. Есть Международная федерация обществ Красного Креста – это мы, рядовые солдаты здоровья, действующие под эгидой ООН. И есть Международный комитет Красного Креста, он состоит в основном из швейцарцев, а их штаб-квартира находится в Женеве. Это, так сказать, эквивалент десантников и спецназовцев. О них редко говорят, но эти люди приходят первыми и уходят последними. Они делают все то, чего не делает ООН из-за недостатка безопасности. Именно сотрудники МККК ходят по ночам и, скажем так, считают трупы. Эти люди не выставляли себя напоказ, но их легко было узнать по чуть более дорогим рубашкам и по тому, что от них исходило чувство легкого превосходства над всеми нами.

– Потому что они действительно превосходят прочих?

Кайя затянулась.

– Да. Но и они погибают от осколков мин.

– Мм… Ты его любила?

– Ты ревнуешь?

– Нет.

– А вот я ревновала.

– К Ракели?

– Я ненавидела ее.

– Вообще-то, Ракель не сделала ничего плохого.

– Ну, наверное, именно поэтому, – засмеялась Кайя. – Ты бросил меня ради нее, а женщине не требуется иная причина для ненависти, Харри.

– Я не бросал тебя, Кайя. Мы оба с тобой были людьми с разбитыми сердцами, которые какое-то время могли утешать друг друга. И, уехав из Осло, я уехал от вас обеих.

– Но ты сказал, что любишь ее. И когда ты во второй раз вернулся в Осло, то вернулся ради нее, а не меня.

– Я вернулся из-за Олега, он попал в беду. Но да, я всегда любил Ракель.

– Даже когда она не хотела тебя?

– Особенно когда она не хотела меня. Так уж мы, люди, устроены. Или нет?

– Любовь – сложная штука, – вздохнула Кайя, придвинулась еще ближе и положила голову ему на грудь.

– Любовь – корень всего, – сказал Харри. – Хорошего и плохого. Да, хорошего и плохого.

Она посмотрела на него:

– О чем ты вспомнил?

– А что, это так заметно?

– Ага.

Харри покачал головой:

– Да так, одна история о корнях.

– Давай. Твоя очередь рассказывать.

– Хорошо. Ты слышала о Старом Тикко?

– Нет. А кто это?

– Это ель. Однажды мы с Ракелью и Олегом поехали в Швецию, на гору Фулуфьеллет, потому что Олег в школе узнал, что там находится Старый Тикко, самое древнее в мире дерево, которому скоро исполнится десять тысяч лет. В машине Ракель рассказывала о том, что это дерево появилось в те времена, когда люди только начали заниматься земледелием, а Великобритания еще была частью континента. Однако, взобравшись на гору, мы с разочарованием обнаружили, что Старый Тикко – неказистая, кривая и довольно маленькая елочка. Лесник рассказал нам, что самому дереву всего несколько сотен лет и оно лишь одно из нескольких, а десять тысяч лет – это возраст корневой системы, из которой произрастают все эти деревца. Олег расстроился, он так радовался возможности рассказать своим одноклассникам, что любовался самым старым деревом в мире. А корней этой ободранной ели мы даже не видели. И тогда я сказал ему, что он может поднять руку и поведать учителю, что корни – это еще не дерево и поэтому самое старое из известных деревьев находится в Белых горах в Калифорнии и ему пять тысяч лет. Тут Олег прямо весь просиял, он бежал перед нами вприпрыжку всю обратную дорогу – настолько ему не терпелось вернуться домой и триумфально продемонстрировать свое превосходство в знаниях. Когда мы тем вечером легли спать, Ракель прижалась ко мне и сказала, что любит меня и что наша любовь похожа на ту корневую систему. Дерево может сгнить, в него может ударить молния, мы можем поссориться, я могу напиться. Но с тем, что находится под землей, ни мы и никто другой ничего поделать не в силах, корни всегда будут там, и из них всегда будут расти новые деревья.

Некоторое время они лежали молча.

– Я едва слышу, как бьется твое сердце, – сказала Кайя.

– Потому что это ее половинка, – ответил Харри. – Она должна перестать биться, если второй половинки нет.

Внезапно Кайя очутилась сверху на нем.

– Хочу понюхать твою правую подмышку, – сказала она.

Харри позволил ей сделать это. Она лежала, прижавшись щекой к его щеке, и он ощущал ее тепло через Кайину свежую пижаму и свою одежду.

– Может быть, тебе стоит снять свитер, чтобы я почувствовала, – прошептала она, касаясь губами его уха.

– Кайя…

– Нет, Харри. Тебе это нужно. Как ты и говорил. Утешение. – Она подвинулась, чтобы высвободить руку.

Он перехватил ее:

– Слишком рано, Кайя.

– Думай о ней, когда будешь делать это. Я серьезно. Просто думай о Ракели.

Харри сглотнул.

Он отпустил ее руку и закрыл глаза.

Это было все равно что опустить тело в теплую ванну прямо в одежде и с телефоном в кармане: чудовищная ошибка, чудовищно прекрасная.

Кайя поцеловала его. Он поднял веки и посмотрел прямо ей в глаза. Секунду казалось, что они следят один за другим, как два зверя, наткнувшиеся друг на друга в лесу, которым необходимо решить, враги они или друзья. А потом он вернул ей поцелуй. Она раздела его и себя и уселась на Харри верхом. Она взяла в руку его член, ее рука не двигалась, она просто крепко держала его. Может быть, ее заворожило биение крови в эрегированном члене, потому что Харри тоже чувствовал это. А затем, без лишних проволочек, она направила его член в себя. Они быстро нашли ритм, вспомнили его. Медленно, сильно. Харри видел, как она взлетала над ним в бледном красном свете электронных часов. Он провел рукой по тому, что сначала показалось ему подвеской в виде какого-то символа или знака, но оказалось татуировкой: буквой «S» с двумя точками снизу и еще чем-то, напоминающим машину Фреда Флинстоуна. Стоны Кайи становились все громче, она хотела ускорить темп, но Харри ей не позволил. Она что-то гневно выкрикнула, но разрешила ему вести в этом танце. Он закрыл глаза и стал искать Ракель. Он нашел Александру. Нашел Катрину. Но не мог найти Ракель. Вплоть до того момента, когда Кайя замерла и перестала стонать. Он открыл глаза и увидел, как у нее по лицу и туловищу струится красный, похожий на кровь свет. Ее остекленевший взгляд был направлен в стену, рот открыт, словно в беззвучном крике, а влажные острые зубы блестели.

И его половинка сердца забилась.