Поселок умер. Поселок разлагался под палящим солнцем. Улицы колосились сорной травой. В покинутых домах хозяйничали пауки и крысы. Трупы сплавлялись по реке, образуя на севере дамбу из перекрученных костей и мышц. Мартовка стала красной от крови, но требовала еще.

В Пожарном пруду у полицейского участка плавал на животе мертвец. Надсадно трезвонил телефон в здании администрации. Поселковый совет, состоящий из девяти депутатов и одного председателя, висел на прутьях ограды, облепленный жужжащими насекомыми. Два члена комиссии по вопросам ЖКХ повесились в бане. Два члена комиссии по вопросам налогов, землепользования и бюджета перерезали вены в суши-баре. Мандатная комиссия в составе двух членов была распята на столбах перед рынком.

Из-под лопуха и вьюнка торчали конечности. Тела свалили грудой вокруг памятника Воину-освободителю. Голова участкового лейтенанта шипела и пузырилась, угодив в Вечный огонь.

Три тысячи человек были убиты, их трупы осквернены, а приспущенный флаг сельского поселения испачкан экскрементами.

Веретенников проснулся, хватая воздух перекошенным ртом.

Кошмар, уцепившись за горло пожилого учителя, проник в реальность.

Кто-то включил свет, пока он спал, и измазал лаком лампочки. Багровое сияние искажало мебель и геометрию комнаты. Веретенников заморгал слезящимися глазами. Ужас парализовал.

Мать летала над кроватью, зависла горизонтально в полуметре от Веретенникова. Их разделяла простыня. Лицо матери поросло длинными волосами. Во рту сновал алый собачий язык. Она пахла как Ромео, которого Веретенников закопал вечером возле плеса. А похоронят ли самого Веретенникова?

– Смотри, как мы умеем, – проворковала ведьма и хлопнула в ладоши.

Мир кувыркнулся. Разрушились стены, кровать ухнула куда-то вниз, и непреодолимая сила поставила учителя на ноги.

Он перенесся в парк, и, увы, это не было сном. Его действительно отбросило на восемьсот метров от постели. Ночной ветер трепал пижамные штаны. Асфальт холодил босые пятки. Веретенников впился пальцами в кожу на своем боку, тщетно пытаясь прогнать наваждение.

Деревья насмешливо шуршали кронами. В их тени стояли разомкнутым кольцом фигуры.

Лунный свет падал на кирпичную коробку у подножия холма. Из окуляра в центре фасада ухмылялась волосатая морда, и лапа торчала из щели под окошком, словно прося подаяние.

Веретенников перекрестился, как молнии застегнул.

«Меня сволокут в подвал, – подумал он, – и сделают со мной все, что пожелают».

Фонари, давно не работающие в этой части парка, загорелись багровым. Люди под деревьями как по команде сардонически засмеялись, зааплодировали, глумясь. Веретенников узнал большинство из них. Умершие ученики выкарабкались из могил, чтобы мстить за плохие оценки.

– Что вам нужно? – спросил педагог. – Почему именно я?

– Потому, что ты видел, – сказала Маша Кошелева, разбившаяся на автомобиле в десятом году.

– Видел… что?

– Земляную мать, – сказал Армен Авакян, белокровие, две тысячи шестой.

– Ты пришел без приглашения в ее гнездо, – сказал Саша Моторевич, – мать накажет всякого, кто видел ее.

– Вы… вас нет!

– Мы – есть, – возразила Маша Кошелева, оказываясь в метре от Веретенникова. Правая сторона ее черепа была сметена ударом, и в оголившихся мозгах ползали сороконожки, – мы дети Земляной матери. Мы мертвецы из твоей головы. Десять лет мать вынашивала нас, и мы родились, чтобы жрать.

– Чтобы обгладывать, – вторил Саша Моторевич на ухо.

– Чтобы насыщаться, – шепнул Армен Авакян из-за спины.

Веретенников побежал, ожидая, что в любой момент ледяные пальцы схватят его и потащат к туалету. Но призраки остались стоять под говорливыми кронами.

– Пара дней – и зубы будут тверже стали, – пообещал материнский голос.

Камушки жалили пятки до крови. Он не чувствовал боли. Легкие саднило. Он не сбавлял скорость. В подкорке будто треснула дамба, и образы хлынули потоком.

«Видел»… «Пришел без приглашения»…

Он вспомнил.

Сотни посельчан в окрестностях Свяжено ищут пропавшую девочку, потому что девочки здесь пропадали испокон веков. Веретенникову не особо хотелось уходить из дома и без толку лазить по пустырям, но брат исчезнувшей школьницы спас от изнасилования Надю Немкову, да и сама Владочка Толмачева была отличным ребенком.

Добровольцы растянулись цепью, прочесывая лесхоз. Веретенников с тремя мужчинами бродил по берегу Мартовки. Отстал от спутников, завязывая шнурки.

– Боже мой, – простонал учитель, – я ведь нашел ее тогда! Я нашел Владу!

По аллее ковылял, пошатываясь, одинокий прохожий. Веретенников остановился, захлебываясь и хрипя. Уперся руками в колени, сгорбился и смотрел на человека, отыскивая признаки тлена и следы увечий.

Но шатающийся мужчина не был призраком. Смуглый, в порванной майке с флагом украинских сепаратистов. Глеб-как-то-там, местный пьяница.

– Помогите! – просипел Веретенников.

– Господин хороший, – Глеб двинулся навстречу, фокусируя взор, – ты чего, батя?

– На меня напали…

– Спокойно, бать. Давай я тебя домой транспортирую. Все будет…

Перебивая на полуслове, из кустов выскользнула гротескная тень. Какой-то отвратительный гибрид дикобраза и паука. Многочисленные лапы заканчивались костяными серпами, стучащими по асфальту. Мертвецы соврали. Зубы мрака были достаточно твердыми и чертовски острыми.

– Вери вэл, вери гуд, – сказал Глеб.

Три изогнутых стержня воткнулись ему в лицо. Под глаз, вылезший из орбиты. В слюнявый рот, раздирая язык. В щеки – превращая удивленную гримасу в зловещую ухмылку. Чудовище оплело агонизирующее тело и забрало с собой в темноту.

Веретенников не кричал, нет. Он смотрел вверх, задрав голову, и тихонько скулил. Луна плыла среди облаков. С луной было что-то не то. Лапа длиной в тысячу километров высунулась из-за пылающего диска, черная на белом фоне. Она потрогала кратеры, а потом жирный паук, гнездившийся на темной стороне, выполз, перебирая лапками, и оседлал луну.

Веретенникову захотелось подобрать какой-нибудь осколок и выколоть себе глаза.

– Ты – следующий, – шепнул мрак.