Олег позабыл те дни, когда говорил так много. И о таких несусветных мелочах. Но всякая мелочь была важной в бликах свечей, горевших на столике.

Суши-бар оказался островком цивилизации, городом в деревне. Пусть и с фальшивым бамбуком и с фальшивыми азиатами в фальшивых кимоно. Настоящим был смех Нади.

Некрасивая? О нет. Надя была прекрасной. Когда рассказывала о маме, о библиотеке и институте, обо всем подряд; когда хихикала, прикрывая рот рукой; когда неуклюже управлялась с палочками, роняя роллы, и пролила на скатерть вино. Он пил газировку. Упивался синью ее глаз.

Покинув библиотеку, Олег занялся своей внешностью. Постригся в парикмахерской на Советской улице. Купил футболку, красную, с синими полосами. Сбрил щетину. Полчаса тер кожу мочалкой.

У душевой кабинки не было створки: до отъезда в столицу Олег разбил ее кулаком, поссорившись с папой. Повредил запястье, пришлось зашивать сухожилия в районной больнице.

«Псих», – подумал он, придирчиво осматривая себя в зеркале. Втянул живот, ущипнул за сало на боку.

Не жирный, но упитанный, что пока еще поправимо.

Он лег на кафель в ванной и двадцать раз отжался, а после снова принял душ.

Ему было приятно, что Надя тоже готовилась. Сделала прическу, надела праздничное бирюзовое платье с порхающим подолом. Аромат духов вдохновлял и пьянил. Беседа текла как ручей.

– Но у тебя должны были быть отношения к тридцати, – настаивала Надя.

– Ну что-то бывало в молодости.

– Старикашка! Разве в Москве мало девчонок?

– Угу. И они, конечно, мечтают о деревенщине.

– Не смей так говорить про Свяжено. Он был поселком городского типа. И вновь будет – я в это верю.

– За статус ПГТ!

– Мэйк Свяжено грэйт эгейн.

Он отхлебнул пепси. Надя прищурилась:

– Ты же не из-за меня алкоголь не пьешь?

– Нет. Но я что-то зачастил со спиртным. Пора сбавлять обороты.

Завибрировал телефон. Звонили по поводу жилья.

– Я не в Москве и не знаю, когда приеду.

Он перенаправил звонивших коллеге. Надя поглаживала бутоны подаренного им букета.

– Не заскучаешь у нас?

– Вряд ли, – честно сказал он. – А ты? – Олег уперся локтями в стол. – Твои отношения?

– Встречалась в универе с мальчиком. Баловство. А здесь все парни… как бы их не обидеть…

Олег вспомнил Глеба, стреляющего мелочь на трассе. Артура в тюрьме и покойных Мотю с Кузей. Но был и иной пример: сержант Самсонов, типаж русского богатыря.

– Гопники, – подсказал Олег, – но я и сам гопник.

– Нет! – запротестовала Надя.

– Да ты приглядись, – он оскалился, присвистнув в прореху между зубами.

– С гопниками не знакомишься в библиотеке.

– А в туалете? – улыбка увяла на его губах. – Блин, прости, вырвалось…

– О, не парься, – отмахнулась она, – я научилась воспринимать тот случай спокойно. Не возненавидела мужчин. Не замкнулась. Кажется, моя психика выстояла. Я была наивной дурочкой, которая считала, что все люди – мои друзья. И пошла за незнакомцем.

– Пошла?

– Родители работали допоздна, а я гуляла в парке. Этот мужик появился из ниоткуда и сказал, что моей маме нужна помощь, что она вывихнула ногу или что-то типа того. Классика. Возле туалета вообще не бывает людей. Как будто там сумеречная зона.

– Какая зона?

– Сериал есть такой. Гораздо любопытнее, как ты очутился в туалете.

– Что же… – он откинулся на спинку стула и рассказал ей про Игру. Заканчивал историю уже на улице – бар закрывался в девять. Темнело, и они шли по Гагарина, по Ленина и Зои Космодемьянской. Вечер был теплым, насыщенным смолянистыми ароматами, а сочная зелень не успела выгореть под палящим солнцем. В домах за штакетником ссорились герои телешоу. Олег опять защитил Надю: от озлобленного гуся, выскочившего на тропинку.

– Получается, это и Влада спасла меня?

– Именно.

– Я помню, как она пропала. Отец и другие соседи искали ее несколько недель. А на столбах висели фотографии.

– Ее исчезновение все изменило, – в прореженной фонарями темноте Олег позволил себе быть откровенным, – меня, родаков. Они сломались. И развелись.

– Не представляю, что ты пережил.

Он подал Наде руку, помогая перепрыгнуть канаву.

– К реке?

– Идем.

Полная луна куталась в облачные меха, а второе светило плавало на поверхности Мартовки, как подтаявшее масло. Рогоз жужжал насекомыми, приходилось аплодировать комариной скрипке и хлопать себя по шее и плечам.

– Ты обещал рассказать про книгу. Что в ней такого?

– Хорошо, – он помассировал переносицу, концентрируясь, – но я начну издалека.

– Некуда торопиться.

– Я учился в девятом классе. Владе, соответственно, исполнилось семь. Родители повезли нас на весенние каникулы в Москву. Макдоналдс, пиццерия, развлекательные комплексы… было круто. Иногда я приглядывал за сестрой. В доме, где мы гостили, была арка. И как-то мы возвращались с прогулки, я и малявка. В арке стоял грузовик, кабиной к проспекту. Нам надо было протиснуться между ним и стеной арки и свернуть налево, пройдя мимо кузова.

Влада шла, лепеча о своем, и вдруг, будто ее ударили, замерла и схватила меня за рукав. Она побледнела, глаза были такими испуганными. Просто вцепилась в меня и сказала жалобно: бам! А через секунду раздался жуткий грохот. Находившийся в кузове идиот, нарушая все нормы безопасности, опрокинул во двор груду листового железа. Килограммов двести, не меньше. Если бы я не замешкался, металлолом раскроил бы мне череп.

– То есть Влада заметила, как выкидывают листы?

– Нет, – невесело улыбнулся Олег, – кузов был выдвинут во двор. Из арки этого никак не заметишь.

– А шум?

– Не было шума.

– Но тогда…

Олег мягко перебил:

– Я назвал это первым чудом. Было еще три. А может, больше. Я не беру во внимание те моменты, когда Влада анестезировала. Если у меня или у мамы что-то болело, она просто смотрела на нас, и боль утихала.

– Невероятно.

– Да.

Он поведал Наде про спасение будущего сержанта Самсонова, про то, как едва не укололся героином, и, наконец, про апрельскую Игру, которая привела его в подвальный туалет.

– Она была ясновидящей? Ты на это намекаешь?

– А как считаешь ты?

– Блин, – восхищенно сказала Надя, – по-моему, твоя сестра была святой.

– Постой с выводами. Теперь о книге…

Они поднялись на холм. Мартовка извивалась внизу, ее гладкое длинное тело скользило перекатами. По бережку петляли мостки, сооруженные из сгнивших дверных полотен. Грязь растрескалась, как крокодилья шкура.

– О черт, – прошептала Надя, – ты играешь в ее игру десять лет спустя.

– Да, и прошел два задания. Мэри Поппинс – прозвище, придуманное сестрой для санитарки на барельефе. «ТО 118» – сто восемнадцатая страница «Таинственного острова».

– И что было на этой странице?

– Надпись: «Храм тридцати трех чихов».

– Что-то китайское? – глаза Нади загорелись азартом.

– Нет, – засмеялся Олег, – папа, перебрав с выпивкой, всегда чихает, как аллергик. Родители отмечали в шашлычной юбилей свадьбы, из-за чихания он не мог произнести тост. Мы с Владой хохотали как сумасшедшие. И кто-то из нас придумал шутку про «Храм тридцати трех чихов». Храм – «Ивушка» в парке.

– Там давно ничего нет.

– Знаю.

– Так ты не пошел туда?

– Не стал торопиться. Я боюсь, что цепочка порвется. И… как бы выразиться? У меня такое ощущение, будто я разговариваю с сестрой. Играю вместе с ней.

– Ты хочешь растянуть удовольствие.

В свете луны зрачки Нади блестели как монетки.

«Влада была бы на год старше ее», – подумал Олег, и сердце защемило.

– А в эту игру, – спросила Надя, глядя на плес, – можно играть втроем?

– Мне кажется, сестра была бы не против.

– Тогда посетим «Ивушку» завтра?

Выяснялось, что как раз об этом он и мечтал – о напарнице.

– Я чертовски азартная, – призналась Надя.

– И потому ты стала библиотекарем?

Она шутливо толкнула его.

– Завтра вечером, – сказал Олег, – как стемнеет, чтобы в парке не было людей.

– Не смей идти без меня.