Суровые стены дворца-крепости Буханпур, находившейся в 450 милях к юго-востоку от Агры, построенные из песчаника, отражались в медленных водах реки Тапти. Шахзаде Хуррам прибыл в этот город – ставку моголов в Декане – месяц назад и теперь вновь покидал его, чтобы начать наконец полномасштабную кампанию против Малика Амбара. Процессия боевых слонов, уже укрытых налезающими друг на друга стальными пластинами, спускалась по извилистому настилу, ведущему из четырехэтажного слоновника, так называемого хати махала, на плац, расположенный за городской стеной. Здесь погонщики слонов, сидящие у них за ушами, укололи громадных животных стальными крюками, которые они держали в руках, и заставили их встать на колени, пока слуги устанавливали позолоченные хаудахи на их спинах. Когда те были закреплены кожаными ремнями, на слонов взобрались генералы Хуррама со своими горчи и телохранителями. Обычно на хаудахи поднималось по три человека, но на платформах, установленных на самых больших слонах, помещались по четыре воина. На платформы других слонов покрытые по́том слуги, одетые лишь в набедренные повязки, подняли пушки небольшого калибра.

Когда приготовления были закончены, главные ворота крепости распахнулись, и в них появился личный боевой слон Хуррама. Превосходивший размерами любого другого слона, он нес на себе хаудах под зеленым тентом, на котором уже восседал шахзаде, великолепно одетый для военного похода, в стальном нагруднике, украшенном черепаховым гребнем, с позолоченным шлемом на голове. За этим слоном следовали еще четыре. На первом из них размещалась платформа, расшитые муслиновые занавески которой были тщательно застегнуты на золотые пуговицы, чтобы скрыть Арджуманд от нескромных взглядов. На остальных трех сидели по четыре воина-раджпута в оранжевых тюрбанах – наиболее доверенные телохранители Хуррама, которые получили от него приказ под страхом смерти защищать Арджуманд Бану от любой опасности. Каждый раджпут был вооружен не только ружьем последней модели, но и более скорострельным, хотя и не таким смертельным, луком со стрелами и мечом. Выражение лиц этих воинов под роскошными широкими усами было свирепым. Их настороженные взгляды даже сейчас выискивали в небольшой толпе, собравшейся возле ворот, признаки опасности или скрытого наемного убийцу, посланного Маликом Амбаром для того, чтобы лишить армию моголов ее командующего или командующего армией – его красавицы жены. Однако в толпе они могли разглядеть лишь склоненные головы и аплодирующие безоружные руки.

Остальные боевые слоны выстроились позади слонов Хуррама, Арджуманд и их телохранителей. Все вместе они медленно двигались по плацу, мимо затейливо украшенных бронзовых орудий, установленных на тяжелых деревянных передках, и десятков быков и буйволов, уже запряженных в них. Самую большую пушку должны были тащить тридцать животных с рогами, выкрашенными в зеленый цвет моголов – на каждых трех быков приходилось по одному вооруженному кнутом вознице, который должен был следить за тем, чтобы животные не отлынивали от своей работы. Между пушками располагались восьмиколесные повозки с амуницией, которые тащили или верблюды, или быки и в которых располагались мешки с порохом, хорошо укрытые промасленной материей, чтобы защитить их от влаги и дождя, и большие каменные или железные ядра.

Наконец слон Хуррама занял свое место за авангардом, состоящим из элитных всадников, построенных в шеренги по двенадцать. По приказу шахзаде их одели в одинаковые золоченые одежды, а на их тюрбанах, сшитых из той же материи, что и одежда, развевались перья цапли. Все они сидели на лошадях темного окраса, и на концах их пик развевались зеленые и золотые вымпелы.

– Когда шпионы Малика Амбара сообщат ему о нашем построении, а я уверен, что так оно и будет, – сказал Хуррам горчи, который стоял рядом с ним, – он поймет, что ему лучше бояться противника, который обращает внимание не только на оружие, но и на форму своих войск.

Затем, преисполненный уверенности в себе и гордости за воинов, сын падишаха дал приказ выступать. С крепостных стен запели медные трубы, которым вторили трубы всадников авангарда. Большие басовые барабаны, по десять футов в диаметре каждый, звучали в воротах, а барабаны, прикрепленные к бокам лошадей музыкантов, отбивали четкий ритм, под аккомпанемент которого колонна медленно пришла в движение.

На своем пути на юг по песчаным берегам Тапти уходящая от крепости колонна обросла новыми конными отрядами, а также менее роскошно одетыми и обутыми, но хорошо вооруженными пешими формированиями. За ними двигались разномастные повозки, везущие багаж. Наконец, вслед за повозками, глотая пыль, поднятую армией, двинулась огромная масса плохо организованных и неуправляемых людей, всегда готовых удовлетворить любые запросы воинов и обеспечить им развлечения и отдых. В этой толпе шли портные и башмачники, готовые обновить одежду и обувь, пострадавшие во время переходов. Там же были торговцы сладостями и вином, а за ними следовали акробаты, волшебники, глотатели огня и даже труппа кружащихся дервишей . Для того чтобы предоставить воинам более интимные отдых и утешение, к армии присоединились тысячи проституток, не обязательно молодых и хорошеньких, но готовых отдаваться всем, кто пожелает, за тарелку похлебки из риса и чечевицы.

Шесть недель спустя Хуррам проснулся в шатре гарема и увидел, что Арджуманд уже встала. Она обняла его, умоляя быть осторожнее в предстоящем бою. Обещав ей это, муж объяснил, что его задача – это рейд на силы Малика Амбара с целью обескровить их, и поцеловал ее в полные теплые губы. Потом осторожно освободился из ее объятий и отбросил в сторону расшитое одеяло из голубой шерсти. Встав, сын падишаха набросил шелковый зеленый халат на свое мускулистое тело и выскользнул из шатра как раз в тот момент, когда из-за низких холмов, окружавших лагерь, показались первые лучи солнца. Остановившись на несколько мгновений, чтобы полной грудью вздохнуть холодный утренний воздух, Хуррам перешел в соседний шатер, где его уже ждали горчи, чтобы помочь одеться перед битвой. Вскоре шахзаде уже был в своем стальном нагруднике, украшенном гравировкой, и в куполообразном шлеме со стальными цепями, опускающимися на затылок для защиты шеи. Быстро съев завтрак, состоявший из ножки цыпленка, приготовленной в тандыре со специями, и двух горячих пшеничных лепешек, Хуррам сел в седло гнедого коня и, окруженный телохранителями, поскакал туда, где ждали пять тысяч его лучших всадников на нетерпеливо перебирающих копытами лошадях, готовых к бою.

– Вперед, – сказал он Камрану Икбалу, дородному молодому командующему кавалерией, и они отправились в путь.

Проезжая сквозь внешние заградительные сооружения лагеря, Хуррам в последний раз оглянулся на шатер гарема. Он был рад, что в нем его ждала Арджуманд. Прошлым вечером, когда план рейда был составлен, ее нешумное присутствие помогло ему расслабиться и немного поспать, чтобы приготовиться к сегодняшней битве. Пришпорив своего гнедого, сын падишаха повел свой отряд через высохшие окрестности к той точке в двенадцати милях от лагеря, где, если информация его разведчиков была верна, позже должны были появиться силы Малика Амбара.

Около девяти утра Хуррам остановил своих людей в тени невысокого водораздела, который должен был скрыть их на тот случай, если люди Малика Амбара появятся с той стороны, откуда он ожидал их увидеть. Соскочив со своего позолоченного седла с высокой лукой, шахзаде быстро забрался на вершину водораздела. Здесь он лег на живот и осторожно посмотрел поверх хребта. Вскоре к нему присоединились его офицеры. Никто не заметил ничего живого, кроме нескольких козлов, пасшихся на равнине. Так они наблюдали три четверти часа, и Хуррам уже начал беспокоиться, что его разведчики могли ошибиться или что Малик Амбар смог заранее узнать о рейде и, избежав внимания разведчиков, изменить путь своего продвижения, – либо, что еще хуже, мог решить напасть на лагерь моголов. Вокруг никого не было видно. Хуррам уже стал задумываться, не вернуть ли часть своих сил назад в лагерь, дабы они проверили, всё ли там в порядке, но решил подождать еще немного. К своему большому облегчению, через десять минут он увидел на востоке громадное облако пыли – именно оттуда шахзаде ожидал прибытия сил Малика Амбара. А еще через несколько минут один из его разведчиков, которому было велено наблюдать за войском противника с безопасного расстояния, подъехал к нему на своей покрытой пеной гнедой кобыле.

– Как далеко они находятся? – спросил Хуррам. – Нагретый воздух не дает определить расстояние…

– На расстоянии двух-трех миль, светлейший, – сообщил разведчик.

– Это ближе, чем я думал… Какова их походная колонна?

– Кордоны разведчиков движутся на расстоянии четверти мили от основных сил, и они выглядят, насколько я смог рассмотреть со своего места, полностью расслабленными. Пушки и повозки с амуницией все еще зачехлены – в этом я абсолютно уверен.

– То есть они не подозревают, что мы близко?

– Мне кажется, нет, светлейший.

– Что ж, скоро они об этом узнают, – сказал Хуррам, поворачиваясь, чтобы спуститься с холма. – Атакуем прямо сейчас! – крикнул он своим офицерам. – Не забывайте, что наша главная цель – это их пушки. Чем больше пушек нам удастся уничтожить или вывести из игры, тем меньше будет их огневая мощь.

Четверть часа спустя Хуррам уже скакал во главе своих людей по направлению к колонне Малика Амбара. Копыта лошадей отбивали ритм по сухой земле, а поднятая ими пыль попадала в глаза наездников и забивала носы и рты. Теперь, сквозь плотное облако пыли, Хуррам увидел, что люди Амбара поняли наконец угрожающую им опасность. Всадники противника готовились отразить атаку; одни его пушкари судорожно сдирали ткань с повозок и требовали от возниц развернуть быков так, чтобы пушки смотрели в сторону нападавших, а другие выгружали из повозок ядра и мешки с порохом. Лучники взбирались на платформы боевых слонов. Стрелки заряжали свое оружие и клали его длинные стволы на треноги – так, чтобы было удобнее целиться. Хуррам видел, как вдоль боевых порядков противника проехала группа военных в блестящих нагрудниках. Возможно, это Малик Амбар и его офицеры раздавали приказы и подбадривали своих солдат.

На несущихся галопом людей Хуррама с неба стали падать стрелы. Свист проносящихся рядом пуль вместе со вспышками и клубами дыма сказали шахзаде о том, что по крайней мере некоторые из стрелков противника открыли стрельбу. А еще через несколько мгновений раздался более низкий гул, и появилось большое облако дыма – значит, в бой вступила одна из пушек Малика Амбара. Не более чем в десяти ярдах от себя Хуррам увидел, как один из его всадников – молодой раджпут со знаменем в руках – был выбит из седла и, падая, потерял свой зеленый штандарт. Лошадь следовавшего за ним всадника споткнулась и, запутавшись ногами в знамени, тоже упала, сбросив своего наездника через голову и сбив в падении еще одного коня и его всадника в грязь. «До противника остается четверть мили, – подумал Хуррам. – За то время, что потребуется для того, чтобы покрыть эту дистанцию, враг не сможет нанести нам серьезный урон».

Инстинктивно пригнув голову к гриве лошади, сын падишаха потянул за повод, чтобы лошадь скакала точно на пушку противника, и пришпорил ее пятками. И вот он уже среди врагов – врубился в линию стрелков, располагавшихся в нескольких ярдах от пушки, чтобы защищать ее, и ударил мечом одного из них, в пурпурном тюрбане. Тот уже выстрелил и теперь отчаянно пытался перезарядить свое ружье, забивая шомполом в его длинный ствол свинцовую пулю, которую он достал из белого хлопчатобумажного подсумка у себя на боку. Этот стрелок так и не закончил то, что делал. Меч Хуррама, наточенный до бритвенной остроты оружейниками в лагере, попал ему по щеке и практически отрубил его челюсть, обнажив крепкие белые зубы. Уронив ружье, стрелок упал на землю, а сын Джахангира, даже не взглянув на него, поскакал дальше, к пушке и повозке с амуницией, окруженный своими телохранителями.

Всего в десяти ярдах от Хуррама раздался оглушительной выстрел пушки, из дула которой вырвалось облако дыма. Ядро попало в живот еще одному из телохранителей шахзаде и практически разорвало его пополам – залитая кровью лошадь, с нижней частью тела, которая все еще держалась в седле, галопом понеслась вперед.

Кашляя от едкого порохового дыма, оглушенный звоном в ушах, Хуррам направил своего коня вперед и нанес удар мечом еще одному артиллеристу, который, сгибаясь под тяжестью каменного ядра, пытался добраться до своего орудия. Получив удар в спину, этот мужчина уронил ядро и упал на землю – его белая рубаха мгновенно пропиталась кровью. Еще через минуту, а может быть, и быстрее – в бою время тянется удивительно медленно, – Хуррам оказался по другую сторону вражеской линии. Оглянувшись вокруг, он увидел, что многие из стрелков противника бросают шомпола и пытаются убежать, бросив свои посты. Большинству это не удалось, потому что всадники шахзаде наносили им удары в спину мечами или поднимали их на свои копья. Люди Хуррама стали быстро собираться вокруг него.

– Те из вас, у кого есть клинья, вбивайте их в замки пушек, – распорядился он. – А те, у кого есть молотки, постарайтесь отбить колеса от орудийных передков. Те же из вас, кому поручено взорвать повозки с порохом, когда мы будем отступать, – принимайтесь за дело. А мы будем сдерживать людей Малика Амбара, пока вы работаете.

Всадники спешились и занялись своими делами, а Хуррам услышал звуки трубы и сквозь разрывы в дымовой завесе – он уже знал, что она здорово сбивает с толку на поле битвы, – увидел группу всадников Амбара, которая появилась среди полностью дезорганизованных рядов его солдат и направлялась прямо в его сторону.

– За мной, давайте встретим их ударом во фронт! – крикнул сын падишаха и пришпорил свою лошадь.

Ни он, ни его люди не успели еще поднять своих коней в галоп, как враг обрушился на них. По-видимому, узнав Хуррама, один из офицеров противника с большим пузом, которому не хватило времени надеть ни нагрудник, ни шлем, направил свою лошадь прямо на него. Шахзаде развернул своего коня, тяжело дышавшего от предыдущих усилий, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу. Первым успел нанести удар его противник, кривой меч которого попал по нагруднику шахзаде и соскользнул, заставив нападающего потерять равновесие. Из-за этого Хуррам тоже промахнулся – его меч просвистел над головой пригнувшегося противника. Но потом шахзаде, который быстрее восстановил равновесие, нанес следующий удар прямо по выпяченному и ничем не защищенному животу мужчины, чуть ниже его грудины. Выронив ятаган и поводья, противник схватился за свою рану и упал с лошади, которая, почувствовав свободу, галопом покинула место схватки.

Остановившись, чтобы восстановить дыхание, Хуррам оглянулся и увидел, что все больше и больше солдат Малика Амбара вступают в битву, а несколько его собственных воинов уже лежат на земле, раненые или убитые. Рейд оказался более успешным, чем он надеялся, сильно ослабив силы Амбара и нанеся урон его вооружению. Теперь, когда их задача выполнена, сыну падишаха и его людям пришла пора отступать, пока у них еще есть такая возможность.

– По коням! – крикнул Хуррам тем, кто заканчивал ломать пушки. – Забирайте раненых и тех, кто лишился лошадей, садитесь по двое на одну лошадь. Но не забудьте запалить фитили, которые вы проложили к повозкам с порохом.

Он наблюдал, как его спешившиеся всадники возвращались в седла, сажая своих товарищей у себя за спиной. Один высокий раджпут пытался посадить на лошадь своего товарища, когда две стрелы, одна за другой, воткнулись в тело раненого, и тот упал мертвым.

– Быстрее, – поторопил всех Хуррам и пришпорил своего гнедого, который уже с головы до ног был покрыт пленкой белесого пота. Шахзаде ускакал одним из последних. Перейдя на галоп, он повернулся в седле и увидел еще одного всадника, упавшего с лошади после того, как в него попало копье, брошенное одним из людей Малика Амбара. Нога всадника зацепилась за стремя, и лошадь тащила его за собой, пока кожаный ремень не порвался.

Неожиданно Хуррам почувствовал на щеке порыв теплого воздуха, и рядом раздался оглушительный взрыв. По крайней мере одна из повозок с порохом была взорвана. Снова взрыв – и что-то больно впилось ему в левую щеку, возле носа. По лицу побежала теплая струйка, попавшая Хурраму в рот. На вкус она была солоноватой и имела металлический привкус – это была кровь.

На скаку шахзаде поднял руку к щеке и выдернул осколок металла. Возможно, это кусок металлической пороховой бочки, подумал он.

Вскоре Хуррам уже был на вершине холма, откуда началось их наступление и где сейчас перегруппировывались его силы. Похлопав коня по вздымающимся бокам, сын падишаха оглянулся и увидел, что несколько могольских всадников все еще пытаются оторваться от дезорганизованной колонны войск Малика Амбара. Ноги серой лошади, взобравшейся на холм, подломились, и она упала, но ее наездник, грузный мужчина с кривыми ногами, вовремя успел соскочить с нее. Присмотревшись, Хуррам увидел, что бок лошади был располосован ударом меча, но храброе животное смогло вынести своего ездока из схватки.

Люди Малика Амбара их не преследовали. Повторилось то, что уже случилось дважды с того момента, как Хуррам оставил Бурханпур: его противник предпочел тактическое отступление, соглашаясь с потерями живой силы в подобных рейдах и не пытаясь преследовать нападавших, когда те выходили из боя. Казалось, Амбар полностью сосредоточился на отступлении в горы, возвышавшиеся на границе плоскогорья Декан, которое он начал, впервые услышав о прибытии в армию Хуррама. Там его воины смогут использовать свое знание местности перед гораздо более многочисленной армией моголов.

Хуррам вытер окровавленный меч о попону седла и спрятал его в украшенные драгоценностями ножны. Он одновременно испытывал и удовлетворение, и разочарование. Удовлетворение от того, что он нанес урон армии Малика Амбара, уменьшив количество его воинов и огневую мощь артиллерии с минимальными потерями среди своих солдат, – а разочарование из-за того, что Малик Амбар все еще не решался на решающую битву. Шахзаде успокаивал себя только тем, что слишком долго оттягивать битву будет невозможно.

– Дай мне взглянуть, – потребовала Арджуманд.

Не прошло еще и пяти минут, как Хуррам вернулся в лагерь на своем измученном гнедом коне. Не обращая внимания на окружающих, его жена выскочила из шатра гарема, чтобы поприветствовать его. Все прошедшие часы она бесцельно мерила шагами шатер, не обращая внимания на жару и очень коротко отвечая на попытки ее слуг отвлечь ее внимание обрывками дворцовых сплетен или вопросами о том, чем она хотела бы освежиться. Увидев кровь на лице Хуррама, жена немедленно увела его в шатер.

– Ничего страшного. Это только царапина… клянусь тебе. Она уже подсохла, – запротестовал было Хуррам.

Но от Арджуманд было не так легко отделаться – она уже потребовала, чтобы ему промыли рану соком листьев дерева ниим, что, как она слышала, гарантировало избавление от инфекции. Пока служанка в спешном порядке разыскивала этот сок, Арджуманд распустила ремни нагрудника мужа и сняла его, приговаривая при этом:

– Слава Аллаху, что ты жив.

– Я же обещал тебе вернуться… – отозвался сын падишаха. – Ты выглядишь такой взволнованной! Ты уверена, что сопровождение меня в этой кампании – именно то, что тебе надо? Может быть, тебе лучше было бы перебраться в Бурханпур?

– Ни за что, – твердо ответила Арджуманд. – Здесь я узнаю новости быстрее. Гораздо тяжелее будет ждать вестников, а потом пытаться по их лицу определить, какие вести они принесли. Здесь, в лагере, я могу быть с тобой, могу делить с тобой твои мысли и, наконец, смогу разделить с тобой радость твоей победы, которая, я уверена, неизбежна. – Произнеся это, она крепко обняла мужа, не обращая внимания на резкий запах пота, исходивший от его одежды.

Но даже отвечая на ее объятия, Хуррам не мог не думать, что еще он должен сделать для достижения той победы, в которую так верила Арджуманд. Малик Амбар по-прежнему оставался очень опасным противником.

– Вместо того чтобы встретиться с нами в открытом поле, светлейший, Малик Амбар отступил в ущелье милях в пяти отсюда, – доложил Камран Икбал. По его мясистому лицу бежали струйки пота – он только что вернулся из разведывательного рейда. – Его люди уже закрывают вход с помощью повозок, обломков скал и всего, что попадается им под руку.

Наконец-то, подумал Хуррам. С того самого рейда, во время которого он получил поверхностное ранение в щеку, его войска не разрывали контакта с войсками Малика Амбара, которые отступали в сторону территории султана Ахмаднагара. С помощью целого ряда налетов и изнуряющих стычек Хуррам заставил своего врага отойти от укрепленных крепостей, где тот мог пополнить ряды своих воинов. Теперь было ясно, что Малик Амбар, которому удалось выполнить нелегкую задачу по сохранению дисциплины среди отступающих отрядов, решил остановиться и дать бой. И несмотря на то что абиссинец выбрал местность, больше подходящую для обороны, Хуррам был уверен в победе.

– А что это за ущелье? Тупик? – спросил сын падишаха.

– У него форма бутылки. Вход в него – это ее горлышко, самая узкая часть. Склоны очень крутые и покрыты осколками скал и каменистыми осыпями. По дну течет небольшая речка, берущая свое начало от родника – она обеспечит людей Малика Амбара водой. Кроме того, в ущелье много леса. Они смогут использовать его для строительства заграждений, и еще останется для того, чтобы помешать любому нашему наступлению.

– И что ты думаешь? Надо ли наступать прямо сейчас? – Хурраму не терпелось начать финальную битву.

– Нет, светлейший. Хоть это и выглядит очень заманчиво, но, мне кажется, нет, – ответил Камран Икбал. – Вход в долину очень узок, и его легко укрепить. Если в атаку пойдет наша конница, мы рискуем получить мощный ответный удар. Надо ждать, пока подтянется артиллерия и подойдут боевые слоны.

Хуррам знал, что Икбал прав. Он будет полным идиотом, если после стольких дней маневров, которые заставили армию Малика Амбара отступить на эти позиции, пойдет на неоправданный риск. Сейчас Амбар походил на раненого льва в логове – раненого, но все еще способного разорвать нетерпеливого или беспечного охотника.

– Сегодня победа будет на нашей стороне, – обещал Хуррам Арджуманд часом раньше.

И вот сейчас, со своей позиции на холме в полумиле от входа в ущелье, он наблюдал за армией Малика Амбара, которая закрылась в нем. Вход оказался действительно очень узким – не больше двухсот ярдов в поперечнике, – а скалы по бокам от него были настолько круты, что по ним невозможно было спуститься – по крайней мере не отряду его воинов под огнем противника. Армия Амбара завалила вход обломками скал, срубленными деревьями и даже связками колючих кустов, которые росли неподалеку, а также перевернутыми повозками. Дула тех орудий, которые еще оставались у Малика Амбара после рейдов Хуррама, торчали из заграждения через равные промежутки.

Больше, чем когда-либо, шахзаде был убежден, что был прав, когда на вчерашнем заседании военного совета оценил место, в котором река вытекала на равнину, как самую слабую точку обороны противника. Люди Малика Амбара не могли перекрыть реку из-за боязни того, что подобная дамба поднимет уровень воды в реке и ущелье окажется непригодным для людей.

Группа боевых слонов, как это и было решено на военном совете, уже выдвигалась на позицию для атаки, медленно, но неукротимо двигаясь в сторону входа в ущелье. Хуррам видел дым от ружейных выстрелов, которые его стрелки делали с платформ. С других раздавались выстрелы легких пушек. За слонами уже строились ряды его кавалерии, готовые немедленно броситься в любую появившуюся брешь в обороне. Душой шахзаде хотел сейчас быть с ними и возглавить наступление, но умом он понимал, что Арджуманд была права и думала не только о его безопасности, когда умоляла его последовать советам военачальников и руководить битвой на расстоянии от постоянной неразберихи и клубов дыма, которые были ее неотъемлемой частью.

Из-за рукотворных заграждений Малика Амбара раздались выстрелы пушек, и Хуррам увидел, как один из ведущих слонов остановился, а затем медленно упал прямо в реку, раздавив при падении свою платформу. Два махута упали с шеи другого слона, сбитые скорее всего выстрелами противника. Их слон повернул в сторону от линии атаки, высоко задрав хобот от страха и паники. Пока он поворачивался, острые мечи, закрепленные на его бивнях, разрезали ноги одного из следовавших за ним слонов, который тоже упал. При его падении, как заметил Хуррам, легкая пушка выпала из хаудаха прямо на землю. Еще один из слонов споткнулся о нее и стал падать вперед, сбросив с себя как обоих махутов, так и свою платформу с воинами. Некоторые слоны продолжали наступление, но им было все труднее маневрировать между телами их упавших товарищей. Сейчас им было практически невозможно развить скорость, необходимую для того, чтобы прорвать баррикады Малика Амбара. На глазах у шахзаде упал еще один слон – он падал так медленно, что воины успели спрыгнуть у него со спины и бросились врассыпную. В ужасе Хуррам увидел, как один из них почти сразу же упал, пораженный ружейной пулей. Второй повернулся, чтобы помочь товарищу, но был убит еще до того, как смог до него добраться. Третий тоже получил ранение, но, видимо, более легкое, так как пополз в сторону своих войск, а четвертый, который бежал по мелководью, уже почти выбежал за пределы дальности ружейного огня, но тоже поймал пулю, взмахнул на бегу руками и упал лицом в воду.

Таким образом, по крайней мере четверо слонов упали, а два или три теперь разворачивались в сторону от баррикады. Один из них, сильно раненный, ступил в реку и свалился, окрашивая ее быстрые воды своей кровью. Наверное, стоит прекратить атаку, подумал шахзаде, прежде чем потери резко возрастут, и немедленно отдал приказ конному гонцу, который находился рядом с ним. Он всегда знал, что Малик Амбар – умный, опытный и коварный противник. Хуррам был уверен, что абиссинец рассуждает следующим образом: «Хорошо закрепившись в ущелье, я смогу нанести моголам такой урон, что они либо отступят и, таким образом, подставятся под мою контратаку, либо ситуация превратится в тупиковую и мне удастся выторговать перемирие и возможность безопасного отступления для войска». Хуррам даже представить себе не мог реакцию своего отца, если он позволит подобному случиться и провалит, таким образом, свою первую военную кампанию. Необходимо было обдумать новую стратегию. Лучше отложить наступление на день-два, чем начинать еще одну бесполезную атаку.

– Наши потери? – спросил шахзаде своих командиров, когда все они уселись полукругом вокруг него, скрестив под собой ноги.

– По крайней мере шестьсот человек убиты или серьезно ранены. Пока хакимы успели заняться только теми, у кого, по их мнению, есть шансы выжить. Не менее важно то, что тридцать наших лучших боевых слонов или убиты, или получили такие ранения, после которых их милосерднее было прикончить, чтобы прекратить страдания, – ответил Камран Икбал.

– Это хуже, чем я ожидал. Мне кажется, нам надо оставить идею лобовой атаки. Мы уверены в том, что нет никаких скрытых проходов в ущелье, а его склоны действительно так круты?

– Да, насколько мы можем судить, светлейший. Местные жители, которые обычно бывают надежным источником информации, или разбежались, или настолько испуганы, что от них мало толку. Если мы надавим на них посильнее, они просто начнут говорить то, что, по их мнению, мы хотим услышать, а это будет уже полная катастрофа.

– Но ведь мы же послали наших разведчиков, чтобы те пробрались по откосу и разведали долину с тыла, не так ли?

– Это так, но Малик Амбар выслал множество своих собственных дозоров. Зная местность лучше наших людей, они организовали несколько успешных засад. Кроме того, те, кто в них выжил, и те, кто выполнил приказ, не получив ранений, – все говорят о том, что единственный путь, по которому в ущелье могут войти войска, – это узкий передний проход.

– Тогда как, по вашему мнению, мы должны наступать? – задал вопрос Хуррам, которому в голову не приходило никаких идей.

– Светлейший, нам необходимо разместить пушки на передней позиции и разрушить с их помощью завалы, – заговорил Валид-бек, худой бадахшанин, командующий артиллерией моголов. Он был в два раза старше шахзаде.

– Это проще сказать, чем сделать. У пушкарей не будет никакой защиты, и люди Малика Амбара смогут спокойно перестрелять их прежде, чем те возьмутся за дело.

– А почему бы не использовать слоновьи туши в качестве защиты для оружейных расчетов? – предложил Камран Икбал.

– Неплохо, но нам надо выдвинуть орудия на позиции, а это приведет к большим потерям, – сказал Хуррам. И тут ему в голову неожиданно пришла мысль. Когда Арджуманд и его военные советники уговаривали его держаться за линией атаки, они называли дым от выстрелов фактором, который вызывает наибольшую неразбериху; так почему бы не попытаться использовать дым себе на пользу? – А мы можем создать дымовую завесу, за которой наши люди смогут разместить пушки за трупами слонов? – спросил он. – Вокруг валяется масса хвороста и травы, которые при горении сильно дымят. За пару часов наши люди могут сделать достаточные запасы.

– Это может сработать, светлейший, – задумчиво произнес Валид-бек.

– И сработает. Мы прикажем нашим людям повязать на рукава белые или зеленые куски материи, чтобы они отличали друг друга в дыму. Немедленно прикажите людям начать сбор валежника. За ночь мы разложим его в нужных местах, а ты, Валид-бек, должен начать выдвижение орудий за пару часов до рассвета – так, чтобы темнота обеспечила нам дополнительное прикрытие.

В четыре часа утра Хуррам уже был одет для битвы, а первые быки медленно потянули орудия в сторону входа в ущелье под защитой всадников. Валежник был разложен в тех точках, откуда ветер будет нести дым на позиции Малика Амбара, затрудняя обзор его людям. В надежде на чудо Хуррам молился, чтобы легкий ветерок не изменил своего направления и не прекратился. Ему показалось, что прошло минут двадцать, прежде чем до него донеслись первые выстрелы. Погонщики быков столкнулись с пикетами Малика Амбара, которые тот расположил перед баррикадой. «Ты неплохой полководец, абиссинец, – подумал шахзаде, – но я докажу, что я не хуже».

Взошло солнце. Пора было претворять в жизнь план с дымовой завесой.

– Зажечь первые костры! – воскликнул сын падишаха, и всадник умчался проследить, чтобы этот приказ был выполнен. У Валид-бека и его пушкарей был приказ открывать стрельбу, как только пушки окажутся на позициях под защитой слоновьих туш.

Уже через пару минут шахзаде услышал первый глухой пушечный выстрел, вслед за которым раздался треск выстрелов ружейных. Битва началась, и даже со своей позиции в шестистах ярдах от передней линии Хуррам почувствовал запах горящих веток. Чем светлее становилось, тем яснее он видел, что основная часть дыма наползает именно на позиции Малика Амбара.

Несмотря на возражения своих военачальников, шахзаде решил, что он лично возглавит наступление своих всадников через бреши, проделанные в баррикаде пушечными ядрами. Ждать оставалось уже недолго. Подозвав конюшего, Хуррам уселся на гнедого скакуна и рысью подъехал к тому месту, где его ждали телохранители и основная масса конников во главе с Камраном Икбалом. Через десять минут к нему прискакал посыльный.

– Светлейший, в дыму сложно судить наверняка, но нам кажется, что нам удалось пробить брешь в двадцати ярдах от реки, в том месте, где преграда была сделана в основном из сучьев и перевернутых повозок.

– Ну что ж, Камран Икбал, вперед, – распорядился Хуррам. Сейчас он нервничал больше, чем перед любой другой своей битвой. Его сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Но двигаясь вперед, он смог заставить себя успокоиться и сконцентрироваться на том, что ждало его впереди. Вскоре сын падишаха и его всадники проскакали мимо первого из мертвых слонов, и Хуррам почувствовал запах уже начинавшегося разложения. Этот запах, вместе с тысячами черных опаловых мух, жужжавших над трупом, должно быть, делал невыносимой жизнь членов оружейного расчета большой бронзовой пушки, которая вела огонь из-за туши животного. Вонь от следующего на их пути трупа была совсем удушающей и могла вызвать приступ рвоты даже у самого крепкого воина. Люди Малика Амбара пытались отстреливаться наугад, ничего не видя в дыму, и им повезло попасть ядром прямо в живот мертвого гиганта. Его уже вздувшиеся внутренности лопнули – и все вокруг залило смрадом.

Глубоко сглотнув, чтобы подавить рвотный позыв, и плотнее затянув платок на лице, Хуррам приказал своим людям увеличить скорость.

В просвет в клубах дыма ему удалось разглядеть, что заграждение противника было всего в каких-то трехстах ярдах от них, но, к своему ужасу, шахзаде не смог рассмотреть в нем никакой бреши. А потом поднявшийся ветер разогнал дым, и брешь появилась слева от него, ближе к реке, чем он рассчитывал.

– Вот она! – закричал шахзаде. – Поворот налево!

Вслед за собственным приказом он пустил свою лошадь галопом. Меньше чем через минуту в дыму, который окутывал все вокруг, вновь показалось заграждение. Оно было разрушено лишь частично, поэтому Хуррам, ослабив вожжи и наклонившись вперед в седле, послал свою лошадь в прыжок через его остатки, которые были около трех футов высотой. Изо всех сил оттолкнувшись задними ногами, конь легко перескочил через препятствие.

В сопровождении своих телохранителей шахзаде оказался во вражеском лагере.

– Рубите стрелков! – крикнул он.

Двигаясь в дыму вдоль баррикады, сын падишаха наткнулся на пушку, которая готовилась к выстрелу. Одним взмахом своего тяжелого, но отлично сбалансированного меча он отрубил голову пушкарю, стоявшему возле запала. Почувствовав теплую кровь на лице, Хуррам двумя ударами уничтожил еще двух артиллеристов – один из них стоял с шомполом в руках, а другой держал мешок с порохом, готовясь перезарядить орудие. В окружении своих телохранителей шахзаде галопом несся дальше вдоль заграждения, по пути уничтожив еще один оружейный расчет. Потом он повернул вдоль усыпанного галькой берега быстрой речки и еще дальше углубился в лагерь противника, надеясь вовлечь в битву – и, соответственно, обречь на уничтожение – еще больше врагов.

Вместе со своими людьми он зарубил несколько стрелков противника, которые уже бежали со своих позиций у заграждения. Но неожиданно справа, из клубов дыма, появилась группа всадников Малика Амбара – и галопом налетела на фланг отряда Хуррама, двое из членов которого уже пали под их напором. Сам Хуррам повернул своего гнедого, чтобы встретиться с нападавшими лицом к лицу, и замахнулся мечом на двух пролетавших мимо врагов. Один из них парировал его удар, второй выпал из седла с глубокой раной в животе.

После этого Хуррам попытался развернуть лошадь, чтобы вновь встретиться со своим первым противником, но один из вражеских солдат напал на него с пикой. Ее наконечник ударил его в нагрудник и соскользнул, но сама сила удара выбила Хуррама из седла, и он упал на самом краю реки. Подняв голову, сын падишаха вновь увидел надвигающегося на него всадника с копьем. Казалось, что время остановилось, и ему неожиданно пришло в голову, как сильно он хочет увидеть Арджуманд. Но шахзаде понимал, что не сможет этого сделать, если сейчас не уберется с пути этого человека. Он ждал до самого последнего момента, когда всадник уже поднял копье, чтобы нанести удар, а потом перекатился по гальке в мелкой воде. В движении он достал свой кинжал и метнул его в противника. В наездника Хуррам не попал, но кинжал поразил лошадь, которая попятилась назад и сбросила с себя седока, который с громким всплеском упал в воду.

Встав на четвереньки, шахзаде добрался по мелководью до упавшего мужчины и навалился на него сверху. Он схватил его за горло, впился пальцами в его адамово яблоко и давил до тех пор, пока тот не издал свой последний вздох и тело его не обмякло. Отбросив противника в сторону, Хуррам с трудом поднялся на ноги и выбрался из реки. Вода заливала его сапоги и стекала с его одежды, но он радовался тому, что остался в живых. Выйдя из реки, шахзаде заметил, что один из его людей поймал гнедого. Тела не менее пяти его телохранителей были разбросаны по берегу, а еще двое из них пытались перевязать глубокий кровоточащий порез на руке молодого раджпута, который кусал губы, чтобы не закричать от боли. Однако, вновь сев в седло, шахзаде с удовлетворением отметил, что мертвых врагов на берегу лежит больше, чем его людей, и что враги отступают, оставив часть поля боя моголам.

– Куда направились люди Малика Амбара? – спросил он телохранителей.

– По берегу реки в сторону противоположного конца ущелья, вместе со многими своими соратниками.

– Мы захватили заграждения?

– Да, светлейший, – ответил только что подъехавший Камран Икбал; он тяжело дышал. – Осталось еще несколько очагов сопротивления, но мы легко справляемся с ними.

– Надо преследовать тех, кто отступил, но осторожно. Костры гаснут, и дым рассеивается. Мы становимся легкими целями для стрелков и лучников, которые могут прятаться за деревьями. Давайте двигаться быстро и придерживаться берега реки, где меньше препятствий.

Произнеся эти слова, Хуррам пришпорил лошадь и направил ее вдоль речного берега. Вскоре он и его люди догнали отряд отступающих лучников и пехотинцев. Большинство уже побросали оружие, но один из стрелков, зная, что смерть все равно неизбежна, развернулся и направил лук на Хуррама. Один из телохранителей сбил его с ног ударом меча, но он все-таки успел спустить с тетивы свою стрелу с черным оперением, которая со свистом полетела в сторону шахзаде и вонзилась в его позолоченное седло, задев при этом бедро всадника. Хуррам не ощутил боли, но почувствовал, как по его ноге побежала струйка крови. Не обращая на нее внимания, он продолжил свой путь, пока не оказался у палаток, разбитых на расчищенном участке земли. Все они выглядели покинутыми, а некоторые горели, очевидно, подожженные отступающими солдатами Малика Амбара.

Оставив лагерь у себя за спиной, шахзаде вместе с телохранителями продолжил движение вдоль реки, которая становилась все у́же, по мере того как стены ущелья становились все круче и неприступнее. Неожиданно из-за деревьев раздались выстрелы, и один из охранников упал, получив в лоб ружейную пулю. Завернув за изгиб реки, Хуррам увидел еще одно заграждение, построенное из деревьев, из-за которого стреляли ружья. Тропа была слишком узкой, чтобы он мог увернуться от выстрелов, сидя на лошади, поэтому он послал ее вперед, в сторону баррикады, и вокруг него просвистело несколько пуль. Но удача не покинула сына падишаха, и они с лошадью, не получив ни царапины, перепрыгнули через препятствие. Практически мгновенно защитники заграждения побросали ружья и бросились в близлежащий кустарник. Один из офицеров, темная кожа которого выдавала в нем абиссинца, такого же, каким был сам Малик Амбар, споткнулся о корни дерева и во весь рост растянулся на земле.

– Живьем берите! – закричал шахзаде.

Двое его телохранителей спешились и, выполняя приказ, ухватили измученного мужчину за руки.

– Подведите его ко мне, – приказал Хуррам.

Повинуясь, охранники поставили офицера перед ним на колени.

– Где Малик Амбар? – заговорил шахзаде на хинди, а не на персидском языке, на котором обычно общался при дворе и со своими старшими офицерами.

– Если б тебя взяли в плен, ты не выдал бы своего генерала; вот и я его не выдам, – ответил абиссинец.

Но взгляд, который он инстинктивно бросил в конец ущелья, выдал его.

Посмотрев в ту же сторону, Хуррам увидел несколько фигур, которые почти добрались до вершины покрытого камнепадами склона.

– Там есть выход из ущелья, правильно?

Увидев фигуры, пленник расслабился.

– Если называть систему лестниц, которую мы построили из стволов деревьев, выходом, то да, – ответил он. – Но вам от него никакой пользы. На лошадях по лестницам не взберешься, а наших командиров и тех воинов, которым удалось уйти, лошади ждут на самом верху, и они успеют исчезнуть, прежде чем вы возобновите погоню.

– Проверьте, правду ли он говорит, – велел Хуррам своим телохранителям, – но будьте осторожны. Вы вполне можете наткнуться на засаду.

Вечером того же дня сын падишаха лежал в объятиях Арджуманд. Рана на бедре оказалась несерьезной и теперь была перевязана чистым бинтом, а сам он был вымыт и чувствовал себя обновленным. Снаружи его люди шумно праздновали победу. Какое-то время шахзаде праздновал вместе с ними, а потом, прежде чем вернуться к Арджуманд, прошел по палаткам, в которых хакимы пользовали раненых. Его радость от победы в своей первой самостоятельной кампании омрачалась их страданиями и тем, что абиссинский офицер сказал правду – Малику Амбару удалось скрыться. Но подсчеты количества пленных и убитых говорили о том, что беглеца сопровождало не больше нескольких сот человек. Армия правителя Ахмаднагара была полностью уничтожена. Ему придется начинать переговоры о мире. Победа принадлежала моголам.

Войска шахзаде Хуррама были построены на берегу Джамны возле крепости Агра. Боевые слоны, выстроенные рядами, были по случаю празднеств убраны в свою стальную броню, но – так как праздновали победу, а не начало войны – на их бивнях, позолоченных погонщиками, не было острых мечей. Повозки, запряженные белыми быками с позолоченными рогами, окруженные раджпутскими стражниками в красных и оранжевых тюрбанах, были полны добром, захваченным людьми шахзаде.

Сам он двигался в двадцати шагах от передней линии войска на гнедом жеребце, который так храбро служил ему во время решающей битвы. Непривычный к позолоченной церемониальной головной пластине и длинной зеленой попоне из бархата, доходившей почти до самой земли, конь гарцевал и прядал ушами.

– Спокойно, – прошептал Хуррам, поглаживая его блестящую гладкую шею. – Ты должен позволить людям порадоваться нашему возвращению и насладиться нашей победой.

Неожиданно со стен раздалось пение множества труб, и на одной из них появилась фигура Джахангира с воздетыми к небу руками, который приветствовал триумфальное возвращение могольских армий.

На противоположном берегу реки, повинуясь жесту падишаха, заревела толпа, в которой люди вертелись и толкались, стараясь занять более выгодное место. Внезапно Хуррам почувствовал непреодолимое желание броситься вместе с конем в реку, переплыть на тот берег и оказаться в самой гуще восхищенных и выкрикивающих одобрительные слова зрителей. Неужели победа и публичное признание – это всегда так приятно? Но когда он вновь поднял глаза, то увидел, что его отец исчез. Значит, ему пора. В сопровождении телохранителей шахзаде рысью направился к крутому подъему, который вел в крепость. Здесь, восседая на украшенном сапфирами хаудахе на одном из слонов падишаха, его уже ждала Арджуманд. Она была скрыта от нескромных взглядов шелковыми занавесями.

Двенадцать конных телохранителей – посланных Джахангиром в качестве признания его заслуг – в колонне по два следовали за ее слоном. Перед ней маршировали воины Хуррама, которых он за храбрость на поле битвы назначил охранять супругу во время возвращения в Агру. Приказав собственным охранникам замкнуть процессию, шахзаде занял свое место в ее начале и затянутой в перчатку рукой подал сигнал своей небольшой свите двигаться вверх по крутому подъему.

Когда они прошли сквозь главные ворота и оказались в крепости, загремели барабаны, и слуги стали усыпать путь шахзаде позолоченными лепестками роз и крохотными золотыми и серебряными украшениями, сделанными в форме луны и звезд, которые трепетали в воздухе рядом с ними. Продолжая свой путь по крутому и извилистому подъему, Хуррам обратил внимание на то, что со всех стен свешивалась зеленая парча. Вскоре они прошли сквозь еще одни ворота и оказались на главном дворе крепости, в конце которого находился Зал официальных церемоний его отца, украшенный множеством колонн и открытый с трех сторон. Сам двор был полон придворных, но по его центру шел широкий свободный коридор, усыпанный лепестками роз. В конце его виднелась сверкающая фигура падишаха, сидевшего на установленном на возвышении троне.

Когда Хуррам был уже в тридцати футах от того места, где сидел Джахангир, он, подняв руку, остановил процессию, чтобы приветствовать отца, спешившись. Не успел шахзаде сделать и трех шагов в направлении правителя, как услышал:

– Остановись, я сам подойду к тебе.

Все окружающие с удивлением вздохнули. Для падишаха было неслыханным сойти с трона, чтобы поприветствовать военачальника, вернувшегося с войны, – даже если этот военачальник был его плотью и кровью. Джахангир медленно встал с трона, подошел к краю возвышения и спустился на шесть низких мраморных ступеней. Хуррам наблюдал за перьями цапли, покачивающимися на украшенном драгоценностями тюрбане его отца, пока тот шел к нему, за блеском бриллиантов в его ушах и на его пальцах, которые горели, как белое пламя, но видел он все это как во сне.

Когда его отец оказался в паре футов от него, Хуррам опустился на колени и склонил голову. Джахангир дотронулся до его волос и распорядился:

– Внесите.

Подняв глаза, шахзаде увидел слугу, который приближался к нему с золотым подносом, полным… Он не мог рассмотреть, что на нем лежало. Его отец взял поднос в руки. Хуррам вновь опустил глаза и в следующий момент почувствовал, как падишах осторожно высыпает содержимое подноса ему на голову. На полу вокруг него запрыгали золотые монеты и драгоценные камни.

– Приветствую тебя дома, мой любимый сын-победитель, – услышал он слова отца, а потом почувствовал, как руки Джахангира поднимают его с пола. – Я хочу, чтобы все присутствующие знали, как я уважаю тебя – и как сына, и как главнокомандующего. И в знак своего восхищения дарую тебе титул Шаха Джахана, Повелителя мира.

Хуррам раздулся от гордости. Кампанию он начал полный надежд, но в то же время неуверенный, насколько она окажется удачной. И вот сейчас шахзаде испытывал глубокое удовлетворение от хорошо выполненной работы. Он показал отцу, на что способен, и тот оценил его по достоинству. И теперь ничто не мешало ему удовлетворить свои амбиции и стать официальным наследником падишаха.