24

Эту ночь Алексис провел со мной. Вернее, в домике, на отдельной постели, в отдельной комнате. Он еще не решился заглянуть к себе в дом: к воротам продолжали подъезжать машины. Выходившие из них девушки закрывали дверцы и шагали к дверям изящнее любой модели. Наверняка не местные.

Я уже не обращал внимания на приближение скорой даты кончины. Даже не смел думать об этом – голова была забита другим. Алексисом.

День близился к завершению.

Алексис лежал в постели на спине. Иногда я наблюдал за ним из коридора. Он выглядел точно больной в ожидании смерти. Находился в глубоких тяжких раздумьях и молчал. За весь день я не услышал от него ни слова. Даже когда я опускался на кровать к нему, чтобы начать разговор, Алексис смотрел в потолок стеклянными глазами. Пустыми, словно мертвыми.

И вот лучи заката коснулись нашего домика, прошли сквозь окна и легли на пол. Из соседней комнаты я услышал шевеления, затем и топот ног.

– Ты уже вышла? – разговаривал Алексис с кем-то. – Тогда встретимся у него.

Я затаил дыхание, прикинулся, что сплю: укутался в одеяло на полу и повернулся спиной к коридору. Шаги приблизились к моей комнате и сразу стихли. Я чувствовал на себе взгляд Алексиса. Он держал в напряжении, как бы дразня и пытаясь раскусить меня. Я боялся даже шевельнуться.

Вновь услышал шаги. На этот раз направленные в сторону выхода. Заскрипели дверные петли. Алексис вышел из домика.

Когда звук шагов с улицы начал затихать, я встал и тоже направился к двери. Обулся за считаные секунды, не стал завязывать шнурки и медленно открыл дверь. Алексис был уже далеко.

Я начал слежку. Старался выдерживать дистанцию и молился, чтобы в один прекрасный момент он не обернулся. Но Алексис даже головой не повел, продолжая уверенно шагать по улицам сонного Фризенвейна. С каждым тихим шагом сердце стучало сильнее.

Мы дошли до небольшого двухэтажного дома на окраине городка. Я бывал тут лишь дважды, и теперь казалось, что от каждого здания веяло мрачной неизведанностью. Алексис остановился возле двери, поднял руку, собираясь постучать, но остановил ее на уровне груди. Заметил меня? Нет, мгновение спустя он уверенно постучал в дверь и сделал шаг назад на секунду раньше, чем та открылась. Он быстро зашел внутрь. Послышался щелчок замка.

Ох, черт!

Я подбежал к двери и прижался к ней ухом: были еле слышны какие-то шорохи. Деревянные ступеньки жалобно скрипели какое-то время, пока все не стихло.

Они на втором этаже.

Я попытался открыть дверь – бесполезно. Мне стало нехорошо.

Окно на кухне было открыто. Я решил не обращать внимания на производимый мной шум и полез внутрь. Миленько: посуда убрана по полкам, на столе – вазочка с засохшими цветами и мужские журналы. Я побежал в сторону лестницы, поднялся на второй этаж. Передо мной открылся маленький коридорчик со стенами из массива. Слева находился столик с полицейскими причиндалами, справа – приоткрытая дверь. Я заглянул в комнату.

За столом сидели Мона, Алексис и Хагрид.

– О чем вы хотели поговорить с нами, мистер Хагрид? – вежливо поинтересовалась Мона. Она была одета весьма скромно: длинная серая юбка и черная водолазка.

– Знаете, я давно догадывался, что именно Алексис промышляет воровством в Фризенвейне, – важным тоном начал Хагрид.

Встав со своего места, он принялся ходить по комнате, задерживая взгляд на предметах интерьера, но не прерывая разговора.

– Правда, мне о нем говорили другое. Что он принц на белом коне! Раскрасивейший, распрекраснейший Алексис. Вор не только ценностей, но и дамских сердец. Хотя, что может быть ценнее них? Девичье сердце довольно хрупкое. Разве не это делает девушку привлекательной? Правда, со временем девичье сердце закаляется как сталь. А потом заостряется лучше любого лезвия. Само может кого-то ранить. Что ж, мужчины сами довели их до подобного состояния. Уже могу напророчить, что скоро женщины станут сильным полом. Эра мужчин уходит.

Я был полностью согласен со словами Хагрида. Он прав. Как бы ни хотелось это отрицать, мужчины слабеют. На плечи женщин переваливается больше ответственности. Если в былые времена в ее обязанности входили забота о детях и поддержание дома, то сейчас она должна работать, не переставая исполнять первые два пункта. В это время мужчина может вообще ничего не делать. И семью тянет одна женщина. А еще это дурацкое кредо «Я тут хозяин, я глава семейства! Мое слово – закон». А все потому, что женщина признана полом слабым, мужчина же – сильным. В последнее время мужчины свой статус не оправдывают. Хорошо, что хотя бы у однополых пар не существует разделения «Я здесь царь и бог, а ты женщина».

– К чему вы все это говорите? – Алексис напрягся.

Но Хагрид будто и не заметил вопроса:

– Далеко не все девушки способны обороняться. Их сердца открыты. Они принимают все, что получают. И боль, естественно, тоже.

– Однако вы говорите правильные вещи, – восхитилась Мона, но уголки ее рта не дрогнули даже в слабой улыбке. – Не думала, что хоть кто-то из мужчин способен поддерживать женщин так, как это делаете вы.

– Я рад, что смог вас удивить, – улыбнулся Хагрид.

– Так зачем нам это все? – не выдержал Алексис. – Разве вы не хотели поговорить по поводу моего ареста?

Хагрид остановился позади Моны. Алексис сидел напротив.

– Я медленно клоню к этому, – процедил он сквозь зубы и облокотился о спинку стула девушки. Та лишь подалась вперед, застыв в неудобной позе. Покрытый щетиной подбородок Хагрида чуть не касался макушки девушки. – Я знаю способ, как тебе, Алексис, избежать правосудия.

– Правда? – На лице Моны ожила надежда. – Вы действительно нам поможете?

– Конечно, помогу. – Мужчина деланно расхохотался, сочтя эмоции Моны забавными.

Но тут он помрачнел. Улыбка Моны растаяла, будто ее и не было. Вместо нее появился страх. Ужас, отобразившийся на ее лице, заставил меня судорожно искать его причины. Я посмотрел туда, куда был направлен взгляд девушки. Холодные мурашки покрыли мое тело при виде того, что находилось в руке полицейского. В ней был пистолет.

– Алексис, беги! – прокричала Мона.

Она вскочила со стула и вцепилась в руку Хагрида. Мужчина с легкостью оттолкнул ее от себя и направил на нее оружие. Алексис только и успел, что ужаснуться.

– Ты меня, видать, не помнишь? – обратился к нему Хагрид.

– Зачем ты это делаешь?! – Руки Алексиса дергались, точно он хотел наброситься на полицейского. Но он был безоружным, физически слабее взрослого мужчины. Застрелить Алексиса – дело пустяковое.

– Ты правда меня не помнишь? – Хагрид удивленно вскинул бровь, но вместе с тем на его лице читалась обида. – Ну да, конечно. С чего тебе вдруг помнить родителя девушки, которую сам и погубил?

– О чем ты? – Голос Алексиса дрожал. – Пожалуйста, опусти пистолет. Мона здесь ни при чем!

– Рийзен Баккер. Рийзен… – Голос Хагрида дрожал от сдерживаемых эмоций. Рука с пистолетом тряслась. – Это имя тебе ни о чем не говорит?

Алексис изменился в лице. Он вспомнил обладательницу этого имени. Шумно сглотнул.

Рийзен. Я вспомнил наш разговор с Алексисом. В качестве доказательства своего ужасного характера он привел в пример смерть девушки. Несчастной влюбленной, покончившей с жизнью после разрыва с ним.

– Она моя дочь, – тяжело выговорил Хагрид. Эти слова стоили ему больших сил. Его дыхание участилось, когда он, душимый гневом, резал взглядом Алексиса – виновника этой трагедии.

Парень не знал, что сказать. Он растерялся, и это чувство я разделял с ним. Мне стало жаль Хагрида.

Я задумался над тем, кого же винили родители Дианы в ее смерти? Подруг? Учителей? Никто не знал о ее чувствах ко мне. Не знал, насколько моя взаимность была ей важна. От нее зависела жизнь Дианы. Узнай об этом ее родители, и я бы умер до самоубийства.

– Рийзен. Моя милая Рийзен… Это ты убил ее!

Выстрел. Он гулко разнесся по комнате и смешался с женским криком. Пуля попала Моне в плечо. Она корчилась от жгучей боли, крепко стиснув зубы и зажимая рану. Сквозь ее пальцы сочилась кровь.

– Что тебе от нее нужно?! – испуганно закричал Алексис. Я впервые видел его таким. – Если кто и виноват в смерти Рийзен, так это я! Не трогай Мону!

– Это зависит от тебя.

– Что? – Взгляд парня скакал с Моны на Хагрида и обратно.

– Открой шкатулку, что стоит у тебя за спиной.

Алексис неуверенно повиновался. Он открыл крышку шкатулки и застыл.

– Возьми в руки, – жестче повелел Хагрид. – Живо!

Мона с сощуренными, полными слез глазами наблюдала, как ее брат достает из шкатулки пистолет. Он повернулся к Хагриду. Держал оружие в руках, словно готовясь бросить его на пол в любой момент. Алексис вопросительно уставился на мужчину.

– Если бы ты только видел, как Рийзен сияла, когда говорила о тебе. Такой счастливой я не видел ее никогда. Она призналась в любви, а ты использовал ее и выбросил, словно изношенную вещь. Но моя дочь не была вещью. Для меня… она… – Хагрид всхлипывал при каждом последующем слове, – для меня Рийзен была целым миром, который ты уничтожил! Она страдала. Долгое время пыталась покончить с собой, и в итоге… ей это удалось… Из-за тебя!

– Я не желал ей зла! Да, бросил ее, но не из плохих побуждений. Я не хотел ее дурачить, потому что не любил ее. Я ответил ей взаимностью из жалости, но, когда понял, что это заходит слишком далеко, решил все прекратить.

– Жалость по отношению к человеку, для которого ты – часть жизни, но который тебе равнодушен – наивысшая степень жестокости! – Хагрид вновь направил пистолет в сторону Моны.

Я хотел вмешаться. Вот-вот могло произойти нечто непоправимое. Но меня опередили. Алексис направил ствол оружия в сторону Хагрида. Его глаза пылали огнем. Руки дрожали, и я слышал, как палец тарабанит по курку.

Хагрид залился хохотом. Устрашающим и звонким. Смывающим с Алексиса последние капли уверенности.

– Ты правда решил меня убить? – Хагрид взглянул на него с усмешкой и презрением. – Забыл о Моне? Я заберу ее жизнь прежде, чем ты – мою.

– Чего ты от меня хочешь?

Я знал ответ на этот вопрос. Три жизни. Два пистолета. Один выбор.

– Убей себя. Сделай то, что сделала моя дочь из-за тебя.

– Нет! – вскрикнула Мона. – Алексис, не слушай его! Стреляй!

– Ты можешь послушаться свою сестренку. Но при таком раскладе вы погибнете вместе: сначала ты, затем она. При другом – этот мир покинешь лишь ты. Обещаю, я оставлю Мону в живых.

Это не могло быть правдой. Мона – свидетель полицейской вседозволенности. Она в любом случае умрет. Алексис это понимал. Два пути, но один конец.

– Решай же, Алексис Йохансон! – торжественно провозгласил Хагрид. – Было бы справедливо убить Мону на твоих глазах. Жизнь моей дочери в обмен на жизнь твоей сестры. Рийзен будет отомщена.

Алексис опустил руки. Он задумался. По его глазам я понял, что он наверняка выберет второй вариант. У него оставалась надежда на жизнь Моны. Постепенно решимость в его взгляде потухла, плечи опустились. Он поник головой.

Алексис сделал свой выбор.

– Я не желал ей смерти, – глухо начал он. – Я никогда бы ее не тронул. Правда. В ней было столько искренности, что я порой удивлялся – неужели такие люди еще существуют? Признаюсь, после ее смерти я ничего не почувствовал, будто никаких отношений между нами и не было. Но сейчас я понял свою ошибку. Говорю это не потому, что боюсь вас, а потому, что это действительно так. Мне очень жаль, мистер Хагрид.

На секунду Хагрид замер, пораженный словами виновника смерти дочери. Взгляд смягчился, мышцы расслабились. Но лишь на жалкую и в то же время значимую секунду.

Алексис не ждал его ответа. Он молча поднял пистолет и упер ствол в висок. Улыбнулся Моне, но от этой улыбки она разрыдалась лишь сильнее. Она молила Хагрида остановиться, взывала к Алексису, но это было бесполезно.

– Пообещайте, что не тронете ее. Пожалуйста, я очень вас прошу. Мона – последняя, кто у меня остался. Просто пообещайте.

– Обещаю, – твердо ответил Хагрид.

Алексис закрыл глаза. Он пытался игнорировать рыдания сестры.

– Алексис, пожалуйста, остановись! Алекси-и-и-и-ис!

Схватив со столика в коридоре пистолет, я ворвался в комнату. Едва увидев напуганное лицо Хагрида, мгновенно выстрелил в него. Сначала один выстрел, второй. Каждую секунду его тело сотрясалось, принимая в себя одну пулю за другой. Вот он уже лежит на полу. Мертвый взгляд устремлен в потолок, грудь окрашивается алым.

Я не мог остановиться. Стрелял до тех пор, пока при нажатии на курок не услышал щелчки.

Гнев отступил. Я взглянул на труп мужчины, и пистолет выпал из рук. Посмотрел на свои трясущиеся ладони, которыми только что отправил на тот свет человека, желавшего отомстить за смерть дочери.

Подобно маленькому ребенку, я зарыдал, испытывая противоречивые чувства: жалость, гнев, облегчение, вину и сомнения в том, правильно ли я поступил.

В комнату забежал мистер Кессинджер.