Глава девятнадцатая
Чума и возвращение Anfechtungen
Больше недели швыряло меня туда и обратно, в смерть и в ад, так что я все еще совершенно обессилен и дрожу всем телом.
Из письма Мартина Лютера к Меланхтону
Боже правый, что за бедствие мне предстало! Обычные люди, особенно в деревнях, ничегошеньки не ведают о христианской вере – и слишком многие пасторы, к несчастью, сами ничего не зная, ничему не могут их научить.
Мартин Лютер. Малый катехизис
1527 год начался с того, что Лютер назвал короля Генриха VIII Английского дьяволопоклонником. Вот что писал он 1 января в письме к другу Венцесласу Линку:
Послушавшись совета короля Датского, я написал королю Английскому [Генриху VIII] смиренное и почтительное письмо – писал с большими надеждами и без всяких задних мыслей, от чистого сердца. Он же отвечает мне теперь с такой враждебностью, как будто… рад возможности наконец мне отомстить. Все эти тираны – люди низкие, слабые, лишенные мужества, достойные того, чтобы им служила лишь всякая шваль… Презираю их и их бога сатану.
Как известно, Генрих VIII обезглавил двух своих жен – так что, возможно, Лютер был не так уж неправ. Однако история пререканий Лютера с рыжебородым тираном-многоженцем началась почти десятью годами ранее, когда Лютер написал об индульгенциях. Тогда Генрих начал сочинение против Лютера, но, не закончив, отложил. В 1520 году, когда Лютер издал свой труд «О вавилонском пленении Церкви», Генрих вспомнил о незаконченном трактате и довел его до конца, переписав так, чтобы критиковать теперь в основном последнюю книгу Лютера. В то время Генрих позиционировал себя благочестивым католиком: видимо, с некоторой помощью кардинала Вулси он сочинил ядовитый ответ Лютеру, озаглавленный «Защита семи таинств», и удостоился за это от благодарного папы Льва X почетного титула «Защитник веры». Ознакомившись с трактатом, папа пришел от него в такой восторг, что пообещал индульгенцию всякому, кто его прочтет. Генрих называл Лютера «ядовитым змеем» и «адским волком». Но перещеголять Лютера в брани было сложновато: на этот трактат он немедленно ответил своим, озаглавленным «Против Генриха, короля Англии», где объявил, что сочинение Генриха полно лжи, а сам он – «король лжецов». К этому он добавил, что Генрих вопит и проклинает его, «словно уличная шлюха». Именно этот трактат заставил Эразма возмутиться и публично выразить неодобрение тону Лютера.
На какой-то стадии этого обмена любезностями вмешался король Дании Христиан II. У него почему-то сложилось впечатление, что извинения со стороны Лютера за резкий тон побудят Генриха проникнуться симпатией к протестантизму. Как раз в это время Лютеру и прочим, порвавшим с Римом, требовалась помощь против герцога Георга, который сколотил католический союз и рвался в бой, стремясь раз и навсегда покончить с лютеранской заразой. Начнется ли война – никто не знал; а у курфюрста Иоганна хватало крепостей, нуждающихся в укреплении или перестройке, и он не готов был укреплять Виттенберг. Так что Лютер, поверив обещаниям Христиана, написал Генриху, быть может, одно из самых смиренных писем в своей жизни. Но увы, Христиан ошибся: Генрих не забыл и не простил – и увидел в этом письме прекрасную возможность отплатить обидчику. Лютер, можно сказать, сам подставился – и Генрих с наслаждением размазал его по стенке: обвинил и в совращении монахини, и в гибели тысяч жертв Крестьянской войны. Этот злобный, ядовитый ответ на смиренное и искреннее письмо и заставил Лютера в первый день нового 1527 года изливать свои чувства Линку. Как известно, три года спустя, когда кардиналу Вулси не удалось убедить папу аннулировать брак Генриха с Екатериной Арагонской (тетушкой императора Карла), Генрих выгнал кардинала взашей, порвал с Римом и в конце концов стал-таки протестантом, так что новому папе пришлось поспешно лишить его неуместного в новых обстоятельствах титула «Защитник веры». Но до этого оставалось еще три года. Пока что Генрих грудью стоял за Рим.
1527 год выдался тяжелым и в других отношениях. Прежде всего, вернулась чума. Она явилась в Виттенберг летом, и многие выехали из города – но не Лютер: он полагал, что долг его, как вождя и пастыря, остаться с паствой. Еще до начала чумы у Лютера начались собственные проблемы со здоровьем. Сперва он ощутил стеснение в груди – и вылечился от него настоем из бенедикта аптечного. Потом начался геморрой и другие болезни. Два года назад у Лютера был серьезный нарыв на ноге, но в тот раз он полностью излечился. Затем, в июне 1526 года, случился тяжелый приступ мочекаменной болезни. Кати спросила, что принести ему поесть, и Лютер попросил жареной селедки и холодного гороха. Врачи от такой «диеты» пришли в ужас – однако сам Лютер, как видно, лучше знал, что ему поможет: и в самом деле, камни скоро вышли, и боль утихла. Однако в дальнейшем Лютер страдал от этой болезни еще не раз.
Принес 1527 год и другие беды. В апреле убили друга Лютера, Георга Винклера, пастора в близлежащем городе Галле. Галле находился под властью архиепископа Альбрехта Майнцского и, следовательно, официально оставался городом католическим, однако Винклер смело проповедовал там евангелическую веру. Своим прихожанам он начал предлагать причащение под двумя видами – и это отступление от католической практики решило его судьбу. Он был вызван в Майнц, чтобы дать там отчет в своих действиях, – а на обратном пути погиб, как говорили, от рук убийц, подосланных архиепископом. Узнав об этом, Лютер написал прихожанам Винклера письмо со словами утешения. В этом письме он представляет, что сказал бы им Винклер сейчас, с небес. В словах, вложенных Лютером в уста Винклера, чувствуется его собственный мрачный взгляд на наш мир, изобилующий бесами; однако сам он видел в них утешение и поощрение. Все мы, писал он, вместе странствуем по этой долине слез и ничего не должны желать так страстно, как скорее присоединиться к нашему брату-мученику в месте, где нет ни печали, ни воздыхания:
Если вы меня любили, то должны теперь радоваться, что таким образом я перешел от смерти к жизни. Ибо что в этой жизни постоянно? Ныне ты стоишь, завтра лежишь; ныне право веруешь, завтра впадаешь в заблуждение; ныне надеешься, завтра отчаиваешься. Сколько блестящих людей каждодневно впадают в ересь и становятся фанатиками! И скольким еще предстоит пасть из-за этой [секты] или будущих, ей подобных?
Зная о том, что несколько друзей Лютера погибли за веру, мы сможем лучше понять его апокалиптические взгляды. Для него мир корчился в последних судорогах исторической драмы: антихрист уже явился в мир и все более и более ярился при виде истинного света благовестия. «Это несомненный знак, – писал Лютер, – что близок пожар, который охватит мир, – но сперва Бог выхватит из него Своих, дабы они не претерпели всего этого и, быть может, не пали и не погибли бы среди безбожников». Можно ли сомневаться, что жизнь в таком мире была тяжким бременем, – особенно для человека, который сам принес в мир этот «пожар» и чувствовал за все происходящее глубокую личную ответственность?
Вскоре после этого трагического события Лютер серьезно заболел. Разные недуги порой беспокоили его и в предшествующие годы; но именно с этой внезапной болезни началась многолетняя драматическая история бесконечных болезней Лютера. Случилось это 22 апреля, когда он проповедовал с кафедры. Вдруг его охватило такое головокружение, что он не смог закончить проповедь. Отчего это случилось и как прошло, мы не знаем. Но то же самое повторилось в июле – и на этот раз головокружение пришло в компании со старым недобрым знакомым, Anfechtungen, которого, как думал Лютер, он давным-давно и навсегда поборол. Причины этого определить трудно: прежде всего, мы не знаем точно, что представляли собой эти приступы Anfechtungen, ибо имеем лишь субъективные описания, исходящие от самого Лютера. Мы знаем, что он страшно устал от нескончаемых споров о Евхаристии и прочем. Его очень беспокоил недостаток отклика на проповедуемую им небесную весть о свободе. Первый приступ Anfechtungen поразил его рано утром 6 июля. Внезапно Лютера охватила глубокая скорбь и мучительные мысли о своем недостоинстве перед Богом, настолько, что он призвал своего друга Бугенгагена, ныне пастора Виттенбергского городского собора, и немедля у него исповедовался. К десяти утра Лютер был зван на обед с несколькими дворянами в местной гостинице. Он решил пойти туда – но почти ничего не ел, а после обеда отправился к Юстусу Йонасу. Найдя его в саду, он сел с ним рядом и излил другу свое отягощенное скорбью сердце.
После этого он отправился домой – но прежде пригласил Йонаса и его жену на ужин в Черную Обитель. Однако стоило им войти, как Лютер ощутил в ухе некое адское жужжание и сказал, что ему нужно прилечь, и прежде чем лечь, отчаянным голосом взмолился к Йонасу, чтобы тот принес ему воды – «иначе я умру». Йонас так перепугался, что расплескал всю воду Лютеру на лицо и на спину. Лютер лег; его стала бить дрожь, руки и ноги похолодели, он был уверен, что умирает. Он начал громко молиться – прочел молитву Господню и два покаянных псалма. Боль его была вместе и физической, и духовной: как и утром, Лютера охватило острое чувство вины за прошлые грехи и ощущение своего недостоинства. Совершенно убежденный, что умирает, он просил всех вокруг за него молиться и стенал о том, что Бог счел его недостойным, как другие, пролить кровь за веру. Явился доктор Августин Шурфф и принялся лечить Лютера горячими компрессами. Тот отталкивал врача, уверенный, что ему ничто не поможет. Вдруг охватило его раскаяние в том, что он порой говорил и писал, – и Лютер заговорил о том, что никогда не хотел никого обидеть, что резкими словами стремился лишь успокоить собственную боль. Уверенный, что умирает, начал он давать последние наставления своей жене Кати – просил ее твердо держаться истинной веры. Вспомнил маленького Геншена. Вспомнил и Schwärmer: они продолжают рассеивать повсюду яд своих заблуждений, извращают Божье благовестие, выводят людей из канавы папства лишь для того, чтобы утопить их в другой канаве, – а он не сможет больше им противиться! Еще Лютер просил всех, кто стоял вокруг его одра, быть свидетелями: перед смертью он не отрекается ни от чего, что писал против папы о покаянии и об оправдании.
Однако Лютер не умер. Уже на следующий день он смог встать с постели и поужинать. Но внезапная болезнь эта глубоко его потрясла и надолго оставила на нем свой след – две недели после этого он не мог ни читать, ни писать.
В сущности, весь август и добрую половину сентября Лютер продолжал болеть – и не был самим собой. Во время нового приступа Anfechtungen он решил, что потерял Христа, что падает прямиком в лапы к дьяволу, в пучину греха и богохульства, – однако верил, что его поддержали горячие молитвы друзей, так что каким-то чудом он все же не погиб окончательно. Эти приступы Лютер счел делом рук нечистого; позднее он признавался, что никогда в жизни не испытывал таких страданий.
2 августа он писал Меланхтону, бывшему в это время в отъезде:
Больше недели швыряло меня туда и обратно, в смерть и в ад, так что я все еще совершенно обессилен и дрожу всем телом. Я совершенно потерял Христа и с головой погрузился в бурные потоки и бури отчаяния и богохульства. Однако, подвигнутый молитвами святых, Бог сжалился надо мной и извлек мою душу из глубочайшей пропасти ада.
Современному человеку трудно понять как сами страдания Лютера, так и то, какой смысл имели они для него. Нас соблазняет мысль, что он просто страдал от депрессии, вызванной химическим дисбалансом в мозгу или еще какими-то чисто химическими причинами, а все остальное, следовательно, просто себе придумал. Но сам Лютер был убежден, что вел духовную брань, что на него нападал враг душ человеческих, – и надо признать, что в этом его убеждения не отходят от стандартов христианской веры. Рассказов о столкновениях людей с бесами множество – от новозаветных чудес Иисуса до современных случаев экзорцизма; и само постоянство этой темы, как и сходство деталей в разных историях, свидетельствует о том, что версию «духовной брани» стоит как минимум принимать всерьез.
Смущает нас и признание Лютера в том, что, если бы не молитвы его друзей, он, весьма возможно, потерял бы веру и погиб навеки. Но это вполне соответствует его богословским взглядам: не сами мы поднимаемся на небеса, нас туда возводит Бог. Все, что требуется от нас – вера; и самой скромной веры, с горчичное зерно, уже достаточно. Но вот и более сложная мысль: даже если веры нет в нас самих – может помочь вера родных и друзей. Лютер говорит, что молитвы друзей поддерживали его, когда он не в силах был поддерживать себя сам. Это согласуется с его учением о том, что наши молитвы за младенца предоставляют его Богу, что нашей веры достаточно для того, чтобы открыть младенцу, не умеющему еще ни говорить, ни молиться, великий поток Божьей милости.
21 августа Лютер писал Иоганну Агриколе в Айслебен:
Надеюсь, что битва моя многим послужит, хоть и нет такого зла, какого бы я по своим грехам не заслужил. И все же, хоть жизнь моя грешна, знаю и хвалюсь, что учу чистому слову Божьему и тем служу ко спасению многих. Это злит сатану – вот он и старается погубить меня и уничтожить, а вместе со мной и Слово. Вот почему я не пострадал от рук тиранов мира сего, хоть многих других закололи или сожгли за Христа; тело мое в безопасности – и тем яростнее князь мира сего нападает на меня в духе.
Лютер был убежден, что на него нападают бесы, что, раз он не стал мучеником за веру, должен пострадать другим способом. Едва ли возможно объяснить, как именно происходит духовная брань, – ведь мы говорим о вещах невидимых; но множество рассказов о пережитом, дошедших до нас на протяжении столетий, позволяют в общих чертах проследить ее ход и признаки; и лютерова интерпретация собственного опыта вполне согласуется с теми рассказами о бесовских нападениях, с которыми он был знаком.
