Крупнейшим проектом Лютера, несомненно, стал полный перевод Библии на немецкий язык. Рукопись немецкого Нового Завета, привезенная им из Вартбурга, поражала воображение, хоть и была еще не вполне закончена. Лютер понимал, что ей требуется пристальное внимание редактора – Меланхтона. Этот блестящий лингвист, греческий знавший лучше кого-либо иного, много недель провел за тщательным «причесыванием» текста, который вручил ему Лютер. Особенно серьезные проблемы возникли у Лютера с самым концом книги – а именно с предпоследней главой завершительной книги, Откровения Иоанна Богослова. В этой главе описывается Новый Иерусалим, стоящий на основании из всякого рода драгоценных камней. Но, ради всего святого, где найти немецкие обозначения для таких редких драгоценностей, как хризопраз, хризолит, яшма, берилл, сердолик? Для разрешения этой нелегкой задачи Лютер обратился к другу Кранаху, уже создавшему для книги Откровения двадцать одну гравированную иллюстрацию, явно под сильным влиянием Дюрера. Кранах, в свою очередь, обратился к своему другу Фридриху, прося, чтобы им с Лютером разрешили позаимствовать из княжеской сокровищницы несколько драгоценных камней, рассмотреть их и определить их цвет. Книга вышла в свет в сентябре, отчего стала называться Сентябрьским Заветом: гравюры Кранаха немало способствовали ее продаже. Непереплетенные экземпляры продавались по половине гульдена, переплетенные – за гульден; биограф Кранаха Стивен Озмент отмечает, что примерно столько же стоила в те времена свиная туша.

В иллюстрациях Кранах выразил собственные богословские симпатии и антипатии – в частности поместил на голову блудницы Вавилонской очень узнаваемую трехзубую папскую тиару. Герцог Георг, увидев это, по своему обыкновению пришел в ярость; тиару решительно осудил и потребовал от кузена, чтобы из следующего издания ее убрали. Первые копии Библии Лютер отослал Спалатину и Фридриху, а также брату Фридриха герцогу Иоганну и его сыну герцогу Иоганну Фридриху, жившим в это время в Веймаре. Сначала был напечатан тираж в три тысячи экземпляров – и весь быстро разошелся. Второе издание, тиражом в две тысячи, вышло в декабре; тиары в нем уже не было. Однако популярность этой эпохальной книги оказалась столь велика, что через три месяца после выхода второго издания все было распродано, а цена Библии увеличилась втрое.

Книга стала шедевром издательского труда, не в последнюю очередь благодаря обширным смысловым комментариям и примечаниям Лютера. Едва ли мы можем вполне себе представить, какое она произвела впечатление: ведь именно благодаря Лютеру Библия и ее содержание в наши дни знакомы всем и каждому. Но представим себе народ, в котором Библия много столетий существовала лишь на чужом, для многих совсем непонятном языке, и мало кто понимал, что она собой представляет, – и поймем, каким революционным откровением стала эта книга почти для всех, кто ее видел. Комментарии, которыми предварял Лютер каждую книгу Нового Завета, для многих немцев стали первыми за много веков объяснениями, из чего состоит Библия и что в ней содержится. Можно привести бесчисленные примеры простых пояснений, благодаря которым взгляд людей на те или иные религиозные вопросы изменился навеки. Например, в начале Нового Завета Лютер объясняет значение слова «Евангелие»: это не что иное, как «благая весть» или, попросту, «хорошая новость». Во всех четырех Евангелиях, от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, – пишет он далее, – содержатся рассказы о жизни, распятии, воскресении и вознесении Иисуса; однако истинное Евангелие, то есть Благая Весть, содержится во всем Новом Завете. Вся эта история – это и есть Евангелие.

Именно простоте и доступности Благой Вести Лютер уделял первостепенное внимание: все слово Божье он почитал священным, однако считал вполне нормальным «ранжировать» разные части Нового Завета согласно тому, насколько передавали они его центральную мысль. Лютер не считал все книги Библии равноценными, как можно было бы предположить. У него были даже сомнения, стоит ли считать Послание Иакова и книгу Откровения каноническими и апостольскими. В конце Нового Завета он писал:

В этом был для Лютера основной смысл Евангелия – Благой Вести о свободном даре любви и праведности Иисуса. Поэтому Лютер дал Посланию Иакова печально известное прозвище «соломенное послание», – по многим причинам, но не в последнюю очередь потому, что в нем подчеркивалась важность добрых дел (хотя, будем справедливы, этот уничижительный эпитет фигурировал только в первом издании 1522 года). И все же сейчас странно смотреть на то, как Лютер выдвигал вперед одни евангельские книги и оставлял на заднем плане другие – Послание к Евреям, Послания Иакова, Иуды и книгу Откровения – как будто отправляя их на испытательный срок. Однако в этом вопросе стоит соблюдать золотую середину. Здравый смысл всегда подсказывал – пусть и не всегда об этом говорилось вслух, – что не все в Библии равнозначно. Например, кто же согласится, что знаменитый стих Ин. 3:16: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, кто верует в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» – равен стиху 2 Тим. 4:13: «Когда пойдешь, принеси фелонь, который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно кожаные»? Или даже со следующим стихом, невольно поражающим современного читателя своей ворчливостью: «Александр медник много сделал мне зла. Да воздаст ему Господь по делам его!»

В наше время многие стихи Писания цитируются постоянно, а некоторые мы едва знаем – и именно по той причине, на которую указывал Лютер. Разница между Лютером и многими другими христианами в том, что он не боялся говорить открыто о том, о чем другие помалкивают. Мысль, что формально все стихи в Библии равнозначны, поскольку все они – часть «слова Божьего», не должна закрывать от нас тот очевидный факт, что одни из них важнее других. Некоторые говорят, что Благую Весть можно увидеть в каждой запятой и в каждой точке Писания, поскольку это, мол, не обычная книга – она живая, ее нельзя читать так же, как все прочие. Но даже если так, в одни стихи ее, чтобы разглядеть Благую Весть, нужно вглядываться куда пристальнее, чем в другие, где она на поверхности. Это и имел в виду Лютер – и не стоит из какого-то богословского ханжества отмахиваться от этой простой и очевидной мысли.