Стоит спросить, почему же сам Лютер не боялся этого так, как боялись другие?

Прежде всего, он твердо верил, что дьявол уже трудится вовсю. По его представлениям, Католическая Церковь – в его глазах, разумеется, вовсе не «католическая» – уже привела и продолжает вести миллионы людей к вечной погибели. Это приводило его в ужас и негодование; чтобы исправить положение, он готов был рискнуть почти всем. Единственную возможность двигаться вперед он видел в «тактике выжженной земли» – в том, чтобы бороться за истину несмотря ни на что. О том, что тем самым он открывает дверь всевозможным конкурирующим идеологиям, Лютер особенно не думал. В этом и состоит проблема плюрализма – проблема очень серьезная. Однако эти первые шаги в наш современный плюралистический мир составляют важнейшую, принципиальную часть лютерова наследия.

Еще одна причина того, что он бесстрашно двигался вперед, – в том, что около 1520 года Лютер пришел к убеждению: сам Бог требует от него действовать смело, по мнению иных, даже безрассудно. Лютер верил: сколько бы вреда ни причинила новообретенная свобода – в конце концов истина победит. Он понимал, что делает очень высокие ставки, но твердо верил, что Бог не дает истине проиграть. По-видимому, он ощущал, что свободная конкуренция, да и сама свобода – не только полноправные, но и необходимые элементы истины Божьей, заложенные в самой ее природе. Однако стоит спросить: что побуждало его думать, что соревнование поможет раскрыться истине?

Здесь возможен такой ответ: если вселенную в самом деле создал и поддерживает в бытии Бог истины, значит, если позволить различным течениям в ней свободно соревноваться друг с другом, истина всегда одержит верх. Иными словами, Бог участвует в игре – и играет за истину. Если не рискнуть проиграть, мы, быть может, не сможем и выиграть. Возможно, свобода – единственный наш шанс найти истину. Если так, значит, нужно допустить и разногласия, и споры, и полемику. Современный мир твердо в это верит – и не прошло и ста лет после смерти Лютера, как один из его духовных наследников, Джон Мильтон, красноречиво защищал эту мысль в своем эпохальном труде «Ареопагитика». Сейчас мы принимаем это – как и многое другое наследие Лютера – как должное, настолько, что даже не помним, кто открыл для нас эту мысль.