Суровая Москва немедля влепила мне ледяную пощечину действительности. Вмиг я потеряла и самого близкого друга, и любовь, и мечту, и план действий. Мне даже негде было жить. Землю выдернули из-под ног, как скатерть со стола. Только вот трюк не удался, и я упала. Помню, как лежала, смотрела на белый потолок и понимала, что мы на самом деле здесь вообще ничего не решаем. Все решают за нас. Ты можешь сколько угодно отправлять свои запросы в космос: они скажут, что твой вызов очень важен для них, попросят оставаться на связи, но решение примут самостоятельно, ни черта не объяснив. И я тут со своим «можно всё» просто мошка.

На два месяца я заткнулась и больше ничего не хотела писать. Все ждали, что мы с Деминым будем теперь неразлейвода – вершить совместные проекты и всячески взрывать этот мир, – и не могли понять, почему же, находясь в одном городе, мы даже не выкладываем общих фотографий. Его личные сообщения были закрыты, и желающие с ним связаться пытались сделать это через меня, спрашивали, как у него дела, просили что-то передать и слали письма благодарности.

Никита ушел быть счастливым. А я – как-то жить дальше. На неделю я перебралась к Паше Мастерову. Насмотревшись на мои калифорнийские коммуны, он вдохновился, снял квартиру, поставил открытый вай-фай с названием «feel free» и заявил, что там могут жить все, кому захочется, даже пока его там нет. Сам он ночевал у своей девушки. За пару месяцев, что мы не виделись, он втрескался по уши. «Я и пальца ее не стою», – промурлыкал он мне за стаканом пива в «Пропаганде». Надо хорошо знать насквозь пропитанного цинизмом и желчью одиночку-Пашу, чтобы понять, насколько резкими были эти изменения. Я чувствовала, что внесла в это свою лепту, и радовалась.

Главной отрадой было то, что рядом снова была Ната. Она была единственным человеком, кроме Никиты, с кем я все полгода держала связь. Мы стали жить с ней у Пашки вместе. Но меня дико крыло. Когда тебе так плохо, что даже друзья не могут помочь, становится действительно страшно. Я помню, каким потерянным преданным взглядом она на меня смотрела, и мне становилось только больнее оттого, что теперь, кроме самой себя, я причиняю боль еще и ей. У меня словно атрофировались мышцы лица. Я ходила по квартире мрачной тенью, беззвучно рыдала на полу ванной, свернувшись калачиком, и ждала, когда наступит вечер, чтобы можно было напиться. Продавец-азербайджанец в магазинчике неподалеку наблюдал за моей деградацией. Количество продуктов в моих руках постепенно сокращалось, а количество алкоголя – увеличивалось. В шортах и тапочках я совершала своеобразное паломничество, возвращалась домой, пила и плакала.

Я даже созвонилась с другом Никиты, Степой, тем безумным парнем из Узбекистана. Мы разговаривали несколько часов. Он тоже не мог поверить, что Никита выбрал не меня.

– Слушай! Может, она его месячными своей бабушки напоила и приворожила как-то! – шутил он в своем стиле, и я смеялась сквозь слезы. – Я не понимаю, что с пацаном происходит! Но ладно! Ты не отчаивайся, солнышко, мы с тобой что-нибудь придумаем! Мы вызволим пацана из ее рук!

В один из дней, когда я все-таки нашла в себе силы причесаться и накраситься, ко мне в гости пришел Саша Виноградов. Русый парнишка, который снимал видео о путешествиях для самой большой и здоровской на тот момент группы под названием «Бродяги Дхармы». Так названа она была в честь одноименной книги Джека Керуака. Эта группа, собравшая всех бродяг и странников России, держалась в тот момент на Андрее Милеве, проживающем в Одессе, и москвиче Саше. Ребята не получали с этого ни рубля, а просто боролись за идею. Добрые бродяги, преданные своему делу, были тогда как нельзя кстати.

Сашка был красивым, добродушным, совсем еще юным головой мальчиком и забавно картавил. Тогда он только вернулся из своего первого долгого путешествия. Саша планировал проехать вокруг света, завел блог под названием «Настоящий» и одноименный ютуб-канал и стал рассказывать о своем путешествии, но уже через три с половиной месяца передумал и вернулся домой. Шляться в одиночку было не для него.

Его коньком были видео. Он жил в одной квартире с мамой и бабушкой, которая клала серебряную ложечку в графин с водой, чтобы ее очистить, и звала эту ложечку Иннокентий в честь покойного мужа. Я, как ребенок, которого выкинули из дома в семнадцать, как выкидывают детей из лодки, чтобы те сразу научились плавать, привыкла повторять слова родителей, что нужно становиться самостоятельным рано. Может, в этих словах отчасти и крылась обида за то, что так поступили со мной, но мне проще было считать, что правильно было у нас, а у остальных, значит, неправильно. Поэтому, увидев картину жизни «настоящего» путешественника Саши, я сразу стала его подстебывать.

И все же, надев зеленые тапочки, заварив себе чай и согнав со стула невероятно жирного кота, Саша садился за компьютер и творил чудеса. Он мог сделать конфетку из любого контента, смонтировав все так, что казалось, будто над видео трудились несколько профессионалов. Как сказала Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора…»

То, что ребята решили записать со мной видео, я посчитала за честь. У них была отдельная рубрика под названием «Профайл», где они представляли главных действующих лиц «Бродяг». Полгода назад я не могла о таком и мечтать. Мы уселись на пол, Сашка установил камеру на штатив, прицепил ко мне маленький микрофончик, достал список вопросов, и я стала отвечать. «Вот бы переплюнуть Морозову по количеству просмотров», – подумала я. В итоге я каким-то чудом переплюнула всех. Когда видео вышло, мы с Натой пили шампанское и прыгали от счастья. При этом я понимала: не было бы ее рядом – и мою радость можно было бы делить на сто. «Happiness is only real when shared» – вот неписаный закон, который всегда работает. В тот момент я испытала огромную благодарность за то, что она рядом. Смешной урок того года: я получила внимание тысячи глаз, чтобы понять, насколько дороже среди них всего одни глаза, которые не отвернутся от начала и до конца.

Мы закончили интервью, и Сашка остался ночевать у нас. Мы все уснули в обнимку, как волки одной стаи. Есть простой способ проверки на вшивость: если тебе комфортно спать рядом с человеком, значит, он твой. Тогда же, в той же квартире я познакомилась и с Димой Иуановым. С ним мы в одно и то же время были во Фриско. Он даже черканул мне тогда и предложил пересечься. Я зашла на его страницу, увидела, что его паблик называется «100 дней за 100 рублей» и что закрепленный пост посвящен сбору денег. «Сто рублей, значит, ага. Ну, понятно». Пролистала страницу ниже и увидела пост с фоткой на фоне Голден Гейта: «Сегодня день рождения Дмитрия Иуанова». Он написал это про самого себя! Дмитрий Иуанов пишет, что у Дмитрия Иуанова день рождения. И куча интервью – все о том, как он два месяца путешествует. Два месяца! Ну, охуеть теперь, ты звезда! Я поставила вердикт: «Идиот» – и даже не стала отвечать.

Но в Москве, где своих по пальцам можно пересчитать, было не до жиру, и я решила дать нам шанс понять друг друга. Мы вместе поржали и над его деланой фамилией («Я думал, очевидно, что это прикол», – пояснил он мне), и над тем, что он говорит о себе в третьем лице – я обозвала это первой стадией звездной болезни. По-моему, специально для меня в этом году он написал у себя на стене: «Сегодня МОЙ день рождения».

Поскольку я в своем депрессивном запое была безутешна, ему пришлось приехать к нам в гости, чтобы со мной встретиться. Пока он сидел на полу, я улеглась к нему на коленки, тем самым обозначив, что мы с ним одной крови. Обескураженный такой бесцеремонностью, Дима сначала буркнул что-то в стиле: «Я к такому не привы-ы-ык», – но при этом сразу стал меня чесать и даже остался с ночевкой. Москва такая огромная, что, если уж приехал, глупо сразу уезжать. Постепенно наш дом стал превращаться в притон бродяг. Мы с Димой довольно быстро снюхались и уже через пару дней пи́сали с одной крыши в самом центре Москвы (Дима сказал, что именно так нужно закреплять дружбу) и встречали утро у закрытых дверей метро. Нас ждала уйма совместных приключений, и каждый раз эти приключения заканчивались впиской где-нибудь у черта на куличках. Только спустя полгода мы осознали, что каким-то чудом просыпаемся вместе, «даже если уснули в разных местах». Он говорил, что не умеет дружить с девушками, и все-таки между нами никогда не было и намека на какие-то интимные отношения. Пару раз он как бы задумчиво, со свойственной ему ноткой хитрости и артистизма, спрашивал: «Даша! А почему я никогда не пытался тебя закадрить, а?» – не находил ответа, но и кадрить все-таки не пытался.

Дима был одним из самых загадочных персонажей всей нашей разрастающейся с того дня тревел-тусовки. Даже после того как мы создали с ним одну компанию, намотали вместе тысячи километров, жили в одной квартире, видели друг друга и в тоске, и в радости, я не могла наверняка сказать, что знаю этого человека. Кажется, и сам он не знал себя до конца.

Ко всем делам он любил подходить глобально и конструктивно. Решил выпустить книгу – значит, предварительно пройдет по всем телеканалам страны, как по шлюхам Квартала красных фонарей в Амстердаме, не пропуская ни одной двери. Влюбился в девушку – значит, полезет к ней в окно с букетом или снимет комнату в дорогущем отеле, который ему не по карману. Сделал фотографию – значит, триста раз убедится, что она неповторима и особенна, перед тем как ее выложить.

Он любил оставлять впечатление человека серьезного («Когда ты уже делом займешься, Дарья?» – любимый мне вопрос) и даже был способен таким быть, но при этом большего разгильдяя, способного легко опоздать на час или даже год, я не встречала.

– Мне нужно дотянуть любое дело до последнего момента, – объяснял он впоследствии. – И затем совершить героический поступок – все сделать! Если в исполнении какой-либо задачи я не чувствую подвига, то она мне неинтересна!

Его система общения с большинством людей была построена на «интервьюировании». Любого нового человека в компании он закидывал кучей провокационных вопросов, заговаривая зубы, как цыганка, и делал это так профессионально, что человек, сам не понимая, как это произошло, вываливал ему на стол все свои секреты. Люди с таким упоением говорили про себя, что не замечали, как их, казалось бы, беседа переходила в монолог признаний. Сам Дима уходил от ответных вопросов быстро и профессионально, как настоящий воришка, и вскоре знал о собеседнике все, а тот о нем – по-прежнему ничего. Удивительно, но после таких откровений павший под удар расспросов человек начинал испытывать к Диме доверие, как исповедовавшийся святому отцу.

В нем будто уживалось несколько человек – нужно было только знать, с какой стороны смотреть. Он мог быть порядочной скотиной, бесчувственным интриганом, любящим надавить на больные точки других, способным ни с того ни с сего довести человека до белого каления и превратить пустяк в настоящий скандал.

А мог быть глубоко чувствующим, эмоционально ранимым человеком, представителем того вымирающего вида романтиков, которые все еще лазают в окна к любимым женщинам. Но эти свои ранимость и чувствительность он почему-то считал нужным скрывать. Он как будто постоянно защищался от кого-то, не было только понятно от кого. К слову, о женщинах – они у него всегда были. Он с ходу мне пожаловался, что самый большой перерыв в отношениях у него был две недели. Мне захотелось бросить в него чайник.

Знакомства знакомствами, а я начала угасать. До московской встречи с подписчиками, которую мне помогла организовать Ася Репрева, оставалось еще две недели. Ася была создателем проекта TripSecrets. Не знаю, на какие бабки она жила, потому что с группы ВКонтакте она ничего не получала, но посты туда лепила со всей самоотверженностью, на которую только способен человек. В то время Асю позвали в путешествие ее мечты, совершенно бесплатно. Она плакалась в личке, что не может поехать, потому что в ее отсутствие некому будет вести группу. Я на ее месте однозначно плюнула бы и поехала. Раз в год она со своими коллегами устраивала большой фестиваль о путешествиях при поддержке Правительства Москвы. Ребята влезали в миллионные долги, которые потом дружно разгребали оставшийся год вплоть до нового, более грандиозного фестиваля. Из всех моих появляющихся внезапно, как подснежники, знакомых тревел-тусовки она была самой ответственной дамочкой и согласилась помогать мне со встречей самоотверженно и без-воз-мезд-но.

На седьмой день моего запоя мне пришло письмо от Вики Кершис. Той самой серф-балерины, за которой я когда-то бежала по берегу океана с криком: «Я твой фанат!» – если ты еще помнишь эту историю. Вика жила на Бали уже седьмой год. Сообщение было следующее:

«Сижу одна в ночи, льет неебический ливень, и я только-только прочитала твою историю про Сабрину из Голливуда о том, как работает мир, я так этого ждала. Лонг стори шорт, зря ты меня, что ли, нашла однажды посреди Индийского океана? Мне жизненно необходимо знать, что тебе сказала Сабрина, только не ржи и не шли меня на хуй. Иначе мне крышу скоро сорвет: я ношусь по кругу, так близко-близко, но, блядь, никак чего-то недопойму, и это полный пиздец. Я готова вылететь к тебе на кухню уже завтра, но, блядь, денег просто, сука, нет. Мне не надо ничего доказывать, я и так знаю, что все правда. Может, мне тебя заманить на Бали золотыми горами? Готова учить тебя серфингу днем и ночью в обмен на науку! Ты первый человек, которого я вижу как своего учителя, обычно все всегда наоборот. Это бесценное ощущение, какое-то невероятно правильное. Как мне тебя вы- красть?»

«Вика-Вика. Учитель из меня, конечно… Да могу прилететь. Если ты меня поучишь, я ради тебя горы сверну».

«Я тебя научу так, что Слейтер уйдет на пенсию с горя!»

Я открываю онлайн-кошелек. На карточке шестьдесят тысяч. Билет стоит сорок две. Давно у меня не было такого четкого ощущения, что что-то должно было произойти именно сейчас. Я выхлестываю еще одну бутылку вина, покупаю билет и пишу Демину письмо:

Вика – лучший серф-инструктор, что я знаю. Я мечтала попасть в ее лапы много лет, но эта роскошь стоила таких денег, что можно было и не мечтать. Обратный самолет доставит меня в Москву за считаные часы до моего большого выступления. Наверное, если бы я не полетела тогда на Бали, я бы вышла в тот день на сцену, села за стол, налила бы себе молча водки в граненый стакан и стала бы пить. Вышел бы эпичный «театр одного актера». Но, слава богу, случилось не так. И к двадцать шестому марта я вернулась стройной, загорелой и собранной.