Мой друг. Пора познакомить тебя с еще одним хорошим человеком в моей жизни. Я расскажу тебе маленькую историю про своего дедушку.

Он у меня волшебный. Знаю, так почти все говорят про своих дедушек, но тут особое дело. Мне кажется, мой интерес к тому, что творится за пределами четырех стен, появился именно благодаря ему. В детстве мы с родителями жили в одной квартире с бабушкой и дедушкой. Я просыпалась рано утром под звуки радиостанции и дедушкины слова:

– Ульяна, Анна, Три! Дельта, Кентукки, Токио!

Во всей Балашихе наш дом всегда можно было найти влегкую. У нас на крыше стоит огромная антенна-паук. Помню, как дедушка ее мастерил и устанавливал вместе с папой и дядей. Благодаря этой антенне у нас всегда был ключ от крыши, на которой я в детстве часто проводила время.

Мой дедушка – радиолюбитель. Так это и называется. Для нас, современных людей, радиостанции – это загадка. Теперь есть интернет, скайп, почта. Но еще 20 лет назад ничего этого не существовало, и единственной связью с миром, вот так, из своей комнаты, могла служить только радиостанция. С самого утра мой дедушка без устали пытался связаться со всем миром, включая самые маленькие острова где-то в Тихом или Северном Ледовитом океанах.

У каждого радиолюбителя свой позывной. Дедушкин позывной – UA3DKT. Его я выучила вместе с азбукой. Передавая свой позывной, дедушка придумывал новые и новые слова, которые начинались с этих букв.

– Uncle Able three, дельта киловатт Токио!

Еще у него стояла машина, с помощью которой можно было передавать информацию азбукой Морзе. Она нравилась мне больше всего. Я садилась к нему на коленки, и он учил меня, как передать сигнал SOS.

Наверное, настоящие взрослые запретили бы ребенку отправлять какие-то сигналы по радиосвязи. Но настоящим взрослым мой дедушка никогда не был.

Когда я поняла для себя, что не могу не путешествовать, моим самым главным и верным сторонником стал он. Он начал печатать мои заметки о путешествиях, соединяя все истории в одну, и все повторял, что пора издавать книгу. Я отвечала ему: «Еще рано».

Так вот, вернувшись домой после концерта, я проснулась в семь утра оттого, что услышала, как бабушка плачет. Обычно если она и плакала, то уж точно не в голос. А тут я действительно услышала. Я зашла в ее комнату. Она сидела, прижав трубку домашнего телефона крепко двумя руками. И среди прочих слов я услышала слово «морг». Оно ударило меня обжигающей волной по всему телу. У меня не было ни секунды, чтобы осознать это самой. Нужно было как-то успокаивать мою маленькую, хрупкую бабушку, которая всегда была мне ближе, чем мать. Ее маленькие плечи так тряслись, что я не знала, что делать. Что сказать человеку, смысл жизни которого только что исчез?

Антон приехал, чтобы поддержать меня, только на следующий вечер. В день похорон, рано утром, он ушел, сказав, что не терпит похорон и ему там не место. Нам выдали свидетельство о смерти. Есть свидетели. Они утверждают – «дедушка» и «смерть» теперь стоят на одной строчке. Я вглядываюсь в красные буквы, пытаясь понять, что они говорят. До этого момента у меня еще была надежда, что это прикол. Даже когда нам сказали выбрать гроб, я еще надеялась, что это ошибка. Но уже через час я увидела его тело. Он был ледяной и сильно пах одеколоном. Стоя у его гроба, я не могла плакать. Потому что это уже был не дедушка. Когда я отошла, чтобы забрать его фотографию и поставить в изголовье, я взглянула на его улыбающееся на снимке лицо и отчетливо поняла: в этом теле его уже нет. Он отделился. Когда его хоронили, я положила ему в руку коробочку с письмом. В нем говорилось: «Я напишу тебе книгу, деда. Обещаю».

Я не могла оставить бабушку в таком состоянии и продолжала жить с ней. Видеть любимого человека страдающим и не быть способным ему помочь – это пытка. Это давило на меня, и я искала спасение в Антоне. Как никогда раньше мне нужен был любимый человек.

Все дальнейшие события той осени кажутся мне сейчас настолько бредовыми, что я даже не знаю, как их описать. Наверное, чтобы хоть как-то понять со стороны историю моих взаимоотношений с Антоном глубже, нужно рассказать то, чего о нем не знали даже близкие друзья.

Антон вырос в семье с отцом-бандитом. Как любят говорить взрослые многозначительным тоном, это были «лихие девяностые». С детства на полках его квартиры лежали не игрушки, а стопки денег и пистолеты. Он рассказывал мне, как прятал эти пистолеты в надежде на то, что «папа не пойдет больше убивать». Когда его отца застрелили по приказу человека, с которым он вел бизнес, все дела папы перешли его родному брату, дяде Антона. В течение двух лет Антон вынашивал план, как отомстить за отца. Довольно скоро он выследил того мужчину, который заказал убийство. Узнав, где тот живет, он взял пистолет у дяди, пробрался к дому того мужика и стал стрелять в окно на поражение, но не попал. Охранники вмиг всполошились и бросились за ним с собаками. Сидя на полу ванной и обняв колени, он рассказывал мне, как бежал по лесу что есть сил, пока наконец не упал в грязь и не заплакал. Его поймали. Дядя сумел подкупить милицию, чтобы Антона отпустили (он все еще не был совершеннолетним), и, забирая его, он сказал: «Ты отомстишь за отца. Я обещаю. Но не сейчас». Спустя год дядя заехал за Антоном, сухо сказал «садись в машину», не объяснив, куда они едут. Они высадились в поле. Вокруг не было ни одного поселения. На поле стояли мужчины в кругу, а в центре с завязанными руками сидел убийца его отца. Антону дали в руки пистолет и сказали «стреляй». Парню было семнадцать лет. Он простоял так какое-то время, с пистолетом в руке, потом сказал: «я не буду убивать», отдал пистолет дяде и пошел обратно к машине. Я рассказываю это для того, чтобы объяснить, как этого парня перемесило еще задолго до встречи со мной. При жизни его отец занимался довольно темными делами и в энергетическом плане. Он часто прибегал к помощи гадалок и ведьм и сам обладал определенными способностями, которые помогали ему в бизнесе. Не знаю, были у него эти способности с детства или это дело рук его помощниц, но он умел гипнотизировать людей и читать их мысли. Например, если Антон, будучи ребенком, плакал, отец вводил его в транс. Эти способности передались и Антону. Он умел подчинять, поэтому я часто боялась смотреть ему в глаза. Я в них пропадала и делала все, что он захочет. А то, что он читает мои мысли, я стала замечать буквально сразу. Довольно часто он задавал мне вопрос и спустя пару секунд сам же на него отвечал. Например, он спрашивал:

– Сколько у тебя было парней? – а потом называл правильное число.

Или:

– У тебя были когда-нибудь серьезные отношения? – и через секунду: – Ты что, была замужем?

Ему было достаточно задать мне вопрос. Потому что, как только ответ появлялся в моей голове, он уже его знал. Я понимала, что мысль о том, что он читает мои мысли, – бред, и не решалась спросить, верны ли мои догадки. Вернее, нет, кажется, я даже спрашивала, но он просто улыбался и отвечал: «Да я угадал». Так продолжалось первые два месяца нашего общения, пока один раз, когда мы говорили по телефону, я все-таки не поймала его за хвост.

– А в каких отношениях ты с другой своей бабушкой? – и через секунду: – Она была ведьмой? Это как?

– Что? С чего ты решил, что она была ведьмой?

– Ты же только что это сказала.

Говоря по телефону, он не понял, что я не произносила ответа на его вопрос вслух. И тем самым спалился.

– Я ничего не говорила!

Он замешкался.

– Может, ты раньше говорила?..

– Нет! Откуда ты это знаешь? Антон… Ты что, читаешь мысли?

Вот как-то так я это и узнала. Обычно его способность «читать мысли» сопровождалась необъяснимой головной болью. Врачи называют ее кластерной. Если она была легкой – он мог читать мысли по желанию, когда сосредотачивался. Но иногда наступала очень сильная головная боль, и тогда он полностью терял контроль над ситуацией и начинал слышать мысли всех людей в радиусе ста метров. Боль была такой сильной, что он хватался за голову и прятался в угол комнаты, но все равно слышал мысли соседей или мамы на кухне. А вот если, не дай бог, он был в этот момент в людном месте, например в метро, то это был крах. В потоке мыслей всего вагона он уже не понимал, куда едет сам. В голове появлялось сто направлений, сто планов на вечер и так далее. Все это чтение мыслей сводило его с ума. Он относился к этому как к уродству, а не как к суперспособности и боялся, что, если кто-нибудь узнает, окружающие посчитают его шизофреником. Кроме того, он начитался где-то, что правительство ставит опыты на таких, как он, или пытается использовать людей с шестым чувством в своих целях, и просил меня никому не говорить о его тайне.

На меня же это влияло самым хреновым образом. Во-первых, он нагло лез в мою голову. И хоть я и пыталась сопротивляться, ему это всегда удавалось. Для того чтобы ты понял, о чем я, приведу пример. Один раз, когда мы сидели в кафе и обсуждали планы на следующий день, он спросил меня:

– А в каких отношениях ты с этим музыкантом, к которому идешь завтра на квартирник?

Зная, что он сейчас может прочитать мои мысли, я сразу начала думать о том, о чем думать нельзя. В моей голове вырисовывается момент: мы лежим с тем музыкантом вдвоем в палатке, и он говорит мне шепотом на ушко: «Я приеду в Москву и заставлю тебя кончать». Пытаясь скрыть эту мысль, я срочно думаю об ананасе, который плывет по реке. Это была первая придуманная картина, что пришла мне в голову. Я представляла кожуру ананаса, какая она на ощупь, представляла, как шумит река. Это где-то в тропиках. Там пальмы… Так, отлично…

И тут мои мысли перебивает упрямый голос Антона:

– Можешь сколько угодно думать об ананасе, я все равно узнаю…

Я всячески попыталась замять эту тему, и мне даже показалось, что у меня получилось скрыть от него ту картину в палатке. Но, когда я приеду домой, мне придет от него сообщение в кавычках. Всего одна цитата: «Я приеду в Москву и заставлю тебя кончать».

Он устраивал мне разборки и из-за того, о чем думают мои друзья, а иногда, услышав в голове человека одну мысль, сам додумывал, что она могла значить.

Вскоре я стала легко распознавать, когда он впадал в это состояние. В эти моменты он менялся в лице. Это был совершенно другой человек. Не мой любимый и любящий меня парень, а какое-то чудовище. Его глаза превращались в глаза рептилии. Ярко-зеленые, сощурившиеся, с маленькими черными точками вместо зрачков, как у дракона. Обычно в эти моменты он становился злым. Не в том смысле, что он испытывал злость. Он словно становился самой злостью. Словно в него вселялось что-то темное, переданное по родству.

Помимо всего, незадолго до событий, которые я опишу дальше, в его мозгу нашли опухоль. Узнав это, он попытался оттолкнуть меня от себя, потому что не терпел никакого сочувствия. Он ненавидел, когда его жалеют. Я же, наоборот, хотела как-то помочь, искала врачей, но он от всех отказывался. Из-за его «сумасшествия» я многое ему прощала. Прощала все резкие смены настроения и непонятные мне загоны, ведь в другие, светлые моменты это был интереснейший человек с невероятным, загадочным внутренним миром, полным секретов и идей.

И вот той осенью мы все-таки снова сошлись. И как только он понял, что я принадлежу ему и никуда не денусь, что-то в нем опять переклинило, и он с новой силой стал надо мной издеваться. Только когда я в двадцатый раз разжевывала ему, что он ведет себя жестоко, пытаясь достучаться до здравого смысла, он как будто бы просыпался и понимал, что творит. Не хочу перечислять все, что он делал, просто поверь мне на слово, когда я скажу: той осенью меня знатно искалечило. Я как дурочка велась на всю его трехстопную ложь. И даже когда все было очевидно, мне хотелось верить, что это не так. Из главного – он попросил меня не афишировать, что мы снова вместе. И причиной этому была девочка по имени Марина. Марина… Нет на свете имени, которое я ненавидела бы больше. Мар-р-и-ина, как Марла… Этим именем надо было назвать раковую опухоль. Она была худой, с красивой фигурой, ярко-голубыми волосами и совершенно уродским, кошачьим лицом, украшенным не менее уродскими угловатыми очками, еще сильнее подчеркивающими ее узкие маленькие глазки. Мне потребовалось немного женской хитрости, чтобы найти ее страницу в социальной сети и увидеть десятки его снимков на ее стене. Хуже всего было то, что к ним были прикреплены наши с ним любимые песни и цитаты. Эта девочка незваным гостем ворвалась в мой секретный мир. На одной фотографии она стояла в вязаном свитере из шерсти ламы, который я привезла Антону в подарок. На ее аватарке они с Антоном стояли вместе, полуголые, покрытые то ли взбитыми сливками, то ли хрен знает чем. На снимке она изображала кошечку и скалилась в объектив, а Антон был просто предательски красивым. Это был выстрел в упор. За два года он выложил всего пару наших фотографий, и меня всегда это очень обижало. Тут же он с любовью обрабатывал фотки с Мариной, дополняя кадр так, будто они находятся в космосе, смело выкладывал их и уверял меня, что это ничего не значит. Он сказал, что она влюблена в него до безумия, но между ними ничего не было, кроме того, что по вечерам они вместе слушали «The Doors». Сказал, что она взбалмошная и истеричная, помешалась на нем и никак не может принять тот факт, что они не будут вместе, что если она узнает, что мы с ним снова встречаемся, то станет говорить про него гадости в лагере и строить ему козни. Поэтому он просил меня немного повременить с тем, чтобы все афишировать. Марина же звонила ему при мне почти каждый день, он не брал трубку и говорил, что так лучше. Что она сама отстанет. И даже когда мы встретились с ней случайно у метро и она при мне и другой девочке назвала его своим парнем, взяла под ручку и стала поправлять перья на моей балийской шапке – волке, которая в тот момент была на нем, я все еще верила, что она просто сумасшедшая и пытается спровоцировать меня. Ревность разъедала меня изнутри, но я не решалась ничего сделать. На все мои «какого черта?» у Антона был один ответ: «А ты вообще трахалась с другим парнем в Южной Америке».

Все было хорошо, наверное, неделю-другую. Затем он стал пропадать на несколько суток, и мне оставалось только гадать, где он и с кем. Я опять начала сходить с ума. Это продолжалось месяц, пока в конце концов я не нашла номер Марины и не позвонила ей сама, хоть он и запретил мне это делать. Я сказала:

– Мне кажется, кому-то из нас вешают лапшу на уши. Поэтому я хочу напрямую спросить: в каких ты отношениях с Антоном?

Совершенно безмятежным тоном она сообщила мне, что он как раз только что вышел из ее дома. Была полночь. Выяснилось, что они не просто спали вместе. О нет. Они полноценно встречались, начав спать еще в лагере и продолжив по возвращении в Москву. Он говорил ей в точности те же самые слова, что и мне, используя те же самые выражения. Что я неуравновешенная, помешанная на нем истеричка, которая «вцепилась в него когтями, как кошка» и не хочет отпускать. Чтобы удостовериться, что она не придумывает это все, мне пришлось задать ей вопросы, на которые мог ответить только человек, который действительно занимался с ним сексом. И пока она описывала мне, как выглядит его стоящий член и в каких позах и углах квартиры он ее ебал, все клетки моего тела, помнящие его прикосновения, отмирали. Сопоставив даты, я поняла, что в день, когда я хоронила дедушку, в то самое мгновение, когда я лежала над его гробом на рыхлой земле в черном платье и взахлеб рыдала, Антон трахал у себя дома эту Марину. Договорив с ней по телефону, я вернулась домой, легла в постель к бабушке (первый месяц нам было страшно спать порознь в той квартире) и замерла. Все мои вены горели изнутри. В ушах зашумело. Мне казалось, что огромная медуза обожгла меня своими щупальцами и парализовала все тело. Я не могла пошевелиться. Мне просто хотелось, чтобы эта боль закончилась; но она только начиналась.

Это чувство знают лишь те, кто его испытывал. Я лежала, смотрела в потолок и просто пыталась дышать. Все, что она с радостью описала мне по телефону, теперь, в темноте, набросилось на меня фильмом ужасов. Красочные кадры слайдами менялись в моей голове каждый раз, как я моргала. Вот он ебет ее в ванной, вот на столе в гостиной, вот они на полу на кухне, вот она давится его членом на диване, вот царапает ему спину. С каждым кадром новая и новая волна обжигала мою кожу. Я была в аду. Я не могла осознать, понять… Передо мной были все факты, а у меня просто не получалось связать их с человеком, которого я любила и который любил меня.

Хуже всего в таких историях не момент, когда ты узнаешь о чем-то ужасном, а утро на следующий день. Когда просыпаешься и на долю секунды кажется, что все это был просто плохой сон, а потом понимаешь – нет, это была реальность. Мне даже не хотелось звонить и плакаться в трубку друзьям. Я не готова была произнести весь этот пиздец вслух.

Драмы в наших маленьких городах всегда происходили красиво. За одни сутки были разбиты сразу два сердца. Утром я пошла на работу, а когда вышла из здания под конец рабочего дня, мне позвонил мой друг Лис. Решительным тоном он выпалил:

– Привет. Я иду расставаться с Натой.

Натой звали его девушку. Они встречались недолго, и в какой-то момент Лис мне признался, что не испытывает к ней любовных чувств и физического желания, на что я ответила, что тогда лучше расходиться сейчас и не давать девочке лишних надежд.

– Ты была права, так нельзя. Скажу ей как есть, что не люблю ее. Я не могу больше притворяться и не хочу изменять. Я знаю, что причиню ей боль, отчего мне самому будет хуево, поэтому сегодня вечером еду к тебе.

Я замолчала на секунду, а затем выпалила:

– Антон трахает другую бабу. Все это время. Он ебал ее, пока я хоронила деда.

– Я догадывался. В полночь буду у тебя. Я приеду с Кириллом. Я не смогу не напиться, так что он поведет машину.

Когда ребята уже сидели в моей комнате, мне позвонила Ната. Мы общались с ней до этого всего пару раз, но она знала, что я единственная подруга Лиса, которая может оказать на него влияние и с которой он никогда не спал. Она кричала в трубку, как раненое животное. Я не могла это слушать, у меня разрывалось сердце. В моей квартире был человек, от которого зависело ее счастье, но я не могла сделать так, чтобы он ее любил. Чтобы ей стало хоть как-то легче, я рассказала, что произошло со мной. Странная человеческая природа. Я не знаю, почему нам становится лучше, когда мы видим, что кому-то еще хуевее, чем нам, но фактор «все могло быть и хуже» действительно сработал. Она перестала рыдать и тихо переспросила:

– Как ты это делаешь? Почему ты не плачешь?

– Потому что ты плачешь… – Я тушу о ступеньку пятую сигарету и возвращаюсь обратно домой.

По смешному стечению обстоятельств на следующий день мы с Антоном должны были идти на свадьбу нашего близкого друга, который видел, как зарождались наши отношения, и всегда искренне за них болел. Я нашла в себе силы пойти, потому что больше всего мне хотелось посмотреть Антону в глаза, когда я скажу, что все знаю. Я пылко произнесла двусмысленный тост про верность, храбрость говорить правду и доброту. Кажется, молодоженам даже стало понятно, что в моих словах есть какой-то подтекст, но они не могли понять, какой именно. И только Антон начал нервно переминаться с ноги на ногу.

Сразу после тоста мы ушли с ним в туалет, я закрыла за нами дверь и спросила, не хочет ли он мне что-нибудь рассказать.

– Что рассказать?

– Ну не знаю… Например, как ты ебал Марину все эти два месяца.

– Кто тебе такое сказал?

Я выдала ему все, что знала, и, к моему удивлению, он стал яростно все отрицать и твердил, что Марина это придумала и что я дура, если ведусь на такую херню. Уже через час он прямо на моих глазах заигрывал с другой девушкой как ни в чем не бывало. Мы поссорились до того, что я стала обзывать его и драться. Впервые в своей жизни я по-настоящему пыталась ударить человека. Рыдая в голос, я убежала в лес, он погнался за мной. Мы кричали друг на друга. В какой-то момент он повалил меня на землю, схватил за горло, размахнулся кулаком и остановил его прямо у моей щеки со словами «закрой свой рот». Мое представление об этом человеке рушилось, как собранный пазл, вдруг оказавшийся вне гравитации. Все просто распадалось на части.

Он признавался в своей измене постепенно и со временем. Только через неделю он подтвердил, что они действительно спали в лагере, но отрицал, что они делали это в Москве. Потом наконец признался и в том, что чередовал в постели меня и ее. До последнего момента мне хотелось верить, что это не так.

В тот период все мои подруги были заняты своей личной жизнью. Ленор вышла замуж и переехала в другой город, Билли расходилась с парнем-наркоманом, который, работая медбратом, попал пациентом в свою же психушку. Бонни и Аллкаш тоже были в серьезных отношениях и окончательно пропали где-то далеко за горизонтом. И вместо них всех в моей судьбе появилась Ната. Жизнь Наты была не из простых: ее отец погиб, когда она была маленькой, мать была психически больна и, скорее, портила жизнь дочери, чем улучшала. Они жили в одной квартире, но взаимодействовали друг с другом как соседи в коммуналке. Даже продукты в холодильнике были разделены на мамины и Натины. У Наты был младший брат, которому она отчасти заменила маму. После того как он чуть не погиб в армии, она еще пуще стала о нем заботиться. Короче говоря, жизнь в достаточной мере выебала ее с самого начала. То ли из-за всех этих событий, то ли просто ввиду своего характера она привыкла в первую очередь думать о других, а потом уже о себе. Она старалась выбирать в качестве друзей людей с приличным количеством проблем и спасала их своей верой и заботой. Думаю, отчасти она выбирала себе в общество травмированных людей, потому что сама была такой, и за их проблемами и тараканами забывала о собственных.

Она могла понять и принять каждого без доли осуждения, за что друзья, которых у нее был целый город, прозвали ее «защитницей». Неудивительно, что во всей этой материнской заботе о других, к которой ее приучили с детства, она потеряла саму себя и, повзрослев, не знала, куда идти и что делать со своей жизнью дальше. По следам мамы она поучилась в педагогическом институте, но бросила его на полпути. Она бралась за самые разные дела, и каждое из них бросала, понимая, что это не ее. Касательно дел любовных, в ее жизни успели отметиться пара мудаков и наркоманов, но все заканчивалось, толком не начавшись. И вот появился мой друг Лис, который полюбил ее такой, какая она есть. И как только она полностью ему доверилась, мой глупый Лис потерял интерес. Вот тогда-то она и перешла мне как будто по наследству. Кажется, именно на этой больной почве потери любимых мы с ней и сошлись.

В то время Ната работала администратором в антикафе Жуковского. И ребята решили позвать меня выступить в их кафе и рассказать про путешествия. Мой друг Лис так много повторял всем, что я «волшебная Даша», что народ и правда в это поверил и даже пришел меня послушать. Войдя в кафе, я почувствовала себя странно, будто сегодня был мой день рождения. Пришло пятьдесят человек. Я притащила свои любимые штучки, привезенные со всего света, раздала ребятам монетки из разных стран, показала фотографии с путешествий на большом экране, рассказала любимые истории и ответила на вопросы.

И, с одной стороны, мне очень понравилось. Ребята смеялись и хлопали. Но, попытавшись разбить все, что со мной происходило, на какие-то факты, я словно потеряла то, что вдохновляло меня саму. После четырех часов трепа мое горло драло так, как будто я простудилась. Выйдя из здания, я спросила Лиса:

– Как думаешь, сколько из них после этой встречи решили куда-то поехать?

– Думаю, человек пятнадцать точно.

– А поедут сколько?

– Ты же знаешь ответ…